* * *
Песок плюс сода, плюс огонь - вот формула стекла.
Слова в агонии - в огонь! Вот формула стиха.
Трепещет нужная строка на кончике стила.
Она давно бы вниз стекла, прозрачна и легка.
Она б давно легла в строфу, о вечности звеня,
Но, к счастью, вечность коротка и весь исписан лист,
И открывается камин в язычество огня.
Он пышет жаром от любви, нахален и речист.
Он верит : формула любви - случайные слова,
В которых звуки сплетены без смысла, наугад.
Без смысла падают дожди и ветер в деревах
Без смысла шелестит листвой, одушевляя сад.
Огонь совсем не формалист. А то, что пылко врёт,
То это к делу не подшить и не вменить в вину.
Он позабытые слова в объятиях сожмёт,
И форму даст им, как бокал игристому вину.
Я не солдат и не швейцар. Мне форма не нужна.
Возьму - по древу растекусь, мифический Боян.
Но вот строка в строфу легла. Ночь. В доме тишина.
Огонь к камине догорел и опустел стакан.
* * *
Ночью высыпал иней и стала седою сосна.
Значит - поздняя осень, морозец, и кофе спросонья.
Я щекой прикоснулся к простуженной раме окна.
Так ребёнок доверчиво льнёт к материнской ладони.
У соседского дома заходится пёс- пустобрех,
На полях жаждет снега щетинообразная озимь,
Начинается день, истончается медленно век,
И подошвы солдатских сапог истираются о земь.
Где- то зыбкость портов, кислый запах чужих городов.
А у нас подмерзает, и звёзды ночами текучи.
На дороге - раздавленный ёж, словно "Роза ветров",
Чтобы знали ветра куда гнать надоевшие тучи.
* * *
Вот и лето под горку катится,
И деревья многоузорны.
Если лиственные, то в платьицах,
Если хвойные - в униформе.
На припёке уже не согреться.
Слякоть. Ветра ночные аккорды.
Неизбежность лежит под сердцем,
Как у школьницы перед абортом.
* * *
Окунусь в туманы и взгрустну:
Тяжки росы. Пахнет самосадом.
Хорошо б из осени - в весну,
Миновав мороз и снегопады.
Чтоб скрипел зубами ледоход,
Чтобы травы поднимались пышно.
На черта мне нужен Новый год,
Если в старом ничего не вышло?
Пусть бормочет о любви глухарь,
Правят свадьбы жирные налимы.
На черта мне нужен календарь,
Если ночь и день неразделимы?
В зеркалах знакомое лицо
Лжёт и притворяется безгрешным.
День встаёт прохладен и свинцов,
И весна, как старость, неизбежна.
* * *
А Вселенная жила тут же
В нашем доме. Этажом ниже.
Как и все, она пилила мужа.
Удивляюсь - как тот муж выжил?
По субботам затевала уборку,
Постоянно ругалась с соседкой,
И сынишке регулярную порку
Задавала за плохую отметку.
Напивалась в застольях и пела
Про рябину. Материла начальство.
Если била подруг, то за дело.
Жаль, подруги попадались не часто.
Своенравна была и упряма.
Лишь спроси - она тут же с ответом.
И была она Прекрасною Дамой...
Да вот только не знала об этом.
AССОЛЬ
Как обещал, заезжий враль,
Плескал цветастый бред!
Ассоль стоит и смотрит вдаль
Восьмой десяток лет.
Глядят ослепшие глаза
В закат из-под руки
Туда, где реют паруса,
Пленительно легки.
Их цвет, как кровь - горяч и ал.
Там склянки вечность бьют.
Шторма. Корабль опоздал
На несколько минут.
НЬЮ-ЙОРКСКИЙ ЭТЮД
Лежат машины на асфальте
Цветною лентой. Тишина.
Кишок Нью-Йоркских перистальтика
В который раз затруднена.
И, подчиняясь воле Божьей,
Спит с ниточкой слюны у рта
На тротуаре чёрный бомжик -
Лицо распятого Христа.
* * *
Если выпадет снег и прикроет листвяную падаль,
Хрупкость первого льда и дорог комковатую мглу,
Если выпадет случай из рук чашкой чая и - на пол,
То, конечно, мы встретимся возле часов на углу.
Если выпадет дама бубён, непременно приедем,
Но сперва не узнаем друг- друга в толпе у метро,
В окнах жадных троллейбусов, в лицах собак и соседей,
В неуютности липкой гостиничных номеров.
Если ляжет крестовая, буду ходить неприметно,
Озираясь тревожно, как изгнанный из дому пёс.
И давать объявления странные в местных газетах:
Одинокий брюнет...хочет встретить... Кого? - вот вопрос.
Станет вечер и выйдет из комнат червоная дама,
Нарисует сердечко помадой губной на стекле.
Будет осень упряма, бумагой заклеены рамы,
Чтобы ноги в тепле, а колода на нашем столе.
Открывай же пиковую! Ветер на улице взвоет.
Будут карты нам врать про любовь. И всю ночь напролёт
Будет снег бинтовать наши раны, чтоб не было крови.
Вот тогда непременно хоть кто-нибудь в гости придёт.
* * *
Загадай мне загадку. Всё равно я отгадку не знаю.
Погадай по руке и ответишь сама на вопрос.
Начинается осень промозглая, злая- презлая,
Исподлобья смотрящая в мир, как обиженный пёс .
Начинается осень. Холодные капли за ворот.
За воротами грязь. Я сегодня слегка подшофе.
Мнут машины шоссе. Мокнет где-то непонятый город.
В нём с весны остывает невыпитый кофе в кафе.
Жаль, что я неприучен держать себя в рамках. А в рамах
Отражён позапрошлой любви неприрученный быт.
Там постель холодна, словно в морге шлифованный мрамор,
И прозектор в перчатках резиновых рядом стоит.
Что ж на завтра загадывать? Без толку книги на полку
Не клади, не грусти, новогодних подарков не жди.
А спроси меня лучше про ножницы, зайца и ёлку.
Я придумал ответы: Депрессия. Осень. Дожди.
* * *
Я хотел написать твоё имя по белому белым
И пришёл на поляну, покрытую девственным снегом.
Только белому было щекотно от пальчиков мела,
Заливалась поляна водою и радостным смехом.
Что ж. Тогда напишу всё, что знаю, по чёрному чёрным.
Полог ночи раскинется, чёрными нитками выткан.
Черный уголь в руке захрустит и вздохнёт обречённо,
Словно смертник, услышав команду конвоя : "На выход!"
Значит нужно по красному красным. Бояться не стоит,
Что закат истощится и море покажется синим,
Что сердечко твоё в предкушеньи ненастья застонет.
Красный - это красиво, особенно если курсивом.
Так и быть. Но сначала найду твоё имя средь бликов
Свежевымытых окон, в озоне прошедшего ливня.
Надо просто раскрыть телефонную умную книгу.
Позвонить наугад:
" Назовите, пожалуйста, имя."
* * *
Мясная лавка. Крепко. Просто. Грубо.
Подвешенные на стальных крюках
Ждут в холодильнике свиные трупы
Пришествия хмельного мясника.
Какие города и горизонты
Открылись им? Ведь явно неспроста
В улыбку недопонятой Джоконды
Растянуты их бледные уста.
Шаги за дверью. Ключ - два оборота.
У Бога верная рука и глаз.
И соль на искалеченных колодах
Пока ещё напоминает наст.
* * *
Город, в котором ты бродишь, чрезмерно многоуголен.
Город, которым ты бредишь, с воза упал и пропал.
Тычутся в небо углами навершия колоколен,
И угловатость коленок перетекает в овал.
И остроту измены любовный таит треугольник.
Ну, переставишь мебель - что толку от перемен?
Стукнешься локтем об угол - это чертовски больно.
Даже если невольно подальше держаться от стен.
Даже если напрячься и вывернуть дом, как перчатку,
Только углов прибавишь да потеряешь покой.
Угол - это всего лишь пространство между лучами:
Сходятся, или расходятся - разницы никакой.
Лучше альбом для фото прошлым чужим наполни.
Всё заживёт до свадьбы, если приложишь лёд.
Угол - это застывший гром между веток молний,
Это когда нет выхода и опечатан вход.
Угол падения станет
равным углу отраженья,
И поражения радость будет легка и сладка.
Чтоб не исчез из памяти собственный День рождения,
Два узелка завяжутся на уголках платка.
Все города похожи. Подумаешь - ростом не вышел!
Здесь потолки пониже, но спальни зато теплы.
Нравится - по Парижу? С картинками выбери книжку,
К лампе садись поближе, и перелистай углы.
* * *
За окном желтоглазая осень
Терпко пахнет грибами и квасом.
Горбоносые мрачные лоси
На опушках ревут безобразно.
От росы паутины провисли.
Полушалок накинешь на плечи -
Возникают греховные мысли,
Забываются старые встречи.
И в восторге от музыки цвета
В странных песнях заходится ветер.
Выйдешь утром полуодета,
Скажешь: "Дождь. Никуда не поедем".
Ладно. Сядем поближе друг к другу.
Печь бормочет горячие речи
Про морозную зиму и вьюгу -
Чтобы ёлка и гости, и свечи.
Печь бормочет. Дождь бьётся о рамы
И уходит заждавшийся поезд.
Расставаться ещё слишком рано,
А встречаться уже несерьёзно.
Потому что от запахов винных
Лес разделся, раскисли дороги,
И швыряет хмельная осина
Пятаки своих листьев под ноги.
* * *
А ты считаешь - я тому виной
Всего того, что было не со мной,
Того, что не было и вряд ли будет.
Я - строчки нерождённого стиха,
Я - сладость первородного греха,
Я - росстани, пути и перепутья.
Я - сказочный Иванушка - дурак,
Я - медный, царской выпечки пятак,
Я - Леший, ухающий в тёмном лесе,
Я - вещих снов таинственный кошмар,
Я - потерявший жабры динозавр,
Таящийся в расщелинах Лох- Несси.
Я - всё, что можно, и чего нельзя.
Ведь мы живём, по свету колеся,
Словно подросток на велосипеде.
В июле росами потеет сад.
Я виноват лишь в том, в чём виноват :
Безумие, беременность, бессмертье...
* * *
Уже который век подряд стоит погода скверная.
Срывают хмурые ветра одежду с тополей,
И город горло обмотал аллеями и скверами.
Это, конечно, не кашне, но всё же потеплей.
А город горло обмотал и мы с тобой замотаны
По улицам, по лестницам, по проходным дворам.
И некогда поговорить за нашими заботами,
Но позвонить и встретиться давным- давно пора.
А день - стеклянным шариком. Ах, ёлочки- иголочки!
От ожиданья праздника захватывает дух!
Хотел припомнить всю тебя до кнопочек на кофточке,
Но вечер, вспыхнув окнами, смутился и потух.
А как теперь мне выбиться из путаницы пуговиц?
Чтобы - в глаза и в запахи! Да и не в этом суть.
Возьму - скажу: "распутица" и улицы распустятся,
Как старый свитер, ежели за ниточку тянуть.
А может, лучше обождать? Что толку в адюльтере?
А там, глядишь, и Новый год, и запах пирога,
Шампанское, постылый тост, салат, филе форели.
И вынет пьяный Дед Мороз подарок из мешка.
* * *
Случится так - снег скрипнет под ногой,
А если будет отттепель, то всхлипнет.
И город потеряет строгость линий
И встанет беззащитный и нагой.
Он, как в военкомате призывник
Дрожит слегка от взглядов посторонних.
А эшелон заждался на перроне,
Устал стоять да и зашёл в тупик.
И всё-таки настанет день и час :
Сквозняк от нетерпенья хлопнет дверью,
И сизари на снег обронят перья,
Чтоб улицы оделись в свежий наст,
И ты накинешь лёгкое пальто,
Спеша на волю, прямо на сорочку.
И будет ночь, мороз и заморочье.
А что потом не ведает никто.
Всё потому, что не пристало знать,
К кому ведут следы твоих сапожек
По коже города, по бездорожью.
И всё, что было, сбудется опять.
ОБИДА
Скрипачка водит пальцем по стеклу.
У ног в футляре - лак ненужной скрипки.
Скрип музыкальнее, чем липкость всхлипов
И глупость слов, произнесённых вслух.
Скрипачка, девочка, измученный сверчок!
Окно и скрип. И по спине мурашки.
И, словно хлыст, язвителен и страшен
Смычок, зажатый в правый кулачок.
Из двери класса хлынул вальс- каприс.
И вот уже накрыты телом вальса
И ногти, что обгрызены до мяса,
И пальчики, стираемые в визг.
* * *
А суд, как водится, был скорый и, как обещано, был страшный.
Как Ангел смерти, над землёю простёр крыла суровый грач.
Там лемехи плугов блестящих зубами разрывали пашню,
И трактор, вспомнив что он лошадь, ржал и летел по полю вскачь.
Шуршали в почве семена о том как сладко колоситься.
Шёл нерест. Грех почуяв рыбий рыбак шёл с удочкой к реке.
И было видно как над лесом туда, где плещутся зарницы,
Летел суровый чёрный Ангел и червяка держал в руке.
ГДЕ- ТО...
Где- то минусы стремятся к плюсу,
Биллиардный шар находит лузу,
И из звуков возникают фразы...
Там живу я. Юный и безусый,
Невлюбившийся ещё ни разу.
Соловьи наяривают скерцо.
Мне не спится что- то до рассвета.
Слушаю как громко бьётся сердце:
- Где ты, счастье?
Где ты,
Где ты,
Где ты?..
* * *
Старинный город. Лето. Тень от клёнов.
А в нише дома, как шахтёр в клети,
Раскрашенная статуя Мадонны
Стоит, бессильно руки опустив.
Туристы. Гид. Старуха нянчит внука.
Душа бессмертной будет. А пока
Скулит тихонько в подворотне сука
О том, что дворник утопил щенка.
* * *
А что мы всё о вечном?
Давай - о преходящем.
Давай - о первом встречном:
И пьющем, и курящем.
Он - притча во языцех,
Экстракт дурных манер.
К тому же матерится,
Как унтер- офицер.
Похмелье, и изжога,
И хром, и кособок...
Что? Он - подобье Бога?
"Конечно". - скажет Бог.
* * *
Поют о любви поэты
Поют... Да красиво как!
Дуэли и менуэты,
Цыганские вопли, кабак...
И верится душной ночью
Над книжкою у ночника,
Что яблоки без червоточин,
Без водоворотов река.
Но стрелка у Купидончика,
Как яблонька, привита
Дубинкой в руке загонщика,
Трещоткой в руке шута.
* * *
Парк. Аллея. Деревья - в шеренге.
Ржавь листвы да сырой ветерок.
Жизнь прошла, как синяк на коленке,
Или школьный занудный урок.
Только белой полоской на коже -
Несмываемый след от кольца.
Жизнь прошла, как случайный прохожий.
Не старайся - не вспомнишь лица.
Толку что от пустых междометий?
Иней выпал и осень - седа.
Жизнь прошла, словно дождь на рассвете,
За собой не оставив следа.
К Р Ы М
Эос с перстами пурпурными вышла из мрака.
Тени неверны, как жёны, и склонны к измене.
Ночь была потно- глухой. Только выла собака
На бутафорски- картонный абрис Аюдага
Да Афродита мерещилась в кремовой пене.
Эос с перстами в крови под кликухой "Аврора".
Колосники тяжелы и на дно тянут гардемаринов.
Слышишь - стихи прорастают из грязи и сора,
Чтобы в Чека неповинный Поэт шёл с повинной.
Чтобы "Серебряный век" позабытою ложкой в стакане
Звякнул тихонько. Чтоб пахло полынью и мятой.
Скалится "Век - волкодав" и толпа на горячем майдане.
Обыск, погромы, расстрелы, в заложники - каждый десятый.
Крым - за кормой кораблей уходящих, играющих в прятки.
Список Гомера уже Мандельштам дочитать не успеет.
Всё позабудется, кроме стихов в пожелтевшей тетрадке.
"Скрым!" - вскрикнет галька на пляже под твёрдою пяткой.
Крым... Аромат поцелуя и платьице из бумазеи.
* * *
Жарко, словно в кочегарке.
Зелень ряски. Старый пруд.
Водомерочек байдарки
По поверхности бегут.
Кобальт ирисов - в бутонах,
Головастики шалят,
Кряква выплывает сонно,
Словно бриг или фрегат.
В парусах хлопочет ветер,
Флаг чернеет на корме,
А на боцманском жилете
Пятна в память о корчме.
Склянки бьют. Их звуки хрупки.
Курс лежит на Зурбаган.
И взасос целует трубку
Бородатый капитан.
ЗАГАДКА
Задирает юбки
Голубок голубке,
А она хохочет,
Улетать не хочет.
И мечтает о гнезде,
О машине личной.
У неё звенят в хвосте
Свежие яички.
Голубь в жизни половой
Женщинам награда.
Он совсем не голубой -
Он пацан что надо!
Он не смотрится в трюмо,
Пьёт и курит трубку.
Почему и для чего
Яйца у голубки?
Не нужны ей эти я!..
Только трут о ляжки.
Ах, голубка ты моя -
Юбочка в обтяжку!
КАРТИНА ДАЛИ
"Живописцы, окуните ваши кисти"...
Б. Окуджава
Окуните кисти в мир живописцы!
Опрокиньте "посошок на дорожку".
Хлеб старушка из окна крошит птицам.
Так и мне Господь - не фразу, а крошки.
На словечки распадается речь и
Вырастает стих из грязи и праха.
У часов, что на холсте Дали, течка :
Так и ждут, что кто- то об пол их трахнет.
Только пол давно порос трын- травою,
Ноет Ной, что дождь сменяется градом.
Хорошо иметь окно запасное:
Хочешь - прыгай, а не хочешь - не надо.
Пусть в одном идут дожди затяжные,
А в другом пусть зной, назойлив и ласков.
Пусть на кистях встанет дыбом щетина,
От желания испачкаться в краске.
Пусть звереют. Пусть про то и про это
Врёт поэт, шагнув в окно с пьедестала.
Пусть Дали им улыбнётся с портрета
С тараканьими усами для Галы.
С У Е Т А
Вращаюсь из последних сил,
Словно юла вокруг оси,
Как оборот деепричастный.
К большим злодействам не причастен,
А малые Господь простит.
Кручусь, верчусь, надеясь, вот -
Планеты остановят ход
И отдохну. Но как отрадно,
Что возвращается обратно,
Ушедший было, Новый год.
Вокруг меня, вокруг, вокруг
Былые прелести подруг -
Златым кольцом запретных знаний.
И круг порочный Мирозданья,
Как прежде, замкнут и упруг.
Хулу приемлю и хвалу,
Но на любовь, как на иглу,
Подсажен чуть ли не с пелёнок.
И Бог, наивный, как ребёнок,
Играет мною на полу.
* * *
Уехать бы из стороны,
Где волны зыбкостью больны,
И мы весь день обречены
Глазеть на пальмы
В тот край, где утверждают сны,
Что в мире липкой тишины
Они пророчески важны,
И предвкушение весны
Материально.
Где мордочки приезжих краль,
Поправ семейную мораль,
Любвеобильны.
Где Пастернаковский февраль
Рыдал чернильно.
Туда, где в бездорожьи карт,
И чёрных оспинах проталин
Юоновский прозрачный "Март"
Сверхлевитанен.
Но тень от крыльев - на лицо:
Как ни мечтай, конце концов
Наглеют чайки.
Бескрайна горькая вода,
В депо ржавеют поезда,
И обручальное кольцо
Так обречально.
* * *
Обнажены, напряжены, как провода под током
Два юных тела по весне и, кажется, вполне,
Чуть только брызнут дерева горячим, спелым соком,
Готовы девочки к любви, а мальчики к войне.
Готовы девочки раскрыть объятий обаянье,
Готовы мальчики за них пожертвовать собой.
Какой невидимый магнит неудержимо тянет
Тристанов к прелестям Изольд в губительный прибой?
Вот так планирует звезда в ладони летней ночи,
Так рвётся в устья рек лосось, а мошкара на свет,
Стремясь в узорочье листвы, сдирают кожу почки,
Строкою мучится поэт, и тяжек ход планет.
Чтоб было всё предрешено, беременна солдатка,
Чужой любовью дышит ночь, отворено окно,
И морщит лоб мордатый Сфинкс, чтоб выдумать загадку,
В которой жизнь, любовь и смерть переплелись в одно.
* * *
Лёгкость рук и откровенность взглядов,
Рюмок запотевшее стекло,
Сладость губ и горечь шоколада
Да ликёра липкое тепло,
Облаков свинцовые белила,
Воробьиный щебет по утрам...
Господи! Когда всё это было?
Кажется, ещё позавчера.
* * *
Белая звонница в озеро смотрится.
Утро туманно.
Так окунается в зеркало модница.
Благоуханна,
Благофигурна и благокапризна.
Блещет очами.
И воркотня голубей на карнизах
Так беспечальна.
Вялый букетик забыт на скамейке.
Пахнет грибами.
Тихий монашек в линялой скуфейке
Мучим страстями.
Боже! За что же? Но всё же... И всё же
Вспомнить отрадно.
И колоколенки гулкая ноша
Так преднабатна.
Время непрочно. В траве на обочине -
Вече кузнечиков.
И у Отечества веки отечные,
Как у Предтечи.
* * *
Как вечерняя заря горяча!
Птицы - к югу. Облака - на восток.
Облетает Млечный путь по ночам
Мириадами кленовых листов.
Под влюблёнными вздыхают скамьи,
Что в озёрах почернела вода
И уходят зимовать муравьи
В укреплённые свои города.
Только всё это не важно теперь.
Круглый год полно работы у свах,
Чтобы утром тихо скрипнула дверь
С необсохшим поцелуем в губах.
* * *
"Знал бы прикуп - жил бы в Сочи"
поговорка
А я не знаю прикупа - значит не жить мне в Сочи,
И не исправит прикус мне
американский дантист.
И не понять мне пряного привкуса многоточий,
И не вспорхнуть от радости голубем на карниз.
Вот потому- то рвётся бумага в мелкие клочья,
Вот потому- то ночи после любви тихи,
И драгоценные камни никак не выходят из почек.
Ну, а стихи - наказание за будущие грехи.
Ах, вдохновенье! Воздух вдохнул полной грудью и замер.
Словно нырнул с разбегу в чёрную плоть пруда,
В смену весны на осень, в тайну квартирных камер...
Чтоб годовыми кольцами - над головой вода.
Чтоб скатертью стала дорога - и ни конца, ни края,
И пустельга приколота, как брошка, к сини небес.
Чтобы, взмахнув крылами, деревья слетелись в стаи
И стали казацким станом под странным названием "Лес".
Но ни вздохнуть, ни охнуть. И это необратимо.
Сочи - лишь точка на карте, а карта легла не та.
Щёлкают годы, словно дозиметр портативный,
И строки, будто морщины, бегут по лицу листа.
* * *
По утрам смотрю как в деревцах
Воробьи заводят перебранку.
Стал я старше своего отца :
Он ушёл из жизни спозаранку.
Не моя и не его вина -
Ангелы подняли по тревоге.
Почему- то снится мне война.
Трупы на обочине дороги,
Эшелон, разрушенный вокзал,
Артобстрел, окопчик под сосною...
Господи! Ведь я не воевал!
Что со мною?
Что это со мною?
Ф Л И Р Т
Лифт флирта. Фиалки приколоты к лифу.
То падаешь в бездну, то - в небо ракетой.
Ритм флирта. Петрарка купается в рифмах,
Лауру опутывая в сонеты.
Флёр флирта - и хвост у павлина распущен,
Соперника валит олень на колени,
В альбоме у Керн заливается Пушкин
О том, что чудесное будет мгновенье.
Всхлип флирта. Намёки - дурманом по венам,
И запах магнитен, как вальс на баяне.
А взмахи ресничные так откровенны,
Как дам недостатки в общественной бане.
Флирт жарок, как спирт, как пасхальные свечи,
Как тень саламандры, танцующей в топке.
И хочется верить, что счастье - навечно.
И тянутся пальчики к лифтовой кнопке.
игра на раздевание
Женщина с себя снимает белое
обнажая тело перезрелое
перезрелое непропечёное
женщина с себя снимает чёрное
ночь в окне огней цветное крошево
ночь "снимает" женщину задёшево
как не "снять" раз без присмотру брошена
женщина с себя снимает красное
женщина с себя снимает синее
грязь и ожидания напрасные
и тошнит немного от бессилия
не спеша с себя снимает чётное
чёрною молвою коронована
только женщина давно учёная
как собачка в цирке дрессирована
женщина чуть- чуть поводит плечиком
знает что греховна изначально
но ведь больше снять похоже нечего
разве только кожу на перчатки
Дождь отплакал. За рекою - радуга.
По Москве невесть который год
Женщина, застёгнутая наглухо,
Мумией египетской идёт.
ГЕНИИ
Местечковые гении с прокуренными зубами...
В тесных кухнях они не говорили - вещали.
И вращали планеты над головами.
Так Давид вращал пращу,
Чтоб без промаха - в Голиафовский лоб,
В паутинку мишени,
Чтобы заверещали дверные замки в стенах камер,
И конвойные рявкнули : " На выход с вещами!"
Городские пророки пили жидкое пиво из кружек.
Это искусство - сдуть пену так, чтоб не попала на брюки.
Это искусство вдвойне - разящая фраза,
Чтобы, рот разиня,
Стояли разини на грани экстаза,
В поллюциях революций.
Ведь, когда говорят поэты,
Молчат пушки.
Но тут же
Пушки чихнули, натужась.
Вспомнили пушки
Персиковый пушок у Пушкина на верхней губе.
Державин благославляет, во гроб сходя... Какая душка!
И кто- то в песенке играет на трубе.
А кто - неизвестно.
Снова на выход?
Но я уже выходил.
Пиджак, выходные ботинки, и радио бодро орало,
Только не помню что это было,
Но, ведь, был же какой- то повод для?
Помню только овации зала.
Помню только- наручники жали.
Городские пророки справляют поминки
По старым пластинкам.
Вздохи Бога, портреты от Босха...
Тирли, тирли, пропели, проели, пропили, проржа`вели...
Жалко.
ДЕНЬ ПОБЕДЫ
Трёхлинейка давно прислонила к стене
Свой воронёный ствол,
Но Ворон не может забыть о войне
Даже садясь за стол.
Он Ворон, он Вран - он чует где враг.
Суров и колюч его глаз.
Всю ночь свозили трупы в овраг.
Зарыли - и весь сказ.
Всю ночь надрывался, кричал "воронок",
Что он не "Конь вороной",
"Максим" плевался, пока не оглох,
Тяжёлой свинцовой слюной.
И говорил, что смертельно устал
Горячий, как кровь, наган.
А то, что кричали: " Да здравствует Ста..." -
Уловка врага и обман.
Ворон каркнет. Победа взмахнёт крылом,
Поведёт от беды да к беде,
И историк запишет своим стилом
Кто кого победил и где.
Самогона гранёный - всего ничего.
Ворон в сало вонзает нож,
И топорщатся перья на горле его,
Как шомпола жесткий ёрш.
* * *
Падает на лоб седая прядь,
Жмёт ошейник. Крепок поводок.
Память норовит меня подмять,
Как траву асфальтовый каток.
Что ж ты вытворяешь, мать твою?
За коварным левым поворотом
Я давно уже свободу пью
До живых соплей и до блевоты.
Я - не я, и хата не моя:
Помнится - моя стояла с краю.
В корнях дуба роется свинья,
И Крыловских басен не читает.
Не читает, сволочь, не чита...
Не чета очкатым книгочеям.
Поводок натянут, как черта,
И ошейник натирает шею.
И садится Маша на пенёк,
Чтоб нажраться до галлюцинаций.
Заходи, Альцгеймер, куманёк -
Будет повод с поводка сорваться.
Чтобы расцветала трын- трава
Во саду ли нашем, в огороде,
Чтобы я, не помнящий родства,
Стал, как безымянный пёс, свободен.
* * *
Пятиногий фотограф под чёрною тряпкой,-
Пузыри на коленях, засаленый зад, -
Подкрутил объектив своей пухлою лапкой,
Чтобы был беспощадней искусственный взгляд.
Вот сейчас по глазам - ламп холодное пламя.
Вот сейчас он предложит сказать слово "cheese",
Вот сейчас он увидит меня вверх ногами,
Словно я с потолка свесил голову вниз.
Он брезгливо кривится. Конечно, противно.
Примитивен клиент, как попсовый мотив,
И изнанка его, как всегда, негативна,
И неведомо как проявить позитив.
За окном моросит. И поэтому грустно
Из трёхмерного делать двумерным меня,
И вздыхать: Как же лживо любое искусство,
Чтобы было понятней, понятней, поня...
ПЛЯЖ
Там, где разбросаны бюсты и гладкость девических ляжек,
Где сковородка песочная терпит их терпкую тяжесть,
Там, где шипение пены, назойливых волн куннилингус -
Запахи йода, и гнили, и ветер прилипчив, как вирус.
Рыбий скелетик лежит на песке, как стрела Купидона,
В жабрах у чаек живут сладострастные стоны.
Вот и Венера выходит из моря разносчицей СПИДа -
Рыхлые бёдра покрыты тату целлюлита.
Вот, и киты, одурев, свои туши бросают на берег
Возле Австралий и Африк и Южных Америк.
Высунул морду тупой динозавр, улыбнулся щербато,
В Кембрии или в Девоне забытый в подушках дивана.
Всё это было когда- то тогда, и не верится даже,
Что дельтаплан пеликана парил птеродактилем важным.
Фрикции моря, и небо, и плоть похотливая пляжа...
ДВЕНАДЦАТЬ
" Пред ликом Родины суровой я закачаюсь на кресте.."
А. Блок
Август. Звук лежит, как лист, искомкан.
Землю мнёт подкованый сапог.
Петроград. В пыли и хламе комнат
Умирает Александр Блок.
А ведь было. Сладко скрипка ныла...
В ожиданьи страшных перемен
Не тебе ли к ночи подарила
Розу кареглазая Кармен?
Коломбина спутала все роли,
Запил безнадёжно Арлекин.
У Прекрасной Дамы на гастролях...
Жаль что умер... Хоть чужой, но сын.
Пой, Пьеро, чтоб сердцу было жальче!
Лют наган и холод - по ногам.
Господи! Когда же "Балаганчик"
Превратился в этот Балаган?
Ветер рвёт плакаты. И в столице -
Пыль в глаза, как к пестику пыльца.
И встаёт "степная кобылица"
На дыбы у Зимнего дворца.
Вот и всё. И тишина над миром.
Леденеют мёртвые уста,
И ведут двенадцать конвоиров
На растрел пленённого Христа.
Залп беззвучен. Косо небо треснет,
Марк сверкнёт наколкой на руке.
Иоанн георгиевский крестик
К вечеру заложит в кабаке.
МАКИ
Просияв белозубым оскалом
Красный конь на закат проскакал.
Горизонт наливается алым,
Наполняется ало бокал.
Словно сказки, прекрасны приказы.
Хоть в засаде лежит тишина,
Красной струйкой стекают лампасы
И взлетают на грудь ордена.
А в забытом степном буераке,
Разрывая вечернюю мглу,
Кровью Авеля вспыхнули маки,
Чтобы Каин подсел на иглу.
НЕГА СНЕГА
Нега снега.
И сводит с ума
Белопенное это кипенье,
Погруженье в головокруженье,
И предпраздничная кутерьма.
С неба - снег, а бретелька - с плеча.
Новый год.. Стол украсился снедью.
Дребезжит телефон мелкой медью:
"Всё случайно, случайно, случа..."
А пока... Ждут услады уста,
Грезит Золушка музыкой бальной,
Нежен снег и фатальна фата,
И любовь, словно смерть, моментальна.
ОСЕННИЙ ЭТЮДИК
На лугах стога тихонько дремлют,
Даль лежит прохладна и чиста,
И, алея, падает на землю
Звёздочка кленового листа.
Утреник прихватывает лужи,
Хрустка грязь просёлочных дорог,
И упорно в сером небе кружит
Очень одинокий соколок.
* * *
Там, где на карте река провисает под тяжестью города,
Был молодым.... Впрочем, что я? Там все были молоды.
Мёдом стекал млечный путь и ложился дорогами.
Ложками - ложь. За порогом - этапы с острогами.
Ох, как строга острога, и река, и сомовьи владения...
Мать приключенья - под ключ. Но блины - объедение!
Рыхлость Рахилей, и Лий рахитичность, и запахи затхлые.
Глубже пальто запахнуть и не видно, что брюки заплатаны.
Рубль до зарплаты, похмелье, и грани отчаяния.
Разом гранёный - и всё по колено, и без покаяния.
Вот и не видно, не видно, и веки у Вия не подняты,
Не исчезает в пространстве убранство спартанское комнаты.
Да и пространство - простор простыней и прострация...
Галлюцинация всё это.
Галлюцинация.
О З Е Р О
Рябью дождинок - озёрную муть,
Зернью - торс чаши.
(Господи! Пронеси
Мимо... Немым мимам!)
Даждь? В дождь? Днесь?.. ( Жуть!)
...И остави нам долги наша,
Якоже и мы...
От сумы и от тюрьмы...
Древние египтяне не знали нуля. Вот
Поэтому их и нет.
"О" Вознесенского округляет рот,
Как на эстраде поэт.
Так округляет рот линь,
Рубаху рванув на груди.
Янь сладострастно течёт в Инь,
Не ведая, что впереди.
Два пи эр квадрат
Наполнилось Аш два О.
И в этом полощутся крики ребят:
Им по фиг, что ноль - ничего.
Зверю - шкура, а птице - перо.
Только я - гол.
Ставил на красное, а сыграло Зеро.
Позеленел стол.
О, зеро
Озера!
Нолик - дырявая точка отсчёта.
У тростников плеснуло что- то :
О
О
О
Бляяяяяяяяяяя!
Я не могу больше с нуля!
* * *
Я думал зимы непереносимы,
А оказалось, что произносимы,
Когда на русском языке изречь.
Другое дело, если скажешь winter,
Надеть под куртку позабудешь свитер,
И дров подбросить в вянущую печь.
И сразу снег в лицо швырнёт дорога.
Всё потому что Даббл ю двурого -
Вот так и дал бы палкой по рогам.
Всё потому, поэтому и также
Зима по- русски несравненно краше
Всех зим по иноземным берегам.
Зима по- русски южных зим вьюжнее
Забористей, задористей, нужнее.
Декабрьский вечер. За окном пурга.
И ожидать волнительно и сладко,
Что в Святки девки запоют колядки
И станут ворожить на жениха.
* * *
И были снеги, были зимы.
К ногам - декабрь перезревший.
И белизна, как грим у мима,
Или у гейши.
А Новый год, как скорый поезд,
Ещё мгновенье - и накатит.
И ты роняла тонкий пояс,
Снимая платье.
И плыло тело за пределы
Привычных рамок и приличий.
И снег был бело- недозрелым,
Как грудь девичья.
Дышал уютом и покоем,
Устроившийся в креслах, вечер.
И Пастернаковской строкою
Горели свечи.
И сон входил ленивой кошкой,
И прятался под одеяла.
Сухим букетом за окошком
Зима стояла.
К ТОМУ ЖЕ...
Он был постоянно простужен,
К тому же, к тому же, к тому
Все знали - он был тебе мужем.
Никто не поймёт почему.
К тому же, и к слову, и к стати
Ужимки его и прыжки -
Браслетами на запястье,
Мигренями на виски.
К тому же был с рюмкою дружен,
И был постоянно небрит.
И был он в хозяйстве не нужен.
А что же так сердце щемит?
П Е Г А С
Ах ты, конь мой синегривый, белое лицо!
Что ты машешь надо мною вороным крылом?
Ветви яблонь истекают золотой пыльцой,
И потоки птичьей страсти омывают дом.
Слышно светлыми ночами как растёт трава,
Занимаются любовью толстые жуки,
Тихо шепчут Водяному сладкие слова
Две молоденьких русалки в глубине реки.
Что ж ты, конь мой синегривый, русский мой Пегас,
Вместо слов цветастых даришь только черноту?
Полночь входит тихой сапой, и ночник погас,
И лежит новокаинно немота во рту.
Ты не вейся, ты не ворон, ты всего лишь конь.
Сядь, покурим, выпьем водки... На вот, закуси.
Дай на счастье погадаю. Покажи ладонь.
Не тревожься - до Парнаса я возьму такси.
В рюмку горькую тихонько оброни кольцо,
На столешнице, как скатерть, расстели рассказ.
Ах ты, конь мой долгогривый, бледное лицо!
О любви да об удаче - в следующий раз.
* * *
Я в запой не уйду и на Дальний Восток не уеду.
Мне налево - лениво, направо - упущен момент.
А в песочнице мальчик куличики лепит к обеду
Из нелепостей Дантова ада и древних легенд.
Вот он мифами формочку, словно песком, набивает
И ладошкой своей отбивает неслышимый такт.
Я бы сел рядом с ним, но туда не выводит кривая,
А прямая - не к месту и выглядит как- то не так.
Геометрия русских дорог - вне ученья Эвклида:
Клином - клин, посох в руки и рюмочку на посошок.
На фиг мифы! Есть фига в кармане, старуха, корыто,
И на шпиле московском распят золотой петушок.
Отпустите меня, безразмерные русские вёрсты!
Жив ещё Минотавр и туристом истоптанный Крит.
Лепит мальчик кулич из песка. Засыпают погосты.
Постою, подожду. Он, надеюсь, меня угостит.
* * *
Действительно, звучит всё это странно.
Блистали фразы, как дешёвый страз,
Но между нами не было романа,
А был, вчерне написанный, рассказ.
Трещали зимы, осень ветром выла
О том, что всё давно предрешено.
Но что- то между нами всё же было.
Не только столик, кофе и вино.
Ах, юности невнятные обеты!
Накинут город был поверх пальто.
И, если бы тогда случилось Это,
Погибло бы неведомое То.
И были бы рассыпаны страницы
По подворотням самых разных стран,
И мы б скрывали лица, как убийца,
Что сжёг несуществующий роман.
УЛИЧНЫЙ МУЗЫКАНТ
Старенький мундштук прижав к губе,
Тело меди взяв любовно в руки,
Музыкант вдыхает город, чтоб в трубе
Этот город трансформировался в звуки.
Океан живёт в корытах ванн,
Снег идёт по самым жарким странам...
Провода - точь в точь, как нотный стан,
В Ля- минор звучат девичьи станы.
* * *
Я слово жду. Чтобы случайно
И изначально беспечально...
Так алкоголик возле чайной
Стоит и безнадёжно ждёт.
А вдруг да некто окрылённый
Спорхнёт с плеча и, умилённо
Купюрой пошуршав зелёной,
Стакан спасительный нальёт?
Так ждёт клиента проститутка,
Но не снимают третьи сутки.
Ночь, улица, фонарь и жутко
Молчит аптека, умер Блок,
Серп отражается на лужах,
И сын наверняка простужен,
Ментам опять "субботник" нужен,
И сутенёр жесток, как Бог.
Так сучки в течку жаждут случку,
Так ждут рабочие получку,
Так бабушка ждёт в гости внучку
И вздрагивает от звонка.
Вот так и я. А ведь могли бы
Дождей простуженные всхлипы,
Закатов золото на липах
И песни, что пропели рыбы,
Сложиться в слово. Но пока...
ЖОНГЛЁР
Где- то... Даже неизвестно где.
Там, где небо - зеркало кривое,
Юный и печальный лицедей
Собственной жонглирует судьбою.
Видишь как неуловима жизнь?
Ловят счастье худенькие руки,
Но оно взлетает тут же в высь,
Мячиком весёлым и упругим.
Слава и удача далека
В облаченьи хохота и визга.
Высоко сегодня облака.
День стоит обыденно и низко.
Ж А Р К О
После ночного краткого дождя
Бульвары остро пахнут перегаром.
Бумагой шелушатся тротуары,
Как кожа золотушного дитя.
Была тревожно - мягкою зима,
И вот сбылись народные приметы :
Недужит город. Город болен летом,
И в градуснике ртуть сошла с ума
В домах из кранов - тёплая вода,
В автобусах у женщин локти липки,
И шепчутся молоденькие липки,
Что осень не наступит никогда.
* * *
Всё дождит и дождит, и дождям этим нет угомону.
Всё опять и опять горизонт за рекою свинцов.
Кабошоны опалов висят на перильцах балкона.
Подрастут да и капнут на лужи рябое лицо.
В телевизоре диктор ругает коварство циклона,
И прогноз безнадёжен настолько, что хочется выть.
На щетине газона - промокшие крошки батона.
Только нет воробьёв, чтобы правильно их поделить.
На асфальтовой коже - плащей разномастных футляры,
Разноцветье зонтов, виражи очумевших машин.
Улететь бы к чертям в Кара-кумы, а лучше в Сахару,
Где живут миражи и в кувшинчике мается Джинн.
А куда улетишь? На дворе льёт, как будто из крана.
Лучше буду мечтать как однажды уйду налегке
Целовать, умиляясь, суровую морду варана
И лежать рядом с ним на горячем, как печка, песке.
Кармическое
Хотелось резать ветер взмахом крыл,
Но жизнь сложилась так, а не иначе.
Когда сурово спросят: " Как ты жил?",
Признаюсь, что порядочно свинячил.
И вот, иные правила игры
И прошлое навеки позабыто,
Чтоб безмятежно я копил жиры,
Похрюкивая около корыта.
Когда морозом схватит ручейки
И лёгкий снег собой прикроет сушу,
Меня сожрут хмельные мужики
И отрыгнут мою живую душу.
Она качнётся над столом, дыша
Сивухой, салом и недобрым словом,
И станет мудрым взглядом малыша,
Чтобы опять всё заново и снова.
* * *
Когда чувствуешь кожей случайность машин и прохожих,
И орёт детвора на асфальтовом теле двора,
Как себя ни неволь, поневоле на завтра отложишь
То, что можно сегодня и было возможно вчера.
Нужно было сегодня. Тем более - вечер нас сблизил
Недопитым вином, недописанной сладкой строкой.
Календарь подтверждает случайность начертанных чисел
И тягучесть мгновенья, текущее в вечный покой.
На семь бед есть ответ, одинокий, как пень у дороги.
Взаперти - бред запретов и ложность народных примет.
Не для нас диалоги, и слоги в старинной эклоге :
Мы с тобою случайны, как молния. Как рикошет.
Значит, всё позабудем и будем смотреть как в окошке
Окунаются улицы в зыбкость вечерних огней.
И забросим на завтра звонки, суету, "неотложку".
Утро будет мудрёней, затейливей и мудреней.
* * *
Лежит роса на местных древесах.
Гусь на пролёте радостно гогочет.
Сосед с утра выгуливает пса,
Держа в руке пакетик и совочек.
Пострижена газонная трава.
Пёс молчалив, вальяжен и ухожен.
Он понимает все свои права
И знает о правах гусей и кошек.
А мне бы без ошейника - стремглав!
Но от пустых желаний мало проку,
Хоть у меня ничуть не меньше прав.
Но, думаю, не больше, чем у дога.
Ну что ж? Прочту "Другие берега",
Перетасую старых карт колоду.
Свобода правил, догм и поводка
Скучна.
Но это всё- таки, свобода.
* * *
Сад. Столик. Патина кувшина.
Шмели в соцветьях конопли.
Тяжёлый орден георгина
И яблок яростный налив.
И бабочки над медуницей,
Под рясой сизой ряски - пруд,
И плачем незнакомой птицы -
Девичья песня ввечеру.
Между страниц засохший лютик,
Дождей весёлая вода...
И всё это когда- то будет.
Не может быть,чтоб - в никуда.
* * *
Ночь источает аромат полынный,
И всё острее ощущаю я :
В спиралях дезорибонуклеина
Скрываются секреты бытия.
А это значит до утра без сна
Прислушиваться к лунному дыханью.
И понимать, что не имеет дна
Всё то, что вне пределов пониманья.
* * *
"Угу", - говорит сова на чердаке
а это значит
что настал вечер
а как хотелось
на рассвете
быть первым
"Быстрее, выше, сильнее"
жизнь - ипподром
важно придти первым
а разорванные мундштуком губы
это всего лишь издержки
это до свадьбы заживёт
а потом счастье блаженство
изобилие и...
не знаю сам что
- Ага, - говорит сова, -
Только зачем бежать,
если можно летать?
и только когда видишь
ленточку финиша
начинаешь пропускать вперёд
отставших:
"Проходите, пожалуйста.
Будьте первыми.
Мне некуда спешить.".
Угу, - говорит сова
она умеет
поворачивать голову
на сто восемьдесят
градусов
поэтому
всегда говорит
умно
я бы тоже сказал
умное
но к болят губы
разорванные удилами
* * *
Соль и масло льняное на ломте душистого хлеба,
Нафталиновый запах одежды, кораблик в руке,
И желанье сосной прорасти в недоступное небо,
Доверяя зарубкам отца на дверном косяке.
Небосвод, как яйцо Фаберже, полон тайн и сюрпризов,
И на спинах китов твердь земная лежит, словно блин.
Осень кажется вечной, и пишут врачи эпикризы,
И всё так же лежит на белье в сундуках нафталин.
И проблема не в том, что дороги, как прежде, убоги.
Сирый Сирин суров и восторга взалкал Алконост,
Чтобы время свернулось в кольцо, как змея на припёке,
И безжалостной пастью себя ухватило за хвост.
* * *
Вянут георгины в палисадах,
Реки, как литое серебро.
Ночи в сентябре полны прохлады
И нежны, как девичье бедро.
Ляжет вечер тишиной на плечи.
Перед тем как отойти ко сну
Покурю немного на крылечке,
Вслушиваясь в эту тишину.
Грустно прокричит ночная птица,
Хлопнет по воде хвостом сазан.
А под утро женщина приснится
И уйдёт через окно в туман.
* * *
А мне давно уже не снится
Грачиных стай прощальный хор.
А снится запах медуницы
И земляничный косогор.
И я поверю, может статься,
В то, что безумствует сирень
На улочках забытых станций
И отдалённых деревень.
Там, где зимою тяжки снеги,
Где на лугах - тела стогов,
И плещутся молочны реки
Среди кисельных берегов.
Опушки тонут в иван- чае,
Канючит в облаке канюк.
И наплевать, что где- то стаи
Привычно тянутся на юг.
пейзаж
Полдень. Половик дороги.
Сонные поля.
Словословия сороки,
Саксофон шмеля.
Белопенный плеск ромашки,
Мака уголёк,
У дороги в буйстве кашки
Синий мотылёк,
Зной, полынь, столбов протезы,
Тени на песке,
Тёмно-синий прочерк леса
В дальнем далеке.
Облаков белесых пряди,
Запах клеверов,
На дороге, как печати,
Блинчики коров.
* * *
Портвейн и пачка влажной "Примы"
Да очереди у пивных.
Но, всё- же, были мы любимы
И, всё-же, были влюблены.
Пугали нас кардиограммой,
Пытались пристыдить ханжи.
И, всё- же, всё-же... Наши дамы
Прекрасны были и свежи.
Хоть было море по колено,
Стакан в подъезде недопит,
Но дамы были вожделенны
И по хрену унылый быт.
Кому - оркестр для показухи,
Кому - святая лития.
Легли в сырой песок подруги.
По их следам ушли друзья.
Они уже не имут сраму,
Стихом последним воспаря.
Но были юность, страсть и дамы.
И, значит, жизнь прошла не зря.
* * *
Ночь неспеша уплывает
В облачное нутро.
Ангелы, что не летают,
Ездят на службу в метро.
В уличном страшном ралли
Сгинули, потускнев,
Синие дальние- дали,
Радость полётов во сне.
Вечером - вонь пивнушки,
Влажная плоскость стола,
Да "жигулёвского" кружка
В грязной культяпке крыла.
На облысевшем газоне -
Острые капли дождя.
И у бомжа на ладони
Язва, как след от гвоздя.
* * *
По какому это поводу
С грацией и озорством
Белочка бежит по проводу,
Балансируя хвостом?
Ты куда спешишь, чудачка,
Впопыхах, как вестовой?
Словно белая горячка
В одежонке меховой.
Ждут тебя осколки быта,
Водка, вонь, мушиный рой
И жестокая обида
Уходящего в запой.
* * *
На опушках - кипрея султанчики.
Это значит, что время ушло
В парашютный десант одуванчиков,
В тополиные НЛО.
Тёплый ветер созвездья качает
И задерживает восход,
Чтоб романтикам снился ночами
Неизведанный завтрашний год.
* * *
Замело наполовину
Город снежной пеной.
Озверевшие машины -
Словно тромбы в венах.
В лисий мех упрятав ушки,
И в сапожках замшевых
Чей- то ангел, поскользнувшись,
Превратился в падшего.
Зимне-депрессивное
Ничего, мой друг, уже не станется,
Ничего не сбудется, пока
Замерзают на платформах станций
Очень кучевые облака.
Дни идут не шатко и не валко.
Не поймёшь - вперёд или назад.
И рыдает за столом гадалка,
Посмотрев на карточный расклад.
зимне- оптимистичное
На газонах полдневные лужи,
Воробьиные стайки шумней.
И сугробы - тюленьими тушами
В глубине подзаборных теней.
И прорвавшись сквозь щелочку в тучах,
У прохожего выжав слезу,
Заблудившийся солнечный лучик
Сонной кошке щекочет в носу.
Круговращение
Круговращение
это не команда кругом
когда через левое
вместо плевка троекратно
круговращение
это не фуэте
в пыли кулис
восторге поклонников
и зависти подруг
Круговращение
это
не бег планет
тем более что они
по эллипсу
а кол
изогнутый в "О"
называемый
"Колесо"
совсем не в тему
круговращение
это не конь
в кольце манежа
где шамберьер
пять с половиной метров
а дальше степь и ветер
круговращение
это когда
голова идёт кругом
при взгляде
на округлости
дам.
* * *
Воспоминаний клейстер,
Как потная ладонь.
В них жизнь была шталмейстер,
А я манежный конь.
Галопом да карьером
В дорогу по весне,
В ожоги шамберьера
На взмыленной спине.
И глаз косил упруго
На прелести подруг.
И всё- таки - по кругу,
И всё-таки - на круг.
Но время было зыбко,
А круг манежа мал,
И рот сверкал улыбкой,
Похожей на оскал.
* * *
"Как хороши, как свежи были розы..."
И.П. Мятлев
Были розы - а нынче артрозы, нефрозы, поносы.
Вместо снов о любви - сюрреально-тяжёлый кошмар.
Всякий раз по утрам зеркала задаются вопросом :
"Неужели я стар?
Неужели я стар?
Почему же я стар?"
2003 - 2010
![[]](/img/j/judin_b_p/formula/kn_st1.jpg)
* * *
Песок плюс сода, плюс огонь - вот формула стекла.
Слова в агонии - в огонь! Вот формула стиха.
Трепещет нужная строка на кончике стила.
Она давно бы вниз стекла, прозрачна и легка.
Она б давно легла в строфу, о вечности звеня,
Но, к счастью, вечность коротка и весь исписан лист,
И открывается камин в язычество огня.
Он пышет жаром от любви, нахален и речист.
Он верит : формула любви - случайные слова,
В которых звуки сплетены без смысла, наугад.
Без смысла падают дожди и ветер в деревах
Без смысла шелестит листвой, одушевляя сад.
Огонь совсем не формалист. А то, что пылко врёт,
То это к делу не подшить и не вменить в вину.
Он позабытые слова в объятиях сожмёт,
И форму даст им, как бокал игристому вину.
Я не солдат и не швейцар. Мне форма не нужна.
Возьму - по древу растекусь, мифический Боян.
Но вот строка в строфу легла. Ночь. В доме тишина.
Огонь к камине догорел и опустел стакан.
* * *
Ночью высыпал иней и стала седою сосна.
Значит - поздняя осень, морозец, и кофе спросонья.
Я щекой прикоснулся к простуженной раме окна.
Так ребёнок доверчиво льнёт к материнской ладони.
У соседского дома заходится пёс- пустобрех,
На полях жаждет снега щетинообразная озимь,
Начинается день, истончается медленно век,
И подошвы солдатских сапог истираются о земь.
Где- то зыбкость портов, кислый запах чужих городов.
А у нас подмерзает, и звёзды ночами текучи.
На дороге - раздавленный ёж, словно "Роза ветров",
Чтобы знали ветра куда гнать надоевшие тучи.
* * *
Вот и лето под горку катится,
И деревья многоузорны.
Если лиственные, то в платьицах,
Если хвойные - в униформе.
На припёке уже не согреться.
Слякоть. Ветра ночные аккорды.
Неизбежность лежит под сердцем,
Как у школьницы перед абортом.
* * *
Окунусь в туманы и взгрустну:
Тяжки росы. Пахнет самосадом.
Хорошо б из осени - в весну,
Миновав мороз и снегопады.
Чтоб скрипел зубами ледоход,
Чтобы травы поднимались пышно.
На черта мне нужен Новый год,
Если в старом ничего не вышло?
Пусть бормочет о любви глухарь,
Правят свадьбы жирные налимы.
На черта мне нужен календарь,
Если ночь и день неразделимы?
В зеркалах знакомое лицо
Лжёт и притворяется безгрешным.
День встаёт прохладен и свинцов,
И весна, как старость, неизбежна.
* * *
А Вселенная жила тут же
В нашем доме. Этажом ниже.
Как и все, она пилила мужа.
Удивляюсь - как тот муж выжил?
По субботам затевала уборку,
Постоянно ругалась с соседкой,
И сынишке регулярную порку
Задавала за плохую отметку.
Напивалась в застольях и пела
Про рябину. Материла начальство.
Если била подруг, то за дело.
Жаль, подруги попадались не часто.
Своенравна была и упряма.
Лишь спроси - она тут же с ответом.
И была она Прекрасною Дамой...
Да вот только не знала об этом.
AССОЛЬ
Как обещал, заезжий враль,
Плескал цветастый бред!
Ассоль стоит и смотрит вдаль
Восьмой десяток лет.
Глядят ослепшие глаза
В закат из-под руки
Туда, где реют паруса,
Пленительно легки.
Их цвет, как кровь - горяч и ал.
Там склянки вечность бьют.
Шторма. Корабль опоздал
На несколько минут.
НЬЮ-ЙОРКСКИЙ ЭТЮД
Лежат машины на асфальте
Цветною лентой. Тишина.
Кишок Нью-Йоркских перистальтика
В который раз затруднена.
И, подчиняясь воле Божьей,
Спит с ниточкой слюны у рта
На тротуаре чёрный бомжик -
Лицо распятого Христа.
* * *
Если выпадет снег и прикроет листвяную падаль,
Хрупкость первого льда и дорог комковатую мглу,
Если выпадет случай из рук чашкой чая и - на пол,
То, конечно, мы встретимся возле часов на углу.
Если выпадет дама бубён, непременно приедем,
Но сперва не узнаем друг- друга в толпе у метро,
В окнах жадных троллейбусов, в лицах собак и соседей,
В неуютности липкой гостиничных номеров.
Если ляжет крестовая, буду ходить неприметно,
Озираясь тревожно, как изгнанный из дому пёс.
И давать объявления странные в местных газетах:
Одинокий брюнет...хочет встретить... Кого? - вот вопрос.
Станет вечер и выйдет из комнат червоная дама,
Нарисует сердечко помадой губной на стекле.
Будет осень упряма, бумагой заклеены рамы,
Чтобы ноги в тепле, а колода на нашем столе.
Открывай же пиковую! Ветер на улице взвоет.
Будут карты нам врать про любовь. И всю ночь напролёт
Будет снег бинтовать наши раны, чтоб не было крови.
Вот тогда непременно хоть кто-нибудь в гости придёт.
* * *
Загадай мне загадку. Всё равно я отгадку не знаю.
Погадай по руке и ответишь сама на вопрос.
Начинается осень промозглая, злая- презлая,
Исподлобья смотрящая в мир, как обиженный пёс .
Начинается осень. Холодные капли за ворот.
За воротами грязь. Я сегодня слегка подшофе.
Мнут машины шоссе. Мокнет где-то непонятый город.
В нём с весны остывает невыпитый кофе в кафе.
Жаль, что я неприучен держать себя в рамках. А в рамах
Отражён позапрошлой любви неприрученный быт.
Там постель холодна, словно в морге шлифованный мрамор,
И прозектор в перчатках резиновых рядом стоит.
Что ж на завтра загадывать? Без толку книги на полку
Не клади, не грусти, новогодних подарков не жди.
А спроси меня лучше про ножницы, зайца и ёлку.
Я придумал ответы: Депрессия. Осень. Дожди.
* * *
Я хотел написать твоё имя по белому белым
И пришёл на поляну, покрытую девственным снегом.
Только белому было щекотно от пальчиков мела,
Заливалась поляна водою и радостным смехом.
Что ж. Тогда напишу всё, что знаю, по чёрному чёрным.
Полог ночи раскинется, чёрными нитками выткан.
Черный уголь в руке захрустит и вздохнёт обречённо,
Словно смертник, услышав команду конвоя : "На выход!"
Значит нужно по красному красным. Бояться не стоит,
Что закат истощится и море покажется синим,
Что сердечко твоё в предкушеньи ненастья застонет.
Красный - это красиво, особенно если курсивом.
Так и быть. Но сначала найду твоё имя средь бликов
Свежевымытых окон, в озоне прошедшего ливня.
Надо просто раскрыть телефонную умную книгу.
Позвонить наугад:
" Назовите, пожалуйста, имя."
* * *
Мясная лавка. Крепко. Просто. Грубо.
Подвешенные на стальных крюках
Ждут в холодильнике свиные трупы
Пришествия хмельного мясника.
Какие города и горизонты
Открылись им? Ведь явно неспроста
В улыбку недопонятой Джоконды
Растянуты их бледные уста.
Шаги за дверью. Ключ - два оборота.
У Бога верная рука и глаз.
И соль на искалеченных колодах
Пока ещё напоминает наст.
* * *
Город, в котором ты бродишь, чрезмерно многоуголен.
Город, которым ты бредишь, с воза упал и пропал.
Тычутся в небо углами навершия колоколен,
И угловатость коленок перетекает в овал.
И остроту измены любовный таит треугольник.
Ну, переставишь мебель - что толку от перемен?
Стукнешься локтем об угол - это чертовски больно.
Даже если невольно подальше держаться от стен.
Даже если напрячься и вывернуть дом, как перчатку,
Только углов прибавишь да потеряешь покой.
Угол - это всего лишь пространство между лучами:
Сходятся, или расходятся - разницы никакой.
Лучше альбом для фото прошлым чужим наполни.
Всё заживёт до свадьбы, если приложишь лёд.
Угол - это застывший гром между веток молний,
Это когда нет выхода и опечатан вход.
Угол падения станет
равным углу отраженья,
И поражения радость будет легка и сладка.
Чтоб не исчез из памяти собственный День рождения,
Два узелка завяжутся на уголках платка.
Все города похожи. Подумаешь - ростом не вышел!
Здесь потолки пониже, но спальни зато теплы.
Нравится - по Парижу? С картинками выбери книжку,
К лампе садись поближе, и перелистай углы.
* * *
За окном желтоглазая осень
Терпко пахнет грибами и квасом.
Горбоносые мрачные лоси
На опушках ревут безобразно.
От росы паутины провисли.
Полушалок накинешь на плечи -
Возникают греховные мысли,
Забываются старые встречи.
И в восторге от музыки цвета
В странных песнях заходится ветер.
Выйдешь утром полуодета,
Скажешь: "Дождь. Никуда не поедем".
Ладно. Сядем поближе друг к другу.
Печь бормочет горячие речи
Про морозную зиму и вьюгу -
Чтобы ёлка и гости, и свечи.
Печь бормочет. Дождь бьётся о рамы
И уходит заждавшийся поезд.
Расставаться ещё слишком рано,
А встречаться уже несерьёзно.
Потому что от запахов винных
Лес разделся, раскисли дороги,
И швыряет хмельная осина
Пятаки своих листьев под ноги.
* * *
А ты считаешь - я тому виной
Всего того, что было не со мной,
Того, что не было и вряд ли будет.
Я - строчки нерождённого стиха,
Я - сладость первородного греха,
Я - росстани, пути и перепутья.
Я - сказочный Иванушка - дурак,
Я - медный, царской выпечки пятак,
Я - Леший, ухающий в тёмном лесе,
Я - вещих снов таинственный кошмар,
Я - потерявший жабры динозавр,
Таящийся в расщелинах Лох- Несси.
Я - всё, что можно, и чего нельзя.
Ведь мы живём, по свету колеся,
Словно подросток на велосипеде.
В июле росами потеет сад.
Я виноват лишь в том, в чём виноват :
Безумие, беременность, бессмертье...
* * *
Уже который век подряд стоит погода скверная.
Срывают хмурые ветра одежду с тополей,
И город горло обмотал аллеями и скверами.
Это, конечно, не кашне, но всё же потеплей.
А город горло обмотал и мы с тобой замотаны
По улицам, по лестницам, по проходным дворам.
И некогда поговорить за нашими заботами,
Но позвонить и встретиться давным- давно пора.
А день - стеклянным шариком. Ах, ёлочки- иголочки!
От ожиданья праздника захватывает дух!
Хотел припомнить всю тебя до кнопочек на кофточке,
Но вечер, вспыхнув окнами, смутился и потух.
А как теперь мне выбиться из путаницы пуговиц?
Чтобы - в глаза и в запахи! Да и не в этом суть.
Возьму - скажу: "распутица" и улицы распустятся,
Как старый свитер, ежели за ниточку тянуть.
А может, лучше обождать? Что толку в адюльтере?
А там, глядишь, и Новый год, и запах пирога,
Шампанское, постылый тост, салат, филе форели.
И вынет пьяный Дед Мороз подарок из мешка.
* * *
Случится так - снег скрипнет под ногой,
А если будет отттепель, то всхлипнет.
И город потеряет строгость линий
И встанет беззащитный и нагой.
Он, как в военкомате призывник
Дрожит слегка от взглядов посторонних.
А эшелон заждался на перроне,
Устал стоять да и зашёл в тупик.
И всё-таки настанет день и час :
Сквозняк от нетерпенья хлопнет дверью,
И сизари на снег обронят перья,
Чтоб улицы оделись в свежий наст,
И ты накинешь лёгкое пальто,
Спеша на волю, прямо на сорочку.
И будет ночь, мороз и заморочье.
А что потом не ведает никто.
Всё потому, что не пристало знать,
К кому ведут следы твоих сапожек
По коже города, по бездорожью.
И всё, что было, сбудется опять.
ОБИДА
Скрипачка водит пальцем по стеклу.
У ног в футляре - лак ненужной скрипки.
Скрип музыкальнее, чем липкость всхлипов
И глупость слов, произнесённых вслух.
Скрипачка, девочка, измученный сверчок!
Окно и скрип. И по спине мурашки.
И, словно хлыст, язвителен и страшен
Смычок, зажатый в правый кулачок.
Из двери класса хлынул вальс- каприс.
И вот уже накрыты телом вальса
И ногти, что обгрызены до мяса,
И пальчики, стираемые в визг.
* * *
А суд, как водится, был скорый и, как обещано, был страшный.
Как Ангел смерти, над землёю простёр крыла суровый грач.
Там лемехи плугов блестящих зубами разрывали пашню,
И трактор, вспомнив что он лошадь, ржал и летел по полю вскачь.
Шуршали в почве семена о том как сладко колоситься.
Шёл нерест. Грех почуяв рыбий рыбак шёл с удочкой к реке.
И было видно как над лесом туда, где плещутся зарницы,
Летел суровый чёрный Ангел и червяка держал в руке.
ГДЕ- ТО...
Где- то минусы стремятся к плюсу,
Биллиардный шар находит лузу,
И из звуков возникают фразы...
Там живу я. Юный и безусый,
Невлюбившийся ещё ни разу.
Соловьи наяривают скерцо.
Мне не спится что- то до рассвета.
Слушаю как громко бьётся сердце:
- Где ты, счастье?
Где ты,
Где ты,
Где ты?..
* * *
Старинный город. Лето. Тень от клёнов.
А в нише дома, как шахтёр в клети,
Раскрашенная статуя Мадонны
Стоит, бессильно руки опустив.
Туристы. Гид. Старуха нянчит внука.
Душа бессмертной будет. А пока
Скулит тихонько в подворотне сука
О том, что дворник утопил щенка.
* * *
А что мы всё о вечном?
Давай - о преходящем.
Давай - о первом встречном:
И пьющем, и курящем.
Он - притча во языцех,
Экстракт дурных манер.
К тому же матерится,
Как унтер- офицер.
Похмелье, и изжога,
И хром, и кособок...
Что? Он - подобье Бога?
"Конечно". - скажет Бог.
* * *
Поют о любви поэты
Поют... Да красиво как!
Дуэли и менуэты,
Цыганские вопли, кабак...
И верится душной ночью
Над книжкою у ночника,
Что яблоки без червоточин,
Без водоворотов река.
Но стрелка у Купидончика,
Как яблонька, привита
Дубинкой в руке загонщика,
Трещоткой в руке шута.
* * *
Парк. Аллея. Деревья - в шеренге.
Ржавь листвы да сырой ветерок.
Жизнь прошла, как синяк на коленке,
Или школьный занудный урок.
Только белой полоской на коже -
Несмываемый след от кольца.
Жизнь прошла, как случайный прохожий.
Не старайся - не вспомнишь лица.
Толку что от пустых междометий?
Иней выпал и осень - седа.
Жизнь прошла, словно дождь на рассвете,
За собой не оставив следа.
К Р Ы М
Эос с перстами пурпурными вышла из мрака.
Тени неверны, как жёны, и склонны к измене.
Ночь была потно- глухой. Только выла собака
На бутафорски- картонный абрис Аюдага
Да Афродита мерещилась в кремовой пене.
Эос с перстами в крови под кликухой "Аврора".
Колосники тяжелы и на дно тянут гардемаринов.
Слышишь - стихи прорастают из грязи и сора,
Чтобы в Чека неповинный Поэт шёл с повинной.
Чтобы "Серебряный век" позабытою ложкой в стакане
Звякнул тихонько. Чтоб пахло полынью и мятой.
Скалится "Век - волкодав" и толпа на горячем майдане.
Обыск, погромы, расстрелы, в заложники - каждый десятый.
Крым - за кормой кораблей уходящих, играющих в прятки.
Список Гомера уже Мандельштам дочитать не успеет.
Всё позабудется, кроме стихов в пожелтевшей тетрадке.
"Скрым!" - вскрикнет галька на пляже под твёрдою пяткой.
Крым... Аромат поцелуя и платьице из бумазеи.
* * *
Жарко, словно в кочегарке.
Зелень ряски. Старый пруд.
Водомерочек байдарки
По поверхности бегут.
Кобальт ирисов - в бутонах,
Головастики шалят,
Кряква выплывает сонно,
Словно бриг или фрегат.
В парусах хлопочет ветер,
Флаг чернеет на корме,
А на боцманском жилете
Пятна в память о корчме.
Склянки бьют. Их звуки хрупки.
Курс лежит на Зурбаган.
И взасос целует трубку
Бородатый капитан.
ЗАГАДКА
Задирает юбки
Голубок голубке,
А она хохочет,
Улетать не хочет.
И мечтает о гнезде,
О машине личной.
У неё звенят в хвосте
Свежие яички.
Голубь в жизни половой
Женщинам награда.
Он совсем не голубой -
Он пацан что надо!
Он не смотрится в трюмо,
Пьёт и курит трубку.
Почему и для чего
Яйца у голубки?
Не нужны ей эти я!..
Только трут о ляжки.
Ах, голубка ты моя -
Юбочка в обтяжку!
КАРТИНА ДАЛИ
"Живописцы, окуните ваши кисти"...
Б. Окуджава
Окуните кисти в мир живописцы!
Опрокиньте "посошок на дорожку".
Хлеб старушка из окна крошит птицам.
Так и мне Господь - не фразу, а крошки.
На словечки распадается речь и
Вырастает стих из грязи и праха.
У часов, что на холсте Дали, течка :
Так и ждут, что кто- то об пол их трахнет.
Только пол давно порос трын- травою,
Ноет Ной, что дождь сменяется градом.
Хорошо иметь окно запасное:
Хочешь - прыгай, а не хочешь - не надо.
Пусть в одном идут дожди затяжные,
А в другом пусть зной, назойлив и ласков.
Пусть на кистях встанет дыбом щетина,
От желания испачкаться в краске.
Пусть звереют. Пусть про то и про это
Врёт поэт, шагнув в окно с пьедестала.
Пусть Дали им улыбнётся с портрета
С тараканьими усами для Галы.
С У Е Т А
Вращаюсь из последних сил,
Словно юла вокруг оси,
Как оборот деепричастный.
К большим злодействам не причастен,
А малые Господь простит.
Кручусь, верчусь, надеясь, вот -
Планеты остановят ход
И отдохну. Но как отрадно,
Что возвращается обратно,
Ушедший было, Новый год.
Вокруг меня, вокруг, вокруг
Былые прелести подруг -
Златым кольцом запретных знаний.
И круг порочный Мирозданья,
Как прежде, замкнут и упруг.
Хулу приемлю и хвалу,
Но на любовь, как на иглу,
Подсажен чуть ли не с пелёнок.
И Бог, наивный, как ребёнок,
Играет мною на полу.
* * *
Уехать бы из стороны,
Где волны зыбкостью больны,
И мы весь день обречены
Глазеть на пальмы
В тот край, где утверждают сны,
Что в мире липкой тишины
Они пророчески важны,
И предвкушение весны
Материально.
Где мордочки приезжих краль,
Поправ семейную мораль,
Любвеобильны.
Где Пастернаковский февраль
Рыдал чернильно.
Туда, где в бездорожьи карт,
И чёрных оспинах проталин
Юоновский прозрачный "Март"
Сверхлевитанен.
Но тень от крыльев - на лицо:
Как ни мечтай, конце концов
Наглеют чайки.
Бескрайна горькая вода,
В депо ржавеют поезда,
И обручальное кольцо
Так обречально.
* * *
Обнажены, напряжены, как провода под током
Два юных тела по весне и, кажется, вполне,
Чуть только брызнут дерева горячим, спелым соком,
Готовы девочки к любви, а мальчики к войне.
Готовы девочки раскрыть объятий обаянье,
Готовы мальчики за них пожертвовать собой.
Какой невидимый магнит неудержимо тянет
Тристанов к прелестям Изольд в губительный прибой?
Вот так планирует звезда в ладони летней ночи,
Так рвётся в устья рек лосось, а мошкара на свет,
Стремясь в узорочье листвы, сдирают кожу почки,
Строкою мучится поэт, и тяжек ход планет.
Чтоб было всё предрешено, беременна солдатка,
Чужой любовью дышит ночь, отворено окно,
И морщит лоб мордатый Сфинкс, чтоб выдумать загадку,
В которой жизнь, любовь и смерть переплелись в одно.
* * *
Лёгкость рук и откровенность взглядов,
Рюмок запотевшее стекло,
Сладость губ и горечь шоколада
Да ликёра липкое тепло,
Облаков свинцовые белила,
Воробьиный щебет по утрам...
Господи! Когда всё это было?
Кажется, ещё позавчера.
* * *
Белая звонница в озеро смотрится.
Утро туманно.
Так окунается в зеркало модница.
Благоуханна,
Благофигурна и благокапризна.
Блещет очами.
И воркотня голубей на карнизах
Так беспечальна.
Вялый букетик забыт на скамейке.
Пахнет грибами.
Тихий монашек в линялой скуфейке
Мучим страстями.
Боже! За что же? Но всё же... И всё же
Вспомнить отрадно.
И колоколенки гулкая ноша
Так преднабатна.
Время непрочно. В траве на обочине -
Вече кузнечиков.
И у Отечества веки отечные,
Как у Предтечи.
* * *
Как вечерняя заря горяча!
Птицы - к югу. Облака - на восток.
Облетает Млечный путь по ночам
Мириадами кленовых листов.
Под влюблёнными вздыхают скамьи,
Что в озёрах почернела вода
И уходят зимовать муравьи
В укреплённые свои города.
Только всё это не важно теперь.
Круглый год полно работы у свах,
Чтобы утром тихо скрипнула дверь
С необсохшим поцелуем в губах.
* * *
"Знал бы прикуп - жил бы в Сочи"
поговорка
А я не знаю прикупа - значит не жить мне в Сочи,
И не исправит прикус мне
американский дантист.
И не понять мне пряного привкуса многоточий,
И не вспорхнуть от радости голубем на карниз.
Вот потому- то рвётся бумага в мелкие клочья,
Вот потому- то ночи после любви тихи,
И драгоценные камни никак не выходят из почек.
Ну, а стихи - наказание за будущие грехи.
Ах, вдохновенье! Воздух вдохнул полной грудью и замер.
Словно нырнул с разбегу в чёрную плоть пруда,
В смену весны на осень, в тайну квартирных камер...
Чтоб годовыми кольцами - над головой вода.
Чтоб скатертью стала дорога - и ни конца, ни края,
И пустельга приколота, как брошка, к сини небес.
Чтобы, взмахнув крылами, деревья слетелись в стаи
И стали казацким станом под странным названием "Лес".
Но ни вздохнуть, ни охнуть. И это необратимо.
Сочи - лишь точка на карте, а карта легла не та.
Щёлкают годы, словно дозиметр портативный,
И строки, будто морщины, бегут по лицу листа.
* * *
По утрам смотрю как в деревцах
Воробьи заводят перебранку.
Стал я старше своего отца :
Он ушёл из жизни спозаранку.
Не моя и не его вина -
Ангелы подняли по тревоге.
Почему- то снится мне война.
Трупы на обочине дороги,
Эшелон, разрушенный вокзал,
Артобстрел, окопчик под сосною...
Господи! Ведь я не воевал!
Что со мною?
Что это со мною?
Ф Л И Р Т
Лифт флирта. Фиалки приколоты к лифу.
То падаешь в бездну, то - в небо ракетой.
Ритм флирта. Петрарка купается в рифмах,
Лауру опутывая в сонеты.
Флёр флирта - и хвост у павлина распущен,
Соперника валит олень на колени,
В альбоме у Керн заливается Пушкин
О том, что чудесное будет мгновенье.
Всхлип флирта. Намёки - дурманом по венам,
И запах магнитен, как вальс на баяне.
А взмахи ресничные так откровенны,
Как дам недостатки в общественной бане.
Флирт жарок, как спирт, как пасхальные свечи,
Как тень саламандры, танцующей в топке.
И хочется верить, что счастье - навечно.
И тянутся пальчики к лифтовой кнопке.
игра на раздевание
Женщина с себя снимает белое
обнажая тело перезрелое
перезрелое непропечёное
женщина с себя снимает чёрное
ночь в окне огней цветное крошево
ночь "снимает" женщину задёшево
как не "снять" раз без присмотру брошена
женщина с себя снимает красное
женщина с себя снимает синее
грязь и ожидания напрасные
и тошнит немного от бессилия
не спеша с себя снимает чётное
чёрною молвою коронована
только женщина давно учёная
как собачка в цирке дрессирована
женщина чуть- чуть поводит плечиком
знает что греховна изначально
но ведь больше снять похоже нечего
разве только кожу на перчатки
Дождь отплакал. За рекою - радуга.
По Москве невесть который год
Женщина, застёгнутая наглухо,
Мумией египетской идёт.
ГЕНИИ
Местечковые гении с прокуренными зубами...
В тесных кухнях они не говорили - вещали.
И вращали планеты над головами.
Так Давид вращал пращу,
Чтоб без промаха - в Голиафовский лоб,
В паутинку мишени,
Чтобы заверещали дверные замки в стенах камер,
И конвойные рявкнули : " На выход с вещами!"
Городские пророки пили жидкое пиво из кружек.
Это искусство - сдуть пену так, чтоб не попала на брюки.
Это искусство вдвойне - разящая фраза,
Чтобы, рот разиня,
Стояли разини на грани экстаза,
В поллюциях революций.
Ведь, когда говорят поэты,
Молчат пушки.
Но тут же
Пушки чихнули, натужась.
Вспомнили пушки
Персиковый пушок у Пушкина на верхней губе.
Державин благославляет, во гроб сходя... Какая душка!
И кто- то в песенке играет на трубе.
А кто - неизвестно.
Снова на выход?
Но я уже выходил.
Пиджак, выходные ботинки, и радио бодро орало,
Только не помню что это было,
Но, ведь, был же какой- то повод для?
Помню только овации зала.
Помню только- наручники жали.
Городские пророки справляют поминки
По старым пластинкам.
Вздохи Бога, портреты от Босха...
Тирли, тирли, пропели, проели, пропили, проржа`вели...
Жалко.
ДЕНЬ ПОБЕДЫ
Трёхлинейка давно прислонила к стене
Свой воронёный ствол,
Но Ворон не может забыть о войне
Даже садясь за стол.
Он Ворон, он Вран - он чует где враг.
Суров и колюч его глаз.
Всю ночь свозили трупы в овраг.
Зарыли - и весь сказ.
Всю ночь надрывался, кричал "воронок",
Что он не "Конь вороной",
"Максим" плевался, пока не оглох,
Тяжёлой свинцовой слюной.
И говорил, что смертельно устал
Горячий, как кровь, наган.
А то, что кричали: " Да здравствует Ста..." -
Уловка врага и обман.
Ворон каркнет. Победа взмахнёт крылом,
Поведёт от беды да к беде,
И историк запишет своим стилом
Кто кого победил и где.
Самогона гранёный - всего ничего.
Ворон в сало вонзает нож,
И топорщатся перья на горле его,
Как шомпола жесткий ёрш.
* * *
Падает на лоб седая прядь,
Жмёт ошейник. Крепок поводок.
Память норовит меня подмять,
Как траву асфальтовый каток.
Что ж ты вытворяешь, мать твою?
За коварным левым поворотом
Я давно уже свободу пью
До живых соплей и до блевоты.
Я - не я, и хата не моя:
Помнится - моя стояла с краю.
В корнях дуба роется свинья,
И Крыловских басен не читает.
Не читает, сволочь, не чита...
Не чета очкатым книгочеям.
Поводок натянут, как черта,
И ошейник натирает шею.
И садится Маша на пенёк,
Чтоб нажраться до галлюцинаций.
Заходи, Альцгеймер, куманёк -
Будет повод с поводка сорваться.
Чтобы расцветала трын- трава
Во саду ли нашем, в огороде,
Чтобы я, не помнящий родства,
Стал, как безымянный пёс, свободен.
* * *
Пятиногий фотограф под чёрною тряпкой,-
Пузыри на коленях, засаленый зад, -
Подкрутил объектив своей пухлою лапкой,
Чтобы был беспощадней искусственный взгляд.
Вот сейчас по глазам - ламп холодное пламя.
Вот сейчас он предложит сказать слово "cheese",
Вот сейчас он увидит меня вверх ногами,
Словно я с потолка свесил голову вниз.
Он брезгливо кривится. Конечно, противно.
Примитивен клиент, как попсовый мотив,
И изнанка его, как всегда, негативна,
И неведомо как проявить позитив.
За окном моросит. И поэтому грустно
Из трёхмерного делать двумерным меня,
И вздыхать: Как же лживо любое искусство,
Чтобы было понятней, понятней, поня...
ПЛЯЖ
Там, где разбросаны бюсты и гладкость девических ляжек,
Где сковородка песочная терпит их терпкую тяжесть,
Там, где шипение пены, назойливых волн куннилингус -
Запахи йода, и гнили, и ветер прилипчив, как вирус.
Рыбий скелетик лежит на песке, как стрела Купидона,
В жабрах у чаек живут сладострастные стоны.
Вот и Венера выходит из моря разносчицей СПИДа -
Рыхлые бёдра покрыты тату целлюлита.
Вот, и киты, одурев, свои туши бросают на берег
Возле Австралий и Африк и Южных Америк.
Высунул морду тупой динозавр, улыбнулся щербато,
В Кембрии или в Девоне забытый в подушках дивана.
Всё это было когда- то тогда, и не верится даже,
Что дельтаплан пеликана парил птеродактилем важным.
Фрикции моря, и небо, и плоть похотливая пляжа...
ДВЕНАДЦАТЬ
" Пред ликом Родины суровой я закачаюсь на кресте.."
А. Блок
Август. Звук лежит, как лист, искомкан.
Землю мнёт подкованый сапог.
Петроград. В пыли и хламе комнат
Умирает Александр Блок.
А ведь было. Сладко скрипка ныла...
В ожиданьи страшных перемен
Не тебе ли к ночи подарила
Розу кареглазая Кармен?
Коломбина спутала все роли,
Запил безнадёжно Арлекин.
У Прекрасной Дамы на гастролях...
Жаль что умер... Хоть чужой, но сын.
Пой, Пьеро, чтоб сердцу было жальче!
Лют наган и холод - по ногам.
Господи! Когда же "Балаганчик"
Превратился в этот Балаган?
Ветер рвёт плакаты. И в столице -
Пыль в глаза, как к пестику пыльца.
И встаёт "степная кобылица"
На дыбы у Зимнего дворца.
Вот и всё. И тишина над миром.
Леденеют мёртвые уста,
И ведут двенадцать конвоиров
На растрел пленённого Христа.
Залп беззвучен. Косо небо треснет,
Марк сверкнёт наколкой на руке.
Иоанн георгиевский крестик
К вечеру заложит в кабаке.
МАКИ
Просияв белозубым оскалом
Красный конь на закат проскакал.
Горизонт наливается алым,
Наполняется ало бокал.
Словно сказки, прекрасны приказы.
Хоть в засаде лежит тишина,
Красной струйкой стекают лампасы
И взлетают на грудь ордена.
А в забытом степном буераке,
Разрывая вечернюю мглу,
Кровью Авеля вспыхнули маки,
Чтобы Каин подсел на иглу.
НЕГА СНЕГА
Нега снега.
И сводит с ума
Белопенное это кипенье,
Погруженье в головокруженье,
И предпраздничная кутерьма.
С неба - снег, а бретелька - с плеча.
Новый год.. Стол украсился снедью.
Дребезжит телефон мелкой медью:
"Всё случайно, случайно, случа..."
А пока... Ждут услады уста,
Грезит Золушка музыкой бальной,
Нежен снег и фатальна фата,
И любовь, словно смерть, моментальна.
ОСЕННИЙ ЭТЮДИК
На лугах стога тихонько дремлют,
Даль лежит прохладна и чиста,
И, алея, падает на землю
Звёздочка кленового листа.
Утреник прихватывает лужи,
Хрустка грязь просёлочных дорог,
И упорно в сером небе кружит
Очень одинокий соколок.
* * *
Там, где на карте река провисает под тяжестью города,
Был молодым.... Впрочем, что я? Там все были молоды.
Мёдом стекал млечный путь и ложился дорогами.
Ложками - ложь. За порогом - этапы с острогами.
Ох, как строга острога, и река, и сомовьи владения...
Мать приключенья - под ключ. Но блины - объедение!
Рыхлость Рахилей, и Лий рахитичность, и запахи затхлые.
Глубже пальто запахнуть и не видно, что брюки заплатаны.
Рубль до зарплаты, похмелье, и грани отчаяния.
Разом гранёный - и всё по колено, и без покаяния.
Вот и не видно, не видно, и веки у Вия не подняты,
Не исчезает в пространстве убранство спартанское комнаты.
Да и пространство - простор простыней и прострация...
Галлюцинация всё это.
Галлюцинация.
О З Е Р О
Рябью дождинок - озёрную муть,
Зернью - торс чаши.
(Господи! Пронеси
Мимо... Немым мимам!)
Даждь? В дождь? Днесь?.. ( Жуть!)
...И остави нам долги наша,
Якоже и мы...
От сумы и от тюрьмы...
Древние египтяне не знали нуля. Вот
Поэтому их и нет.
"О" Вознесенского округляет рот,
Как на эстраде поэт.
Так округляет рот линь,
Рубаху рванув на груди.
Янь сладострастно течёт в Инь,
Не ведая, что впереди.
Два пи эр квадрат
Наполнилось Аш два О.
И в этом полощутся крики ребят:
Им по фиг, что ноль - ничего.
Зверю - шкура, а птице - перо.
Только я - гол.
Ставил на красное, а сыграло Зеро.
Позеленел стол.
О, зеро
Озера!
Нолик - дырявая точка отсчёта.
У тростников плеснуло что- то :
О
О
О
Бляяяяяяяяяяя!
Я не могу больше с нуля!
* * *
Я думал зимы непереносимы,
А оказалось, что произносимы,
Когда на русском языке изречь.
Другое дело, если скажешь winter,
Надеть под куртку позабудешь свитер,
И дров подбросить в вянущую печь.
И сразу снег в лицо швырнёт дорога.
Всё потому что Даббл ю двурого -
Вот так и дал бы палкой по рогам.
Всё потому, поэтому и также
Зима по- русски несравненно краше
Всех зим по иноземным берегам.
Зима по- русски южных зим вьюжнее
Забористей, задористей, нужнее.
Декабрьский вечер. За окном пурга.
И ожидать волнительно и сладко,
Что в Святки девки запоют колядки
И станут ворожить на жениха.
* * *
И были снеги, были зимы.
К ногам - декабрь перезревший.
И белизна, как грим у мима,
Или у гейши.
А Новый год, как скорый поезд,
Ещё мгновенье - и накатит.
И ты роняла тонкий пояс,
Снимая платье.
И плыло тело за пределы
Привычных рамок и приличий.
И снег был бело- недозрелым,
Как грудь девичья.
Дышал уютом и покоем,
Устроившийся в креслах, вечер.
И Пастернаковской строкою
Горели свечи.
И сон входил ленивой кошкой,
И прятался под одеяла.
Сухим букетом за окошком
Зима стояла.
К ТОМУ ЖЕ...
Он был постоянно простужен,
К тому же, к тому же, к тому
Все знали - он был тебе мужем.
Никто не поймёт почему.
К тому же, и к слову, и к стати
Ужимки его и прыжки -
Браслетами на запястье,
Мигренями на виски.
К тому же был с рюмкою дружен,
И был постоянно небрит.
И был он в хозяйстве не нужен.
А что же так сердце щемит?
П Е Г А С
Ах ты, конь мой синегривый, белое лицо!
Что ты машешь надо мною вороным крылом?
Ветви яблонь истекают золотой пыльцой,
И потоки птичьей страсти омывают дом.
Слышно светлыми ночами как растёт трава,
Занимаются любовью толстые жуки,
Тихо шепчут Водяному сладкие слова
Две молоденьких русалки в глубине реки.
Что ж ты, конь мой синегривый, русский мой Пегас,
Вместо слов цветастых даришь только черноту?
Полночь входит тихой сапой, и ночник погас,
И лежит новокаинно немота во рту.
Ты не вейся, ты не ворон, ты всего лишь конь.
Сядь, покурим, выпьем водки... На вот, закуси.
Дай на счастье погадаю. Покажи ладонь.
Не тревожься - до Парнаса я возьму такси.
В рюмку горькую тихонько оброни кольцо,
На столешнице, как скатерть, расстели рассказ.
Ах ты, конь мой долгогривый, бледное лицо!
О любви да об удаче - в следующий раз.
* * *
Я в запой не уйду и на Дальний Восток не уеду.
Мне налево - лениво, направо - упущен момент.
А в песочнице мальчик куличики лепит к обеду
Из нелепостей Дантова ада и древних легенд.
Вот он мифами формочку, словно песком, набивает
И ладошкой своей отбивает неслышимый такт.
Я бы сел рядом с ним, но туда не выводит кривая,
А прямая - не к месту и выглядит как- то не так.
Геометрия русских дорог - вне ученья Эвклида:
Клином - клин, посох в руки и рюмочку на посошок.
На фиг мифы! Есть фига в кармане, старуха, корыто,
И на шпиле московском распят золотой петушок.
Отпустите меня, безразмерные русские вёрсты!
Жив ещё Минотавр и туристом истоптанный Крит.
Лепит мальчик кулич из песка. Засыпают погосты.
Постою, подожду. Он, надеюсь, меня угостит.
* * *
Действительно, звучит всё это странно.
Блистали фразы, как дешёвый страз,
Но между нами не было романа,
А был, вчерне написанный, рассказ.
Трещали зимы, осень ветром выла
О том, что всё давно предрешено.
Но что- то между нами всё же было.
Не только столик, кофе и вино.
Ах, юности невнятные обеты!
Накинут город был поверх пальто.
И, если бы тогда случилось Это,
Погибло бы неведомое То.
И были бы рассыпаны страницы
По подворотням самых разных стран,
И мы б скрывали лица, как убийца,
Что сжёг несуществующий роман.
УЛИЧНЫЙ МУЗЫКАНТ
Старенький мундштук прижав к губе,
Тело меди взяв любовно в руки,
Музыкант вдыхает город, чтоб в трубе
Этот город трансформировался в звуки.
Океан живёт в корытах ванн,
Снег идёт по самым жарким странам...
Провода - точь в точь, как нотный стан,
В Ля- минор звучат девичьи станы.
* * *
Я слово жду. Чтобы случайно
И изначально беспечально...
Так алкоголик возле чайной
Стоит и безнадёжно ждёт.
А вдруг да некто окрылённый
Спорхнёт с плеча и, умилённо
Купюрой пошуршав зелёной,
Стакан спасительный нальёт?
Так ждёт клиента проститутка,
Но не снимают третьи сутки.
Ночь, улица, фонарь и жутко
Молчит аптека, умер Блок,
Серп отражается на лужах,
И сын наверняка простужен,
Ментам опять "субботник" нужен,
И сутенёр жесток, как Бог.
Так сучки в течку жаждут случку,
Так ждут рабочие получку,
Так бабушка ждёт в гости внучку
И вздрагивает от звонка.
Вот так и я. А ведь могли бы
Дождей простуженные всхлипы,
Закатов золото на липах
И песни, что пропели рыбы,
Сложиться в слово. Но пока...
ЖОНГЛЁР
Где- то... Даже неизвестно где.
Там, где небо - зеркало кривое,
Юный и печальный лицедей
Собственной жонглирует судьбою.
Видишь как неуловима жизнь?
Ловят счастье худенькие руки,
Но оно взлетает тут же в высь,
Мячиком весёлым и упругим.
Слава и удача далека
В облаченьи хохота и визга.
Высоко сегодня облака.
День стоит обыденно и низко.
Ж А Р К О
После ночного краткого дождя
Бульвары остро пахнут перегаром.
Бумагой шелушатся тротуары,
Как кожа золотушного дитя.
Была тревожно - мягкою зима,
И вот сбылись народные приметы :
Недужит город. Город болен летом,
И в градуснике ртуть сошла с ума
В домах из кранов - тёплая вода,
В автобусах у женщин локти липки,
И шепчутся молоденькие липки,
Что осень не наступит никогда.
* * *
Всё дождит и дождит, и дождям этим нет угомону.
Всё опять и опять горизонт за рекою свинцов.
Кабошоны опалов висят на перильцах балкона.
Подрастут да и капнут на лужи рябое лицо.
В телевизоре диктор ругает коварство циклона,
И прогноз безнадёжен настолько, что хочется выть.
На щетине газона - промокшие крошки батона.
Только нет воробьёв, чтобы правильно их поделить.
На асфальтовой коже - плащей разномастных футляры,
Разноцветье зонтов, виражи очумевших машин.
Улететь бы к чертям в Кара-кумы, а лучше в Сахару,
Где живут миражи и в кувшинчике мается Джинн.
А куда улетишь? На дворе льёт, как будто из крана.
Лучше буду мечтать как однажды уйду налегке
Целовать, умиляясь, суровую морду варана
И лежать рядом с ним на горячем, как печка, песке.
Кармическое
Хотелось резать ветер взмахом крыл,
Но жизнь сложилась так, а не иначе.
Когда сурово спросят: " Как ты жил?",
Признаюсь, что порядочно свинячил.
И вот, иные правила игры
И прошлое навеки позабыто,
Чтоб безмятежно я копил жиры,
Похрюкивая около корыта.
Когда морозом схватит ручейки
И лёгкий снег собой прикроет сушу,
Меня сожрут хмельные мужики
И отрыгнут мою живую душу.
Она качнётся над столом, дыша
Сивухой, салом и недобрым словом,
И станет мудрым взглядом малыша,
Чтобы опять всё заново и снова.
* * *
Когда чувствуешь кожей случайность машин и прохожих,
И орёт детвора на асфальтовом теле двора,
Как себя ни неволь, поневоле на завтра отложишь
То, что можно сегодня и было возможно вчера.
Нужно было сегодня. Тем более - вечер нас сблизил
Недопитым вином, недописанной сладкой строкой.
Календарь подтверждает случайность начертанных чисел
И тягучесть мгновенья, текущее в вечный покой.
На семь бед есть ответ, одинокий, как пень у дороги.
Взаперти - бред запретов и ложность народных примет.
Не для нас диалоги, и слоги в старинной эклоге :
Мы с тобою случайны, как молния. Как рикошет.
Значит, всё позабудем и будем смотреть как в окошке
Окунаются улицы в зыбкость вечерних огней.
И забросим на завтра звонки, суету, "неотложку".
Утро будет мудрёней, затейливей и мудреней.
* * *
Лежит роса на местных древесах.
Гусь на пролёте радостно гогочет.
Сосед с утра выгуливает пса,
Держа в руке пакетик и совочек.
Пострижена газонная трава.
Пёс молчалив, вальяжен и ухожен.
Он понимает все свои права
И знает о правах гусей и кошек.
А мне бы без ошейника - стремглав!
Но от пустых желаний мало проку,
Хоть у меня ничуть не меньше прав.
Но, думаю, не больше, чем у дога.
Ну что ж? Прочту "Другие берега",
Перетасую старых карт колоду.
Свобода правил, догм и поводка
Скучна.
Но это всё- таки, свобода.
* * *
Сад. Столик. Патина кувшина.
Шмели в соцветьях конопли.
Тяжёлый орден георгина
И яблок яростный налив.
И бабочки над медуницей,
Под рясой сизой ряски - пруд,
И плачем незнакомой птицы -
Девичья песня ввечеру.
Между страниц засохший лютик,
Дождей весёлая вода...
И всё это когда- то будет.
Не может быть,чтоб - в никуда.
* * *
Ночь источает аромат полынный,
И всё острее ощущаю я :
В спиралях дезорибонуклеина
Скрываются секреты бытия.
А это значит до утра без сна
Прислушиваться к лунному дыханью.
И понимать, что не имеет дна
Всё то, что вне пределов пониманья.
* * *
"Угу", - говорит сова на чердаке
а это значит
что настал вечер
а как хотелось
на рассвете
быть первым
"Быстрее, выше, сильнее"
жизнь - ипподром
важно придти первым
а разорванные мундштуком губы
это всего лишь издержки
это до свадьбы заживёт
а потом счастье блаженство
изобилие и...
не знаю сам что
- Ага, - говорит сова, -
Только зачем бежать,
если можно летать?
и только когда видишь
ленточку финиша
начинаешь пропускать вперёд
отставших:
"Проходите, пожалуйста.
Будьте первыми.
Мне некуда спешить.".
Угу, - говорит сова
она умеет
поворачивать голову
на сто восемьдесят
градусов
поэтому
всегда говорит
умно
я бы тоже сказал
умное
но к болят губы
разорванные удилами
* * *
Соль и масло льняное на ломте душистого хлеба,
Нафталиновый запах одежды, кораблик в руке,
И желанье сосной прорасти в недоступное небо,
Доверяя зарубкам отца на дверном косяке.
Небосвод, как яйцо Фаберже, полон тайн и сюрпризов,
И на спинах китов твердь земная лежит, словно блин.
Осень кажется вечной, и пишут врачи эпикризы,
И всё так же лежит на белье в сундуках нафталин.
И проблема не в том, что дороги, как прежде, убоги.
Сирый Сирин суров и восторга взалкал Алконост,
Чтобы время свернулось в кольцо, как змея на припёке,
И безжалостной пастью себя ухватило за хвост.
* * *
Вянут георгины в палисадах,
Реки, как литое серебро.
Ночи в сентябре полны прохлады
И нежны, как девичье бедро.
Ляжет вечер тишиной на плечи.
Перед тем как отойти ко сну
Покурю немного на крылечке,
Вслушиваясь в эту тишину.
Грустно прокричит ночная птица,
Хлопнет по воде хвостом сазан.
А под утро женщина приснится
И уйдёт через окно в туман.
* * *
А мне давно уже не снится
Грачиных стай прощальный хор.
А снится запах медуницы
И земляничный косогор.
И я поверю, может статься,
В то, что безумствует сирень
На улочках забытых станций
И отдалённых деревень.
Там, где зимою тяжки снеги,
Где на лугах - тела стогов,
И плещутся молочны реки
Среди кисельных берегов.
Опушки тонут в иван- чае,
Канючит в облаке канюк.
И наплевать, что где- то стаи
Привычно тянутся на юг.
пейзаж
Полдень. Половик дороги.
Сонные поля.
Словословия сороки,
Саксофон шмеля.
Белопенный плеск ромашки,
Мака уголёк,
У дороги в буйстве кашки
Синий мотылёк,
Зной, полынь, столбов протезы,
Тени на песке,
Тёмно-синий прочерк леса
В дальнем далеке.
Облаков белесых пряди,
Запах клеверов,
На дороге, как печати,
Блинчики коров.
* * *
Портвейн и пачка влажной "Примы"
Да очереди у пивных.
Но, всё- же, были мы любимы
И, всё-же, были влюблены.
Пугали нас кардиограммой,
Пытались пристыдить ханжи.
И, всё- же, всё-же... Наши дамы
Прекрасны были и свежи.
Хоть было море по колено,
Стакан в подъезде недопит,
Но дамы были вожделенны
И по хрену унылый быт.
Кому - оркестр для показухи,
Кому - святая лития.
Легли в сырой песок подруги.
По их следам ушли друзья.
Они уже не имут сраму,
Стихом последним воспаря.
Но были юность, страсть и дамы.
И, значит, жизнь прошла не зря.
* * *
Ночь неспеша уплывает
В облачное нутро.
Ангелы, что не летают,
Ездят на службу в метро.
В уличном страшном ралли
Сгинули, потускнев,
Синие дальние- дали,
Радость полётов во сне.
Вечером - вонь пивнушки,
Влажная плоскость стола,
Да "жигулёвского" кружка
В грязной культяпке крыла.
На облысевшем газоне -
Острые капли дождя.
И у бомжа на ладони
Язва, как след от гвоздя.
* * *
По какому это поводу
С грацией и озорством
Белочка бежит по проводу,
Балансируя хвостом?
Ты куда спешишь, чудачка,
Впопыхах, как вестовой?
Словно белая горячка
В одежонке меховой.
Ждут тебя осколки быта,
Водка, вонь, мушиный рой
И жестокая обида
Уходящего в запой.
* * *
На опушках - кипрея султанчики.
Это значит, что время ушло
В парашютный десант одуванчиков,
В тополиные НЛО.
Тёплый ветер созвездья качает
И задерживает восход,
Чтоб романтикам снился ночами
Неизведанный завтрашний год.
* * *
Замело наполовину
Город снежной пеной.
Озверевшие машины -
Словно тромбы в венах.
В лисий мех упрятав ушки,
И в сапожках замшевых
Чей- то ангел, поскользнувшись,
Превратился в падшего.
Зимне-депрессивное
Ничего, мой друг, уже не станется,
Ничего не сбудется, пока
Замерзают на платформах станций
Очень кучевые облака.
Дни идут не шатко и не валко.
Не поймёшь - вперёд или назад.
И рыдает за столом гадалка,
Посмотрев на карточный расклад.
зимне- оптимистичное
На газонах полдневные лужи,
Воробьиные стайки шумней.
И сугробы - тюленьими тушами
В глубине подзаборных теней.
И прорвавшись сквозь щелочку в тучах,
У прохожего выжав слезу,
Заблудившийся солнечный лучик
Сонной кошке щекочет в носу.
Круговращение
Круговращение
это не команда кругом
когда через левое
вместо плевка троекратно
круговращение
это не фуэте
в пыли кулис
восторге поклонников
и зависти подруг
Круговращение
это
не бег планет
тем более что они
по эллипсу
а кол
изогнутый в "О"
называемый
"Колесо"
совсем не в тему
круговращение
это не конь
в кольце манежа
где шамберьер
пять с половиной метров
а дальше степь и ветер
круговращение
это когда
голова идёт кругом
при взгляде
на округлости
дам.
* * *
Воспоминаний клейстер,
Как потная ладонь.
В них жизнь была шталмейстер,
А я манежный конь.
Галопом да карьером
В дорогу по весне,
В ожоги шамберьера
На взмыленной спине.
И глаз косил упруго
На прелести подруг.
И всё- таки - по кругу,
И всё-таки - на круг.
Но время было зыбко,
А круг манежа мал,
И рот сверкал улыбкой,
Похожей на оскал.
* * *
"Как хороши, как свежи были розы..."
И.П. Мятлев
Были розы - а нынче артрозы, нефрозы, поносы.
Вместо снов о любви - сюрреально-тяжёлый кошмар.
Всякий раз по утрам зеркала задаются вопросом :
"Неужели я стар?
Неужели я стар?
Почему же я стар?"
2003 - 2010