Орехуэлло совсем потерял берега. Да, все знали, у него крыша, ну так и у Эскобара крыша. И эти две крыши такие, что... ни чьей маме мало не покажется.
Третьего дня картель Кали прислал человека. "Не пытайтесь покинуть Медельин", сказал он. И хотя сказано не стрелять в гонцов из Пизы и прочих пианистов, было ясно как день - картель Кали хочет расширяться. Эскобар покраснел как помидор и рассудил... как обычно. Человека прикопали на развилке в виде невысказуемо выразительном - Эскобар сказал "Орехуэлло читал "Остров сокровищ" в своей спецшколе КГБ - разберется чо-почем". Назревал передел грядок.
Меркадер же разобрался, разберется и Орехуэлло, хотя он явно объелся рыбьего супа.
Старики крестились и роптали. "Человек Кали", метис, легко мог оказаться эль брухо, дух которого, диаблеро, будет мстить, особенно у двух дорог.
Про Мигеля же ходили слухи, дескать он работал на красных и был по паспорту не Мигель, а Михаил, а Орехуэлло - это, к брухо не ходи, от станции метро "Орехово". Про "красных", однако, никто не решался говорить при Эскобаре - не рискуя оказаться на развилке в невысказуемо выразительном виде. Это могла быть просто клюква. Ему хватало эль Лимона.
Эль Лимон, серый кардинал в тени Эскобара, зорко наблюдал за дисциплиной - поэтому теория истока конкурирующей фирмы от культа богини Кали как-то не пошла. Не хватало нам тут убийств в стиле тугов...
Лукаш был младшим сыном боевика семьи Лучано, поднявшегося до босса. Еще были Лука, Лаки, Лучия, Лилит и Лолита... Не имена, а клички Корпорации Убийств, в лучах заката двух империй, на пороге большой войны. Был еще малыш Чипо от первого брака с Жанной Родарией, но умер в младенческом возрасте по трагической случайности... И Жанну больше тоже никто не видел, болтуны говорили про смену пола и защиту свидетелей, а Эскобар при намеке на эту тему становится совсем пунцовым, "исходил на томатную пасту", и даже Эль Лимон не рисковал подать голос - впрочем, он сам темная лошадка, как бы не большая тень стояла за ним в тени Эскобара, намекая на крышу, которая может соперничать с крышей картеля Кали. С Эль Лимоном дела Эскобара пошли в гору в Колумбии. Ему сошли с рук покушения на прокуроров и начальника тайной полиции.
У Лучано дела шли не очень. Эль Лимон присылал солдат с братом Эскобара, Бухгалтером, но Лучано не понимал намеков, не принимал "помощь" и не любил угроз: "Это вам не Колумбия". Он только что попробовал на зуб Большое Яблоко, стравив двух боссов старой закалки из тамошнего филиала "Ихого Дела", заказав одного и другого, подобрал под себя весь рэкет, азартные игры и "овощные магазины" - сети распространения веществ, превращавших потребителей в овощей за два года. Казалось бы успех... Но ему не стоило трогать торговлю спиртным. Тут-то его активность заметили пинкертоны из "Бюро Алкоголя, Табака и Оружия" и начали копать по схемам, отработанным на большом гуманисте дяде Але, который легкомысленно относился к общественным запросам дяди Сэма. В семье хватило бы и одной крысы - дело пахло керосином, высылкой без права въезда вновь. Поэтому Эскобар сам никогда не забывал про свою крышу и внимательно относился к невидимой руке рынка, шарящей по его карманам каждый раз, когда начинались серьезные терки с крышей Орехуэлло. Эскобар наливался красным. Лучано требовался урок. В конце концов, он не фольклорный мафиози "Лаки Лучано", хотя и назвал так одного из сыновей. А Эль Лимон был беспощаден к врагам Медельина... Старики ворчали - потому что он приводил наемников-гринго, без чести, готовых за деньги на что угодно. Взять, например, ребенка, да и повлиять на родителей, дерзко перебить полицейских, не заботясь о властях, где каждый второй - их местный хончо, никто не рыпнется. Ну а "во всей Колумбии свобода и порядок". Эль Лимон был скользкий фрукт, бог весть, что у него там на уме - кто в конце концов рулит картелем? Говорили, был начальник разведки Кастро, да предал Кастро, или Гевару? Эскобар твердил одно - Эль Лимон, он кого надо Лимон. Когда Эскобар устал слушать параноиков про внедренных агентов, он поймал в Бахе двух потерявших страх гринго маскировочной расцветки, что нагло рвали с грядок Медельина, видимо в рамках объявленной новым эль президенте развращенного Грингостана "войны с наркотрафиком". Они совсем там сторчались в граде на холме: какой пасечник поджигает ульи, чтобы "передать сигнал" пчелам? Чтобы пчелы что? Эскобар, сам третий ребенок фермера и учительницы, не мог этого так оставить. Два гринго были подарком. Потому он призвал Эль Лимона и приказал прикопать этих двоих невысказуемо выразительным способом. Он хотел послать четкий сигнал врагам внешним, внутренним и сомневающимся. Эль Лимон только усмехнулся - рука его не дрогнула. И тогда заткнулись все - эти двое были наемные солдаты ЦРУ. А теперь - овощи! А эль президенте ушел в отставку с позором в следующий год получив эль скандал с взломом предвыборного штаба конкурентов. Если маловеры что и поняли, Эль Лимон беспощадный ублюдок, не жалел своих, наступивших на его интересы. Подобный змее, он как видно сменил не одну кожу, а эль президенте приходят и уходят. Иногда им помогают, как Кеннеди, хотя про того говорили, что его убрала крыша Орехуэлло. В конце концов, стрелок был коммунистом. Правая рука Эскобара мог быть хоть ящериком с Нибиру - Лукаш, например, родился на Кубе и не парился над тем, почему португальское имя. Причуды старика Лучано. Бессонница. Nessun Dorma. Quando la luce splendera. От его бессонницы столько детей от разных матерей... Нельзя сказать что с отцом они были близки. О его смерти "от сердечного приступа" он узнал от дядьки Ла Калабаца. Тыквой его прозвали за неспособность толстеть от перенесенного в детстве голода. Сушеной тыквой.
А на следующий день он встретил Эль Лимона у себя в "гасиенде". Слишком почетно. С другой стороны - чего ты ждал? Вестник смерти может быть и пернатым змеем в образе человека. Лукаш предложил ему выпить. Эль Лимон согласился и за стаканом виски произнес слишком длинную для ящерика с Нибиру речь: "Покойся с миром дон Лучано, кончилась твоя бессонница". Он давал понять, что ничего личного. В конце концов, "сердечный приступ" - это не расстрел всей семьи пьяными и обкуренными агентами конторы им. Алкоголя, Табака и Оружия. "Помните Уэйко!" Лукаш сказал "Аминь".
В патио он нашел пьяного вдрызг Эскобара.
- Лукаш, мальчик мой! У нас бывали разногласия с твоим отцом, но я его любил, как брата, - апоплексически румяный, Эскобар грузно шатнулся, обняв Лукаша. Пришлось напрячься, глава картеля Медельин еле стоял на ногах. От него несло луком и текилой. Лукаш сделал вид, что не заметил, позволив "дяде Эскобару" мусолить свои волосы, покуда этот похмельный наплыв родственных чувств, то ли хорошо отрепетированных, то ли искренних, как слезы крокодила, не утих.
- Завтра... Завтра у нас встреча с этими лос кабронес из Кали. Но сегодня мы можем предаваться скорби... Выпьем!
Знаем-знаем. Диаблеро попутал. Две дороги, не меньше. Кали и Медельин. А по трезвяку тут все креолы с конкистадорами в анамнезе. Смеркалось.
Возвращался с "догонкой" с летней кухни, услышал богатырский храп. Эскобар, как надувшийся красным комар, спал, развалившись на скамейке. По полу рассыпались дольки нарезанного лимона и, скорее всего, кристаллы соли. Лукаш был не особо суеверен, но перекрестился по многолетней привычке. Орехуэлло, говорят нюхал... Но тот кто распускал эти слухи мог просто любить распускать слухи.
"Показалось", - подумал Лукаш и пошел спать. Двуногие крокодилы, называвшие себя "бродячими муравьями" из банды Мара Сальватруча хотя бы не притворялись. Впрочем, насчет них старики хранили глухое молчание - эти вообще забыли про божий образ и страх, размалевывая тела пороховыми картинками, возведя расчлененку в доблесть. Позеры-беспредельщики. Эль Лимон их презирал. Впрочем, на латинское старичье он тоже класть хотел. Чернозема слой. Он вряд ли служил Эскобару в том смысле, как это хотел показать Эскобар, хотя интересы их до сих пор очевидно совпадали. Медельин был вывеской мирового "овощного рынка". А на муравьев можно было спустить муравьедов, если бы крышу Медельина не устраивали чем-то нынешние порядки в Сальвадоре и прямо сейчас картель Кали не перешел в наступление на их долю в Колумбии. Грядки поделили. Теперь - клумбы! Лукашу сдавалось, как бы Эскобар не стал еще одной разменной монетой в игре сил, призвав которые "на службу", избавиться невозможно. Чем он заплатил? Душой? Или как Лучано, первенцем Чипо? Или ему сделали предложение и пообещали "лишь попросить об услуге... потом". Кто бы там ни правил в Нью-Йорке теперь, Лука или Лаки, Лукаш по привычке помолился об избавлении от этого проклятья.
Так же по привычке он поставил в храме свечку и сходил к брухо.
Точнее к брухе. Крепкая бабка, с усиками и трубкой, ритуал был на все деньги - белая курица, два часа воскурений и симпатической магии с волосами, перьями лука, "кристаллами соли" и красным. Одурев от тяжелого тумана в лачуге колдуньи, Лукаш услышал в голове ожесточенный спор голосов, а старуха обращалась то в Орехуэлло, то в Эль Лимона, голос каждого задавал вопросы "Кто ты?", "Чего ты хочешь?", а Эскобар им отвечал из тени, что оба вопроса какая-то дичь, передразнивая комиссарскими "Что делать?", "Как нам обустроить Медельин?" и пролетарскими "Закурить есть?" и "Скока время?"
Последним явился Лучано, повторяя на распев:
- Спать не должно... Спать не должно! Мог бы раньше спросить, к бабке не ходи. Родария парит туристам мозги и пишет сказки про овощи от имени мужика-итальянца. Ты напомнил ей сына - гляди, в историю вставит. А ответ один "Эскобар должен уйти". Сам он объелся рыбьего супа. Потому что он не хотел ничего выбирать, хотя время картеля Медельин ушло... Хочешь знать цену? Но мой секрет сокрыт во мне... Прочь звезды! Трамонтате стелле... Ал-альба винчеро! Винчеро-о-о!
А еще его потянуло в политику. Это уже не входило в планы ни той, ни другой крыши.
В форме полицейского у Лукаша все чесалось. Лежать на крыше сомнительное удовольствие, он щелкал каналами рации, прослушивая переговоры полиции с ищейками наружки. Эскобар, преследуемый Лос Пепес (буквально "людьми, которых преследовал Эскобар"), скрывался в квартале Лос Оливос... в доме который построил через подставные фирмы. Лукаш отличался от них только одним - он знал, где скрывается наркобарон, слишком наевшийся рыбьего супа. Лукаш смотрел в прицел новехонькой американской винтовки в окно, в котором полчаса назад видел Эль Лимона. Телохранитель Эскобара ему подмигнул, если не показалось.
Примерно за пять минут до часа "Ч", с прилегающих улиц донесся рев мощного мотора и длинные очереди из "узи" и "хеклер-кохов". Остатки эскобаровой гвардии пытались буквально "отстрочить" неизбежное. Машина не остановилась, а, судя по взреву, ускорилась. Во двор влетели выбитые ворота и из машины посыпались бойцы полицейского спецназа. Они бросились к внешним лестницам. Из окна высунулся по пояс Эль Лимон и выпустил длинную очередь в выщербленный бетон двора, чтобы немного сдержать их прыть. Взвизг рикошетов отдался в колодце двора эхом. Лукаш заметил растрепанные вихры Эскобара в глубине окна - Эль Лимон, отыгрывая спектакль, отталкивал босса от окна, откуда ему прилетело, Лукаш не понял - рукав Эль Лимона потемнел и тот упал за обрез подоконника. Эскобар высунулся поверх и открыл беспорядочную стрельбу из МП-5 подхваченного из рук Эль Лимона. Спецназ затаился. Лукаш помедлил, выбирая ход спускового крюка. Ему показалось, за спиной лязнул прогнувшийся лист кровельного железа. Эскобар перегнулся через подоконник и мешком рухнул на черепицу. Эскобар попытался подняться. "Сегодня мы можем предаться скорби", подумал Лукаш, задержав дыхание... У Эскобара будто взорвалась голова сочным красным. Лукаш ошалело сменил прицел.
- Вайя кон диос, товарищ, - голосом Орехуэлло в наушниках Лукаша сказал силуэт в прицеле с такой же винтовкой.
Воздух хлопнул почти не слышно, словно кто-то продемонстрировал дзенский хлопок. В руке Орехуэлло наградной стечкин с глушителем чернел третьим глазом бога двух дорог. Слегка дымясь.
"Диаблеро!" подумал Лукаш. Боли почти не было. Из точки в эпсилон окрестности солнечного сплетения разливался жгучий красный холод.
- Ничего личного. За тебя попросили, - улыбнулся Лукашу "Орехуэлло" одной из кислых змеиных улыбок Эль Лимона.
Он очнулся на свежей грядке. Спасибо что не овощ. "Чипо! Лукаш! Обедать!" - голос Жанны Родарии звенел в летнем воздухе. "Чипо-Лукаш? Кому это она?" Над соцветьями мака, звездами и крестами, звенели пчелы.