|
Сингу очень хотелось в душ. Кожа под мокрым плащом с последнего сеанса
жутковато чесалась - словно каждую секунду сонмище бестий размером с ноготь мизинца
живой жгучей волной истекает к "техническим" прорехам в немодной одежде.
Он даже плотнее запахнул ворот и сунул руки в обшлага рукавов, словно нищий
под мостом в зябком дыхании ночной реки пытается совладать с покидающим тело теплом.
Собственно, бестии во много раз меньшие так долго обрабатывало тело в подпольных
ву-гу-салонах, что он с трудом верил показаниям дешевых филиппинских хилерометров:
"Активных гу-ботов не обнаружено". Статистически маловероятное событие, панимаишь! -
перевод абзаца.
Первый же ву-гун в том как бы "ямайском" заведении на [название вашего любимого
злачного местечка в Голландии], мимикрированном под магазин курительных
принадлежностей, объяснил, что Евросоюз приравнивает положительный тест на
этих самых "гу-ботов" к провозу и хранению травки. Причем скорее
геномодифицированной, чем гидропонной: абсолютно некошерной не только у
подножия Голландских высот. Попробуй, как говорится, потом доказать в
типичном евроаэропорту, что это у тебя "чисто для личного употребления, херр
или фру полицейский!"
Такое вот черное белое ву-гу, брат. Лучше курни и забей - зачем тебе это все?
Тогда Синг не мог объяснить толком даже свое, по правде говоря, абсолютно не
индийское имя, хотя многих оно сбивало с толку: в Хитроу, на пересадочной
проверке, слыша "Синг'х", пограничники порой интересовались происхождением не
слишком загорелой кожи и откровенно славянской конфигурации скул. Один был
настолько откровенен, что сказал даже: "На колониального мультимиллионера,
помешанного на радикальной транснациональной хирургии, вы похожи меньше всего".
"Хороший хирург помог бы плохому нацмену", - подумал Синг и сделал "космическое
лицо", моргнув вторым комплектом век. Обычные солнцезащитные экраны по первости
неизменно вызывали оторопь у всех людей в черном, по любую сторону от границы.
И, как турист, который гипновидел свой Амстердам лишь в подробнейшем медийном
путешествии под убаюкивающее вещание стюардесс, Синг бродил вдоль и поперек реальных
улочек и площадей, недоумевая на бледные тени готических соборов - тех непрерывных
медиа-презентаций средневековья, которые явились ему в сингулярной бесконечности
символического эко-восприятия. Синтезированные нейромедиаторы раскрашивали
гипнореальность так, что турфирмы давно должны были начать терять клиентов:
вблизи все то апокалиптично большое, до дрожи гипнореальное - казалось попросту
скучным, при всей геометрической и герметичной гармонии шатровых сводов и
стрельчатых окон... Только символы устремленности вверх,
вместо ощущения полета.
Сомнения Синга начались случайным образом: в каком-то запущенном муниципальном
парке, предназначенном под застройку казино и гостиницами, куда, как
последний герой издыхающего живого туризма Синг случайно забрел, свернув с
предписанной медиа-путеводителем дорожки. "А хули... Увы!" -
исчерпывающе заключил один такой разочарованный реал-паломник, -
архетипический коротко стриженый мужик в алом пиджаке. В позе усталого будды на недоломанной рейверами и панками скамейке,
он хмурил бровь и что-то монотонно намурлыкивал себе под нос, развоплощая
перекачанными пальцами в "ЧМТ-опасных" перстнях мощный мультидринк "Столичной". Бутылка казалась особенно хрупкой в
его дланях. На залитой алым груди над правым карманом белели две буквы "СС".
Дерево рядом, напоминающее гигантскую генопрофилированную мутацию
"Марии Хуановны", на поверку оказалось обычной монстерой.
Синг подумал, что данные воочию вещи явно проигрывали воссозданным гипноинтерпретацией
образам - и, наблюдая за методичными движениями мужика в пиджаке, решил: "Кроме
хорошей водки, разве". Непроницаемые, как две печные заслонки, стекла модных в
этом сезоне "санных очков" на носу любителя крепких напитков, позволяли ему,
наверное, примириться с убогостью реального опыта. (Равновероятно, что очки
скрывали красные от вечной бессонницы глаза... Глаза, украденные у киборга.)
"Хорошо там, где вас нет. Просто оче-видно, дражайший компэтриот", - подумал
Синг, проходя мимо. На спине крепыша буквы "СС" дополнялись недостающей частью
тетраграмматона, забытого уже где-то там, где не было сейчас ни Синга, ни
усталого, но идеологически выдержанного "просветленного" (явно собирающегося
усугубить степень просветления). Страна, которой нет,
осталась символом самой себя и в коллективном бессознательном североатлантических
европейцев, и в коллективном светлом завтра кромешных "ком. соотечественников"
Синга и этого носителя отдельно взятого эго - под его архетипическим пиджаком:
словно глубоко засевший осколок ледяного зеркала, так долго отражавшего
прежний, культивируемый когда-то по обе стороны Zheleznoi
Zanaveski холодный страх.
Имя этой страны, в отсутствие ее самое, обрело символическую мощь
заклинания - превратилось в предмет своеобразного культа - модный фетиш, в
одном ряду с гривой и беретом легендарного команданте из совсем другой страны,
где когда-то было много-много серебра... И, само собой, - такой раскрученный
брэнд не мог исчезнуть просто так... Пока на нем можно делать неплохие
бабки. Вложения в золото партии буквально требовали отката и распила. А
распить за это дело - сам основоположник прописал.
"Так вот кого ты мне напоминаешь..." - подумал Синг. Мужик замер, как памятник,
словно мысль эта, небесспорная в принципе, зацепила его за живое, случайно
оказавшись тысячу раз верной: той истиной, что словно бы до боли резанула
неосторожно раскрывшийся третий глаз, как архетипическая "Вспышка слева!" -
только не ядерная, а "эмоциональная"... или "эманационная".
"Эмонационная", - подсказало Сингово бессознательное. Мужик в пиджаке покрутил головой и
пожал плечами - широкими, как написанная вразрядку магическая аббревиатура "С С С Р"
на карте несуществующей страны. Он как раз справился с пробкой и вновь замурчал
свою мантру, прерываясь только затем, чтоб сделать хороший - в национальном
понимании этого слова - дринк.
"Ходят тут всякие... Эмонаци", - откуда пришла эта мысль Синг так и не понял.
Она настигла его при выходе из парка, вслед за звоном покатившейся бутылки.
Раскрасневшийся сверх всякой меры крепыш уже не мурчал, а банально храпел -
вдоль скамейки, в позе будды, хорошо в национальном смысле отдохнувшего. Снятые
туфли аккуратно стояли рядом, отражая алую ауру ничем не сдерживаемого излучения
идеологически выдержанных архетипов: ОН, в таком виде, каким мужик ИМ
казался, весь был как одна большая медиа-презентация!
Отражаясь на лице пробужденного, в национальном смысле "успевшего... это самое" и с
устатку обратно уснувшего - архетипы прорывались вопреки непроницаемым, как
Zheleznyi Zanaves, очкам, словно живая трансляция "оттуда" - как вечный зов,
побеждающий и время, и пространство, словно реликтовое "эко" чего-то
Большого. Того "В с е г о", что когда-то тоже было наше, независимо от нас и наших
знаний о нем.
Тому, кого мужик напомнил Сингу, удалось доселе небывалое: он сам смог
извлечь себя из коллективного бессознательного - медиареальности интервью,
едких критических статей и откровенных поношений в тоже по-своему идеологически
выдержанной прессе. Для этого даже не понадобилось ритуального самоубийства
в духе Мисимы, слишком зачарованного дьяволом своей персональной "эмонационой
идеи". Однажды Он просто исчез, со всеми своими идеями, будто поглощенный обратно
той пустотой, что его породила, - той, бессмысленной и бесцельной, какую оный
браток всех будд беспощадно отразил и спародировал во всех своих текстах. Как
тот мальчик, которого не было: литературный симулякр от начала и до полного и
окончательного перехода в никуда. А куда ведет круг издательской сансары? В дурную
бесконечность перевоплощений всего идеологически выдержанного? В "наше все",
запечатанное в склеп священных наименований, как шарик, что скатал священный
жук из основного продукта священной коровы? (В национальном смысле, "медвежья
болезнь" правящей элиты ни к чему другому просто не могла... не привести.)
В тот же вечер Синга ждал самолет обратно... Туда, где, увы, еще не решили
толком, не то что примириться со своим прошлым и органически усвоить уроки истории
в виде гуманного отношения к памятникам и названиям улиц... Даже не могли толком
определиться, к чему приравнять употребление мата в литературе - не говоря уж о том,
чтоб всерьез помешать кому-либо "делать ву-гу". И тем самым примириться с
будущим - еще большим всем. И не для взятых отдельно нас, но всех - всего человечества.
"Им и не снилось! Не гипновиделось даже..." - этим комплексом умолчаний Синг
исчерпал свои мысли о тактических медиа в родной стране.
Чтоб считать ее родной Сингу не требовалось черной каббалистики над словами
"родина" и "любовь" - не говоря уже о зоологических приступах того, что там
все чаще называли вовсе не родным словом "патриотизм" - было в нем что-то
от приапизма... Бессмысленное и беспощадное.
В кармане мокрого плаща "портился" билет, а глаза сквозь пелену дождя искали вывеску
псевдоямайской курильни:
"Я еще не готов..." - подумал Синг. Машинально сминая в кармане кусок "гербовой"
с тиснеными логотипами местных дальних авиалиний, он жмурился на броское "озонево",
а местами - кромешное "галогенево" реклам, где терялся возможный ответ - к чему
он еще, собственно, "не готов", после всего, что было со старой оторвой
Голландией - той, своей, из медиа-реальности, раскинувшейся где-то аккурат у
зияющих вершин Голландских высот. И плюс к тому улыбчиво-податливое,
рассыпающееся щекотными флэш-бэками, грудасто-шипастое чувственное "эко" -
гипновоспоминание о...
Тогда он сам себе казался готом. Ему казалось, он "был готом"...
"Я не готов", - подумал Синг и, вынув руку из кармана, разжал сведенные
судорогой пальцы. Паралич смысла породил атрофию действия... Закатанный в
пластик билет не боялся ни влаги тротуара, ни
тяжелых шипованных "гриндерсов" - и был вполне испорчен самим временем,
потерянным на поиск ответа. Борт "Евроаэрофлота" уже целых десять
секунд набирал высоту в направлении родины толи ископаемых мохнатых слонов,
толи чисто реальных "однополярных" медведей. Нет... Уже одиннадцать.
А ведь там "будь готов" когда-то звучало чаще, чем "будь готом", а фигура замалчивания,
оттопыренная в этой директиве, настраивала на бдительность и
верность указанному курсу. Хотя бы курс этот был всегда один на всех - как, впрочем,
и валюта. Самая твердая на территории отдельно взятой, захваченной этими самыми,
клонированными в промышленных масштабах, однополярными медведями, получившими,
увы, статус неприкасаемых священных коров, вместо
лицензии на их неограниченный отстрел, которой так хотелось всем идеологически
несдержанным... (Этой индоарийской параллелью Синг в шутку объяснял свое имя,
когда его совсем доставали "албанскими вопросами" объединенные
европограничники. Главное выдержать лицо: вы бы видели глаза тех пограничников,
особенно "затуманенные Альбионом", в Хитроу...)
Ву-гу было его ответом на ненайденный вопрос. Технически - имплантируемые
гу-ботами в кожу люм-красители и подложки мимикрозеркал в специальной
конфигурации вполне годились для тактической пропаганды на дискотеках, ночных
улицах... и в частных "актАх тактичнава апщенья". Если готический собор может
сравниться с непрерывной телепередачей несомненной геометрической гармонии и
неуловимо герметичной символики для любого коллективного бессознательного, об
этой гармонии и символике даже не подозревающего, то почему "бывший готом" не
может быть живой трансляцией для каждого "отдельновзятого"? Поезжайте в свой
Амстердам и спросите того мужика в пиджаке!
|
|
|