Жил да был старик со старухой... Так уж повелось у них, бывало, скажет ей: "Слы, старуха?" А она ему: "Ну?" - этак, с вызовом, мол, какого рожна тебе. А весёлый если придёт, в дверь ломиться, чтоб дала чего-нито, так и молча вообще ка-а-ак даст скалкой или сковородью - что под руку подвернётся. И спокойный старик до утра, голова только, говорит, болит чего-то. "Ничо не помню... Было чо?" Старуха-то и рада до соплей "А то, жеребина ты этакая!" Ну, в настроении, куда ни шло, обзовет ответно "стариком" - тем более, что в ПТУ, где познакомились, и на районе его по имени никто не звал - исключительно "Привет, старик!", "Каксамом" ещё погоняли, а в райцентре и того хлеще - "Эй, ты! Есь чо?" А он им: "Отож!" - и на тебе с правой. Мало? На с левой и с ноги вдогонку. Приветливый был, общительный. Хлебом не корми - дай с человечеством поручкаться, за жизнь перетереть. Имел к людям индивидуальный подход.
Раз приспичило старухе его невеститься. Мол, все подружки по парам... и кажная кто с брюхом, кто с фингалом, а мужние да бракованные, одна я, говорит, как дефективная. И глазами голодной волчицы этак на него "Ам!" - у старика ажно стопарик не в то горло... "Тьфу-матьтвоетю, ну, ты, мать, ну - ваще!" А у той уж глаза на мокром месте. Выпьет рюмочку с горя бабского, огурчиком захрумкает, вздохнёт так, жалостно, - и пуще только глазами ест. У старика душа вон и запросится - тошно, даже хуже чем в вытрезвителе.
Вышел он из ванной, и говорит: "Ой, мать, ты даёшь - чуть Кондратий не пришёл. Будет тебе убиваться-то. Жили, вроде, как все люди, неделю пахали, праздновали пятницу... Иногда до драки-потехи - любовь, одно слово. Чего не хватало? Клейма в паспорти? Будет тебе клеймо... Мало будет - ещё потом дома поставлю. Будешь как подруги твои, волчицы, с брюхом и печатью законного брака налицо. Отож, хорошее дело - брак-то!" На том и порешили.
Только захотелось старику, как оно водится, вольность последнюю, потеху молодецкую. Во дни сомнений... Во дни тягостных раздумий, только тем и держался. Когда пацаном гонял, дул её дураком на гаражах, баловался только, а в армейке, на границе когда служил, толк стал понимать. Тиха Казахстанская ночь... Духи в ней так и шуршат, так и шустрят черти! На особо нервных заставах, по пять стволов на неделю в ПКТ меняли, бывало. Гильзы так вообще лопатой гребли и на вес сдавали - кто ж их считал, чертей-то. Опять же гребля - чисто спорт! "Хошь, говорит, меня, вольного соколика, у себе в горнице у телека остаток жизни наблюдать, чтоб куда налево не пошёл - добудь мне этого дела... По сусекам, с узбеками, так сказать, наскреби, примерно на коробок. Хочу, говорит, напоследок-то с духами пообчаться - посоветоваться". Думал, в шутку сказал... Щас!
Старуха, - охота пуще неволи-то, известно, - глаза вон горят, на ночь глядя, что твои полнолуния, - быстренько обернулась. Сбегала к Ахметке, в схронку его без мыла втёрлась
как-то - чёрт её бабу-то разберёт, как она его окрутила, может про тушняк имаму грозилась рассказать, в подполе припрятанный на чёрный день, или шкурки дворняжьи, которые он за "северных полярных песцов" торговал, ему припомнила - тут уж и маму вспомнишь, и жизнь тетрадкой в клеточку покажется, простая арифметика. Старик-то парень тоже не промах был - и на границе из ПКТ давал стране латуни, и на гражданке десять из десяти "Эй-ты-есь-чов" выбивал... И стакан мимо рта пронести - что б да, так нет. Пока старуха по узбекам с татаро-монголами скребла ему на холостяцкий саламат, он себе сабантуйчик успел замутить, потому как в шкапчике над раковиной у него было, как не быть, - в склянке с надписью "Скипидар", конечно. Ну, так то от детей, беременных и дураков.
Только набулькал стаканчик, в дверях хлобысь! Старуха вернулась: "Достала!" - кричит, с порога, ага, участковый не слышал - только копыта эти бабские, со шпильками,
сгрохотали. Старик о шкапчик и приложился затылком - чуть "спиритус вини" не расплескал, но опыт в карты не проиграешь. Заглотил, как сом, одеколоном побрызгался тройным, словно перекрестился, и вышел в переднюю - огурчик! Только на лбе больное место потёр: мало ли, рогов-то нету? А баба его сияет, что новый гривенник, точно в мультике "Ваня! Я ваша навеки". Тут старика
забрало маненько, тепло в желудке со "Скипидарчика"-то - он и осклабился, будто и сам рад-радехонек... Ещё бы - целый коробок! За руку и сердце... Почки-то пропил, поди не нужны. Так что даром почти. Как братан на скорой помоще говаривал, "препарат лёгкие-сердце", ага. Пока на мотоцикле не разбился.
Старуху уговаривать тоже не пришлось... Свадьбу, стало быть, сыграли - сбрызнули это дело с дружбанами у загса, на "Жигулях" покатались по райцентру, в кабаке с какими-то москвичами маленько подрались... Не до крови. Так, пару ребер и челюсть одному. И то, чего москвичам-то тут понадобилось? Понаехали, понимаешь, тьфу-матьтвоетю...
Были значит они старик со старухой, а стали молодой и молодая - каши она ему тогда наварила, пирожков-колобков напекла... Шутила ещё всяко - пирожки, мол, с котятами... Ага. Старик пирожков покушал - один оставил, прозапас как бы. Почувствовал старый, удаль-то в себе, силушку великую. Пошли они, молодой и молодая, тешиться, как положено... Глядит он после дела на
старуху-то свою бывшую - любуется... Расцвела, баба-то! Вот что значит, кровушка-то им для чего человечья, волчицам. Задумался он так-то, поскреб по коробку остатки, закурил философически... И
жор у него открылся. Глядь на стол - пирожка-то нет. А сидит на его месте мохнатый кто-то, вроде клубочка, и глазками, блюдечками жёлтыми, так на него "Луп-луп!" - стало старику боязно и зябко. "Неужто перебор? Левый коробок-то..." Моргнул - и нет ничего. И верно - боком глаза-то пирожок, а приглядишься - опять этот мохнатый, с лапками, потягивается, зевает да зрачками-щёлками "Пыр-пыр!". Ой, старуха... Ой, невестушка. Что ж ты, сгубила мою головушку, с ума свела. Неужто и впрямь котята мерещатся? Дурь она такая - в детстве в голову втемяшится, армией не выбьешь - свадьбой закрепишь.
Хвать он со стола этот... эту... вещь, глядь - в руке пирожок. Только рот раскрыл надкусить - и чует будто коготки в ладонь, не в шутку, и пищит кто в руке, вырывается. Выронил старик... Молодой-то два часа всего с полуночи, - то еще превращеньице... Выронил молодой обратно в тарелку диво это и слышит:
- Не ешь меня, женишок, авось пригожусь!
- Да кто ты есть-то будешь?
- Колобасик я, - говорит. - И есть-то буду, да не всякое. Не то что некоторые.
Ну, думает молодой, приехали из трезвяка в клинику.
- Какой еще Колобасик-Балабасик?
- А такой, - говорит. - Я из коробка твоего зародился.
- Вот так взял и зародился?
- Ну не сам, конечно. Ты, - говорит, - помог немножко. Хотел, - говорит, - с духами посоветоваться? Ну вот он я. Чего надо - спрашивай. А то я спать хочу. - Зевнул по-котячьи Колобасик, и давай вылизываться.
Опешил старик. Откуда не ждал засады - так и в коробке измена. Брак и коробок в одну ночь - дело тёмное. Тупил-тупил молодой - так ничо и не придумал. Уснул Колобасик, свернулся, обратно пирожком прикинулся. И старик спать пошёл - мало ли чего с устатку привидится. Утречком кашки остывшей поел, стакашек остатний накатил - и на работу... Пирожок в кармашек положил, вроде как на обед пригодится - да и забыл про него. Сел в "Жигуль" и покатил.
Работа-то недалеко, да полно в округе лихих людей... Волков не встретишь - гайцы из кустов тут как тут. К обочине, говорят, готовьте документы для проверки наличности... А старик-то у нас молодой - откуда деньги... Пробило его от обиды на хавку - хвать пирожок из кармана... А в кармане коготки в ладонь и знакомый писк: "Не ешь меня, женишок. Авось пригожусь!"
- Да как ты тут пригодишься - вон они, волки, стоят. Их сказками не проймёшь. Гайцов-то не ноги поди кормят.
- А ты погоди, погляди - авось, откупишься как-нибудь.
Подходит к "Жигулям" гаец - волком таки смотрит. Старик прежде чем знакомое "Нарушаем?" услышал, хвать пирожок из кармана - и мильтону в лапу.
- Нет ничего, начальник, гадом буду - вот, жена на обед испекла. Нечего с меня взять.
Гаец на него глазками "Луп-луп!" - а пирожок у него в руке зрачками котячьими вроде как "Пыр-пыр!". И тут разобрал инспектора смех: "Вот опухли водятлы! Вась - гля, натуральный обмен... А-ха-ха! Пирожки с котятами... " - взял он, однако, и документы... В машину только не пригласил. Сидит старик за рулем, штрафа ждёт, лишения, и трясется как молодой - добра не видал от гайцов. Час сидит, два сидит... Ни инспектора, ни документов. Занервничал старик, пошёл к машине ДПСной, узнать чё-как... Стукнулся в стекло тонированное, покашлял - дверца качнулась, не запертая.
Открыл старик и обмер - от инспектора только портупея с кобурой и жезл, от напарника вообще свисток с блокнотом остались. И Колобасик сидит на торпеде, облизывается. Старик на него "Луп-луп!" - Колобасик в ответ "Пыр-пыр!"
- Видишь, как оно обернулось-то?
Хвать документы и бегом к "Жигулю".
Ну, Колобасик, ну, сукин кот... Двух мильтонов порешил... Только отъехал - а в кармашке на груди заворочалось вроде и коготки котячьи через рубаху.
- Не боись, женишок. Нету худа без добра.
В карман глядь - а там опять пирожок.
Жил да был там ещё богатей, в райцентре рынки держал и "за охрану" собирал со всех узбеков с их сусеками, а за лесочком богатейская дача - что твой замок. Только наоборот. Раньше там часть ракетная стояла. Целый командный пункт. Тридцать метров под землей, говорят. Как пошла разрядка мировой обстановки - сократили это дело, часть расформировали, а КП вообще взорвать хотели нахрен... Богатей наш тут как тут. Здесь ему и бункер уютный, и караулка с пулемётной башней - как раз с таким же ПКТ, из которого старик на границе зажигал. Гермодверь как в банковском сейфе. Динамитом не вдруг прошибёшь. Ни налоговый инспектор, ни судебный пристав, ни какой другой хищник не подберется. И с братками залётными перетереть - милое дело, по громкой связи, под прицелом ненавязчиво держа.
Человек в глубокой шахте в общем был из тех богатых буратин, которым деньги шальные в голову так сильно бьют, что у них там мозоль, даже волосы не растут. Погремуха у него была забавная - Буратэн... То ли потому, что из Новых Буратов родом, то ли от бурятских он стоял, то ли сам в натуре деревянный, с головы по пояс. Только не смеялся никто, из тех, кто успел узнать, куда весельчаки отправляются. Ехать в багажнике в лес - плохая примета, говорят.
Слыхал старик, гайцы под Буратэном ходят - все это знают, да помалкивают: два метра под землей в полиэтиленовом мешке - это вам не тридцать в вентилируемой шахте. И что старика встревожило ещё на въезде в райцентр, не помнил, работала гайцовая "писАлка" - нет, и еще джип буратэнских бойцов за ним на светофоре пристроился. Старик влево между автобусами - и буратэнские влево, старик вправо - и они следом. Старик под красный - ну а браткам вообще закон не писан. Кто ж знал, что им на рынок по пути. Останавливаются они на стоянке рядом, опускается стекло бронированное, и бритая борцовская репа из-за руля говорит человеческим голосом:
- Ну ты баклан дал! Курсы экстрим-вождения, ага?
Старик даже не понял сначала, что его похвалили. Сильно отвлекла возня на кармане. Глядь, а там два пирожка... Двойной "Пыр-пыр!" котячьих глазок:
- Это братка мой. Его Плющиком звать.
В общем, старик с тех пор к успеху пошёл. Долго ли коротко ли, забили они с Буратэном стрелку, и понаехало туда буратэновых братков - как на одном станке деланых - все с мозолями на голове, мобилами и понтами. И случился там гнилой базар с крутым разбором, и счеты на калькуляторах подбили сразу и предварительные, и окончательные. Буратинское сражение, ага - смешались в кучу кони, люди, олени и козлы с лосями. Не долго продолжался бой... Главы сложили буратины. Горелые джипы с телами заколбашенных и плющеные мерседесы потом долго бульдозерами растаскивали. А старик, сидя в Буратэновом бункере, смотрел по телевизору дебаты в Думе... И все поглаживал кармашек. Недобро так поглаживал.