[Время смерти/глава 19/]::splitter
|
LAV.UA#UNDEFINED
|
|
|
Содержание
19. Анна, вечер, Порт. Крыс где-то рядом. С Луизой
Недоверие. "Недолговерие"... Труднообъяснимое чувство, как страх будущего или информационный голод
подключенного: смерть от жажды возле океана - это не оксюморон, а статистика.
Год-два тебя искушает призрак тайны целым сонмом
миражей-приближений к разгадке. События словно только и ждут кого-то - того или ту,
кто придет, увидит... и поймет их "причинную следственность": истолкует знамения...
истолкет массивы сырых данных на факты и факторы, и проникнет в скрытую механику
здесь творящегося всего. Словно математик из анекдота про "ЦЕЛЫЙ ЧОРНЫЙ ЯЩИК ЕДЫ",
ты гадаешь на гуще абстракций и теорем о необходимости и достаточности, но все
твои формулы бессильны, как неправильные заклинания для демона этой
зачарованной вещи... В цифровой замок ящика заложены как раз той стойкости
и черноты заклятья, что при помощи некой алгебры в голове да идеального карандаша в
руке ты сможешь подобрать код... Когда белый карлик твоей звездной системы станет
красным гигантом, а восход его будет похож на "восстание" - против
сил тяготения и законов равновесия, - испепеляющий приступ звездного
(приацidа)суицidа, что лишает смысла само открытие... А может он и вовсе схлопнется в
коллпасар... Зачем тебе тайна, если у самого порога "откровения" ты самое испаришься
в потоке жестких гамма-квантов? И принципиальная
возможность открыть волшебный ларь не имеет никакого значения без новейших
сверхтвердых сверел и грубой, но эффективной - физической силы... Жаль, разрушить
ящик можно лишь со всем содержимым. Анне-Луизе как раз показалось настолько
явным, что она уже нашла свой зачарованный сундук... Что она не вдруг согласилась на
посулы Гостьи. Та очевидно нуждалась в ней - в ее "трибесконечно позапрошлом",
как говорит Данка, искусстве понимать чужие... не мысли даже - причины поступков.
Эх, мать, понять бы тебе свои для начала...
(19).1 Дверь как колокол душ
Темное, слепое время. Ни Порт, ни Пирсы не спят - все, что таилось в трущобных окраинах,
жалось по хазам и притонам, "ныкалось" и "перекрывалось" при свете дня, словно не смея
или стесняясь чего-то, сейчас ожило и взалкало. Восстало от тяжелого сна и почуяло
волю - будто зверь, днесь принужденый делать вид, что его и нет вовсе... "Если я
тебя не вижу - значит, я не видим". Чтоб не углядел двуногий-дневной, разящий
молниями, - до которого тебе дела нет... Да вот ему до тебя есть: больно он до
трофея охоч. Кто-кто? Промокоп клятый! Ему до всего есть дело - просто пересменка у
них. Патрульная пауза.
Это время полно изнуренной, похмельной суеты.
* * *
Ни Порт, ни Пирсы не любят ночь. Они ее чтут и соблюдают, как ритуал: здесь и сейчас
переворачивается с ног на голову самый порядок вещей, вскрывая недоступные кому
попало, заповедные тропинки и пути. Ступившие на них ныне могут и не ведать, что
каждый их шаг посвящен ночи и служит лишь ей. Даже подвеска
Лифта сияет над необычно спокойной водой залива исполинским ожерельем, - украшением
богини, протягиваясь с бездонного купола тьмы в зазеркальную бездну. В просветах
облаков - что на небе, то и под водой: скользящие ввысь бусинки света на нитях -
банальные кабины это? В перевернутой перспективе, они как тонущие звезды, для
рассыпанных на дне созвездий... Или души такелажников, нашедшие покой? При отказе
МАГа, сгорали они в стратосфере вместе со сверхлегкими скафандрами - ветер и туман
для них и саван, и погребальное ложе. В религии подвешенных, всю жизнь связанных с
Лифтом, не было иных похорон. Они звали это "последним освобождением".
Возможно, потому, что армия пролетарских испов пополняется целыми дивизиями и
корпусами бывших зеков, что стекаются сюда на транзитных кораблях со всех
колониальных тюрем, куда их таки гуманно спровадил Федеральный Департамент.
Оплаченный из кармана налогоплательщиков гарантированный билет в один конец. Уж
кому как не бывшему психологу "Промополис, Корп." это знать?
Анна знала даже, почему в главных офисах местной стражи порядка двери боссов
устроены так странно - "архаически" - что ими можно буквально хлопнуть. Это было
одним из свихнутых требований психологической службы. Канализация агрессии,
панимаешь. И что ей с того толку теперь? У мастер-настройщицы больше не было
своей двери.
Она так часто возносилась к самой Орбите в открытой мототележке, что перестала
замечать бесконечность и пустоту, раскрывающиеся вслед за убегающим горизонтом.
Такие когда-то зовущие... Иногда казалось - вот только отпусти страховочную скобу:
"И все".
Для стойкого иммунитета к этой такелажной болезни, ничего не оставалось как
переболеть. Что ж, на смену одной блажи пришли другие... В одночасье стать пеплом
над радугой, или миг за мигом тлеть изнутри - какая из зол моих менее зла?
Ей иногда стало мниться, двойное имя - это не спроста. Мол, Анну-Луизу затем и
нарекли, чтоб она постигла разницу между собой и собой-другой... Той, которой ты
была раньше. Не в этой жизни. Где-то за гранью - словно там, откуда смотрит на тебя
сестра-близнец, перегнувшись через перевернутый парапет, только-только не... э...
"падает вверх", и от странностей этих словно бы вопрошает молча - как и положено
близнецу, полутелепатически: "Да разве это жизнь, Анна?" Во-во, прям какой-то
фантастически пошлый роман! И... это... каково было Митци Лансмэйт с ее пятью
нареченными именами, из которых она осталась с первым - ей что ли удалось не
измениться при всех обрушившихся на ее отдельно взятую голову глобальных
абсюрреалиях?
"Так что, крыс с тобой, Луиза - была ты, аль нет, то неисповедимо". - Женщина с
перьями и острыми когтями плюнула в зеркальную гладь под парапетом, и лицо столь
подобной ей зарябило, будто в испорченном телевизоре, потекло и размылось вовсе.
* * *
Двадцатилетний-в-десять, наблюдая с крыши за этим занятием, откровенно скучал.
Хозяйка всего-то и приказала: "Мальчик, побудь сегодня тенью этой... С перьями и
когтями. Не отсвечивай, но будь рядом, чтоб с ней чего не случилось сегодня ночью. У
ней, мол, какие-то женские проблемы в голове - тебе не понять..." И чего тут понимать:
сегодня, видите ли, новолуние. Человеческие и не совсем (и совсем "не") лунатики
плодят и размножают себе подобных: кто эти "Анна" и "Луиза"? Эта... она с собой
разговаривает! Запах крови и неусвоенного спирта мне, понятно, мерещится: ать-два, левой
ногой - пернатая тетка служила в промокопах... Она не виновата - там все начинает так
пахнуть и обрастать всяко... Только она видит свои перья и когти. И, ничего не
подточишь, - это слегка ссорит ее с головой.
Вот, например, крысенок до последнего момента не был уверен, что его психическая
передумает прыгать - очень уж заигралась в гляделки с отражением.
Двадцатилетний-в-десять аж сглотнул, когда Анна и Луиза таки взаимно расплевались и
пошли каждая своей дорогой. Крыс строптиво фыркнул и пошел за той, что
осталась "Анной", предоставляя тени сопроводить ее воображенную на его глазах
сестру: а что мне, разорваться? Куда-то ее черти понесли... Вот ведь, женщина и
птица, баба-нечеловек!
* * *
(19).2 Когда таки успевший... "проспеет" "проснет" "проснится"
Это было время изнуренной, похмельной суеты.
Тени между зданий и сооружений Порта легли так, словно кто-то нанес на спутниковую
карту зоны разрушений при землетрясении - концентрические кольца... или скорее
"овоиды" сплошной тьмы, средней сумрачности и легкой, Ни к чему не обязывающей,
депрессии, - расчерченные, словно трещинами по скорлупе, тенями бывших улиц.
Все вместе похоже на колеблющийся шлейф темноты под венчиком свечного пламени, что трепещет у
раскрытого окна спальни над изрядно поцарапанным столом. Неиначе, в спальне бога?
Долгополый саван ночного ангела, либо тень от его крыльев? Всего лишь тень Лифта,
молчаливый свидетель гибнущей зари.
Ни Порт, ни Пирсы не любят приход ночи - они алчут его, как отпетые и соборованные
наркоманы - очередной последней дозы. Как Мама Лил и Папа Крыс. Они два (три, как
известно, - много!) - закатные упыри этого мира, восстающие ненадолго от затяжной
летаргии, осторожные, не раз стрелянные бестии, пережившие самих себя и вошедшие в
странный - болезненный - парасимбиоз со всеми бывшими врагами.
Тени улиц пересекают друг друга и сливаются, подобно тем же трещинам - разломам на
когда-то разведанной и так хорошо вымощенной дороге... Не нужно исследовать
спутниковую фотку дороги под микроскопом, чтобы понять, какую жесткую встряску
перенесла она. Как изменилась... Но у идущих нет ни фотографии со спутника,
ни возможности как-то "возмостить" ущерб своему восприятию пути, непонятно кем
причиненный - ни тем более "отместить" заново свой путь, неочевидно ложный - в
обступающей и манящей темноте. Куда? К кому?
Нет ответа.
"Они не помнят что, не знают как и где - среди развалин этих", - так Докер пел о
Промозоне Ночи. - Память города и мира - их тени".
Они служили ему музами и материалом для самых неоднозначных и "темных" его опусов.
Там тоже были:
Темная материя, изнанка вещей "лишь кажущихся", грязь на ботинках идущего по этой дороге...
Грунт на холсте не вполне постижимого: днем - то ли пыльная быль "цветопаузы" в симфонии вселенной,
разделяющая предметы, - как тишина отделяет звуки один от другого, хотя слушающий
мелодию навряд ли различает эту их отдельность, - то ли глина, скрепляющая все...
"слепляющая" доступное взгляду. Без-тактно - безразрывно... В один ревущий аккорд
чувств. Ночью - только порожние, будто выпотрошенные, оболочки вещей, силуэты и
контуры на сплошной грунтовке тьмы.
Ночь стирает цвета и объемы, как до поры терпеливая сиделка - сенсорий сумасшедшего
художника, который раз за разом к утру тупо размалевывал у нее на глазах все ту же -
ОСТОЧЕРТЕЗЛУЮ - предельно, но недоказуемо, реалистичную картину...
И она таки решилась дать ему, что доктор прописал - Покой Вполне Окончательный.
Ведь всякому терпению есть предел - все то же время смерти?
Что было здесь вчера, и что пребудет завтра?
А что здесь было между завтра и вчера?
"Оно во сне,
Лишь чтимо по намекам,
Что спящий зрел...
Но не успел понять.
И не схватил ни кистью, ни рукой,
Ни лирой.
Устал, уснул... забылся. Умер?
И снова видел тот же странный сон."
* * *
Ага. Вот и ты словно в сне того художника... о таящихся где-то рядом опасностях и
ловушках. О крадущихся и крадущих, предающих и предающихся, теряющих и затерянных
здесь. Входящий в темный провал - в широкую межу тьмы поперек улицы - может не
только на время утратить тень. В сумерках должно водятся морлоки... Если они есть -
то они не могут не есть... Чем-то да грозит объятие вампира, или где?
Все тени - тень, сестренка. Единожды "объятая" ими, ты более не увидишь себя в
зеркале - но, вопрос, чтО ты увидишь, не так бессмыслен, сколько иносказанен...
"иносказателен"? Может быть... Может быть.
"Ни боли, ни страха, ни просьб больше". - Кто бы расслышал шепот беглого опа, когда
он брел здесь, весь белый от вновь открытой боли... или, скорее, бредил, в поисках
непонятно чего.
Таки да. Вот так же точно, как ты, он остановился в прогале суморочном и смурном, подстать
настроению, между двух долгих равнодушных стен. Сам - лишь бледносалатовый тепловой
силуэт в растровой сетке чьего-нибудь ноктовизора на клубящемся малахитовом фоне от
ползущей с океана прохлады.
Сейчас все было почти так же, только оп тот беглый - весь белый и горячий когда-то -
спал ныне глубоко, в самом разбуквальнейшем смысле. Но "сестренка", склонная
поговорить сама с собой в ночной тишине, о том не ведала. Она лишь воображала - и
ночь давала всему воображенному ею некую зловещую жизнь и молчаливую полуявность: от
взбудораженного расшатанными нервами полустраха, к символическому полуоживлению
"почти нестранного" существа где-то там, на грани твоего восприятия - манекен то в витрине или
диавол маленький? Манекий Некто с большими, полуприщуренными глазами-оками за... За
окулярами электроннооптических усилителей. Ноктовизор что ли на его лике? Или сам он,
по природе своей, призванный Ночной Наблюдатель... Но кто?
Теплоуловители его ноктовизора имели, конечно, сравнительно низкое разрешение - даже
при максимальном увеличении смотрящий ими мог бы понять разве, что перед ним на этот
раз зеленеет не мальчик вовсе, а совсем даже... девочка. Ничего себе, рослая,
взрослая, и, судя по некоторым линиям спектра, - пьяная. Или раненая?
"Так. Объект обнаружен", - мог бы, наверное, заключить этот наблюдатель, если б
нуждался в подобных заключениях. Может быть, молчаливый и хищный, вместо мысли,
холодной и до омертвения трезвой, таил он за ликом своим - сквозь-нощь-зрящим -
только темную пустоту и многовечную жажду. Вообрази только - и приидет по твою душу...
Хотя причем тут душа-то? Его жажду и душ не утолит, поди... Ни целый бассейн. А
пустота и вовсе невообразима - лишь это тебя и спасает, от того чтоб он "приишел"
в твои объятья, со всей своей неизлечимой и темной страстью.
Что до самой девочки, - а на чей взгляд, очень даже "тетеньки" - ее как раз оставил в покое,
предварительно отменно выпотрошив, мощный приступ тошноты - дочь сия, пожалуй, как
никто, понимала ту пустоту и легкость во всем теле, какую чувствовали бы жертвы
вампиров, когда б такие монстры вообще существовали:
"Шла девочка, шла... И полете..." - а ТО КАК ВЫ ДУМАЕТЕ, МНЕ ЕЩЕ УДАЛОСЬ БЫ
ПРЕДСТАВИТЬ ПОРТ С ВЫСОТЫ ПОЛЕТА ГОРДОГО МЕНЯ-ЛУИЗЫ?!! Не знаю, если честно.
И она - себя Луизой мнящая - увидела, как далеко внизу, боязливо озирающаяся
"тетенька" - Анной лишь самой себе кажущаяся - жмет плечми, наблюдая за своим
отчего-то и не думающим подкрадываться... и вообще не думающим, но таинственным,
неотступным и безмолвным наблюдателем. Неизлечимым и страстным.
Анна-и-Луиза не знала даже, жива она или мертва, - страшно не было, но лететь здесь - у
себя по-над головушкой - и сейчас же видеть себя стоящей в свежей лужице нечистот на и
без того мокром и нечистом тротуаре... Одновременно "лице-зреть" - заглядывать в безумно
спокойное лицо себя, глядящейся в тени - это было достаточно шизово. И Амену
это нравилось?
Пожалуй, другому вампиру, даже и с ноктовизором, тут было б нечего ловить. "Ну
вот... До вампиров допилась", - то ли Анну, то ли Луизу вернул на землю лишь
приблудный приступ паранойи: а ведь ты никогда здесь не была, и черт его знает...
то есть, bog весть, где это самое "здесь". В смысле, "сейчас"... А смысл в чем? И
кто такая "ты"? К кому это я все время тут обращаюсь... как тут.
Она не в шутку задумалась над этим, пока глаза ее, в прохладном полумороке из
клочьев тумана и радуг от редких фонарей пытались ухватить... а может угадать?
выхватить? "слепить", наконец... какую-то неясность - "фигуру", что ли, там...
"Силуэт"? "абрис"? "очерк"... "эссей"? - на том конце улицы.
"Я же видела... Или я бредю? То есть, брежу и потому грезю... Мру от страха и
восгрезаю наяву, по щиколотку стоя в грязи - вгрезилась вот, на ночь глядя!" -
Истерика всколыхнулась и опала, словно подбитая, этакими снопами цветных фейерверков...
файр-в-оков... Огней в глазах, в общем, - как в испорченном ноктовизоре того
неявного и недоказуемого наблюдателя.
"Стало быть, не врал халдей - отменно долгий такой коктейльчик. Языколбасный.
Мозгомнящий... Расщеплющащий", - не удавалось ей отчего-то совладать ни с языком, ни с
мерцательной разорванностью восприятия, прямо-таки перенаселенной и все время
перенаселяющейся смыслами-химерами, и гибридами химер. Прям как тогда,
в обманчивом полуполете на мототележке: "Еще чуть-чуть - и все..." Бессмысленно и
беспощадно, поймешь о мире что-то, почти не совместимое с жизнью - такое вот лихое...
Предрассветное. Что никак потом не вспомнить наяву.
"Будто я сну. И когда ж я только успела?" - далась она диву, одновременно понимая,
что "успевшей" и "снящей" ничего не остается, как "проспеть"... То есть, "проснуть"...
Или на худой конец "просниться". Это был полный успех.
Вдалеке заливался одинокий зуммер сигнализации.
Анна-Луиза подумала, да, именно так я себя и чувствую.
Или даже именно так: "Так я себя чувствую, после всего... 'зломанной нелюдью для
чудовищ, отменно мрачно загруженной."
Ей не сказали, чего ожидать. Просто сразу начали... как его - где это слово, когда оно
нужно? "предвосхищать" и "переиначивать" не годились - она помнила, что слово
было одно. Но чем заменить то, что ей представлялось отсутствующим где-то между этими
двумя - за-под их кавычками. "Обманывать" тут не катило - ее скорее "обманивали" тогда
уж. Манили-манили... Но не туда, не тем и не к тому. "Разочаровывать" - тоже
не ложилось в канву событий... Лишь "прокрустывало" мозг, срывая в кровь
кору с извилин, вжималось куда-то в зазор между невиданными в нормальном языке
"переочаровывать" и "презачаровать"... Постпсихологиня перебирала слова механически,
отчего они, ей казалось, сливались в какую-то странную... "синэстетичную" цепочку
недосмыслов и околосутей, болтающихся в окрестности искомого... утраченного? "Не-сущего"? Ее
ожидания в сравнении с тем, что с ней произошло, в равной степени были
тупо проигнорированы-изумительно предвосхищенны-злостно переиначены-подстроены-восстановлены против нее-симулированы-
перекодированы-отклонены... Так что вскоре она совсем потерялась в ризоме
возможностей, всех этих переплетающихся связей между всеми этими словами, которыми
можно было объяснить то одно, которое никак не удавалось вспомнить. Мысли спутались,
как планы, разработанные Данкиным "бабс-штабом" для пущего контроля над
создавшейся оперативной ситуацией. Анне-Луизе отменно боялось, что как бы ситуация
не начала контролировать их самих... В лице ее хотя бы.
К назначенному времени в условленном месте Гости не оказалось.
Анна без толку просидела в "Доке" целый день и вечер, делая бестолковые заказы.
Из ее угла было прямо таки очевидно, как издевательски пустовало место за тем самым
столиком. И никто из завсегдатайствующих пролов и не подумал его занять, словно
столик находился в заколдованном меловом круге... Или просто дежурный
халдей поставил на него табличку "Зарезервирован", чтоб в этой повести
грехопадений одним штампом было меньше.
От выпитого мутилось в голове и мутило, сумма оперативных расходов медленно, но
верно становилась совершенно неприличной в глазах профсоюза. Во-во. Устала от
взглядов типа "Сестренка никак наследство
получила за Вышней Орбитой. Или по лотерее выиграла."
Впрочем, зная Данкины связи, мнение профсоюза волновало А.-Л. меньше всего.
Другое дело, что халдеи этой смены словно бы понятия не имели ни о ком по имени
"Марион". Анна все больше нервничала, опасаясь, что по мере возрастания суммы
заказов объективно потасканной "мастер-настройщицы", она самое столкнется с угодливой
нервозностью халдейского начальства: "Быть может, леди желает передохнуть?"
Нет. Леди не желает. Тем более, что эвфемизм слова "передохнуть" мерк перед его
буквальным - "вплотьдобуквенным" - прочтением. "Не хачила бы я передохнуть?" В ответ на
такое "предподложение" Данка, воспитанная в жестких традициях титульного СуЧеРского
гетто, чего доброго резанула бы: "Не дождетесь!" Ито верно - передохнуть мы все еще
успеем. Все будем там... Зачем торопиться? К чему?
В лицо назвать подвешенную "леди" - уже верх сарказма, если только не крайнего
замешательства и смятения.
"Во что же я тут замешалась?" - начав пить для виду, А.-Л. поймала себя на вполне
мрачных мыслях, за которыми человек либо заказывает такси и расплачивается, либо...
окончательно теряет связь... да что там! - решительно порывает с текущей реальностью
и памятью о последующих событиях, отчетливо помня после только всплеск агрессивного
азарта и осознаваемый лишь где-то между разрывами в потоке сознания "флэш-бык"
про разбитое зеркало в комнате для девочек и свое твердое "хачение"
таки надраться всерьез - сызнова. "Наздло здетому всему". Не считаясь более с
возможностью нажить себе вздорные неприятности с ближними - в лице восставшего
из административно-подсобных глубин дуэта "хороший-плохой" - то есть, подчеркнуто
вежливого, но решительного менеджера и вполне индифферентного вышибалы...
А.-Л. так детально представила себе полет через леерное ограждение верхней палубы...
Это было почти разочарованием, на грани укола обиды, что зло ее оказалось
"недостаточно злом" для местных охранителей общественного всего, превратно понимаемого
под "благом"... Ведь не было ж менеджера! В зале тогда просто мигнул и погас свет...
А.-Л. испытала приступ головокружения. Пролы же вокруг отдались угару предчувствий
живого концерта - возможно, "благо" их вполне себе отличалось от того, что вбивали в твою
голову в школе, сестренка, а? Или на тихо и самостоятельно надравшегося постпсихолога
Промополис, Корп - агента как агента федеральной безопасности! - здесь просто
все решили не обращать внимания? Возмутительно! Нечестно...
(19).3 Пост всего, или Вселенский облом
Слово таки найдено!
"Обламывать(ся)" - вот ответ на обманутые ожидания.
Ей не сказали чего ожидать - ее сходу начали обламывать - так говорят пролы.
И помимо затяжного саспенса, который по жизни положено испытывать всем и каждой
подвешенной, А.-Л. немедленно почувствовала себя "обломанной". Сиречь, обломавшейся.
В лучших, как говорится, сенс-положительных мотивациях.
Когда-то психиатры во главу иглу ставили секс и видели "либidо" под каждой кроватью
и в каждом продолговатом чем-либо "восставший id подлозревали..." Подозревали зря -
вот в чем главная подлость.
После публичного посажения на кол отцами СуЧеРа "последнего", как они сказали,
"отпетого (вероятно... ими же) фрейдителя", во главу угла стали ставить... нет, не
"кекс", как подумали бы пролы, а... "сенс". Общее чувство (не)удовлетворенности. Как
"id" на бейсангле соответствует "уду" в русловене - в разделе углубленного изучения
половой самоidентификации для старших всех. И как отсутствие "уда" автоматически
предполагает "неуд" - отсутствие удовлетворения от процесса познания... неудовлетворенную
страсть или страх - все одно passion. И эта неудовлетворенность и была пролетарской
"обломатостью". Анна-Луиза склонялась к мысли, что бытие таки определяет сознание
вселенского облома - есть целый "пространственно-временной континууй" обломищ и
обломчиков, главный из которых не в том, что худшее - впереди... Просто ты родилась
в местами не вполне, а чаще - не интересное время... Время пост-всего. Время
смерти чего бы то ни было...
Все уже написано.
Все опробовано на зуб, обслюнявлено... Познано в "сенсуальном" и прочих смыслах.
Все опошлено - взвешено, измерено и признано "не-удовлетворительным". Обламывающим -
не важно, зубы или ожидания познающего. Обламывающе скучным, чтоб не хотелось его
извратить до самой необузданной узнаваемости.
Все мертво? Мертво и потому равнодушно к пошлости и прочему сраму...
Новое - настолько хорошо забыто, что оставляет перманентное чувство ложного
стыда - узнавания, неопровержимого в силу неумолимой физиологии... Нагой и
отчужденной однако от всех сознательных попыток объяснить и понять... Отчего
немотствуют лоскуты твоей памяти о чем-то... памяти ни о чем?
Или тотального ее недо... и чаще - не-возвращения. Таки да. У тебя типичное дежа вю,
сестренка!
Как будто силишься вспомнить тот самый светлый и радужный сон... отчетливо
"бисенсуальный" - двоечувственный, манящий и обламывающий своей невозможностью...
недовспоминаемостью, недосказанностью - как будто рядом с тобой стояли... или... э...
"лежали"? - Сами! Вера, Надюша, Любаша, Вика...
Все Данкины гренадерки - от Европии до Асии, в образе то ли муз, то ли Властей. И
блаженная Клеменция... И Ника-Глория... Как всегда, безголовая, но окрыленная
чем-то таким... Убежденным и победительным. Чего нет и уже никогда не будет -
доступ закрыт. Сбой чтения. Словно древняя библиотека, погубленная каким-нибудь
больным на голову "герострастом", нужный нейродомен твоих мозгов выжжен дотла -
одной только перегрузкой от страстишки страшшшшшной, что ты... не сможешь его
заставить вспомнить, увы! Вселенной внутри тебя тоже все равно... Она не помнит - лишь
отражает такую же космическую пустоту, равнодушную к исканиям и собственно ищущим.
Повозмущавшись так, внутренне, Анна-Луиза решила, что это, мать их, взаимно -
и возжаждала отрешиться от всего вокруг... такого равнодушного - и впервые заказала
рекомендованный Гостьей "удлиннитель". "Чтоб скоротать время ожидания, если
паче чаяния, я задержусь", - сказала
ей Дочь Тредов. "И, как обычно, ни пачки чая у них не окажется", - докончила за нее А.-Л.
В списке коктейлей объемистого меню ничего подобного "удлиннителю" не значилось.
Ее даже попросили уточнить заказ... Треды знали много тайных ниток, выстилающих
изнанку Промозоны. Как, например, напитки, которые мог заказывать
неизлечимо больной Сын Предстоящей - беглый Гостьин соплеменник-племянник:
"Эта штучка ему определенно нравилась..." - только и сказала она Анне.
Халдей, наконец, принес емкость с мутноватой, маслянистой на вид жидкостью,
видом своим таки наводящей на мысли о каких-нибудь там "суспензиях".
Он назвал этот микст "отменно долгий коктейльчик" и неопределенно покрутил головой, как жертва центрифуги.
А.-Л. поняла, что он имел в виду с первых трех глотков - когда концертная программа
"Дока" стала доходить до нее, как свет сверхновой - память о событиях давно минувших...
Все вокруг - равнодушное и пошлое - размылось и унеслось со скоростью сброшенной
оболочки взорванной звезды - вместе с паническим воплем имплантированной иммунной
системы, - примерно геологическую эпоху назад.
Хвала Бахусу, А.-Л. приняла недостаточно, чтобы вечеринка необратимо вышла из-под
круиз-контроля. Возврат более-менее привычных чувств был похож на провал тишины и
темноты за сплошной полосой белого шума.
Наступила другая фаза путешествия в неизведанное - экстремально полное торможение.
Биоритмический маятник сенсориума завис в некой удаленной в бесконечность мертвой
точке, откуда можно было безболезненно и бесстрастно наблюдать за всем вокруг -
незамутненным оком, которое все есть ты... незаметно для окружающих, если вообще кто-нибудь
тут остался. Как выяснилось, кто-то всегда остается - даже когда бар закрывается
для уборки помещений.
- Меня Асия звать... - раздалось в пустоте зала, беззвучно помигивающего огнями
светоустановок в режиме ожидания... "Технический перерыв" - это мероприятие
казалось таким чуждым самой идее заведения вроде "Сухого Дока"... А вот подижь ты!
"Удои... Устой... Удостоилась", - безболезненно и бесстрастно поняла Анна-Луиза.
- Дось, золотце, не отключайся! - Услышалось Анне-Луизе в ее "субконтинуйном",
бесконечно заторможенном состоянии. "Трансцендентно, черт... Спихните меня со стула,
кто-нибудь!" - Ей показалось даже, что она произнесла это вслух... Но уверенности не
было! В темноте даже звуки стали призраками себя - все светильники зала для
посетителей уже автоматически потухли, подчиняясь отлаженному суточному ритму
заведения. Голоса от стойки казались продолжением галлюцинации, потому что
воспринимались как бред, отменной абсурдности и такого же (пошлого!) энтузиазма:
- Заслужил, коняга! Так уходил, зверина - ножки отнялись!
Когда мимо А.-Л. прошествовали две Данкины гренадерки (одна, та, что жаловалась
на отнявшиеся ножки - точно Асия!), ей захотелось верить, что это именно бред - еще
не хватало, чтоб перед ее лицом
щелкали пальцами, махали руками и проверяли ей зрачковый рефлекс карманным
фонариком, удовлетворенно прищелкивая языком без костей... А еще ржали, ерошили
перья и в конце заключили с запальчивостью экспертов:
"Все, мать... В полной готовальне!"
Обошлось? Уверенности не было.
Был Докер - причина пошлых восторгов гренадерок, он валялся лицом на столике,
что рядом со стойкой, теребя принесенный Асией компресс... Пока не был потрясен за
плечо, поцелован на прощание в небритую щеку и не вырубился вчистую, простонав что-то
о кошмарах...
А.-Л. думала, что это никогда не кончится: храпеть гитарист не дурак оказался! А
сеть звугенов транслировала его храп со всеми возможными обертонами и вариациями.
Анне хотелось закричать, но власть над телом была бесконечно утрачена... Лишь когда
Докер зашевелился в своем беспокойном кошмарном сне и "проспел"... то есть,
проснул? Да-да, "проснул-ся" - кажется, дислекси я понем ногу отпускала ее...
Так вот лишь тогда, когда музыкант вполне пришел в себя, невероятным перенапряжением
всего, что так тяготело к бесстрастному и безболезненному созерцанию вселенской пошлости,
Анне-Луизе удалось извлечь из горла сдавленный - омертвелый какой-то! - стон.
"Х-х...хто тут?" - спросил Докер, близоруко жмурясь в обступающий сумрак. Но даже
стон Анне-Луизе не удалось повторить. Она была слишком глубоко в тени... Пришлось
выслушать новую версию симфонического храпения. Потом Докер, помятый и вроде
ни к bog'у не выспавшийся, допил остатки
"похмелья" из миски, принесенной страдальцу давно испарившимися гренадерками,
воздвигся с отчетливым позвоночным хрустом - и был таков.
"Удлиннитель" в аннылуизином организме словно только этого и ждал: оковы
бесстрастности и безболезненности опали разом - она импульсивно рванулась во след
беспутному музыкантишке, но, охнув, тут же ощутила тьмы игл и одно
вдруг обламывающееся с хрустом сверлышко в отсиженной напрочь левой ноге. Когда Анна-Луиза
таки выбралась на Пирс, она законно ожидала, что электропоэта уж и след простыл...
Не тут то было. Докер курил, облокотясь на леер - пришлось психологине обратно
прикинуться лишь порождением его кошмаров... Ей очень хотелось надеяться, что
получилось. Во всяком случае музыкант никак не отреагировал на ее присутствие в
каком-то полуметре - за объемистым баком для мусора был слышен надрывный кашель и
невнятные ругательства по адресу долбанных такелажниц - или "обдолбанных"? -
имел он в виду Асию с товаркой или еще кого? Кой-кого...
Еще она смутно помнила, как пыталась следить за Докером, а он словно бы водил ее
кругами, а потом... что потом? обернулся и окликнул, призывая выйти из тени на свет
выразительным жестом "моему другу пистолету было бы очень приятно"? огрел тупым
предметом по "оперной" твоей голове, подкараулив за углом?
"Пить надо меньше, тетя в перьях", - сказал ей некий голос в наступившей тьме. Но не
Докера - кого-то другого. Словно тот молчаливый и хищный, что мнился ее воспаленным
воображением, задолго до похмельных ломок жертвы устал от ломаемой ею комедии. И
"приишел" есть. Сделался явен. Извлекся из тени бесстрастной и ... Анна ощутила, как
топорщатся перья на затылке - явление ее вампирического ужаса вовсе не было безболезненным.
Лицо Мьюта она узнала даже с поправкой на злую чару, что дала мальцу обличье юноши
задолго до срока. Ангел в одеждах из мрака сошел к ней по отвесной стене, легко
укрепляясь пальцами рук и носами десантных ботинок в невидимых ей стыках плит и
неровностях... Он прошествовал мимо, куда-то в туман, как напоминание о
несослагательности историй и сюжетов. Так мог бы двигаться
хищник на охотничьей тропе...
Отходняк у коктейльчика был одно слово -
"обломный". Бывший психолог "Промополис, Корп." очнулась от сотрясающих тело
нестройных вибраций - собственно, рыдая на заблеванном асфальте
тротуара в чертегдешном месте с недоказуемыми воспоминаниями о двух версиях себя,
взаимоподглядывающих друг за другом... друг другу лишь снящихся. И вот еще не хватало -
преображенный малец из прошлого, что выглядит так, будто проскочил в будущее,
откуролесив где-то отрочество и прозажигав почти всю юность... Он вернулся к ней...
за ней? - вступив на самый порог мужания... Нет, это в конце концов невыносимо...
"Фрейдно для здоровья!" - как сказал бы тот последний фрейдист, что сгинул "ни за id
собачий" на почве ассоциативного диссонанса со Святой Канцелярией Суверенного Четвертого Рима.
Анне показалось отчетливым, что над ней премило пошутили, подмешав в коктейль
какой-то психоделик... Ко всему, высвобождающий застарелые страхи. Семейный юмор был
странен с непривычки, но... она знала доподлинно: "Сейчас и такое лечится". Вот
женский алкоголизм - это страшшшшно! Ей стало холодно от этой шипящей мысли "в
полуслух" - из отекшего горла заплаканной не извлекался и шепот. Она поняла...
даже больше о себе, чем о каком-то там беглом наследнике.
Самое подлое что может случиться после всех мытарств и усилий - ящик окажется
пуст... Во всяком случае, как говорят носители бейсангла, ты найдешь "ничто
из того что искал". nothing you looked for - словно это самое ничто было твое все,
лишь пока ты спал и видел сны, быть может... Грезил наяву о чем-то "ТАКОМ", как
обычно, желая невозможного. А может, был там, где, тебе так казалось,
чего-то не достает - того самого, что может ускользнуть из ящика и от глаз
подглядывающего... ищущего это самое - как раз, когда ящик вот-вот будет открыт.
Время не властно лишь над ценностью таких вечно "от-сущих" вещей: ты там, где их уж нет
"и ны оне далече", как только попытаешься увидеть, не говоря уж за то, чтобы ими
овладеть - через гордо и самовольно данные имена. Черные кошки из грез твоего разума ходят сквозь
стены и потенциальные барьеры: они там, где ты их не можешь увидеть - во тьме по ту
сторону глаз. Если ищешь, хошь-нехошь, указуешь... "Кысщь!" - и нету того, что, как
ты думаешь, видишь. И не надо плакать, дитя. Просто иди, куда зришь.
|
|
|
Aug 31/ Y2K+6
|
|