Аннотация: А это тот отрывок, который был уничтожен...
* * *
... Почему он в тот день ушел из селения - Рийк не мог объяснить даже сам себе. Бросил недоделанный зубовик, сказал Болохе - "голова разболелась, пойду на воздух", хотя нисколько голова у него не болела, и вообще ничего не болело, а просто возникло чувство, что если не уйдет немедленно из мастерской, и вообще из этого дома, то вот тогда у него действительно заболит все, что только есть в организме. И он медленно - все-таки болела же у него якобы голова! - заковылял из дома, а потом со двора, по улице, и уже за селение, через лес, к темнеющей вдали стене, вдоль которой в высоте клубился вечный влажный туман.
Рийк прошел совсем немного по лесной дороге, когда налетел первый порыв ветра. Он был еще не очень сильный, этот порыв, но даже и такой, ослабленный густым рядом деревьев, чуть не сбил человека с ног, - вернее, с костылей. Рийк вжал голову в плечи и зажмурился, пережидая внезапный удар упругого воздуха. И ветер стих, с гулом пронесясь по лесу, оставив за собой - для начала! - обломанные сухие ветки.
Рийк постоял немного, огляделся - и продолжил свой путь, далеко выбрасывая вперед ставшие уже привычными костыли и сильным махом перенося между ними свое тело.
Второй порыв застиг его посреди большой поляны. Он был, пожалуй, немного слабее первого, но здесь, на частично открытом месте, Рийк не удержался и упал, больно ударившись грудью об выроненный костыль. Когда он кое-как уселся на земле, растирая зашибленные ребра, ветер уже промчался и наступила какая-то зловещая, мертвая тишина. Не слышно было ни голосов птиц, ни стрекотанья многочисленных населяющих траву кузнечиков, ни даже шелеста листвы. Где-то неподалеку с тяжким долгим выхрустом завалилось, подминая соседнюю поросль, старое дерево - и все.
Рийку стало не по себе, и он, поколебавшись, повернул обратно, в селение. Тут же возникли проблемы: пришлось перебираться через многочисленные ветви и даже деревья, рухнувшие на недавно еще вполне проходимую тропу. Рийк изрядно взмок во время преодоления первых же препятствий. Оказалось, что он далеко не так ловок в обращении с костылями, как еще недавно самонадеянно полагал.
Перебираясь с огромным трудом через рухнувшее дуплистое дерево, раскинувшее прямо поперек тропы свою корявую крону, Рийк в очередной раз свалился на землю, выронив подвернувшиеся костыли.
Вот тут и налетел ураган.
Рийк довольно удачно оказался между ветвей низвергнутого лесного гиганта. Если бы не они, его, наверное, поволокло бы по земле. Вокруг ревело, свистело, завывало, грохотало, и в какой-то момент ему показалось, что все деревья вокруг сейчас повырывает с корнями и унесет прочь. Мелькнула паническая мысль: а что же сейчас творится в селении?! И тут его чем-то тяжелым ударило по затылку и - это он прочувствовал уже позднее - по левому плечу, и он потерял сознание...
... -...как это могло быть, что ты знал? Ведь знал? Конечно, знал, раз ушел! Молча ушел, никого не предупредил, никого!..
Рейже, начав говорить почти шепотом, уже кричала, вывернув голову, широко разевая щербатый рот, брызгая слюной, захлебываясь страшными своими, несправедливыми словами.
-... ведь дети же! И Вайнеда, внученька моя, на сносях уже... Все, все... Зачем я жива? И ты, ты, чужак, калека, зачем ты жив?! Почему ты не сказал никому, если знал?!
Старуха то и дело вытирала трясущейся ладонью глубокую царапину на щеке, но только измазала при этом кровью все лицо; вид у нее был ужасный.
Рийк молча развернулся и кое-как запрыгал подальше от Рейже. Один костыль сломался, и передвигаться было очень тяжело, к тому же нестерпимо ломило затылок и почти не действовала левая рука. Но все это было ерундой по сравнению с тем, что он увидел на месте еще недавно стоящего селения...
Он добрался до места, где еще недавно жил. Дом был разрушен полностью, устояло только несколько нижних венцов, да основание большой печи, стоявшей между кухней и мастерской. Какие-то неопределенные обломки, обмотавшееся вокруг них тряпье, здесь же занесенные от соседнего дома почти целые ворота... Из-под ворот, со стороны запертой на крюк калитки, виднелась... Рийк содрогнулся: это была рука, повернутая ладонью кверху, и была она неподвижной, как и все вокруг нее.
Рийк бросил костыль, бесполезный в этом нагромождении обломков, и буквально ползком, помогая себе одной рукой и одной ногой, подобрался к этой безжизненной руке. Превозмогая ужас, осторожно, кончиками пальцев, прикоснулся... Пополз обратно. Здесь помощь уже не требовалась.
Где-то тонко, на одной бесконечной ноте, выл женский голос. Рийк подобрал костыль и потащился было в том направлении, но услышал другие голоса. Двое мужчин, - он знал их, это были Свеш и Гангурат, братья-охотники, часто бывавшие у Болохи, - разбрасывали обломки одного из домов. Рийк свернул туда.
- Это ты, - крикнул ему один из братьев, - что, живой?
- Да вот, живой, - словно оправдываясь, подтвердил Рийк. - Я был в лесу... по голове, правда, шарахнуло, и рука что-то... но живой вот.
- Мы тоже из леса, - второй брат с трудом разогнулся, так и не сумев откатить массивное бревно. - Слушай, тут, кажется, кто-то есть, видимо, в погребе завалило... Проклятье, силы не хватает!
- Надо рычаг! - Рийк показал костылем на железный шкворень у своих ног. Они подоткнули его под бревно, Рийк навалился всем телом, братья уперлись руками, - бревно подалось. Еще с полчаса разбирали завал, - действительно, отчетливо стал слышен женский голос, и не один. Скоро из-под земли выбрались перепуганные, исцарапанные, но вполне целые женщины - старуха-мать и ее старшая дочь, лет уже сорока.
Рийк огляделся. Кое-где еще маячили человеческие фигуры, махали руками, звали на помощь. Братья побежали вдоль бывшей улицы, захватив с собой шкворень. Женщины, обнявшись, запричитали над руинами.
- В доме были люди? Еще кто-нибудь был? - спросил Рийк. Он вытер со лба пот, глянул на рукав, - все в крови.
- Нет, у нас - нет, - просипела старуха. Похоже, она сорвала голос, вопя в погребе. - Лойт, сыночек, ушел к своей... Где ж он теперь? Ой, горе, горе...
- Искать надо, мамаша, и его, и кого еще можно - живых, раненых... Да не стойте здесь, идите!
Рийк буквально кричал на готовых впасть в истерику женщин.
- Не время сейчас... Ищите тех, кому нужна помощь! Идите же!
Дочь зажала ладонью рот, часто закивала головой. Схватила мать за руку и поволокла ее за собой, вслед за своими спасителями, которые уже разбрасывали обломки очередного дома.
Рийк заковылял вслед, споткнулся, опять - в который уже раз сегодня - рухнул на землю. На этот раз обо что-то острое ударился культей, да так, что заорал не хуже той старухи. Откатившись в сторону, перевернулся на спину, попытался сесть, но не смог, - левая рука отказывалась повиноваться, и боль сковывала уже позвоночник между лопатками.
Так, лежа на спине, он и заплакал от своей беспомощности...
... Их осталось всего восемнадцать - живых. Из них семь - нуждавшихся в медицинской помощи, которой не было. Не было Отэнн, - ее нашли с разможженной головой среди обломков собственного дома, вместе со стариком отцом. Не было и Карии, ее первой помощницы, врачующей все существующие в природе болезни с помощью трав и минералов: она умерла в страшных мучениях со сломанным позвоночником. Не было и местного костоправа Рабаля, - так и не нашли Рабаля оставшиеся в живых односельчане. А Элья, тоже кое-что понимающая в лечении, лежала в горячке со сломанными ногами. Кое-как соорудила ей шины Рейже, как смогла - сложила косточки, и теперь только меняла на лбу влажные компрессы. А что еще сделаешь?
А рядом с Эльей - еще шестеро, ломанных, калеченных. Больше всех страдает четырнадцатилетний Акер, на которого опрокинулся котел с горячей водой. У мальчика обожжена вся спина и ягодицы, лежать он может только на животе, а стонет так, что сердце кровью обливается. И, конечно, все время зовет маму... а мамы уже нет. И двух братьев. Осталась только сестренка, десятилетняя Гуля, но от нее и вовсе толку мало: она после перенесенного потрясения даже говорить перестала, - сидит часами, раскачиваясь, глаза открыты, но смотрят куда-то внутрь себя. Не плачет, не жалуется, ест, только если ей буквально в рот положишь. И молчит.
Свеш и Гангурат оказались основной рабочей силой, - они, да еще Райма, та самая сорокалетняя женщина, которая вместе с матерью спаслась в заваленном погребе . Им пришлось и тела хоронить, и хижину для уцелевших и раненых строить.
Постройка получилась на скорую руку, неказистая, но от дождя спасала. Со всего селения собрали туда какую нашли целую мебель, разную утварь, - этого хватало вполне. Хоть и не осталось ни одного целого строения, строительного материала было предостаточно. К счастью, не случилось большого пожара, загорелось лишь два дома, но оба стояли на окраине, так что большого урона не случилось.
Гангурат соорудил Рийку новый костыль, так что он тоже смог кое-как ковылять, помогать по мере сил. Сил, правда была маловато: рука хоть и стала понемногу двигаться, отходить после удара, но даже на костыль опираться было больно.
На третий день после урагана в разрушенное селение пришли двое - мужчина и женщина. Оказалось, соседи. Их маленькое селение разметало в щепки, но жителям как-то относительно повезло: погибло человек десять, да сильно пострадало шестеро. А остальные - больше пятидесяти душ - уцелели. Пришедшие надеялись на помощь Отэнн и Карии, к которым издавна обращались со всеми серьезными болячками, - своих настоящих врачевателей у них не было, так, повитухи.
Узнав, что здесь людские потери куда серьезнее, а лечить и вовсе стало некому, посланцы совсем упали духом. Отчаянно разрыдалась женщина, у которой искалечило мужа, и вся надежда была на Отэнн, с которой она к тому же была в каких-то сложных дальних родственных связях. Уходя, посланцы предложили оставшимся переселяться к ним, вместе строить новое жилье.
Предложение стоило обдумать. Конечно, такой жалкой кучкой людей возродить селение было мудрено. Но раненых с места двигать было нельзя, поэтому решено было пока ухаживать за ними, как это было возможно, и решения пока не принимать.
Ночью умерли двое: Акер и еще один молодой парень с разбитой головой. Тот даже и в сознание не приходил, так и отмучился. Осталось четверо тяжелобольных, - кроме Эльи, еще одна молодая девушка с рваной раной на бедре и сломанной рукой, и двое мужчин: старик Смоллер, с огромным кровоподтеком на груди, кашляющий кровью, и Ноаддир, двадцатилетний красавец огромного роста, у которого размозжена была нога до колена.
Ноаддир держался стойко, на боль не жаловался, только без конца курил и курил трубку, которую набивал из мешочка, принесенного ему Рейже. Старуха и сама частенько покуривала эту терпко пахнущую травку. С Рийком она не разговаривала, раз и навсегда постановив для себя, что он - ЗНАЛ, и простить ему этого была не в силах. К счастью, больше так никто не думал, а Свеш однажды даже накричал на старуху, чтобы не молола ерунды, мол, так и их с Гангуратом можно в том же попрекнуть, раз унесло их из селения в лес в то же самое время, но бабка только качала головой и оставалась при своем.
Среди уцелевших был еще один старик, Ваярт, совершенно немощный по причине глубокой старости, и трое его правнуков - Нельчан, Дой и Бари, в возрасте от восьми до двенадцати. Мать у них уже лет пять, как умерла, и воспитывал их отец. Ураган не пощадил его, и древний Ваярт с утра до вечера все бормотал и бормотал невнятные проклятья судьбе, погубившей его полного сил внука, и сохранившей его, давно отжившего свой век.
И еще одна жительница селенья осталась жива и практически цела, если не считать многочисленных ссадин, царапин и порезов, - Ноцца, тоненькая, как тростинка, с таким же тонким, едва слышным голоском, с бесцветно-белыми волосами и прозрачно-голубыми глазами. Сирота с рождения, кочующая из дому в дом, общая любимица, от которой никто и никогда не ждал и не требовал никакой работы, никакой помощи по дому, а только одного - пения.
Рийк уже обратил внимание, что в здешних краях вокальными способностями оделяла природа жителей крайне редко. Во всяком случае в этом селении вряд ли кто мог похвастать умением изобразить голосом хотя бы простенький мотив. А Ноцца - пела. Мучительно напрягаясь, запрокидываясь к небу лицом, судорожно сжимая кулачки - и чисто, правильно, тонко выводя одной ей известные мелодии, выстраивая всякий раз новые цепочки нерифмованных слов. Её слушали с неизменным благоговением и восторгом...