Сон был дерганый, нервный, утомительно-бессмысленный.
Кажется, Дмитрин вставал ночью, пил теплую, выдохшуюся минералку, ходил в туалет; вернувшись, пытался расправить сбившуюся в мелкую противную складку простыню... все это каким-то образом вписалось в канву дурацкого сна, внеся в его рваную бессмыслицу ненужные реальные детали.
Последней врезавшейся в сон реалией оказался бесцеремонный стук с последующим лязгом отъезжающей двери, - гражданин, через тридцать пять минут Терлеевск, поднимайтесь, сдавайте белье.
Какое-то время ушло на осознание: где, что, зачем?
На полке напротив сладко похрапывал севший поздно вечером попутчик (что, браток, по маленькой за знакомство?.. да брось ты, какой сон в дороге, успеешь, не с ними же - кивок в сторону Марь Степанны с внучкой - употреблять!) Так и не соблазнив Дмитрина початой коньячной бутылкой, он исчез, быстро напялив непременные в дороге спортивный костюм и резиновые шлепанцы и запихнув под старухину лавку вонючие штиблеты сорок последнего размера. Когда сосед вернулся, Дмитрий не слышал.
Глянув предварительно на нижний этаж (Марь Степанна, потревоженная проводницей, с кряхтением перевалилась на другой бок, с целомудренной тщательностью окутав себя одеялом), он свесил с полки ноги и, аккуратно прицелившись, спустил себя вниз.
Стараясь не дышать носом, торопливо поплескал себе в лицо холодной водой в бренчащем и дребезжащем на рельсовых стыках туалете. Чистить зубы в поездах он не мог из-за неодолимой брезгливости, - со щеткой во рту приходилось вынужденно включать обоняние, - поэтому, вернувшись в купе, он забросил в рот пластинку "Дирола". Есть-пить не хотелось, а хотелось поскорее на воздух. Стараясь не побеспокоить соседей по купе, он смял в ком постель, унес в пустой служебный отсек, снял с багажной полки чемодан и вышел в коридор.
За грязноватым окном мелькали неинтересные пейзажи, обильно изукрашенные следами человеческой деятельности. Сзади протиснулась, чиркнув по спине Дмитрина чем-то жестко-острым, проводница, буркнула что-то неодобрительное. Он демонстративно громко извинился неизвестно за что в ее широкую спину, обтянутую несвежей голубой рубашкой явно недостаточного размера. Спина не отреагировала.
Наконец, поезд, пару раз спазматически дернувшись, замер у щербатого перрона. Всю перспективу загораживал стоящий по соседству товарный состав, так что Дмитрин поинтересовался у бесцеремонно протискивающейся мимо него бабы с двумя чудовищными сумками:
- Скажите, это Терлеевск?
На что получил исчерпывающий ответ:
- А то - Москва тебе!..
... Артемий Константинович, против ожидания, оказался человеком молодым, какого-то даже плакатного вида, - эдакий румяный вихрастый блондин в костюмчике с белой рубашечкой. И ворот у рубашечки распахнут, а на лацкане пиджака значок. Не то чтобы совсем уж комсомольский, но что-то вроде. И брюки расклешены. А фигура вполне атлетическая.
Руку Дмитрину он пожал энергично, даже тряхнул - словно от избытка чувств, отступил на шаг назад, полюбовался приехавшим:
- А мы вас ждали! Добро, как говорится, пожаловать!
Еще бы не ждали. Три факса, телефонный звонок. Встретить, оказать всяческое содействие, разместить, обеспечить, любить и жаловать. Вот уже встретили и начали любить. Что дальше?
-... пожар! Сгорело два этажа, представляете? В смысле, оба этажа! Подчистую! Осталось так... копченые стены! Работает следственная комиссия из центра!
Так, замечательно, - значит, гостиница отменяется. Как будете размещать, интересно? Ведь так ждали, так ждали...
-... должна была с утра прозвонить и договориться. Вы не волнуйтесь, это все официально: договор там, квитанция... все, как положено. Любая бухгалтерия примет без звука. Так что сейчас пойдемте в машину, а я по дороге определюсь с адресочком...
Он уже вытаскивал из кармана телефончик, на ходу принимаясь набирать номер. Чемодан взять, конечно же, не догадался. Дмитрин выдвинул ручку, колесики обиженно задребезжали по дрянному асфальту. Артемий Константинович шел впереди, вполголоса что-то выясняя по мобильнику. Спина у него была широкая, и под пиджаком должны были молодецки поигрывать мышцы.
Машина оказалась куда как солидная: жигуль, шестерка. И наличествовал шофер, здоровенный лысый дядька в дешевом спортивном костюме и сандалетах на босу ногу. Он сидел, вдвинувшись могучей кормой в распахнутую дверцу своего автомобиля. Завидев приближающихся, дядька выпростался из машины, зачем-то тщательно отряхнул трико на коленях и вытащил из кармана пачку сигарет.
- Так и не прорабатывайте у них нижнюю поверхность! - громко и непонятно вдруг вскричал в телефон Артемий Константинович и резко повернулся к Дмитрину.
- Все, никаких проблем, Лариса все решила. Не самый центр, зато спокойно и удобно. Двухкомнатная. Со всеми удобствами, как положено. И балкон. Григорий, едем на Минеральную!
Водитель, оказавшийся Григорием и уже успевший закурить, невозмутимо кивнул, не сдвигаясь с места. Дмитрин сам открыл багажник, но только для того, чтобы убедиться, что сделал это совершенно зря: было там все плотно забито какими-то растерзанными коробками, обильно замотанными скотчем, и неопределенного назначения железяками. Железяки были ржавые.
Артемий Константинович тут же все уладил: впихнул чемодан на заднее сиденье, прямо грязными колесами на чехлы. Монументальный Григорий равнодушно курил.
- Ну что, готовы? - жизнерадостно улыбаясь, спросил молодой атлет. Дмитрин пожал плечами.
- И отлично! - еще радостнее подытожил тот и без лишних церемоний загрузился на переднее сидение. Григорий мощно затянулся в последний раз, отщелкнул окурок и принялся вдавливаться за руль. Дмитрин все еще стоял столбом около машины и размышлял, стоит ли ему вообще в нее садиться. Хотя, опять же, чемодан...
- Ну что же вы, поехали! - крикнул гостеприимный Артемий Константинович, захлопывая дверцу. Зарычал мотор. Дмитрин отбросил колебания и влез на заднее сиденье, тут же запачкав брюки о колеса чемодана. Машина рванула с места.
... Квартира оказалась на пятом этаже старого панельного дома.
Удобства действительно присутствовали, и кухня была укомплектована многочисленной разномастной посудой и подержанной утварью. На подоконнике стояла початая пачка крупнолистового чая, что было тут же восторженно отмечено Артемием Константиновичем:
- Ну вот, видите, и почаевничать есть! Глядишь, и сахарок найдется!
Сахарок не нашелся, зато в холодильнике обнаружилось блюдце с вареньем. Оно было нарядно украшено чем-то пушистым. С прозеленью. Обнаружив сей продукт, жизнерадостный молодой человек присвистнул, хохотнул и захлопнул дверку холодильника. На этот раз без комментариев.
Дмитрину было с балкона (более, чем наполовину заваленного примерно тем же, что и багажник стоящей у подъезда "шестерки") указано направление к ближайшему продуктовому магазину, почте, аптеке и автобусной остановке. Направление для всех объектов было одно.
- Ну, вы тут располагайтесь, отдыхайте, душ там, то - се, - скомандовал Артем Константинович, заметно теряя интерес к ситуации. - Вот здесь все телефоны, я специально записал...
Он протянул Дмитрину крупно исписанный тетрадный листок.
- Ну вот, вроде все. А я поехал, мне нужно еще кое-что проработать...
- Нижнюю поверхность? - предположил Дмитрин.
- Ну, зачем же нижнюю... - начал было тот, но вдруг осекся и испуганно вскинул на гостя глаза. - А вы, собственно, откуда... - и снова оборвал себя. Выражение лица его стало испуганным и глупо, по-детски, обиженным.
- Да это я так, просто, к слову пришлось, - торопливо открестился на всякий случай Дмитрин от загадочных поверхностей. - Вы езжайте, конечно, спасибо за все. Я действительно отдохну. В поезде поспать как-то не очень удалось... Спасибо еще раз.
Артемий Константинович снова заулыбался, с облегчением пожал (на этот раз без встряхивания) протянутую руку и исчез за дверью. Дмитрин пронаблюдал сверху, как синий жигуленок выруливает со двора и вернулся в свои апартаменты. Ему действительно отчаянно захотелось спать.
... Кровать оказалась неожиданно удобной. Даже капризная дмитринская спина, весьма чувствительная к качеству достающихся ей спальных поверхностей, почти не давала о себе знать после того, как ее хозяин выключил зачирикавший будильником мобильник и принялся со вкусом потягиваться.
Двух с половиной часов хватило, чтобы прилично отдохнуть. Собственно, он и завел будильник на этот срок, потому что всегда чувствовал, сколько именно сна ему в данный момент необходимо.
Лейка в душе была обмотана изолентой, и вода стекала из трещины неровной, брызгающей струей. Дмитрин вытерся своим полотенцем (местное не вызвало у него гигиенического доверия), почистил зубы и почувствовал себя сильным и бодрым. Ну вот, как недавний Артемий Константинович.
- Ты комсомолец? - поинтересовался Дмитрин у отсутствовавшего молодца. - Да? Давай не расставаться никогда!
Ответа не последовало.
- Ну и ладненько, как хотите, молодой человек...
Дмитрин почувствовал, что очень даже не против перекусить. А это значило, что нужно было идти в том самом единственном стратегическом направлении. Где-то там был заполненный продуктами магазин. А может быть, и приличный ресторан там мог найтись, или кафе, или хотя бы какая-нибудь захудалая столовка с плавающим под потолком сизым папиросным дымом, исцарапанными пластиковыми столиками и сидящими за ними людьми трудового вида, деловито выгребающими из тарелок макароны. Ложками.
Заперев квартиру оставленными ему ключами (два замка, один солидней другого, вставленные в хлипкую деревянную дверь), Дмитрин спустился во двор. Прошел мимо непременных старух на приподъездной лавочке, вышел на улицу. Вопреки ожиданию, оказалась она отнюдь не Минеральной, как, кажется, называл Артемий Константинович, а вовсе даже - имени Тамары Голомятых.
Раздумывая над тем, чем же замечательна была эта дама с несимпатичной фамилией, Дмитрин отправился на поиски пропитания.
Улица была ничем не примечательная: панельные пятиэтажки соседствовали с ветхозаветными деревянными домишками, - с узкими палисадниками, облупившимися штакетниками, штабелями дров под косоватыми навесами и даже, кажется, курьим трепыханием в загородках. Асфальт был традиционно скверным, местами он отсутствовал вовсе и переходил, - возле деревянных строений, - в дощатые мостки.
Машин на проезжей части было немного. Внимание Дмитрина привлек монстрообразный рыдван, явно самоделка, проехавший с грохотом и дребезгом прямо по середине дороги. Параллельно с ним, молча и безо всякого традиционного собачьего энтузиазма, бежала плоская длинноногая дворняга с низко опущенной мордой. Собака пробежала вплотную возле Дмитрина, и он услышал ее тяжелое, с нутряным хрипом, дыхание.
По ходу Дмитрин обнаружил обещанные почту и аптеку, встретились также ремонт обуви, две парикмахерские и даже "Студия ногтей". Наконец, впереди возник вожделенный магазин, - двухэтажный остекленный павильон, конечно же, поименованный супермаркетом.
Дмитрин скрылся за стеклянными дверями и вскоре вышел из них, обремененный двумя пакетами с разнообразной снедью, набранной с размахом проголодавшегося.
Торопливо вернувшись домой (он уже про себя называл эту квартирку, где расположился его командировочный чемодан, домом), он высвободил из тройного слоя пленки еще теплую, истекающую жиром и ароматами курицу-гриль, накромсал толстыми скибками черный хлеб и приступил к трапезе.
... - Пожалуйста, работайте. А на первом этаже у нас буфет. С одиннадцати. Цены вполне терпимые, хотя, конечно, это буфет, не столовая, сами понимаете...
Дмитрин покивал, понимаю, мол. Славная девушка эта Лариса. Понятно, что это ей поручение такое дали, - помогать приезжему, еще и предупредили, небось, чтобы не дай Бог претензий у того не было, организация серьезная, смотри, не подведи... Вот она и старается. А все-таки кажется, что она ему от души хочет помочь, что он ей по-человечески интересен, а не только по службе.
- Да, и это...- девушка на секунду замялась. - Мужской... мужская комната налево по коридору, почти до упора, там такой закуточек будет... в общем, увидите.
И краснеет она симпатично. Кольца на пальце нет... хотя ничего это сейчас не значит. Он тоже не носил, снял сразу после свадьбы. Дина ему тогда профессиональную истерику устроила, но он все равно не стал его носить, так и пролежало колечко в шкатулке на трельяже.
Дмитрин сделал серьезное лицо, объявил, что за ориентиры мужского... мужской комнаты благодарен своей помощнице особо. Лариса скроила постную гримаску, церемонно склонила голову. И упорхнула. Да, ничего штучка.
Устроили его по первому провинциальному разряду: стол, компьютер, копировальный аппарат. Правда, компьютер был не нужен, у него всегда с собой ноутбук, ну да ладно, пусть будет. Письменный прибор явно новый на стол поставлен. Пачка бумаги. Это вам не чемодан колесами на сиденье и варенье с плесенью.
Дмитрин подключил ноутбук, запустил программу и открыл первую из пухлых папок, сложенных прямо на полу возле стола в огромных картонных коробках. Ну что ж, приступим...
...Он, как всегда, увлекся. Вроде и не обнаружилось пока ничего особо интересного, а все равно затянуло. К двум часам подходило уже время, а об обеде он еще и не вспоминал. Эгей, Ларисочка, где же ты, почему не заботишься о режиме подопечного?
Дмитрин захлопнул ноутбук. Пора обследовать местный буфет. А сначала - как это Лариса деликатничала? - мужскую комнату.
Упомянутая комната нашлась сразу. Она вообще очень легко находилась - по концентрации сигаретного дыма. В том самом закутке было что-то вроде курилки возле открытого на улицу окна, и некурящий Дмитрин затем до самого первого этажа с раздражением ощущал пропитавший его одежду запах табака. Раздражение исчезло в кафе, где, действительно, и цены оказались вполне реальными, и ассортимент - вполне пристойным. Он даже позволил себе к обычному обеденному набору - бокал мартини. А что, действительно, - за достойное начало командировки? Святое дело.
Он уже подбирал одинокую маслинку со дна горшочка с солянкой, когда к нему за столик подсел, испросив предварительно разрешения, пожилой мужчина с пухлым старомодным портфелем. Усевшись, он аккуратно поместил его на специально выдвинутый стул, проверил, надежно ли он устроен, и только после этого погрузился в изучение предлагаемых блюд. Подошедшей официантке говорить ничего не стал, а только потыкал в какие-то строки раскрытого меню, и та, молча покивав, записала заказ.
Дмитрин приступил к бифштексу с жареной картошкой, а сосед зачем-то раскрыл портфель, заглянул в него, что-то внутри пошевелил, не вытаскивая, снова защелкнул замочки. Ему принесли овощной салат, и он торопливо принялся есть, откусывая большие куски хлеба, обильно смазанные горчицей.
Играла приятная музыка. Кажется, основным солирующим инструментом была гитара. Когда зазвучала очередная мелодия, мужчина оторвался от салата, замер на несколько секунд и вдруг спросил Дмитрина:
- А кто автор? Вы знаете?
Несколько опешив, тот признался, что не имеет представления.
- Некто Уэйер, знаете ли! - торжественно было объявлено ему. - А играет кто?
Дмитрин снова признался в полном своем музыкальном невежестве.
Дмитрин слышал про одного Гойю, но тот вполне определенно был художник, к тому же, кажется, глухим. Впрочем, может быть, он баловался и гитарой, но вряд ли в те времена имелась звукозаписывающая техника, так что Дмитрин только пожал плечами.
-А! - разочаровался сосед. - Что ж вы... Великий гитарист, чтоб вы знали. И Уэйер - это он сам и есть. Только до взятия псевдонима.
Взятие псевдонима... взятие Измаила... Дмитрин сокрушенно покивал музыкальному знатоку, мол, грешен, неграмотен и дик. Сосед отодвинул пустую тарелку и принялся за куриные котлетки. Дмитрин потерял для него всякий интерес. Уэйер-Гойя все звучал. Хорошая была музыка. Под такую бы сидеть тихим вечером, с красивой женщиной...
... Погода испортилась окончательно и бесповоротно. Стремительно набежали низкие лохматые тучи, подгоняемые промозглым ветром, потускнела зелень, и вообще все помутнело и словно бы состарилось. Не заставил себя ждать и дождь: брызнул для начала мелкой сечкой, стараясь окропить все доступные места, а после припустил уже во весь опор, заливая стекла домов и автомобилей, наполняя пузырящейся водой все неровности грунта и асфальта. Побежали по улицам и дворам согнутые фигуры с вырывающимися из рук зонтами, насунутыми бесполезными капюшонами, а то и просто прикрывающиеся пакетами, сумками и прочей случившейся в руках чепухой.
Успевший вернуться в свои апартаменты до непогоды Дмитрин некоторое время наблюдал эту картину из окна, но скоро все бегущие скрылись под крышами, и во дворе появлялись только бесформенные редкие фигуры, уже надежно упакованные в плащи, накидки, сапоги и тому подобные атрибуты злопогодья.
Отсутствие телевизора, каким-то образом не замеченное в момент вселения, и не слишком огорчительное в первый вечер, когда Дмитрин допоздна гулял по незнакомому городку, сегодня стало просто-таки невыносимым. Несколько спасал ноутбук, в памяти которого была записана кое-какая музыка и несколько незамысловатых игрушек, а также масса разнообразной литературы, но читать с экрана художественную литературу Дмитрин так и не приучился. Ему непременно нужно было держать в руках "живую" книгу и листать страницы; у него даже сохранилась с детства привычка читать, навалившись грудью на подушку и натянув одеяло до самой макушки. Вообще весь ритуал чтения был слишком важной составляющей восприятия текста, чтобы менять самый главный его компонент.
Погоняв немного "Сапера", Дмитрин категорически заскучал. Взятого с собой "Печального детектива" он перечитал еще в поезде, и теперь клял себя за то, что не нашел в этом Богом забытом Терлеевске книжного магазина и не запасся чтивом хотя бы на ближайшие вечера. Можно было, конечно, попробовать толкнуться к соседям. Конечно, далеко не каждый вот так запросто снимет с полки и даст совершенно незнакомому человеку родную свою, за кровные денежки приобретенную книжицу, но ведь существует, в конце концов, такая штука, как залог? И Дмитрин, сунув в карман бумажник, вышел на лестничную площадку.
Дверь напротив сразу же была им отвергнута. Была она обита доисторическим дермантином, на полметра от пола ободранным в свисающие грязными космами лохмотья, да и выше не радующим глаз ни чистотой, ни целостью. Ее явно регулярно открывали ногами, причем не всегда при открытом замке, и несколько раз саданули чем-то тяжелым, отчего осыпалась побелка по периметру косяка.
Оставались две вполне пристойные двери. Одна была неприступно железной и покрашена веселенькой голубой, местами уже пооблупившейся, краской. Другая, непосредственно соседствовавшая с дмитринской, была аккуратно обтянута черным кожзамом и радовала глаз замысловатым узором блестящих клепок. В нее-то и позвонил жаждущий культурного досуга командировочный.
В недрах квартиры звонок исполнил короткую бравурную музыкальную фразу, на зов которой тут же заспешили чьи-то энергичные шаги. Звякнула цепочка, пощелкал замок, и дверь слегка приоткрылась. В образовавшуюся щель глянуло чье-то лицо. Лицо это было обнаружено Дмитриным не сразу, так как в ожидаемом месте увидел он лишь крупные синие пуговицы, ряд которых удалялся вверх и заканчивался, как и положено, воротником - чуть ли не на полметра выше аналогичной детали одежды обычного человека. Оттуда, с этой двух-с-лишним-метровой высоты и прозвучал низкий голос, интересующийся целью визита звонившего.
Отрекомендовавшись временным соседом, Дмитрин, многословно извиняясь, объяснил свою просьбу и, так ответа сразу не услышал, продемонстрировал бумажник в качестве вероятного залога в качестве, так сказать, некоего эквивалента, условного, конечно... Тут он был прерван, наконец, звоном сброшенной цепочки, и дверь распахнулась уже достаточно для того, чтобы хозяин квартиры мог быть рассмотрен в первом приближении.
И тут хозяин оказался - хозяйкой. Перед Дмитриным стояла, чему-то слегка посмеиваясь, чрезвычайно высокая, могучего сложения женщина в коротковатом махровом халате с теми самыми синими пуговицами, огромных клетчатых шлепанцах и толстых шерстяных носках. Прическу Баскетболистки, как немедленно окрестил ее про себя Дмитрин, составляли круто заверченные кудряшки явно не природного происхождения.
Стесняясь задирать голову, чтобы глядеть в лицо хозяйке, Дмитрин уставился было прямо перед собой, но смутился еще более и, так как образовалась неловкая пауза, пробормотал снова что-то насчет своей командировки и отсутствия телевизора.
- Да вы зайдите, - предложила, отступая вглубь коридора, хозяйка, - что ж мы через порог...
Дмитрин вошел, осторожно прикрыл за собой дверь. Женщина молча повернулась и ушла в комнату; Дмитрин воспринял это как приглашение следовать за ней, что и сделал. Комната соседки была обставлена стандартно: стенка, диван, журнальный столик, пара кресел, телевизор, музыкальный центр. Как раз звучала музыка, что-то инструментальное, в старинном стиле. Пара полок в стенке была занята книгами, на них и показала хозяйка.
- Выбирайте. Небогато, конечно, уж извините. В общем-то, вся библиотека семейная - у отца. Впрочем, неважно. Здесь и современное есть, и кое-что из классики. Если что-то заинтересует - берите. И спрячьте, Бога ради, свои деньги, что за глупости...
Дмитрин, поблагодарив, подошел к полкам. Здесь, действительно, стояла довольно пестрая компания: и новенький Достоевский, и затрепанная Агата Кристи, и несколько томиков архаичных "Военных приключений", и что-то свежедетективное в ярких обложках, и двухтомник О. Генри, и Пикуль, и несколько разрозненных томов Диккенса из собрания сочинений. Встретились здесь и Шукшин, и Мельников-Печерский, и Дина Рубина. Булгаков соседствовал со Стругацкими. Сверху на книгах лежал толстенный сборник афоризмов, почему-то в целлофановом пакете.
Дмитрин вытащил "Хищные вещи века" в паре с "Хромой судьбой" и, поколебавшись, прибавил к ним О. Генри. Повернулся к Баскетболистке, которая тем временем уселась в кресло и все с той же неопределенной улыбкой наблюдала за пришедшим.
- Вот, если не возражаете - эти.
Женщина молча кивнула. Снова повисла пауза.
- Ну, спасибо вам огромное, - взял на себя инициативу Дмитрин. - Вы меня так выручили, честное слово! Теперь я спасен... еще раз спасибо, извините за беспокойство...
- Да какое беспокойство, - женщина махнула рукой и даже поморщилась. Потом тяжело поднялась, и снова Дмитрин поразился ее размерам, - вон и рука-то как лопата, и в плечах - мужик позавидует. Он сам по сравнению с ней совершенный заморыш, наверное. Интересно, есть ли у неё муж, у этакой гренадерши? Что-то не похоже, чисто женская обитель, следов мужчины не наблюдается...
- Может, вам еще чего требуется, - из посуды там... продуктов... Вы не стесняйтесь, почему бы не выручить. По-соседски. Вы, кстати, надолго к нам?
Дмитрин охотно сообщил, что срок его командировки еще не определен, но пара недель как минимум, а выручать его больше ничем не надо, так как квартира укомплектована вполне прилично, если не считать упомянутое отсутствие телевизора, а продуктами он затарился сам. И даже может пригласить свою благодетельницу на чай с вафлями и клубничным джемом. В качестве благодарности и опять же просто по-соседски.
- Ну и хорошо, что все есть, - не отреагировав на приглашение, подытожила Баскетболистка, направляясь к выходу из комнаты, и Дмитрин снова заторопился вслед за ней. Протискиваясь в тесном коридоре мимо хозяйки к двери, он случайно коснулся локтем её бедра и почувствовал, как она вздрогнула. Снова извинился - он сегодня весь вечер только и делал, что извинялся! - и торопливо выскочил на лестничную площадку. Раскланялся, и только вернувшись к себе, сообразил, что даже не представился...
... это была находка! Это была удача, причем Удача с большой буквы! Совпадало всё: вторичный цифровой код, листовой объем, и даже те четыре буквы, которые смогли восстановить чудодеи-ассистенты Лешакова на Северном побережье. И это уже на четвертый день работы!
Дмитрин обнаружил себя возбужденно расхаживающим по комнате ... нет, правильнее было бы - мечущимся от стены к стене, в обход коробок с бесконечными архивными папками. Он вернулся к столу, где верный ноутбук беспристрастно высвечивал на экране заветную вращающуюся вокруг своей оси фигуру, ту самую "карябулу", ради которой куча одержимого народу из их лаборатории, да и трех соседних тоже, готова была лопатить чертову прорву информации и ехать в любую тьмутаракань, в том числе и гораздо менее цивилизованную, чем этот заштатный Терлеевск.
Дмитрин принялся заполнять требование на дальнейшие материалы. Теперь было ясно, куда, в каком направлении надо копать, и хоть шансы на то, что дальнейшая дорожка, так сказать, протянется по терлеевским краям, были малы, надо было подстраховаться на триста процентов. Или даже на четыреста. Меньшего ему Лешаков не простит! Не закончив требования, принялся набирать текст электронного письма. Перечитал. Принялся править, убирая восклицательные знаки и эмоциональные пассажи. Наконец, удовлетворился написанным, отправил послание, снова вернулся к бланку требования.
За этим делом его и застала вошедшая в комнату Лариса.
- Ликуйте! - строго приказала ему она.
Несколько озадаченный ее осведомленностью в его изысканиях, Дмитрин признался, что уже ликует, причем вовсю. Теперь пришло время озадачиться ей, - откуда он знает, что она только что договорилась насчет телевизора? Инна Игоревна из двести девятнадцатой даст свой привезенный с дачи. Вот прямо завтра и даст. И не надо думать, что раз с дачи, так он какой-нибудь расхристанный черно-белый, - у Инны Игоревны зять телемеханик, так что у них дома в каждой комнате по телевизору, и на кухне, и даже в ванной, где этот самый зять часами отмокает и смотрит свой ненаглядный футбол, так что и на даче у них техника - дай Боже, пусть Дмитрин и не сомневается.
Дмитрин, собственно, и не думал сомневаться в качестве дачного телевизора счастливой тещи телемеханика. Собственно, он вообще думать забыл о всех телевизорах как таковых. За ненадобностью. Он прекрасно обходился книгами. И, кстати, не далее, как сегодня, он зазвал-таки на вечерний чай Баскетболистку. Она встретилась ему утром, - огромная, кажущаяся еще более массивной в длинном темном плаще с капюшоном. Загородив собой весь проем входной двери, она вдвинулась в подъезд и зачем-то сразу сообщила встретившемуся Дмитрину, даже не поздоровавшись:
- Я - с ночной.
Хриплым таким, тихим баском.
И он, почему-то обрадовавшись, - он вообще-то был необъяснимо весел с утра, словно предчувствуя нутром близость Удачи, - стал бурно и многословно приглашать ее в гости, обещая торт и малиновое - ведь она явно простужена? - варенье, нахваливая книги и тут же сетуя на дефицит обычного человеческого общения, и еще что-то торопливо - потому что во дворе ждала уже ведомая Григорием "шестерка" - говорил он ей, глядя в ее крупное, с глубокими тенями под глазами, усталое лицо не очень молодой женщины. А смотреть прямо в лицо ей он мог лишь потому, что не спустился еще с последних ступенек, и таким образом оказался со своей соседкой "на равных". И на ее лице появилась тогда знакомая уже ему странная неопределенная улыбка, и она спросила хрипло, когда он выдохся и замолк:
- А звать-то вас как, сосед?
Он, несколько смутившись, представился, она протянула ему сложенную лодочкой ладонь и коротко сообщила:
- Роза.
И быстро, цепко взглянула на него: усмехнется или нет? А он не только не усмехнулся, но и, неожиданно для самого себя, приняв ее ладонь, не сжал в своей, а склонился - и поцеловал. Ощутил при этом холод озябшей руки и приятный легкий запах - видимо, какого-то крема. Когда он коснулся губами косточек ее пальцев, она вздрогнула, как недавно в коридоре, но руку не отняла. А когда он выпрямился и снова глянул в ее лицо, она спокойно улыбалась, все так же, и сказала только, что зайдет в полдевятого. Даже не спросила, подходит ли ему это время, просто поставила в известность - и пошла мимо него по лестнице, медленно и увесисто, как статуя Командора.
... Расти она начала поздно, в старших классах.
То есть, росла она, конечно, и до этого, но так же, как и все. На физкультуре стояла среди девчонок третьей, после Ирки Батеньковой и Майи Подворской. Руки - ноги у нее всегда были крупноваты, - размер обуви сорок первый! - но в глаза это как-то особо не бросалось. И ухажер у нее тогда был, Федя Ступицын из соседнего восьмого "В". Видный парень, не очень, правда, успевающий в науках, хронический троечник, зато спортсмен, боксер, с классным ударом левой. Это все знали, про удар левой. Об этом его ударе даже по телевизору как-то раз сказали, в передаче "Наши олимпийские надежды".. Это когда Федя выиграл областной юношеский чемпионат. Розу тогда так поразило появление друга на телеэкране, что как раз после той передачи они впервые целовались в каком-то случайном подъезде.
А через пару недель после этих первых поцелуев, вошедших, так сказать, в ежедневную практику, у Розы был день рождения. Главным подарком к этому событию оказалась потеря именинницей девственности в опустевшей после ухода одноклассников квартире (папа ушел в ночную смену). Все произошло быстро и неловко; Федя как-то удивительно быстро ретировался, а она долго и тупо разглядывала валяющуюся на полу парадную блузку и непрерывно двумя руками растирала бедра, на которых назревали синяки от крепких боксерских рук.
Два дня она не ходила в школу, сославшись на якобы случившееся отравление, ничего не ела и выливала в раковину заваренный папой курильский чай. На третий день заявился Федя. О лжеболезни не спрашивал, поинтересовался только, где отец. Отец был на работе. На оставшиеся в невинном прошлом поцелуи Федя времени тратить не стал, а сразу принялся расстегивать на ней халатик, только пуговицы дрызнули во все стороны. Видимо, к визиту он готовился, консультировался со знающими товарищами, потому что, раздев, долго и старательно лапал ее потными руками, больно щипал груди, елозил между бедер, и лишь потом обнажился сам, но не успел, - навалившись сверху, тут же изгваздал липким и ее, и покрывало.
Потом он ушел в ванную и там долго шумела вода, а она опять не могла подняться, это был какой-то ступор, и опять она терла и терла свои бедра, бессмысленно глядя куда-то в угол комнаты. Вошел голый Федя, направился было к сброшенной на кресло одежде, но, посмотрев на лежащую Розу, все еще заведенно гладящую себя, тоже завозился по себе руками, яростно засопел и снова взгромоздился на нее. Ей было больно и противно; Федя бешено дышал прямо в лицо и что-то глухо и невнятно бормотал, потом захлебнулся, захрипел, забился судорожно, и она испугалась, но тут он шумно выдохнул и скатился с нее. Он лежал рядом, успокаивая дыхание, и лицо у него было красное и мокрое. Потом он сказал ей что-то вроде "ты чего как неживая", и она послушно поднялась, ушла в ванную и закрылась там, даже не включив воду. Потом Федя стучал в дверь, сильно дергал ручку, но задвижка выдержала, и он ушел, громко и обидно выругавшись.
На следующий день Федя уехал на какие-то свои боксерские сборы, а оттуда на соревнования, и тут подошла пора ежегодных экзаменов, а потом настало лето, за которое она выросла сразу чуть ли не на голову, и на этом не остановилась. Пришлось менять всю одежду, и отец потащил ее по врачам, и были какие-то обследования, потом другие, потом третьи, и она стала - "редкий случай".
Сначала она много плакала, и страшно переживала, и стеснялась выходить из дома; потом она попыталась заняться этим дурацким баскетболом, после чего отчаянно возненавидела спорт. Причины ее ненормального роста были описаны в самых серьезных научных латинских терминах, но в глубине души Роза раз и навсегда связала его с первым (и последним) сексуальным опытом.
А ухажеров у нее больше не случилось. Только однажды какой-то лысый коротышка часа полтора ходил за ней по пятам, пока она занималась покупками на рынке и в торговом центре, и даже сел в троллейбус и доехал до ее остановки. А когда они вышли, и Роза остановилась, чтобы поудобнее перехватить полные сумки, он вдруг подскочил к ней и шепеляво - она даже не все слова поняла! - начал говорить что-то о своем восхищении ее фигурой. Нетерпеливо поглядывая сверху на его порозовевшую плешь, окруженную венчиком реденьких волос, обтерханный пиджачок и нервно подергивающиеся руки, она наконец прервала его раздраженным "да что вам надо-то, дяденька?". После чего дяденька нервно крутанул головой и, понизив голос, произнес непонятное слово. Она переспросила, он повторил громче. Слово было занятное, похожее на заклинание из сказки про волшебников. Она пожала плечами, подхватила сумки и широко зашагала к дому, посчитав лысого чокнутым. Слово это она потом встретила в "Спид-инфо". Ничего волшебного в этом куннилингусе не оказалось...
Со временем они с отцом удачно разменяли свою трехкомнатную на две "одиночки" на одной улице. Отцу достался первый этаж, ей пятый. Ей до него ходьбы десять минут, ему до нее - сорок, с палочкой и одышкой. Отец надеялся, что с отдельной жилплощадью она устроит личную жизнь, она не надеялась, но согласилась. И оказалась права. А одной жить оказалось комфортнее...
... Спохватились где-то около одиннадцати.
Уже давно выпито было изрядно чаю. И съедено изрядно сладостей. А разговор все не кончался, перескакивал с одной темы на другую совершенно неисповедимыми путями. Начался-то он совершенно естественно, с единственной изначально общей для них темы - литературы. Хором воспели хвалу Стругацким, побравировали цитатами, прошлись относительно экранизаций. И пошло-поехало: кино... эстрада... наука... Политики, слава Богу, не касались, но зато востребованы оказались и анекдоты, и некие жизненные истории, и чуть ли не кулинарные рецепты.
В Дмитрине еще бурлила, пьяня лучше любого градуса, радость Большой Удачи, а Роза просто стосковалась по такому свободному, легкому, никакими рутинными обстоятельствами не придавленному общению.
Чаепитие проходило в гостиной. Видимо, так следовало называть комнату, в которой не было кровати. Дмитрин засервировал журнальный столик, возле которого они с гостьей и расположились в креслах. Роза пришла в простом домашнем платье, почти без макияжа, - так, пара мазков помадой. Утренняя хрипотца у нее почти прошла: она объяснила, что это такая реакция на недосып, - как ночь не поспишь, так резь в глазах и першит в горле. Днем поспала - и все нормально. Раньше пары часов хватало, а теперь уже нет, меньше, чем за пять организм не восстанавливается.
- Что ж поделаешь, - совершенно не по-женски подытожила она, - годы!
- Батюшки, - искренне поразился он, - да какие тут годы?
Она, опять абсолютно без тени кокетства, ответила на это риторическое восклицание, что - тридцать два. И тут же, предваряя дальнейшую реакцию собеседника, с ходу выдала, что если маленькая собачка до старости щенок, то крупная - вовсе даже наоборот. Дмитрин совершенно не нашелся, что на это ответить, и только и сумел, что покрутить головой да пожать плечами. А она спокойно наблюдала за его ужимками со своей странной улыбкой на лице. Вот тут-то, совершая в замешательстве серию ненужных движений, он и глянул на часы...
- Вот как! - Роза тоже глянула на свои наручные. - Надо же, заболтались! Ну, я-то ладно, выходная завтра, а вам, поди-ка, с утра работать?
Дмитрин подтвердил, что да, с утра, машина приходит в семь пятьдесят.
- О! Да вы, оказывается, важная персона, - шофер, машина...
- Да уж, важнее некуда, - Дмитрин выпятил грудь и нижнюю челюсть. - Роскошные апартаменты, обслуга. Неограниченный кредит в банках. Личный парикмахер, две массажистки.
- Господи, зачем же две-то? - радостно поразилась Роза.
- А для непрерывности процесса. А как же? Одна устанет - вторая тут как тут. Опять же - различные техники, тоже хорошо. Мы, важные персоны, не терпим однообразия, знаете ли.
- Теперь знаем. Ну, значит, так тому и быть. Две так две.
Роза тяжело, с силой уперевшись в подлокотники, поднялась и сразу заполнила собой полкомнаты.
- Хорошо, что я - персона не важная, - начала она. Хмыкнула. - Неважнецкая. А то мне бы двух не хватило. Трое-четверо в самый раз.
- Ну, если профессионал - и один бы справился, - многозначительно начал было он, но тут же понял, что зря. Глупо. И пошло.
Он стал торопливо собирать со столика чашки и блюдца, рассыпал по полу рафинад, уронил ложку. Она наклонилась помочь, - этакая громада нависла! - и оба засмеялись, тут же столкнувшись плечами. От нее шло мощное тепло, природное, женское, почти не приправленное косметикой и парфюмом.
- Куда же теперь этот сахар, - озабоченно спросил он, сидя на корточках и выкладывая белые кубики на стол. - Может, у вас знакомая собака есть?
- Собака? - Роза, выпрямилась, перевела дух, оправила платье. - Фу-у, задохнулась... Найдется и собака, а как же. Вот на работе у нас охранник прикормил - представляете? - целую стаю. Добрые все и бестолковые, по-моему. Какая с них охрана? Так, суета и подхалимаж. Мне там одна нравится, Монтажкой зовут...
- Как-как? - восхитился Дмитрин.
- А вот именно так. Егорыч их всех поокрестил таким макаром. У него там есть Бампер - это самый здоровый, головастый, с рваным ухом. Еще Кардан - длинный, как такса, только не кривоногий, а с бородой. Трусливый очень. И такая противная сучонка, вся в колтунах, глаза навыкате и зубы торчат вперед, знаете, как у бульдога? Ну вот, эта у него - Раздатка. И еще есть Брызговик, - мелкий и самый наглый. Вот этот гавкает по любому поводу, даже на Егорыча. А Монтажка - она такая рыженькая, аккуратненькая, ушки торчком. Как лисичка, только вот без хвоста отчего-то. Славная зверушка, приветливая такая...
- Ну что ж, для такой технической... политехнической компании и сахара не жалко!
Дмитрин ссыпал лакомство в пакетик, вручил Розе. На том и расстались, пожелав друг другу спокойной ночи.
... Лешаков позвонил рано утром. Орал так, что когда Дмитрин положил мобильник, у него было ощущение, что его только что хлопали по плечам и пару раз дернули за уши. Чертовски рад был Лешаков, что и неудивительно. Он, Дмитрин и сам бы орал на его месте. Он и на своем-то если и не орал, то уж по кабинету-то бегал, как ошпаренный!
Потом, как раз в момент чистки зубов, позвонил Артемий Константинович. Он необъяснимо радостным голосом объявил, что Григорий расколотил машину, так что Дмитрину ждать его сегодня вряд ли стоит, а стоит добираться своим ходом на автобусе номер три. Или можно на четырнадцать-ка, но тогда надо просить водителя остановить перед старым Домом быта, только старым, а не новым, и там пройти вперед и налево, до магазина "Луч света", и ...
Дмитрин сразу отверг эти эапутанные карты и кроки. Положив телефон с включенной громкой связью на подзеркальник, он дочистил зубы, прополоскал рот и только после этого поинтересовался, едет ли до места что-нибудь без пересадок. Так третий автобус же, начал второй круг Артемий, просто можно и на четырнадцать-ка... Вот тройкой и обойдемся, прервал его Дмитрин. Два пропустим, на третий сядем. И, поблагодарив, отключился.
Но тут же снова взял телефон и вернул в эфир Артемия. Надо же было узнать, что произошло с Григорием, не пострадал ли. Дмитрину все так же радостно было сообщено, что Григорий если в какую больницу и попадет, то только в психиатрическую, так как ему предстоит выплачивать чертову уйму денег за ремонт разбитой казенной машины, а заодно и за восстановление муниципальной собственности в виде цветочного киоска и еще какой-то соседствовавшей с ним дребедени. Лавочки там, урны. Клумба. Кажется, декоративный фонарь.
О судьбе потенциально существовавшей цветочницы Дмитрин узнавать не стал. Он искренне посочувствовал злополучному Григорию и, собравшись, отправился отсчитывать третий автобус.
... День тянулся неимоверно долго. Рутина, в которую погрузился Дмитрин после вчерашнего лихорадочного восторга, основательно пилила по нервам. Он часто смотрел на часы, то и дело прохаживался по кабинету и даже позволял себе периодически разглядывать, облокотившись на широкий подоконник, скучную улицу с редкими прохожими и такими же редкими унылыми тополями, немилосердно изуродованными ежегодной обрезкой.
Во время очередного визита к своему наблюдательному пункту Дмитрин наблюдал идущую по тротуару даму неопределенного возраста (сверху возраст невозможно было определить, разве что она вдруг решила бы вглядеться в небесные выси; но что - дама, а не девушка, видно было определенно), ведущую на паутинно переплетенных поводках целый выводок мелких собачек, - то ли пекинесов, то ли японских хинов, то ли еще каких восточных зверюшек. Дмитрин не слишком разбирался в этой кинологической премудрости. Сначала он насчитал шесть собачек, но потом заметил еще и седьмую, которая семенила безо всяких привязей на некотором отдалении от остальных членов семейства.
Разумеется, эта собачья компания немедленно пробудила в скучающем Дмитрине воспоминания о вчерашнем вечере и рассыпанном сахаре, отправленном услаждать (буквально) жизнь охранничьих собак с лихими именами. Как их там, - Кардан, Бампер... кто еще?.. кажется, Рулежка. Или еще какая-то Коробка Передач. А, Брызговик еще был, точно. Как звали розину любимицу, Дмитрин так и не вспомнил, хотя и честно перебрал в мыслях массу всякого автомобильного железа.
Чувствуя, что мозги его плотно пропитались смесью бензина и машинного масла, Дмитрин решительно вырубил ноутбук. И не стал он посещать кафе с заманчивой музыкой этого... фамилию которого "до взятия" он тоже забыл, а отправился он в ближайший гастроном, где набрал всего, что душа пожелает, и еще литровую бутылку "Чинзано", которую тоже пожелала душа. Купеческий размах появился нынче у его души: она восхотела было "Мартини", но разум взял верх: убедил зарвавшуюся душу, что разница в цене гораздо больше, чем во вкусовых качествах. Чего уж, действительно, и "Чинзано" сойдет. Скромнее, скромнее надо быть, товарищи!
Не без проблем (при помощи отвергнутого с утра четырнадцатого-ка) добравшись до дома, Дмитрин обнаружил на лестничной клетке некое живое существо. Существо было мизерное, бледно-рыжее и требовательно пищало. Возможно, само оно считало, что мяукает, но на деле получался самый обыкновенный писк.
Дмитрин огляделся. Хотя что он, собственно, мог увидеть? Или кого? Притаившегося в углу Безжалостного Разбрасывателя Котят? Или протягивающего ласковые руки Любителя Бездомных Животных? Увидел он самую банальную картину: грязноватое пространство, на которую тупо пялились четыре двери. Одна из которых, между прочим, в данный отрезок времени была - его.
Поставив на пол чемоданчик с ноутбуком и пакет с продуктами, Дмитрин зашарил в карманах в поисках ключей. Процесс был долгим, и существо успело, лихо вздернув хвостик и предельно вытянув тощенькую шейку, приблизиться к пакету. Копченая курица, ясное дело.
Ключи обнаружились в кармане, но не одежды, а чемоданчика. Сам же утром положил, чтобы не выронить, молнию аккуратненько застегнул - и забыл. Что-то с памятью моей стало. Как там Роза вчера? - что поделаешь - годы!
Открыв дверь и занеся внутрь вещи, Дмитрин обнаружил, что и существо уже тут как тут. Попискивает. Собственно, кто бы сомневался, что оно последует за курицей? Да никто буквально. Он и сам бы последовал, очень уж жрать охота.
Так они и принялись уписывать курицу: Дмитрин за столом на кухне, незваный гость - под столом на той же кухне.
... представляете, я просто весь измучился, вспоминая имя этой вашей рыжей собачонки! Перебрал все, что помнил! Заработал, по-моему, технический идиотизм! Роза, ради Бога, - как ее, заразу?
Он стоял у нее на пороге, смеясь, и она тоже смеялась, привалившись к стене, и даже подхватывала согнутым указательным пальцем легко выступившие слезы.
- Нет, правда, я ж теперь могу потерять сон... и аппетит... Ну, правда, как? Поимейте же совесть!
Он хватался за сердце и умоляюще заламывал руки, а она тихо кисла от смеха, выслушивая сочиняемые им на ходу совершенно немыслимые варианты автомобильно-собачьих кличек.
О, Господи, - простонала она наконец. - Какая еще Шланга Масляная? Монтажка ее зовут! Мон-таж-ка!
И с восторгом наблюдала, как он с заведенными под лоб глазами тихо оползает вниз по косяку.
Потом он снова звал ее на вечерний чай, признавшись, что копченую курицу беспощадно поглотил сам, но тут же оправдался, что был отнюдь не в одиночестве.
- Он слопал в полтора раза больше меня, я вам клянусь! - все еще не выходя из роли, бил себя в грудь кулаком Дмитрин. - Клянусь! Этот плотоядный монстр выхватывал лучшие куски прямо у меня из рук! Что вы! Костей после него не оставалось!
Заинтригованную Розу он привел к себе и, передвигаясь исключительно на цыпочках и делая страшное лицо, провел в комнату. Плотоядный монстр с раздувшимся пузцом самозабвенно спал в кресле.
- Видите? - трагическим шепотом спросил Дмитрин. - Видите?! Пока спит - он еще ничего. Но когда проснется, да еще в дурном настроении...
Они - все еще на цыпочках! - удалились в кухню, и там опять смеялись, упражняясь в живописании разрушений, которые неизбежно произведет пробудившийся котеныш.
Чаю решили попить, но сделать это - в порядке очередности - у Розы. Дмитрин прихватил кое-что из приобретенного в гастрономе, и они отправились к ней на кухню. Дело дошло уже примерно до середины второй чашки, когда на лестничной клетке послышался шум и голоса. Дмитрин не обратил на это внимания, но Роза отставила чашку, прислушалась и объявила гостю, что кто-то явно ломится к нему в квартиру. И она оказалась права.
Вышедший на лестничную площадку Дмитрин обнаружил перед своей дверью делегацию в составе: Лариса, с большим желтым полиэтиленовым пакетом с надписью "Спасибо за покупку" в руках; Артемий Константинович, обнимающий средних размеров телевизор; незнакомая пожилая женщина с рогатой антенной наперевес.
Все трое с разной степенью недоумения уставились на вышедшего из соседней квартиры Дмитрина. Он с самым невозмутимым видом отпер им дверь, предоставил запыхавшемуся Артемию заняться подключением доставленной техники и рассыпался в благодарностях перед дамой, которая оказалась, естественно, хозяйкой телевизора и, по совместительству, тещей телемеханика. Лариса же в это время без лишних церемоний отправилась на кухню, где живенько извлекла из пакета кулек с домашним печеньем и россыпь фруктов, а также две бутылки сухого вина.
- Вот вы не похвастались вчера, что нашли... ну, то, что искали... а мы узнали! Да-да, у нас тут тоже кое-какая информация по своим каналам... И вот, в честь, как говорится, и по поводу... Где у вас тут фужеры, понять не могу!
Фужеров не нашлось, и Дмитрин предложил чайные чашки.
Телевизионная теща Инна Игоревна кокетливо отказывалась от выпивки, но ее сопротивление быстро сломили. Красный молодец Артемий оказался "при руле", но кокетничать не стал, заявив, что сухое - это тот же лимонад. Лариса же, выбиравшая вино по собственному вкусу, откровенно предвкушала удовольствие.
Извинившись перед гостями, Дмитрин заторопился к Розе. Дверь у нее была уже заперта. Роза категорически отказалась присоединиться к организуемому застолью, сославшись на завтрашний ранний подъём.
- Вы и так уже себя скомпрометировали, - заметила она ему на прощанье, - обнаружившись в чужой квартире... Ай-яй-яй, господин командировочный!..
И он согласно ей покивал: да-да, мол, ай-яй-яй. Виноват. Пожелал спокойной ночи и отправился восвояси, где Лариса уже напластала десертными ломтиками яблоки и груши, очистила бананы и апельсины и расплескала вино по цветастым чашкам.
... в течение следующих двух дней Дмитрин работал с нарастающим интересом. Несмотря на то, что были это суббота и воскресенье. Какие уж тут выходные, когда кое-что стало вытанцовываться, причем с вытанцовываться до бессовестного явно. Он перепроверял все по нескольку раз, иногда даже прекращал работу, чтобы глянуть, так сказать, незамыленным глазом, - и снова лихорадочно включался в процесс. Он подумывал уже о том, чтобы вызвать сюда кого-нибудь из ребят в помощники, - а то и самого Лешакова! - но тут же гасил в себе подобные порывы, чувствуя себя первооткрывателем и уже ревнуя будущие находки ко всем вокруг.
Дома у него плотно прописался рыжий подкидыш, который как-то незаметно стал Усатовым-Хвостецким. Он покорил Дмитрина тем, что сразу же согласился с использованием в качестве туалета обнаруженной на балконе древней, но вполне целой фотокюветой. Посудина с постеленной в нее газетой была установлена возле унитаза, и заморыш с дворянским прозвищем в нужные моменты торжественно отправлялся в туалет, умиляя Дмитрина, у которого в жизни уже был тяжелый опыт общения с высокородными, но нечистоплотными кошачьими.
Позвонив воскресным вечером в дверь соседки, Дмитрин не застал ее дома. Пришлось обойтись вполне удовлетворительным общением с телевизором и Усатовым-Хвостецким, которого для краткости он стал именовать просто У- Ха.
У-Ха мужественно перенес процедуры изгнания блох и глистов (и те и другие, как будто бы, обнаружены не были, впрочем, Дмитрин не поручился бы за это), после чего ему впервые было дозволено провести ночь в постели хозяина. Теплолюбивый звереныш с восторгом оценил возможность забраться под одеяло и готов был проводить там вообще всю жизнь, но Дмитрин сурово изгонял его из нагретой пещеры, застилая утром постель, и плотно закрывал двери в спальню и кухню, уходя из дома. Целыми днями У-Ха царствовал в гостиной, потихоньку пробуя коготки на нижнем ярусе мебели.
Дмитрин как раз объяснял ему бессовестность такого антиобщественного поведения (У-Ха равнодушно почесывался, лежа в кресле), когда в дверь позвонила Роза. Сказала, что зашла просто так, без повода. Опять же по-соседски.
Дмитрин обрадовался, засуетился, забренчал чайником, полез в холодильник. Роза сочувственно наблюдала за его действиями, от чая отказываться не стала. В центре беседы оказался, конечно же, У-Ха. Роза оценила имя, одобрила ветеринарные мероприятия, а для точки когтей посоветовала приспособить специальную досочку на которую для привлечения внимания капнуть валерьянки. Когда-то они с папой так спаслись от когтей своего Васьки, прожившего затем в доме долгую и почетную семнадцатилетнюю жизнь.
Понятно, что разговор перешел после этого на родителей, семейные традиции и всякие прочие воспоминания. Дмитрин, у которого тоже был жив только отец, одиноко хозяйствующий в недалеком пригороде и категорически отказывающийся переселяться к холостякующему сыну, сочувственно слушал рассказы соседки о ее папе, находя в рассуждениях и поступках стариков много общего. К тому же оба были единственными детьми, что тоже объединяло.
Потом Дмитрин похвастался успехами в своих изысканиях. Осторожно ушел от конкретных вопросов, но признался, что чувствует себя золотоискателем, напавшим на жилу. То есть сначала был только самородок, а вот теперь точно пора столбить участок.
Только теперь узнал он, где Роза работает, хотя и так же - без подробностей: она мимоходом упомянула некие склады, где трудиться приходится посменно в режиме "день - ночь - отсыпной - выходной".
Сегодня заканчивался как раз отсыпной.
- Вижу, что отоспались, голос не хриплый, - заметил Дмитрин. Роза призналась, что сегодня проспала весь день, "как зимний сурок". Тут же и Дмитрин признался, что несколько утомился за неделю работы без выходных, так что решил себе завтра устроить отгул. День сурка. Того же самого, зимнего. Который дрыхнет без задних и передних лап.
- Хорошо, когда можно самому собой распоряжаться, - вздохнув, мечтательно произнесла Роза. - Я всегда страшно завидовала тем, кто сам по себе работает, - ну, там, творческие люди, понимаете? Вдохновение у него... или вот как у вас, какая-то задача удачно решается, - и своя лаборатория, или мастерская... или, скажем, компьютер... И тогда - хоть ночь напролет, хоть сутки безотрывно... но уж потом честно отдыхай, сколько душа просит. И никаких графиков, пропади они...
Она тяжело вздохнула, вспомнив что-то свое.
Дмитрин сочувственно покивал: он тоже не любил режимы, графики и распорядки.
Из кухни, "устав спинами" на табуретках, перекочевали в комнату, где вполголоса бормотал сам с собой телевизор. Там У-Ха его смотрел, как объяснил Дмитрин. Обнаружили, что идет горячо любимый ими обоими "Служебный роман", знакомый до последнего кадра, цитируемый до последней фразы, но от этого только еще более любимый.
Прибавили звук, уселись в кресла (Роза прихватила У-Ха к себе на колени, и он оказался чрезвычайно доволен ситуацией) и принялись смотреть кино, радостно опережая и чуть ли не разыгрывая по ролям ключевые эпизоды.
Когда побежали по экрану последние кадры фильма, Роза с сожалением поднялась, положила котенка на освобожденное место. Тот возмущенно взмякнул, спрыгнул на пол, почесался и рванул к своей мисочке на кухню. Есть он готов был непрерывно. Когда не спал, конечно.
Они вышли в коридор и уже пожелали друг другу спокойной ночи, когда Дмитрин, повинуясь совершенно неожиданному для него самого порыву, о котором он и помыслить не мог еще несколько секунд назад, вдруг сказал громко и уверенно, как о деле уже абсолютно решенном:
- Роза, оставайтесь у меня!
И она осталась.
... надо было срочно сообщать Лешакову, а он все медлил. Оттягивал момент наслаждения триумфом? Или просто переполнился восторгом? Одурела от восторгу - так нюхни нашатырю! Нашатырю у Дмитрина под рукой не оказалось, поэтому он отправился вниз, в кафе, и хлебнул мартини. И еще хлебнул мартини.
В неурочный час народу за столиками было совсем мало, так, два-три человека, не больше. Музыка звучала, как всегда, приглушенная, лирическая, самое то для романтической встречи. А Дмитрин сейчас предпочел бы что-нибудь бравурное! К черту романтические встречи!
И тут же он вспомнил о Розе. Надо же, напрочь забыл о ее существовании, как только утром подключил ноутбук! А ведь когда-то первая близость с женщиной переживалась им так остро... первая - в том смысле, что в первый раз с новой в его, Дмитрина, жизни женщиной, когда не знаешь еще ее тела, ее запаха, ее темперамента и разных там постельных штучек...
У Розы штучек не оказалось. У нее и темперамента не оказалось. Огромная, жаркая - и нелепо неподвижная, напряженная. Она не была девицей в свои немалые тридцать два; конечно, не была, кто бы сомневался. Но вела себя, как... да никак. Все предоставила мужчине, от начала до конца. Может, кому-то гиперактивному это и пришлось бы по душе, но Дмитрин предпочитал партнерские отношения, и он остался совсем не в восторге от проведенной ночи.
Он заказал еще мартини.
Нет, конечно, надо быть справедливым: Роза - женщина необычная. И не только потому, что такая... обширная, и все у нее большое и всего у нее много. Хотя и это уже уникально. Во всяком случае, Дмитрину до сих пор никогда не встречалось. Но главное, - с Розой можно поговорить, и поговорить интересно, а этот вариант частенько идет в комплекте со стервозностью, со всякого рода несусветными претензиями и выкаблучиваниями. Этакая завышенная самооценка... А у Розы этого и близко нет. Скорее, наоборот.
Он вспомнил, как неловко, причинив ему боль, она сдавила его в объятьях в какой-то, особо прочувствованный ею момент. Да, в порыве страсти такая великанша просто-таки опасна! Он усмехнулся. Может быть, не зря природа обделила ее темпераментом, дабы оставить невредимым потенциального партнера?
Он еще прихлебнул обжигающе холодной жидкости из бокала, погонял соломинкой осколок льдинки.
Да, Лариса оказалась несоразмерно искушеннее в искусстве любви. И так уверена в себе! В тот вечер, выходя вслед за Артемием и Инной Игоревной, шепнула "не запирайте дверь" и действительно вернулась минут через пятнадцать. И без лишних прелюдий приступила к действиям...
Он залпом проглотил остатки мартини; льдышка мимолетно царапнула горло.
Да, это было - действо. Он изо всех сил старался соответствовать. Кажется, получилось... Впрочем, на сто процентов он не был в этом уверен. Но выдохся он тогда основательно, это да. Да-да, Роза, что поделаешь, годы...
Утром Лариса расшевелила его еще раз. Он, помнится, что-то сказал тогда про утреннюю дойку... пошутил, называется. Лариса откровенно обиделась, он даже не понял, почему. Подтрунивал-то над собой... Пришлось потом извиняться неизвестно за что, уговаривать, демонстративно самоуничижаться. Она была довольна, а у него остался какой-то неприятный осадок; не случилось того теплого чувства, которое так любил он ощущать после секса, - такой нежной благодарности, что ли.
Да, хороша была Лариса, но...
Дмитрин заказал еще мартини.
...У-Ха настойчиво мяукал где-то в кухне. А может быть, в ванной. Или в туалете. Скрипнула дверь. Сам, что ли? Ни фига себе... А, лишь бы заткнулся. И так башка раскалывается. Надо бы сходить отлить... нет, далеко, не дойти... башка лопнет. А так - не башка. И все равно вставать. А во рту какая помойка... блевал, что ли? Не помню. Вроде нет. Или да? Когда с этим... Петровичем... или Николаичем?.. когда в сквере... Да нет, не блевал, рубаха сухая. Но помойка во рту... Что там было, у этого Петровича, в бутыли? Дихлофос?.. Нет, придется вставать, делать нечего...
Дмитрин медленно, в три приема, поднялся, зашлепал босыми ногами по холодному полу.
Через несколько минут, промакивая полотенцем лицо, вернулся обратно, со стоном повалился на измятую постель. Полотенце так и оставил на лице. У-Ха где-то снова затянул песню. Голодный, наверное, звереныш. Боже, кто-то еще может думать о еде...
... - У вас все в порядке?
О Господи, кто там еще...
- У вас дверь не заперта. Только прикрыта, но не заперта. Я испугалась, что вас обокрали...
- Нет, Роза, это я, видимо, забыл... или не я...
- Извините, я вас разбудила?
- Да, я тут, в некотором роде...
- Я просто испугалась, вдруг воры...
- Да-да, спасибо, все в порядке.
- А вы... у вас правда все в порядке? Вы не заболели?
- Роза, я вас умоляю... Дайте человеку пережить... эта болезнь называется - похмелье, Роза! Слышали такое? Тяжелая болезнь, черт ее... но излечимая. Вы идите к себе, Роза, я сейчас не подхожу для этого... м-м-м... для общения!
Он каждый раз с таким нажимом произносил ее имя - Роза! Роза!! - словно подчеркивал неуместность нахождения этого цветка, этого огромного древовидного цветка, в его комнате.
- Ну что ж, понятно, - она чуть пожала плечами, повернулась к выходу. - Я сейчас.
Какое еще "сейчас", чуть не застонал он, но она уже брякала чем-то в кухне. А, звереныша кормит... это хорошо, заткнется, наконец, паршивец. Ну вот, кажется, ушла...
Еще через несколько минут Роза снова появилась в комнате, решительно подошла к кровати, установила рядом с ней кухонный табурет, на него громко бухнула что-то тяжелое. Звякнуло стекло.
- Вот вам рассол... там еще пара огурцов осталась, я не стала вылавливать. И стакан. Сами нальете, я думаю. А алкогольного у меня нет ничего. И если попросите - не пойду. Так что обходитесь солененьким. А я - спать, завтра вставать рано. Вы-то можете себе позволить, отоспитесь... Ну, всего.
И она удалилась, большая, спокойная, тяжело ступая могучими ногами в этих нелепых своих тапочках. Плотно захлопнула за собой дверь, подергала, проверяя. Ушла.
... - Вы меня спасли, Роза, спасли, честное слово!