...- Эй, хорош дрыхнуть! - Инг немилосердно ткнул его кулаком в бок. - Отбой воздушной тревоги.
- Угу, пойдем дрыхнуть в более комфортные условия, - Эрик притворился полусонным. За что немедленно получил локтем в бок еще раз: провести Инга никогда не получалось. - Ладно, что бы завтра ни случилось, выспаться не помешает.
- Жаль, впрок - уже не получится. Половину ночи вчистую сожрали, прихвостни фаркандские... - И, понизив голос, снова спросил: - Как думаешь, что у нас с противовоздушной обороной?
- То есть? - искренне не понял Эрик.
- Ну, как с ней дела обстоят?
- Думаю, неплохо.
- Плохо думаешь, - шепот стал еще тише и злее. - Дэнд, когда в город выходил, разнюхал: одно крыло королевского дворца - в прах. В первый же налет!
- Слухи, небось, - Эрик зевнул и прибавил шагу, торопясь добраться до койки.
- Не думаю, что слухи.
- А ты думай. Думай, о чем треплешься. Мне вот проскулить все лето в казарме ну никак не в радость, - и первым перешагнул порог.
Инг уснул мгновенно - Эрик безошибочно определил по дыханию. А он не смог. С трудом припомнил: когда-то с ним такое приключалось. Давно, в совсем-совсем другой жизни. Кажется, в первые дни в интернате, когда еще не знал, чего ждать от людей и ближайшего будущего.
Лейтенант Аластар шаг за шагом сокращал расстояние - так подходят к дикому зверю, который может укусить, а того хуже - убежать. Казалось бы, из непонятного звереныша может вырасти кто угодно, только не Лис. Но лейтенант почему-то крепко верил в него - вопреки всему. Почему? - этот вопрос Эрик так и не решился задать, хотя навещал Аластара всякий раз, когда выходил в город, и свободно болтал с ним - как с лучшим другом, со старшим братом, которым давным-давно его считал, - обо всем на свете. Но ни разу не спросил "почему?" или "со мной было очень трудно?", хотя вопросы крутились на языке. И ни разу не сказал слов благодарности - просто не смог найти. Да и к чему? Аластар и так все знает. Равно как он, Эрик, знает, что трудно было очень.
В медпункте начальнику курса пришлось по-настоящему повоевать. Об этом Эрик случайно узнал только перед самым выпуском, когда уже был зачислен в корпус Сумеречных, - Инг великодушно просветил. Зрение, легкие, суставы - со всем у Везунчика дела обстояли, мягко говоря, плоховато... С таким комплектом проблем не в военный интернат, а на улицу, милостыню просить. Лейтенант его отстоял - под свою личную ответственность. И, хочется верить, не пожалел об этом даже тогда, когда Везунчик отчаянно чудил.
То, что легко давалось Ингу, обращалось в настоящую пытку для Эрика и его наставника. Не один и не два вечера лейтенант бился с упрямым мальчишкой, чтобы научить его элементарному счету. С чтением все обстояло еще хуже. И наверняка не было ни одного преподавателя, что из вольнонаемных, что из военных, который не побывал бы в кабинете начальника курса с жалобами на "этого приютского". И одна эта формулировка уже недвусмысленно указывала на то, что дела ну никак не ладятся. Делить воспитанников интерната на "офицерских" и "приютских" было не принято. На первом же построении первокурсникам-девятилеткам четко объясняли: здесь никто не будет смотреть на то, откуда ты - из семьи погибшего офицера (таких на каждом курсе было не меньше восьмидесяти процентов) или из сиротского дома. Корона равно заботится о каждом и равно требует от каждого.
И это, как через время понял Эрик, не просто слова. Интернат никогда не посещали никакие благотворители - их попросту не существовало, средства на содержание выделялись исключительно из казны. Зато почти ежемесячно бывал король со свитскими офицерами, а иногда еще и с кронпринцем - мальчиком немногим старше тех, кто здесь учился; именно принц считался высочайшим покровителем интерната. А когда Эрик и Инг перешли на четвертый курс, на торжество по поводу начала учебного года прибыла принцесса Алиэн - светленькая девочка в легком белом платье, перетянутом в талии золотистым пояском.
...Эрик невольно покосился на мирно посапывающего Инга. Интересно, он помнит?.. Да наверняка! Надо будет его подколоть, когда в очередной раз с дурацкими вопросами подступится... Нет, не надо. Обидится по-настоящему.
После того памятного посещения в интернате совершенно неожиданно возник тайный орден служения золотоволосой деве. Кому первому пришла идея, Эрик поручиться не мог. Сначала ему приятно было приписывать первенство себе. Ко второму курсу корпуса (а орден перекочевал туда вместе с тремя десятками интернатских) он начал подумывать, что первым был все-таки Инг. Слишком уж глупой стала казаться ему клятва на верность деве после того как перед выпуском из интерната все они - и те, кто уходил в корпус Сумеречных Лисов, и будущие военные инженеры, и артиллеристы, и все прочие - давали присягу на верность до последнего вздоха Державе, королю и его семье. Вот это - всерьез. А придуманные на ходу ритуалы - ребячество, чепуха.
С тех пор Эрик не раз и не два видел ее высочество на зимнем и летнем балах в корпусе. Но понадобилось время на то, чтобы преодолеть неловкость и признать, что мысль о создании ордена накатила на него и на Инга разом. Или все-таки... Нет, пусть так и будет - разом.
Инг ловил возможность пригласить Алиэн на танец, Эрик делал вид, что не умеет танцевать. Хотя учитель говорил, что у него, у Эрика, безупречное чувство ритма и вообще особо выделял. Даже тогда, когда для практических занятий приглашались девушки из местного дворянского института и многие кадеты начинали делать ошибку за ошибкой, Везунчик оставался бесстрастным, по словам танцмейстера, "образцовым". На днях почтенный мэтр имел несчастье сообщить, что способность к танцам свидетельствует об аристократическом происхождении. Опять же, внешность - светлые волосы, васильковые глаза...
Тогда Эрик в последний раз за все годы выцедил сквозь зубы свое давнее присловье:
- Меня нашли в мусорной куче.
- П-простите, - учитель оборвал себя на полуслове.
Молодым Лисам, сменившим молочные зубы на коренные, учителя из вольнонаемных прощали и не такое. Главное не выдать что-то подобное при лейтенанте, тем паче при Щелкунчике - мало не покажется. Кто-то из кадетов присвистнул и полушепотом прокомментировал:
- Давно не вспоминал... да и я позабыл. Спасибо, что напомнил.
Эрик бросил взгляд через плечо. Ну конечно, Грир. Этот никогда не упустит случая укусить, хотя и знает - укус безболезненный, они давно друг с другом все выяснили... а может, как раз таки потому, что знает.
Больно было только тогда, когда Грир, воспитанник-первокурсник, такой же девятилетний шалопай, как Эрик, разве что на голову выше и в полтора раза шире в плечах, с превосходством выдал:
- Лучше бы еще одного нормального парня приняли, а не этого доходягу. Эй, тебя, небось, на порог приюта подкинули и кормили объедками из милости?
- Нет, - пробубнил Эрик, не отрываясь от тарелки с кашей - дело было в столовой, - выбросили в мусорную кучу.
Грир подумал, что это шутка, и расхохотался.
Возникший неведомо откуда (легендарная способность!) Аластар сцапал Грира за плечо и вздернул на ноги.
- За мной, - не повышая голоса, приказал он.
За ними самовольно потрусил Эрик. И, не спрашивая разрешения, проскользнул в кабинет лейтенанта.
- Тебя предупреждали? - без вступлений коротко спросил Аластар.
Грир удрученно кивнул.
- Не слышу.
- Так точно.
- На первый случай - трое суток карцера.
- За что? - удивился Эрик. - Меня ж и вправду подкинули.
- И тебе трое суток, - спокойно констатировал начальник курса. - Думаю, хватит, чтобы понять. А нет - он, - кивок в сторону Грира, - объяснит. Плюс сутки за то, что заявился туда, куда тебя не звали. И еще сутки - за препирательство с офицером. Сколько всего?
Эрик, потупившись, молчал.
- Не прикидывайся. Ты не дебил, и дармовой каши тебе не видать. А от ответственности за свои поступки не избавлены даже дебилы. Так сколько?
Эрик поднял голову.
- Не знаю, - с вызовом ответил он.
Лейтенант сузил глаза и весело фыркнул.
- Посидишь - узнаешь.
Наказание, вопреки надеждам Эрика, не дало отдыха от учебы. Во-первых, на занятия их все равно гоняли. А во-вторых, ежевечерне являлся Аластар и продолжал вдалбливать в голову Эрика правила грамматики. Одна радость: не с пустыми руками приходил - приносил "борцам за неправое дело" по паре бутербродов.
- Это не нарушение режима, это чтобы у вас мозги не отказали, - в первое же посещение пояснил он.
Эрик занимался с еще меньшей охотой, чем обычно, и включался только тогда, когда подходил Грир и начинал давать ответы вместо него. Везунчик и сам не отдавал себе в этом отчета, но в нем проснулась жажда соперничества. Это их с лейтенантом дело, чего какой-то лезет поперек.
Вообще-то Грир оказался добродушным и общительным парнем - в понимании Эрика балаболом. Много рассказывал о себе, о том, как кочевал с отцом по дальним гарнизонам (отец погиб два года назад в стычке на границе), о дедушке, маме и сестренке, без смущения признавался, что скучает по ним, потом принялся рассказывать истории из книг... Эрик отмалчивался, отвечал только на прямые вопросы:
- Обижаешься на меня?
- Нет.
- А чего молчишь?
- А чего говорить?
- Тебя и правда нашли в мусоре?
- Да.
- Ты не злись, я просто не могу поверить, что такое бывает. А в приюте ты как оказался?
- Подобрал один человек.
- Кто?
- Не знаю. Прохожий.
- И ты больше никогда его не видел?
- Я и тогда его не видел. Точнее, видел, наверное, но не помню.
- И он тебя не навещал?
- Нет. Сдался я ему...
- Ну а сюда как попал?
- Как все. Приехал он, - кивок на дверь, - привез.
- Неужто в приюте лучше было? - наверное, что-то в тоне Эрика насторожило Грира.
- Везде одинаково, - с ожесточением выплюнул Эрик, ему надоел этот допрос. И вдруг понял, что сбежит. Вот выпустят его отсюда - и в тот же день...
Ему верилось, что без Грира будет спокойнее. Оказалось - просто скучно. Хотя чего скучать? Все равно они больше никогда не увидятся. Да и зануду-лейтенанта осталось потерпеть два дня. Почему-то стало совсем тоскливо.
А когда вечером пятого дня Аластар самолично явился, чтобы выпустить его и, придержав за руку, участливо поинтересовался: "Ну, как ты?", - Везунчик почувствовал себя таким несчастным, что впервые за долгое время захотелось плакать, и в ответ он только дернул плечом. Лейтенант понятливо разжал пальцы.
Менять свои планы Эрик не собирался. И той же ночью перелез из окна (второй этаж, пустяки, если что - насмерть не убьешься) на разлапистое дерево - то ли грушу, то ли яблоню - и, стараясь оставаться в тени, - проклятая полная луна! - двинулся вдоль забора в поисках места, где можно его перелезть. Почему не догадались высадить деревья возле забора? Тогда бы все, кому осточертели здешние порядки, попросту свалили бы, все казне меньше трат! - почти всерьез возмущался Везунчик, чувствуя, как его решимость тает. Вернуться? Ну нет! Раз сумел уйти незаметно, сдаваться нельзя. Появишься перед взрослыми даже по доброй воле (о том, что можно вернуться с повинной, Эрик и не помышлял - просто представления не имел) - получишь трепку. Сдернешь - не будешь битым.
И в тот самый момент, когда Везунчику пришла в голову эта эпичная мысль, он вдруг увидел дыру - черную-черную в белом заборе. От центральной аллеи и корпусов ее скрывал густой, хоть и невысокий, кустарник. Эрик тоже был отнюдь не великаном и мог скрыться за кустиками, не пригибаясь. Он примерился к дыре - пролезешь без проблем - и зачем-то в последний раз оглянулся на просвечивающие сквозь листву огоньки: в преподавательском корпусе еще не спали, высунулся в дыру - и в то же мгновение был втянут назад сильной рукой. Ослеп от мощного света фонаря, проморгался... Ну конечно же Аластар, чтоб его черти побрали!
- Погулять вздумалось? - вкрадчиво осведомился лейтенант. - И снова без разрешения? Без разрешения, друг мой, отсюда можно только уйти насовсем... да и то желательно подать прошение с указанием причин. А для тех, кто принял присягу, - строго обязательно, иначе ты уже не бегунок, а дезертир, и судить тебя будут как дезертира. А ты и буквы-то как следует не знаешь, какое там прошение.
- Я и хотел - насовсем, - Эрик нахмурился. - Отпустите. Хотите - побейте.
- Не хочу. И да, я тебя не держу. - Лейтенант тяжело вздохнул. - Тебя держит другое. Подумай, что. От правильного ответа зависит твоя судьба.
- Этот самый... долг? Ну, долг перед короной? - Эрик решил, что самый очевидный ответ (а о долге им твердили почти на каждом уроке, каким бы он ни был) - наверняка правильный.
- Когда это ты успел так короне задолжать, чтобы долг тебя удерживал? - с усмешкой, которую Эрик успел возненавидеть едва ли не с первой встречи, спросил Аластар. - На том, чем тебя кормили и во что одевали в приюте, вряд ли разорился бы даже мелкий лавочник, да и платили за все эти удовольствия частные лица, а не корона. А здесь ты без году неделя. Другой вариант?
- Нету, - признался Эрик и, к стыду, хлюпнул носом.
- Странно, - с осуждением откликнулся лейтенант. - Обычно ты лучше соображаешь. Держит тебя форма, в которую ты одет. - Его палец уперся в оливково-зеленое сукно на груди мальчишки. - Те, на ком эта форма, ходят по улице строем и с высоко поднятыми головами, а не шмыгают в одиночку по закоулкам и не подворовывают. Ясно? Отвечай.
- Угу.
- Похоже, пять дней - это я погорячился, это для тебя слишком... памятуя о твоей приютской кладовке, - как бы размышляя, сказал начальник курса. И уже обращаясь к Эрику продолжил: - Ты совсем перестал соображать. Тот Везунчик, которого я видел, первым делом продумал бы все детали. А такой ты мне не нужен.
"Вот уж новость, что я никому не нужен", - зло и обреченно подумал Эрик.
- Тебе снова повезло, Везунчик. У нас принято хранить вещи воспитанников до выпуска, даже такие обноски, в каких ты сюда приехал, а там уж ребята сами решат, как ими распорядиться. Глупая традиция, конечно, учитывая, что из одежды и обуви все вырастают. И снова везение - ты еще не успел. Пойдем.
Лейтенант привел мальчишку в незнакомое помещение со стеллажами - какой-то склад, - быстро сориентировался, бросил ему бумажный сверток (Эрик не поймал, пришлось поднимать с пола рванину, - именно так он подумал). Аластар безжалостно усмехнулся.
- Переодевайся. Форму повесишь вот на этот стул. Через две минуты ты должен быть снаружи.
"Вот и все", - больше мыслей не было. Пустота. Опустошенность.
Но это было еще не все. Лейтенант, подсвечивая путь фонарем, повел его не к дыре, а в дальний угол двора, где мальчишка ни разу не бывал. Навел луч на груду кирпичей.
- Значит так. Перетаскаешь кирпичи к тому месту. Как сделать раствор, я тебе объясню. Ну и стойкой для фонаря поработаю. Заложишь пролом - сразу же выведу тебя за периметр. Начинай. До рассвета успеешь.
Эрик - дерзкий Эрик, ни одно наказание не считавший справедливым, - ошеломленно понял, что сам виноват. Во всем, во всем, что с ним сейчас происходит. И безропотно принялся за работу. Попробовал ухватить два кирпича - и едва не уронил оба на ноги.
- Как думаешь, сколько кирпичей понадобится, чтобы закрыть дыру? - поинтересовался Аластар.
- Десятка два, - удрученно пробормотал Эрик.
- Почти угадал. И полутора десятков хватит. Возьми брезент, - лейтенант направил указующий луч, - нагрузи штук семь, ну и волоком.
Больше вопросов командир не задавал. Только советовал и распоряжался. Безразлично, коротко - ни одного лишнего слова. И только когда, уже в самом конце работы, Эрик, сделав шаг - всего один шаг! - за кирпичом, споткнулся о другой и растянулся на земле, холодно прокомментировал:
- С этакой ловкостью - как раз воровать. Не вздумай, когда попадешь в полицию, упоминать, что ты учился у нас, не позорь наше честное имя. Все-таки мы первые во всей стране.
- Больно надо, - огрызнулся Эрик, с трудом поднимаясь.
Когда дыра была заложена, лейтенант безжалостно погнал мальчишку относить ведро из-под раствора и мастерок в проклятущий "дальний угол". А фонарик выключил - "уже светает, и так все видно". Эрик падал еще дважды. В последний раз думал - не поднимется. А когда поднялся, лейтенант огорошил его вопросом:
- Ты знаешь, кто проделал этот лаз?
- Нет.
- А если бы знал, сказал бы?
- Нет. Теперь все?
- Да. Пойдем.
И повел его прямиком к пропускной. Точнее, пошел вперед, не оглядываясь, а Эрик, прихрамывая, плелся за ним.
На границе сумерек и света от фонаря под крышей пропускной Аластар остановился. Остановился и Эрик. Лейтенант повернулся к нему. И сказал тем самым тоном, которым разговаривал с ним раньше:
- Ты упорный. И неглупый, очень неглупый. Просто знаешь до обидного мало, но это поправимо. Я могу сейчас вывести тебя через эти вот двери - и ты больше никогда сюда не вернешься, это тебе не приют. Но я предлагаю тебе выбор: ты можешь отправиться в казарму. Два часа на отдых у тебя еще есть. Утром пойдешь вместе с курсом на занятия. И никому не расскажешь о том, как едва не ушел. Сумеешь продержаться этот год и выдать не худший на курсе результат по всем дисциплинам - я перед строем извинюсь перед тобой и за сегодняшнее, и за все, что еще будет, а будет многое, поблажек не жди. Я вижу, что ты способен осилить. Вопрос: хочешь ли? Уйти можешь в любой момент. Достаточно мне об этом сказать, вместо того чтобы изобретать способы.
Эрик минуту постоял, глядя на бледнеющий лунный диск. И спросил:
- Разрешите идти?
- Да, - ответил лейтенант, не уточняя, куда именно.
Везунчик целеустремленно похромал к казармам.
- Стой! Ты же не в этом рванье собираешься явиться? Быстро в душ, форму я тебе принесу.
Мыться в душе на улице в конце сентября не самое большое удовольствие. Эрик управился за десять минут и не был уверен, что выполнил приказ с должным старанием. Но когда он высунул нос за плотную занавесь, Аластар сунул ему в руки форменную одежду и велел:
- В казарму и под одеяло, окочуришься ведь. Додумался тоже... Ты ходишь, как кот, до душа в казарме прошмыгнул бы. Ищи тебя по всему периметру... - и лейтенант отвесил воспитаннику легкий подзатыльник.
Везунчик действительно прокрался к своей койке незамеченным, упал лицом в подушку. Мышцы ныли, раны саднили. Но плакать хотелось от счастья. "Ты никому не нужен", - твердил он себе. Но уже не верил. Его искали...
Нет, на него не перестали жаловаться. И он не стал волшебным образом показывать удивительные результаты в учебе. Да и от товарищей все еще держался в стороне. И малоприятных ситуаций, в которых он был замешан, оставалось предостаточно. Чуда не произошло. Но он старался. И вот один, второй, третий вольнонаемный и даже военный между делом сообщал Аластару: "Я думал, этот приютский и до середины года не дотянет, а у него определенно способности..."
Эрик об этом не знал, лейтенант не собирался расчищать для него дорогу. Первый курс он окончил семьдесят пятым из двухсот. И начальник курса во время торжественного построения перед строем громогласно объявил:
- Эрик, я прошу у тебя прощения за все, чем оскорбил или унизил.
Везунчик посмотрел на него широко распахнутыми глазами, набрал воздуха и выдохнул:
- Это вы меня простите, господин лейтенант.
Тому, кто обозвал его командирским любимчиком, Эрик без слов врезал с разворота. А Инг и Грир растащили их и настоятельно потребовали угомониться. Все - и мальчишки, и взрослые (если и узнали о происшествии) - сделали вид, что ничего не случилось.
Вечером, после отбоя, Эрик завился в кабинет начальника курса незваным, чего не позволял себе почти год. И, не тратя времени на положенные обращения, сказал:
- Я думал, вы соврали. А вы...
- Я дал слово чести, - отчеканил Аластар. - Я не буду пытаться объяснить тебе, что это значит, очень скоро сам поймешь, воин.
Эрик ощетинился.
- Я не воин.
- А кто?
- Не знаю.
- Продержись еще год и поднимись хотя бы на семидесятое место - и поймешь. Если и поднимешься, и поймешь, я расскажу тебе, как чудил в твои годы. Не перед строем, - лейтенант лукаво улыбнулся, - а лично тебе, с условием, что ты никогда и никому не перескажешь. Еще чего не хватало - подрывать авторитет начальника курса.
- А вы из приютских или из офицерья?
- Ох, плохо я тебя учил, раз ты такие вопросы задаешь! - Аластар покачал головой. Но все же ответил: - Я сирота. Отец - офицер, сапер, мать - тоже офицер, медик. После их гибели забрали с улицы в приют. А уже оттуда - в этот вот интернат.
Эрик помолчал и выдавил робкое:
- Простите.
- И есть за что. Еще раз услышу слово "офицерье", мало тебе не покажется. - лейтенант был предельно, пугающе серьезен.
- Простите, - повторил Эрик.
И пообещал - прежде всего себе, - что продержится. Продержался - и поднялся на шестьдесят третье. Он искренне смеялся, когда Аластар рассказывал ему о своих интернатских похождениях, - и столь же искренне жалел, что не сможет никому о них поведать. Ведь дал слово чести. Но командиру отомстил: уходя, уже на пороге спросил:
- А новые условия?
Аластар расхохотался.
- Наглеешь! Ну тогда - не ниже пятидесятого. И ни одной жалобы от учителей... Ладно, ты тогда будешь не ты. Не более десяти за год. А от меня - придумай сам.
- Разрешение приходить сюда, когда выпущусь.
- Любой выпускник может прийти. Думай еще.
- А ничего мне не нужно. Просто если проиграю - уйду.
Потом, много позже Аластар признается Сумеречному Лису Эрику, что в тот год каждый раз открывал журнал своего курса со страхом. Каждый стук в дверь кабинета едва не доводил его до тремора. И он не раз и не два проклял себя за то, что согласился на эти условия.
Третий курс Везунчик окончил тридцать вторым. С четырьмя жалобами.
На четвертом Аластар наотрез отказался спорить:
- Угомонись уже. И мне, и курсу ты уже давно все доказал. Побереги силы для корпуса Сумеречных Лисов, там все начнется с нуля.
- Да кто же меня к Лисам пустит?
- А ты туда хочешь?
Диалог - как обмен ударами в спарринге.
- Да.
- Тогда поступишь. Ты же Везунчик, - Аластар помолчал, - наглец и трудяга. Все ты сможешь.
В этот год Эрик стал вторым на курсе, уступив только Ингу. И перед самым окончанием выхватил-таки замечание - не от преподавателя, а от своего сержанта.
Как и полагается, доложил начальнику курса - только начальник определял наказания, причем, по традиции, в зависимости от того, какое это замечание по счету... конечно, если речь не шла о чем-то вопиющем. Но в вопиющем Эрик с той памятной ночи не был замечен ни разу. За первый проступок, как правило, полагались сутки карцера - всего лишь сутки, как незаметно для себя самого стал думать Эрик. И никаких работ. Но дело было не в этом, лейтенант понял сразу, едва взглянув на своего подопечного. Даже подсказка - листок в руке Везунчика - была излишней.
- В этот раз мы не спорили, - резко бросил Аластар.
- Я сам с собой поспорил.
- Не считается, - реплика детская и вообще беспомощная. Но ничего другого в голову не пришло.
- Считается, - Эрик упрямо наклонил голову.
- Расскажешь?
Мальчишка распрямился, впился в лейтенанта свирепым взглядом - его глаза были почти вровень с глазами сидящего начальника курса.
- Я плохой ученик или вы никудышный учитель?
- Да знаю я, что не расскажешь, просто как-то само вырвалось, - примирительно сказал Аластар. - Я и так догадываюсь - надерзил.
- Вот, - Эрик положил на стол листок.
Аластар пробежался по тексту.
- Грамотно составлено. Где научился? Точно не у меня. Я такой дряни отродясь не писал.
- Справочник в библиотеке нашел, - мальчишка криво усмехнулся. - Там образцы разных документов.
- И куда ты пойдешь? - напряженно спросил Аластар.
- Не бойтесь, не воровать, - с вызовом ответил Эрик. - Работу найду.
- Ну-ну, - лейтенант с сомнением покачал головой: кому нужен подросток неполных тринадцати лет, да еще с норовом? - Сейчас ты пойдешь на обед и на занятия. Ты же знаешь, я могу только принять твое прошение, а подписывают его там, - он недвусмысленно ткнул в потолок.
- Если вы что-нибудь придумаете... ну, чтобы его не подписали, - сбегу.
- Угрожаешь? - лейтенант стремительно поднялся. Теперь он смотрел на воспитанника сверху.
Эрик вздернул подбородок, его глаза потемнели, стали бешеными:
- Да. И сделаю.
Аластар покачал головой:
- Выпороть бы тебя, хоть и не полагается. Да толку никакого. И в карцер не посадишь - ты выбрал для себя другое наказание, а за один проступок дважды не наказывают. Так что - на обед и на занятия. А я дам ход твоему прошению.
- А смысл - на занятия? - Эрик зыркнул исподлобья, как затравленный звереныш. Давно не видел Аластар у него такого взгляда.
- Ты еще про обед спроси. - Лейтенант язвительно усмехнулся. - Все просто: ты еще числишься среди воспитанников интерната, значит должен делать то, что полагается. Я тоже буду делать то, что полагается.
- Слово?
- Я клятвами по пустякам не разбрасываюсь, - повысил голос Аластар. И прочел в глазах Эрика жуткую - смертельную - обиду: "Ну да, я - пустяк. Пустое место. Наконец-то ты признал". Вслух мальчишка этого не произнес, спросил только:
- Разрешите идти?
Начальник курса пренебрежительно махнул рукой. Очередной холодный душ зарвавшемуся нахалу не повредит. Когда же он поймет, что настоящее доверие - не выполнение каких-то условий, оно безусловно. "А ты-то сам другим был? Или, может быть, сейчас другой?" - сурово спросил себя Аластар - и скривился: в свои двадцать четыре он еще слишком хорошо помнил, как болят такие раны. Такие, как та, что он нанес сейчас Эрику. Положил прошение в папку, но пошел не наверх, а вниз, в казармы. Точнее, в закуток, где отдыхали сержанты, пока их подопечные маялись на занятиях.
Ему повезло: отделенный упрямого мальчишки был там. Причем один.
- Господин сержант, я хочу знать, в чем вина Эрика.
- Он что, жаловался на меня? Вот негодяй! Одним замечанием он у меня не отделается. - Сержант был на добрый десяток лет старше начальника курса и порой, в отсутствие рядом воспитанников, позволял себе говорить с лейтенантом на равных. Раньше Аластар не заострял на этом внимания - он никогда не стремился к излишнему формализму. Но сейчас его покоробило.
- А он из тех, кто жалуется? Плохо же вы знаете своих ребят. И меня. Если бы кто-то пришел ко мне с доносом, одним днем карцера дело не ограничилось бы. И да, потрудитесь использовать более уставные формулировки.
- Я знаю, что он у вас на особом счету, господин лейтенант. Но никогда прежде вы не спрашивали, за что я кого-то наказываю. Если прикажете, буду лично вам докладывать.
- А вот теперь - точно виноваты, - жестко проговорил Аластар. - Что за особый счет? Я когда-нибудь требовал от Эрика меньше, чем от других?
Сержант смутился. И ответил не сразу:
- Пожалуй, больше. Вы ведь прочите его в Сумеречные, господин лейтенант?
- Да. И не только его.
- Тогда, может быть, сообщите, кого именно? Я приложу все усилия, чтобы не портить их личные дела.
- Смир-рно, - тихо, но очень угрожающе прорычал Аластар. Должно быть, глаза у него были такие же бешеные, как у Эрика, когда он бросал вызов своему наставнику: сержант не только вытянулся во фрунт, но и заметно побледнел. - Во-первых, проступок требует наказания. Соразмерного. И Лисам это знать нужно лучше, чем всем прочим. А во-вторых, им нужны бойцы, а не пай-мальчики с идеальными характеристиками.
"Не ожидал такой выволочки от сопляка, хоть и с офицерскими погонами, - с мрачным удовольствием подумал Аластар. - Мальчишек строю, а этих распустил. Если человек дожил да тридцатника - это, оказывается, не значит, что он взрослый... - Подавил предательский покаянный вздох. - И если человеку еще и близко нет тринадцати - он совсем не обязательно дурень малолетний".
- Из Эрика пай-мальчика не сделать, хоть убей.
- Значит, все-таки надерзил. - Лейтенант мрачно улыбнулся. - Жду подробностей. И наказание будет максимально строгим.
- Ну, проверял я, значит, успеваемость...
- По сути! Пожалуйста.
- У воспитанника в этом году почти все оценки отличные, замечаний нет, поощрения. Я спросил, с чего это он так изменился. Когда на первом курсе был, мы с парнями... Виноват, мы с сержантом Бартлом и сержантом Градой поспорили, дотянет он до конца первого курса или нет.
- Кто говорил, что дотянет? - ласковым тоном инквизитора уточнил Аластар. - И на что спорили?
- А ни на что. Виноват, господин лейтенант. Все разом сказали - не дотянет.
- Ну хотя бы участие в азартных играх на территории королевского воспитательного учреждения вам не вменишь. Хотя такой спор - сам по себе мерзость. Вместо того, чтобы помогать, вы как будто бы представление смотрите - и злорадствуете. У вас хватило ума хотя бы мальчишке не поведать такие подробности?
- Никак нет.
- Что "никак нет"? Выражайтесь яснее.
- Я просто спросил, чего это он так на учебу налегает и дисциплину исправил. Неужто в Сумеречные Лисы собрался... - отделенный запнулся.
- Продолжайте, - подстегнул лейтенант.
- Он говорит: "Да". А я: "Таких, как ты, в корпус не берут", - на одном дыхании выпалил сержант.
- И?
- А он: "Вот увидите".
- И-и-и?
- Я влепил ему замечание. Взгляд мне показался дерзким. Господин лейтенант, я уже понимаю, что глупость это, я сам мальчишку подтолкнул, да и не сказал он ничего такого, за что в карцер стоило бы. И возраст у них...
- Чувство справедливости и собственного достоинства - это не возрастное. Это человеческое. Мне жаль вас, если вы не понимаете.
- Виноват, господин лейтенант.
- Еще как. Вы аннулируете свое замечание?
- Да, господин лейтенант.
- Под моим давлением или по доброй воле?
- По доброй воле, господин лейтенант. - И, выдержав пристальный взгляд, сержант добавил: - Слово чести.
На выходе из казарм лейтенант походя бросил попавшемуся на глаза Гриру:
- Везунчика ко мне.
- Слушаюсь, господин лейтенант.
Эрик по стойке "смирно" застыл на пороге кабинета.
- Проходи. И садись. Хочу нормально поговорить, а не как судья с провинившимся. Хотя, не скрою, вина за тобой немалая.
Мальчишка не шелохнулся.
- Мое прошение удовлетворено? - твердо спросил он. Хотя легкую дрожь в голосе лейтенант все же услышал.
- Я еще не носил. Чтобы два раза не ходить, - туманно объяснил Аластар. - Я отказываюсь говорить, пока ты не усядешься.
Эрик сел. Как тогда, в приюте, - на самый краешек, - машинально отметил начальник курса.
- Твой отделенный сказал, что ты был наказан ошибочно, - мягко начал он, чувствуя, что идет по минному полю.
- Это вы... вы ему приказали, - взорвался Эрик. Вскочил, сжал кулаки, глаза безумные - Аластар очень хорошо знал этот взгляд.
- Нет, - пытаясь сохранять спокойствие, возразил лейтенант. - Я просто спросил его, он начал отвечать - и до него дошло, что он погорячился.
- Ты!.. - заорал мальчишка. - Ты сказал ему про прошение! И заставил! А я сам... Сам!
В мгновение ока Аластар оказался рядом с ним и отвесил такую затрещину, что Эрик отлетел к стене.
- Отставить истерику! - приказал лейтенант и угрожающе навис над мальчишкой. - Ты назвал меня лжецом?
- Лжец и есть, - выплюнул Эрик. - Ну, бей! Ненавижу тебя! Все из-за тебя!
- Руки пачкать, - в тон ему ответил Аластар, и изо всей силы ударил кулаком над его головой. - Истеричка. Садись и читай, - перебросил по столу лист бумаги. - Или буквы забыл, мальчишка из мусорной кучи?
По мере чтения злость на лице Эрика сменялась смущением... испугом... сомнением. И только тогда он заговорил:
- На слабо берешь?
- Нет, - спокойно - почти спокойно - проговорил лейтенант. - Сейчас я несу оба прошения на подпись. - Он положил бумагу в папку. - Мне, наверное, придется остаться здесь, пока не найдут замену. А тебе придется подождать меня, я договорюсь, поживешь в моем кабинете.
- Но зачем тебе-то уходить?
- Во-первых, потому что я плохой воспитатель и командир, раз от меня бегут под надуманным предлогом. - Аластар встал лицом к окну, спиной к Эрику. - Но это не главное. Главное - я уйду не просто так, а с тобой. Вместе не пропадем.
- Думаешь, я без тебя пропаду? Так и говори.
- С таким-то характером? - начальник курса резко повернулся. - Сам-то как думаешь? С одним закусишься, с другим... Кто-нибудь да прикончит. Если раньше тебя посадить не успеют.
- Зачем это тебе?
- Когда я забрал тебя из приюта, я взял на себя ответственность. И то, что я плохо справился, меня от нее не освобождает, а совсем наоборот.
- Ты справился! - отчаянно выкрикнул Эрик. - Это я, я тебя подвел!
- Нелогично, - строго одернул лейтенант. - Если бы я справился, ты бы меня не подвел.
Эрик опустил голову. И вдруг рывком придвинул к себе папку. Мелкие клочки полетели в урну.
- Глупо, - ровным тоном прокомментировал начальник курса. - Мне лишние хлопоты - снова писать.
- Господин лейтенант, - и взгляд, и голос были умоляющими. - Останьтесь. Не надо... из-за меня.
- А ты?
Эрик молчал.
- Гордыня дороже? Ну что ж, тогда я и вправду тебя неважно воспитал.
- Рвите, - выдохнул мальчишка.
- Нет. Сам.
Клочки отправились в корзину. Эрик выглядел не просто растерянным - потерянным, оглушенным.
- Куда мне сейчас? - едва слышно спросил он. - В карцер?
- Зачем? Я тебе правду сказал: сержант по собственной воле отменил наказание. Если не веришь - слово чести.
- Не надо, - в голосе Эрика слышалось отчаяние. - Я вас разочаровал, - не вопрос - утверждение.