Ведущий. Древние люди говорили: "Если войну забывают, начинается новая".
Звучит фонограмма песни "Если мы войну забудем"
(музыка А. Пахмутовой, слова Н. Добронравова)
Юноша-чтец.
С чего начинается память? С берез? С речного песочка?
С дождя на дороге?
А если с убийства? А если со слез?
А если - с воздушной тревоги?
А если - с визжащей пилы в облаках?
Со взрослых, в пыли распростертых?
А если - с недетского знания, как
Живое становится мертвым?
И в пять, и в пятнадцать, и в тридцать пять лет
Войной начинается память.
Здесь, в этой стране, где непомнящих нет,
Попробуем это представить!
Ведущий. Время залечивает раны, но не притупляет память.
Все. Когда бы мы не родились, мы все родились В СОРОК ПЕРВОМ!
Девушка-чтец (на фоне тихой лиричной музыки).
Девчонки, девчонки, а помните запах акаций?
И танцы в саду? И прощание - миг у окна?
Беспечно-счастливые, вам было тогда девятнадцать,
А вас уже всех на прицеле держала война!..
Ушли вы на фронт, в партизаны, в подполье,
Стуча каблуками истертых кирзовых сапог...
А дома скучали забытые туфли в комоде,
Похожие чем-то на вас, на смешных недотрог.
Звучит фонограмма песни "В городском саду". Пары танцуют.
Нарастающий вой немецких бомбардировщиков. Звуки бомбежки.
Девушки убегают со сцены, юноши надевают пилотки,
выстраиваются под фонограмму песни "Священная война"
Ведущий. Великая Отечественная! Какой мерой измерить горе твое, родная многострадальная земля? Топчут тебя фашистские чудовища, неся смерть и опустошение. Льются вдовьи и материнские слезы. Гибнут за тебя твои лучшие сыновья и дочери...
Юноша-чтец.
Когда на смерть идут - поют,
а перед этим
можно плакать.
Ведь самый страшный час в бою -
час ожидания атаки.
Снег минами изрыт вокруг
и почернел от пыли минной,
Разрыв.
И умирает друг.
И, значит, смерть проходит мимо,
Сейчас настанет мой черед.
За мной одним идет охота.
Будь проклят
сорок первый год -
ты, вмерзшая в снега пехота.
Мне кажется, что я магнит,
что я притягиваю мины.
Разрыв -
и лейтенант хрипит.
И смерть опять проходит мимо.
Но мы уже
не в силах ждать.
И нас ведет через траншеи
окоченевшая вражда,
штыком дырявящая шеи.
Бой был короткий.
А потом
глушили водку ледяную,
и выковыривал ножом
Из-под ногтей я кровь чужую.
Голос за сценой (жестко, отстранение). Памятка немецкому солдату: "Утром, днем и ночью всегда думай о фюрере - пусть другие мысли не тревожат тебя. Знай: он думает и делает все за тебя. У тебя нет сердца и нервов; на войне они не нужны. Убивай всякого русского и советского! Уничтожай в себе жалость и сострадание, не останавливайся, если перед тобой старик или женщина, девочка или мальчик - убивай! Этим ты спасешь себя от гибели и прославишься навеки!"
Звучит фонограмма песни "Эх, дороги"
(музыка А. Новикова, слова Л. Ошанина)
Девушка-чтец (в военной форме).
Мы легли у разбитой ели.
Ждем, когда же начнет светлеть.
Под шинелью вдвоем теплее
На продрогшей, гнилой земле.
- Знаешь, Юлька, я - против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Дома, в яблочном захолустье,
Мама, мамка моя живет.
У тебя есть друзья, любимый,
У меня - лишь она одна.
Пахнет в хате квашней и дымом,
За порогом бурлит весна.
Старой кажется: каждый кустик
Беспокойную дочку ждет...
- Знаешь, Юлька, я - против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Отогрелись мы еле-еле.
Вдруг приказ: "Выступать вперед!"
Снова рядом, в сырой шинели,
Светлокосый солдат идет.
С каждым днем становилось горше.
Шли без митингов и знамен.
В окруженье попал под Оршей
Наш потрепанный батальон.
Зинка нас повела в атаку.
Мы пробились по черной ржи,
По воронкам и буеракам
Через смертные рубежи.
Мы не ждали посмертной славы, -
Мы хотели со славой жить...
...Почему же в бинтах кровавых
Светлоокий солдат лежит?
Ее тело своей шинелью
Укрывала я, зубы сжав...
Белорусские ветры пели
О рязанских глухих садах.
Твоя мама в цветастом платье
У иконы свечу зажгла...
...Я не знаю, как написать ей,
Чтоб она тебя не ждала...
Девушка-чтец (медсестра).
Я только что пришла с передовой,
Мокрая, замерзшая и злая.
А в землянке нету никого,
И, конечно, печка затухает...
Так устала - руки не поднять...
Не до дров... Согреюсь под шинелью.
Прилегла... Но слышу: вдруг опять
По окопам немцы бьют шрапнелью...
Из землянки выбегаю в ночь,
А навстречу мне рванулось пламя.
Мне навстречу - те, кому помочь
Я должна спокойными руками.
И за то, что снова до утра
Смерть ползти со мною будет рядом,
Мимоходом: "Молодец, сестра!" -
Крикнут мне товарищи в награду.
Да еще - сияющий комбат
Руки мне протянет после боя:
"Девочка, родная, как я рад,
Что опять осталась ты живою!"
Ведущий. Да, войну вынесли на своих плечах не только физически крепкие мужчины-бойцы, но и девчонки - медсестры и связистки, летчицы и зенитчицы, разведчицы и партизанки... На хрупких "У-2" летали на ночные бомбардировки хрупкие девушки. Гитлеровцы поначалу презрительно именовали "У-2" "русс фанер", но потом стали бояться. Наших девчонок - пилотов и штурманов "У-2" - они именовали теперь не иначе как "ночными ведьмами". А на земле в это время отражали налеты вражеской авиации и останавливали метким огнем вражеские танки девушки-зенитчицы.
Девушка-чтец (в военной форме).
Как разглядеть за днями след нечеткий?
Хочу приблизить к сердцу этот след...
На батарее были сплошь девчонки.
А старшей было восемнадцать лет.
Лихая челка над прищуром хитрым,
бравурное презрение к войне...
В то утро танки вышли прямо к Химкам.
Те самые, с крестами на броне...
И старшая - действительно старея,
как от кошмара заслонясь рукой,
скомандовала тонко:
- Батаре-е-ея!
(Ой, мамочка!.. Ой, родная!..) ОГОНЬ!
И - залп!
И тут они заголосили.
Девчоночки запричитали всласть.
Как будто бы вся бабья боль России
в девчонках этих вдруг отозвалась!
Кружилось небо - снежное, рябое.
Был ветер обжигающе горяч.
Былинный плач висел над полем боя.
Он был слышней разрывов - этот плач.
Ему - протяжному - земля внимала,
Остановясь на смертном рубеже.
- Ой, мамочка!..
- Ой, страшно мне!..
- Ой, мама!..
И снова:
- Батаре-е-ея!..
И уже
пред ними, посреди земного шара,
левее безымянного бугра,
горели неправдоподобно жарко
четыре черных танковых костра.
Раскатывалось эхо над полями.
Бой медленною кровью истекал.
Зенитчицы кричали и стреляли,
размазывая слезы по щекам,
и падали, и поднимались снова,
впервые защищая наяву
и честь свою - в буквальном смысле слова,
и Родину, и маму, и Москву...
Ведущий. Как понятны священный гнев твой и святая ярость твоя, Родина. Нет оправдания убийцам, нет прощения оккупантам. У врагов не было тыла. За линией фронта были партизаны, подпольщики, разведчики, твои сыновья и дочери, Родина! Они мстили врагу за поруганную землю, за кровь, за страдания, за сожженные города и села.
Звучит фонограмма песни "Шумел сурово Брянский лес"