С тех пор минуло двести лет:

Некогда славившийся своим внутренним убранством и изяществом архитектуры, мой родовой замок, теперь превратился в полуразрушенную крепость смерти. Даже спустя столетия, на стенах замка, все еще видны следы безрезультатных попыток его захвата: Зияющие, оскалившейся пустотой, проломы стен, павшие под натиском стенобитных машин и таранов, копоть на не раз горевших охранных башнях - все это мне напоминает о тех зловещих днях, перевернувших мою жизнь. Но все это не сравнимо с той кричащей, надрывающимися голосами детей, матерей и солдат, болью и муками, которыми пропитаны стены замка изнутри. Вот, уже многие годы сюда не ступает нога человека, даже птицы и звери стараются обойти это гиблое место стороной: Внутри не осталось ни одной целой вещи, все разгромлено, словно по залам и коридорам замка пронесся настоящий тайфун, сметая все на своем пути и оставляя за собой лишь голые пространства гигантской каменной клетки. Единственным живым напоминанием о прошлой жизни, здесь остался дикий плющ, затянувший мертвенно серые стены, он даже не побоялся проникнуть в святая святых этих развалин: Туда, откуда все началось:

Я была молода и прекрасна, но всегда слепа к своим и чужим чувствам:

Такого короля, как мой отец, пожалуй, не пожелаешь и врагу, его ненавидели все, начиная от крестьян и заканчивая его собственным старшим братом. Еще бы: ведь Ардик должен был, по праву старшинства, занять трон: Но мой дед, решил все по-своему, он отдал королевство в руки младшему сыну Пратусу, только в нем он видел истинное продолжение своего рода. Конечно: ведь еще с детства мой отец проявлял особое любопытство к войнам и военному искусству, он был, наверное, единственный, кто поддерживал своего отца в бесконечных кровопролитиях и захватах земель соседних государств. Моя нянька не раз мне рассказывала историю о том, как еще в семилетнем возрасте отец забил до смерти своего слугу, только за то, что тот плохо начистил сбрую его любимого мерина: Став старше, он словно по наследству, получил от моего деда одержимость власти и насилия. Такого садиста и тирана еще никогда не носила земля, что говорить: достойный сын своего отца:

Впрочем, его дочь старалась изо всех сил и не отступала ни на шаг:

В отличие, от всего остального мира, я обожала своего отца и он в свою очередь, платил тем же - всегда ко мне был очень ласков. Да и у меня просто не было ни малейшей причины его ненавидеть или не любить... К сожалению, или к счастью? Моя мать умерла при родах, поэтому вся отцовская любовь пришлась именно на меня, не имея в альтернативе других наследников. Поэтому я с самого младенчества купалась в роскоши, любое мое пожелание исполнялось в сию же секунду, и я жила так, как никто не жил до меня раньше. Так бы жили боги, спустившись на землю, и я воистину, считала себя одним из них...

Но всему приходит конец, и моя безмятежная жизнь оборвалась в какие-то жалкие минуты:

Сколько себя помню, куда бы я ни пошла, за мной всегда следовала охрана. В пять лет, когда мне разрешили гулять по замку, отец подарил мне в няньки двух своих лучших гвардейцев. В своих отполированных до ослепительного блеска доспехах, они тогда казались мне настоящими великанами, эти двое, наверняка, хотя нет: я точно уверена, они смогли бы в одиночку справиться с небольшим отрядом противника одними голыми руками. Но годы шли, я взрослела и кроме ежедневных удовольствий, мне приходилось изучать военные дело и фехтование, в котором я неплохо преуспела. Отец отлично это видел, поэтому он сослал старых гвардейцев охранников на передовую, где они погибли в первом же бою, а мне взамен поставил для личной защиты молодого, специально натренированного воина. Я видела его лицо всего пару раз: он был молод и прекрасен, этот образ мужественности и одновременно красоты, у меня, наверняка, смог бы ассоциировался с прекрасным принцем, который однажды приехал бы на белом коне и увез бы меня в свое королевство, но я была воспитана иначе: С самого раннего возраста, отец прививал мне мысль о том, что все, чего я смогу добиться в жизни, будучи королевой, я должна добиться своими руками, а не руками мужа, которого обязательно нужно было бы подыскать такого, чтобы не возникли проблемы с его повиновением мне. Отец и мысли не мог допустить, чтобы его государство перешло в руки какому-нибудь соседу принцу молокососу или того хуже, старшему братцу, которого он ненавидел хуже любого, самого ненавистного предателя и врага. Именно поэтому я никогда не рассматривала мужчин как свою опору, я всегда полагалась только на себя и на указы своего отца, которому доверяла, как самой себе. Впрочем, как мужчины, они меня тоже не особенно интересовали: В волю своих порочных шуток, пару раз я даже пыталась соблазнить молодых служанок, пока одной из них просто не приказала делать то, что я ей повелю: Для меня это было очередным развлечением и не более того, я знала, что если об этом узнает отец, он просто убьет меня, даже не проронив ни слова, но это еще больше подогревало мою похоть. Поэтому, в какой-то момент, я решила заняться своей личной охраной: О: как я манила к себе этого гвардейца, что следовал за мной по всему замку в любое время суток: Я выходила обнаженной летними ночам, позволяя полной луне прикасаться к моему совершенному телу своим мертвенно белым светом, я нагибалась перед ним в таких ракурсах, что у любого самого дряхлого старика снова бы проснулся интерес к женщинам, я просто откровенно сводила его с ума: Но парень оказался на редкость стойким к моим вызовам, я уж, даже, начала сомневаться, интересуется ли он, вообще, женщинами - мой отец, вполне, мой устроить такой фокус и подсунуть в охрану евнуха или того хуже, мужелюбца. И все же, со временем, он сломался: он не выдержал моего экзамена... даже через забрало его шлема я стала замечать, как он стал заглядываться на мою грудь, бедра и стройные ноги... это была победа...

Вторая победа далась мне слишком дорого:

Это было самое обычное весеннее утро: за окном щебетал соловей, которого отец привез из очередного похода на восток, а я, как всегда, нежилась в своей инкрустированной золотом и драгоценными камнями кровати. Я уже представляла, как в очередной раз подзову своего ручного гвардейца, он войдет в мою комнату, а я обнажая свое прекрасное тело, скину шелковое покрывало и попрошу подать мне ночнушку: Но ночнушку мне пришлось накинуть самой и тут мне было не до флирта - сразу после этого, я рванулась к зеркалу с украшениями и раскрыв один из ларцов, достала потрясающего мастерства работы кинжал из дамасской стали: я была напугана: напугана так, как никогда раньше, ведь там, за дубовой массивной дверью, защищавшей мою комнату от внешнего мира, шел неравный бой:

Как я была глупа, преждевременно перебравшись в эти летние апартаменты, ведь здесь, до сих пор, не был сделан секретный ход, для побега из замка: единственное, на что я могла тогда рассчитывать, это на то, что гвардеец остановит нападающих и я останусь цела. Первое, что мне пришло в голову после этого, что это переворот моего дяди Ардика, только он мог пользоваться в замке таким уважением и влиянием: таким, чтобы суметь переманить на свою сторону часть охраны, которая теперь и штурмовала мою обитель. Второе, что живой они брать меня не собираются, дядя ненавидел меня, считая отродьем ада, а детей Сатаны, как известно, не берут в плен: В тот же миг дверь с грохотом распахнулась под тяжестью моего личного гвардейца, насаженного на две пики, которые он отчаянно пытался удержать руками, не давая им дальше углубиться в его тело. Под действием инерции, вваливаясь в комнату, он соскочил с пик и упал на спину. 'Все, это конец:', - подумала я тогда. Тут же, в комнату вломилось не менее десятка солдат из личной охраны отца, впрочем, теперь они служили другому хозяину: Но не тут то было: разрывая путы боли и изумляя захватчиков, гвардеец встал на ноги и достал из ножен свой второй - легкий меч: Остолбенение убийц было непродолжительным и они тут же ринулись на него, словно стая стервятников на свежую добычу. А я, как последняя дура, так и стояла, вытянув вперед кинжал, смотря, на то, как они медленно, но верно теснят его в мою сторону. И вот, остался метр, не больше, гвардеец, собрав последние силы, так взмахнул мечом, что в разные стороны полетели наконечники пик и искры раскаленного металла. Нападающие, даже, отступили немного назад, пользуясь этим, мой гвардеец резко развернулся, выпуская из рук меч и не обращая внимания на протянутый вперед мой кинжал шагнул ко мне: Я никогда не забуду этот взгляд: в нем не было ненависти или гнева, в нем не было печали или боли, это были глаза, полные любви и преданности: он просто надсмехался над жизнью и смертью, балансируя между ними: словно канатоходец над пропастью... Резким движением он положил мне на плечи свои руки и я сама, не ожидая от себя такого, подсела, облокотившись на стену. Он приблизился ко мне еще ближе и обняв загородил от десятков ударов, которые тут же посыпались ему в спину. Не знаю, показалось ли мне это тогда, но где-то, среди звона рубящего метала, я услышала, как он прошептал: 'Живи, вечно:'.

Настоящая любовь не умирает:

Не было сомнения, я умерла, я просто не могла выжить... ведь даже тело самого преданного тогда мне человека не смогло защитить меня от смертельных ран. Когда я очнулась, я вся была в резанных и колотых ранах, а из груди торчала пика, которая пройдя сквозь спину гвардейца, достигла и меня. Я никогда раньше не испытывала такой адской боли, я чувствовала себя буквально на грани психического взрыва, не способного достигнуть своего пика и позволить мне уйти из жизни, или обрести ее в полной мере. Оттолкнувшись от стены, я попыталась освободиться из пут моего героя, но безрезультатно. Все было бесполезно, я была для этого слишком слаба, а его тело слишком тяжело, для того, чтобы хотя бы упасть и отпустить меня из объятий смерти. Не знаю, сколько прошло времени, сутки или двое, но я все же освободилась. Еще два часа я корчилась в страшных муках от боли в ногах, после того, как попыталась на них встать. Тогда меня совершенно не интересовало, каким образом я вернулась к жизни, единственное, чего я хотела, это мести, мести за себя, за отца и за того, кто меня так искренне полюбил. Поднимая свой кинжал, я посмотрела на гвардейца, который так и закоченел в предсмертной позе, словно продолжая меня защищать, его глаза были широко раскрыты, а эмоция, отражавшаяся в них, не могла быть чем-то иным, кроме чистой и искренней любви. Следующую неделю я упивалась кровью своих врагов, я вырезала их по ночам, словно демон, выпрыгнувший из глубин ада, я перебила всех: всех до единого: замок просто тонул в крови, его стены еще никогда не знали столько боли и страха. Когда, я последним убила своего родного дядю, что-то словно надломилось и потухло во мне, теперь, когда я выполнила свой последний каприз, что я буду делать дальше, с этим бессмертием?..

Бессмертием любви:

Шли годы, но я не умирала, мои старые раны полностью затянулись и я вернула себе прежнюю красоту. Теперь мне была не нужна пища или одежда чтобы согреться - я сразу поняла, что к холоду быстро привыкаешь, особенно если провести под открытым небом несколько зим: Единственным развлечением для меня были периодические нападения армий соседей на замок, они надеялись застать в нем последний оплот власти. Но как они ошибались... теперь я не была ни королевой, ни принцессой, теперь я не была даже человеком: мне было все равно, что они хотели получить от замка. Со временем, так или иначе, они убегали в страхе, после того, как я снова взяв в руки клинок выходила на ночную охоту: Несколько раз, за последние сто лет приходили святые рыцари - паладины, они были полны наивной надежды вытворить страшного демона, в моем лице, с земель, которые теперь принадлежали, даже не моим родственникам. Я смеялась над ними, смотря, как они убегают, только завидев меня с двуручным мечом и яростным блеском в глазах. Но даже эти развлечения не могли снять с меня бремя вечной жизни, которое постепенно стало съедать меня: Все, о чем я теперь могла думать - это о возрождение моего возлюбленного, того, кто дал мне этот дар бессмертия. Я месяцами могла сидеть, обняв его так, как если бы я его любила тогда... когда он меня защищал. Странно, но его тело с годами не превратилось в прах, а через пробоины в проржавевших латах и кольчуге, было заметно, что его раны затянулись. Иногда мне даже казалось, что он смотрит на меня: нет: конечно, он на меня смотрит: за эти двести лет его полный восторженной любви взгляд совершенно не изменился... Пусть потребуется хоть тысяча лет, для того чтобы, я смогла доказать ему свои чувства, пусть потребуется на это вечность, но настанет тот миг когда я, улыбнувшись ему, скажу: 'Я люблю тебя':

оригинал:
08.05.2002
редакция:
06.05.2004