Был тихий и теплый московский вечер. Я шел по заиндевевшей набережной и думал о том, как хороши городские улицы, когда они пусты. Неожиданно я увидел вспышку света. Остановившись от неожиданности, я прислушался. Мои чуткие уши уловили плач ребенка. "Что за черт?!" - подумал я. И тут я увидел рогатого и копыстого черта. Он сидел на парапете, дымил папиросой, выпуская едкий, противный дым, и держал на руках младенца. Младенец не рыдал, а буквально выл - надсадно, громко. Его крик отдавался в ушах такой несносной абракадаброй, что я сам чуть не заплакал. Черт докурил, бросил окурок в реку, посмотрел на меня. Ухмыльнулся. Наглой такой и противной ухмылкой, от которой мороз пробежал у меня по спине. Я побежал прочь, взобрался на холм, добежал до библиотеки и остановился как вкопанный. В окнах здания горел красный огонь, а вся поляна перед крыльцом была залита белым светом, больно режущим глаза. Неожиданно на крыльцо библиотеки вышел Тургенев. Он был одет в джинсы и кожаную куртку на голое тело, волосы его были взлохмачены, а взгляд безумен. "Любите русский язык!" - провозгласил он. И ответом ему был безудержный хохот сотни ведьм, притаившихся за кустами. Я хотел сбежать отсюда, но вдруг увидел Пушкина. Он сидел на дереве и громко, вдохновенно кукарекал, а вокруг дерева прыгал на одной ноге Достоевский, громко декламируя: "У лукоморья дуб спилили!" Пушкин после каждой фразы прекращал кукарекать и плевал Достоевскому на макушку. Тогда Достоевский плаксиво кричал: "Лев Николаевич, Сашка плюется!" Кто-то похлопал меня по плечу. Я обернулся. Это бы Есенин. В руках он держал бутылку "Степного" и улыбался мне. "Выпьем?" - спросил он меня, глядя мне в глаза. Я уже протянул руку за бутылкой, но тут раздался голос Маяковского: "Серега, тару не задерживай!" Я испуганно вздрогнул. Маяковский подошел к нам. Он был огромен, как дом. Он аккуратно отобрал у меня бутылку и, скаля зубы, пробасил: "Ты кто такой?" Клянусь, он наклонился ко мне и хотел откусить мне голову! Я увернулся и быстро побежал... и врезался в какую-то женщину с лысой головой. В руках у нее были ноты. Это была Цветаева. Я пробормотал извинения. Она сказала: "Ни извинений, ни обид не может быть от незнакомых". И пошла дальше. Тут...
***
Пришел доктор. Мне пора делать укол. Правильно, доктор, уколите меня, чтобы мне больше никогда не снилось таких снов.
(Автор этого текста скончался накануне его написания. Со слов его мятежного духа восстановила Смерть.)