Конь, знавший только плуг да тихий шаг по пашне, галопом шел неохотно. Небось, понять не мог, с чего это все подгоняет, колотит его по взмыленным бокам голыми пятками торопливый хозяин.
Прадеды, деревню ставившие, и не думали, что всего-то век спустя вражья граница подберется так близко. Куда бы лучше сейчас было избам под стенами воинской крепости, а не так, посреди поля. Приключись беда - бежать-хорониться от врага некуда и за помощью звать некого. Ладно хоть по княжескому приказу срубили позапрошлой весной в двадцати верстах от деревни заставу.
Туда и летел со всей мочи молодой пастух, и сердце порывалось из груди выскочить, вперед коня понестись. Все оглядывался Звенец - а ну как враг до деревни дойдет прежде, чем он успеет подмогу кликнуть? Сожгут родную избу, порубят отца с братьями, за косы переловят мать с сестрами. И Любаву...
Ох, и побили бы малочисленных защитников в том бою, не прибудь к ним намедни сам князь Святополк с дружиной - он как раз объездом по границе проходил.
Но и с такой подмогой возвращались многие витязи с тяжелыми ранами. А иные и вовсе не вернулись. Хмурился князь Святополк, глядя на раненых: не доедет и половина до стольного Киева. Решил оставить в деревне - тут их выходят лучше, чем на пустой заставе. Да еще обратился к обороненным с такой просьбой:
- В бою головы сложило немало воинов, что на заставе сидели. Привезу я витязей взамен павших, но дорога из Киева дальняя, долго ехать будем. А застава тем временем - пустовать. Возьмется кто из вас послужить там до подмоги? Я уж не обижу, серебром отплачу.
Дружно шагнули вперед деревенские удальцы, и среди них - пастух Звенец. Разве откажешься от столь славной службы? Да и не такой уж долгий срок - к осени вернется князь Святополк с подмогой. А на полученное серебро устроит Звенец своей Любавушке такую свадьбу, каких деревня вовек не видала.
Попрощавшись с невестой, отправился пастух на заставу. Любава осталась в деревне - расшивать свадебный наряд да оставленных витязей выхаживать.
Люто ранены были многие, но тяжелее всех - лучший княжеский воин, Миробор. Покуда прочие витязи один за другим вставали на ноги, благодарили за заботу да и уезжали восвояси, кто в стольный град, а кто обратно на заставу, Миробор и глаз не открывал. Сидели подле него по очереди то оправившийся от ран побратим его, Твердислав, то Любава, иногда сама, иногда с меньшей сестрой Смеяной. Поили его травяными отварами, повязки меняли и все ждали, когда же на поправку пойдет.
Не одна седмица минула, прежде чем Миробор поднял голову. Любава обрадовалась, сестру за Твердиславом отправила, а сама осторожно присела рядом - выспросить, что да где болит, не покушает ли. Миробор кивал, послушно глотал вкусный кисель и не сводил глаз с Любавы.
А через седмицу засобирался куда-то Твердислав. Любава только руками всплеснула:
- Неужто оставишь побратима?
Не ответил ей витязь, только в соломенные усы усмехнулся.
Уехал побратим, а Миробор того, казалось, и не заметил. Послушно пил травяные отвары, рассказывал Любаве про дивные заморские края, в которых службу служить приходилось, а то и вовсе просто глядел на нее и улыбался. И сил в нем прибывало с каждым днем. К концу лета сам с лавки поднялся.
А тут и Твердислав вернулся, и сиял он, как весеннее солнышко.
В тот день Миробор накрыл Любавину ладонь рукой и сказал ей просто:
- Полюбилась ты мне. Пойдешь за меня?
Руку убрал - и остались у девушки на ладошке драгоценные серьги, ярко-красные, прямо рябиновые ягоды по первому снегу - словно только с дерева гроздья сорвали.
Любава ахнула, и сердце у нее застучало как у зайчишки-трусишки. Потому как и ей приглянулся раненый воин. Но пока он, больной, в беспамятстве метался, гнала она эти мысли прочь. А как глаза тот открыл, поняла Любава, что пропала. Помнила, что жених у нее есть, что свадебную рубаху она ему уже сшила... Все разумела - да только вот сердцу не прикажешь. Замолчать его - не заставишь, а не слушать - сил нет.
Витязь смотрел на Любаву пристально, внимательно. Ждал. А она перекатывала в ладошке красные серьги, любовалась, и все не могла глаз поднять на Миробора. Потом улыбнулась, гладя гроздочки:
- Рябинки...
Миробор хмыкнул в усы - рябинок он бы и сам ей нарвал, а за эти камни побратим его серебра отсыпал изрядно. И улыбнулся:
- Тогда уж - рубинки.
По осени, как и обещал, вернулся князь Святополк. Пополнение на заставе оставил, серебро за службу раздал и в деревню направился - проведать, как там его лучший воин, встал ли на ноги. Вместе с княжеской дружиной возвращались домой возмужавшие на суровой службе деревенские парни. Ехал среди них и Звенец, и сердце у него стучало нетерпеливо и радостно.
Миробор встречал князя стоя - на радость Святополку. Поклонился витязь ему в пояс и говорит:
- Верой и правдой я тебе служил, великий князь, а теперь прошу отпустить из дружины. Жену себе приглядел, хочу тут остаться.
Посмурнел Святополк - как не нахмуриться, когда лучший витязь уходит? А потом тряхнул головой:
- И впрямь, послужил ты мне на славу. Оставайся, всяко ж и парней здешних воинскому делу научишь, сгодится. А если в седмицу свадьбу сыграть управитесь, буду я тебе сватом.
- Управимся, - поклонился ему Миробор.
Потом князь с деревней разговоры вел, а Звенец все выглядывал свою невесту. Увидел - и сердце оборвалось. Глаз не поднимая на жениха своего, стояла Любава подле Миробора, держала за руку, и ярким багрянцем горели в ее ушах дареные чужаком драгоценные серьги.
Будто оборвалось что-то в груди у Звенца. В сердцах бросил он на землю княжеское серебро, развернулся и ушел прочь из деревни.
Думали, остынет парень, к вечеру вернется. Однако больше его в деревне не видали.
Семь дней минуло - и зашумели гости за плотно накрытыми столами. С улыбкой смотрел на сияющего Миробора князь и усы разглаживал. Витязь все поглядывал на дверь в горницу, которую караулил побратим Твердислав - вот-вот откроется она, и выведут оттуда его Любаву, с волосами, в две косы заплетенными.
Вдруг раздался из-за той двери страшный, заполошный крик. Вскочили со своих мест гости, дружинники за мечами потянулись, одним прыжком перемахнул через стол Миробор. Но быстрей всех оказался Твердислав - ринулся в горницу, едва дверь не снес.
Вслед за ним вбежал Миробор - и замер, будто на стену налетел. Горница - вверх дном, по углам визжат перепуганные подружки, на деревянном полу - кровь и разодранная девка. А над нею ревела, пугала зубастым оскалом мохнатая бурая медведица. И всё силилась содрать с себя цветастые лохмотья.
Витязи вмиг ощетинились мечами да копьями, пошли на дикого зверя.
Тут-то и признал Миробор в лоскутьях на медведице Любавин свадебный сарафан. Страшная догадка сковала его. И снова выручил Трердислав, едва не быстрее побратима смекнувший, что случилось. Повернулся к наступавшим витязям, руки в стороны раскинул, медведицу собой прикрыл. Крикнул:
- Погодите! Не медведица это!
Жуткий рев раздался в горнице. Взметнулась вверх и опустилась страшная когтистая лапа. Замертво упал Твердислав, одним ударом раздробил ему голову дикий зверь. Вздрогнули дружинники, назад подались - тут-то и выскочила медведица из избы. А когда метнулись догонять, побледневший Миробор на пути встал:
- Любаву, Любавушку мою зверем обернули! Не убивайте!
Подоспел князь, одним взглядом вобрал и мертвого Твердислава, и лоскутья невестиного сарафана, и ринувшегося было за медведицей Миробора. Седой головой покачал и сказал:
- Была Любава, а теперь зверь дикий, не обернешь обратно человеком. Для всех было бы лучше - убить.
Но погоню не отправил.
Похоронили Твердислава, и уехал князь Святополк с дружиной. Миробор остался. Почернел, осунулся, белый свет ему стал не мил. Боялись, умом тронется с горя. Обошлось. Но и принять, что безвозвратно потеряна для него Любава, Миробор никак не мог. Так и шатался по деревне, словно тень, день за днем, месяц за месяцем, да по лесам пропадал, выглядывал как сквозь землю провалившуюся бурую медведицу.
Год спустя возвращался с ярмарки парень из соседней деревни, заночевать остался. Новостями делился, потом байками забавлял - мол, живет в лесной чаще старуха-ведунья, да говорят, не с живой силой старая знается, а с навьей, смертной; порчу может навести и человека в зверя превратить. За то зовут ее меж собой колдуньей, и учеников у нее отродясь не было. А прошлой осенью появился-таки один, и звать его Звенцом...
Раньше ли позже, привыкает человек к своему горю. Учится жить с ним. Так и Миробор - стал понемногу отходить. Начал, как велел князь, ратному делу парней учить. Правда, мало чего осталось в нем от прежнего удальца. Стал он угрюм и невесел. Однако лучше уж так, чем ходить по деревне живым умертвием.
А потом подросла Любавина меньшая сестренка Смеяна. Нравом пошла не в старшую - хохотушка, все бы ей перед парнями вертеться да с подружками языками чесать. Зато лицом - как две капли воды на сестру похожа. Глянет на нее Миробор, и будто сама Любава на него смотрит.
Мучился-мучился витязь, а потом и посватался к Смеяне. Свадьбу сыграли, стали жить-поживать.
Так, глядишь, и наладилась бы помаленьку жизнь, да только Смеяна пустой оказалась. Чего только она не пробовала: пила наговорную воду, вербовым прутом подпоясывалась, одежду недавних рожениц носила - все без толку.
Проходила уже третья после свадьбы зима, и так и не понесшая дитя Смеяна в отчаянии бросилась к мужу. Нет вернее средства от бесплодия, как натереться жиром бурого медвежонка. Принеси!
Кивнул Миробор, в лес отправился. Совсем недолго бродил по чаще, по осевшим сугробам - скоро вышел на медвежье логово, увидел двух медвежат. Тихо подкрадывался к ним витязь, и тающий, капающий лес помогал ему, укрывал своим шумом шаги.
Уже занес Миробор рогатину, как послышался за спиной дикий, страшный рев. Бурая медведица, рыча и скалясь клыкастой пастью, шла прямо на охотника.
Миробор сжал рогатину, но отчего-то медлил, не отступал. Все вглядывался в звериную морду и силился углядеть в ней знакомые черты. Метался взгляд, не признавая, но рука с рогатиной никак не поднималась для смертельного удара, хотя все ближе и ближе подходил дикий зверь. Еще миг - и разорвет.
Вот уж медведица прямо перед витязем - отступать поздно, медлить нельзя. Уперся Миробор ногами в землю, перехватил рогатину покрепче, впереди себя выставил.
И тут яркий солнечный луч запрыгал, заплясал цветными искрами над косматой медвежьей головой. Прищурился Миробор, силясь разглядеть.
Дрогнула рогатина в его руке.
В косматом медвежьем ухе увидел он красные камни. Яркие, как спелые гроздья рябины... Как кровь на белом снегу.