Свидетельница беспокойных царских времен, бывший оплот "светлого будущего всего человечества", Москва уже давно превратилась в современный город, соответствующий западным стандартам. Иностранные туристы аж умилялись, глядя на стеклянные коробки огромных супермаркетов, логотипы знакомых брендов в витринах магазинов и изобилие американских машин на дорогах. А более всего заокеанских гостей радовало наличие густой сети любимых забегаловок, продающих колу, гамбургеры и картошку фри. Заграничные гости, как на старых добрых друзей, глядели на родные названия и одобрительно кивали головами: некогда страшная, непонятная страна встала-таки на пусть исправления, вот они, признаки цивилизации - налицо.
Откуда же им было знать, что Москва, словно женщина, купившая себе новый гардероб, не могла вот так, в одночасье, выбросить всю свою старую одежду. Облачившись в наряды иностранных "ресторанов", в позабытых углах лабиринтов старых улиц, в неприметных карманах проулочных тупиков столица каким-то чудом сохранила, то ли по недосмотру, то ли из ностальгических соображений рюмочные и пивные, пирожковые и сосисочные, пельменные и чебуречные, бутербродные и котлетные. Конечно, большинство из них стали называться модными словечками "кафе" и "бар", но... если кальсоны с начесом назвать "ретро-неглиже", кальсонами они от этого быть не перестанут, так ведь? Кто-то из новых хозяев просто пожалел денег на евро-ремонт, кто-то не сделал его вполне сознательно. В результате, дух "старых-добрых времен" ощущался.
Не вызывающие никакого гастрономического интереса у туристов, эти места имперского общепита пользовались неизменным вниманием местных трудяг, пенсионеров, алкашей, бомжей, студентов и - полиции. Едва на улицы опускались сумерки, синие патрульные джипы отправлялись на ежевечерний променад между обитающими в округе рюмочными и пивными, неизменно собирая щедрый урожай клиентов для ближайшего вытрезвителя - ну где еще, как не в пельменной, можно так набраться ядреного ерша из купленного в забегаловке пива и припартизаненной с собой чекушки?
Сегодня, впрочем, улов был негуст. Тройка смирных пьянчужек, перебравший лишнего и крепко спящий здоровенный мужик и - двое шумных коротышек. Вообще-то, постоянные посетители районного "приюта для опьяневших" полицию, завсегдатаев и обслуживающий персонал вытрезвителя знали в лицо, состояли с ними в довольно теплых отношениях и потому обычно вели себя тихо и спокойно. Буйствовали и горлопанили в основном чужаки, которых в этот вечер оказалось сразу двое.
- Нарушение прав человека! - на диво четко и громко выговорил лысый низкорослый мужик в некогда модном, а сейчас невозможно замызганном костюме. - Я требую адвоката!
- Убью, мля! - рычал другой коротышка, в кожанке и красной бандане, исступленно тряся решетку, перегораживающую салон джипа. - Отпустите, челы поганые, а то, в натуре, хуже будет!
- Заткнитесь там, - вяло огрызались полицейские, долгое время не принимая никаких мер к утихомириванию буянов. Видимо, надеялись, что алкоголь сделает свое дело, и шумные пассажиры утомятся. Однако, ни тот, ни другой не унимались.
Тот, что в бандане, поочередно то стонал, то угрожал:
- Урою, мля! В шуркъ порублю! Мне в форт надо, сбор на штурм! Сабля меня убьет, если я не явлюсь... Пустите, челы, по-хорошему, а то я вам кишки достану!
Костюмный же стиль не менял:
- Требую звонок адвокату! Мои права ущемляют!
Один из полицейских не выдержал:
- Ну, я вас сейчас ущемлю, - и кивнул водителю: притормози.
Далее произошло то, что сухие полицейские протоколы обычно описывают как "оказание сопротивления при задержании"... Остаток пути прошел в относительной тишине и спокойствии. Трое пьянчужек благоразумно помалкивали, перебравший мужик продолжал крепко спать, а двое коротышек уныло смотрели в окна. Когда джип подскакивал на очередной колдобине, костюмный теперь только морщился и тихонько бубнил о правах человека. Банданный же лишь зло косился и шипел:
- Мля, чел, да заткнись ты уже! Мало тебе?
Когда патрульный джип подъехал к старинному двухэтажному зданию грязно-бордового цвета, в котором располагался вытрезвитель, лица буянов уже отекли и расцвели синяками самых различных оттенков.
- Кто это их так? - без интереса осведомился здоровый санитар самого что ни на есть мясницкого вида, извлекая из салона притихших коротышек.
- Да бутылку между собой не поделили, вот и подрались, - деланно безразлично пожал плечами полицейский, усаживаясь обратно в джип: для него ночь только начиналась.
...Процедуру раздевания костюмный перенес стоически, зато банданный вопил как резанный, когда ему, уже разоблаченному до трусов и носков, предложили добровольно расстаться с банданой.
- Не трожьте, гады! - истошно верещал он.
Разумеется, его вопли сочувствия не встретили. Лишенный красной косынки, бывший банданный впал в подавленное состояние и на вопросы протокола о фамилии-имени-адресе отвечать напрочь отказался. Бывший костюмный документов при себе тоже не имел и, словно из солидарности к собрату по несчастью, тайну своей личности развеивать тоже отказался.
- Братья? - деловито осведомилась дородная фельдшерица при виде одинаково раскрашенных синяками и татуировками, невысоких, лысых, заросших щетиной пьяниц. Впрочем, ответ ей был неинтересен.
Просьба поднять с пола монетку или пройтись с закрытыми глазами по прямой вызвала со стороны обоих шквал ругательств различной степени цензурности. Фельдшерица махнула рукой и вынесла диагноз: "Проспятся". На этом медицинское освидетельствование закончилось, и оба бунтаря были помещены в камеру - для оздоровительно сна.
Впрочем, ни тот, ни другой спать не собирались. Бывший банданный, похоже, искал, на ком бы сорвать злость, поэтому почти сразу же набросился на обитателя лучшей койки у окна и азатрными пинками и громкими воплями согнал его с кровати. Лишившийся постели несчастный ткнулся было на соседнюю кровать, но не тут-то было - бывший костюмный, со знанием дела приглядевшись к имеющимся койкам, уже наметил себе для ночевки именно эту, и потому бесцеремонно оттолкнул посягателя и гаркнул:
- Не вторгайся в мое личное пространство!
Тем не менее, расправа над сокамерником бывшему банданному, похоже, не помогла: он угрюмо плюхнулся на застеленную сомнительного цвета простыней кровать, уткнулся лысой головой в ладони и горестно простонал:
- Сабля меня убьет!
Бывший костюмный неожиданно присел рядом с ним, и, приобняв соседа во внезапном порыве искреннего пьяного сочувствия, потряс того за татуированное плечо и пробормотал:
- Понимаю, братан, как я тебя понимаю! Моя пила меня тоже со свету сводит!
- Пила? - бывший банданный приподнял голову и уставился на неожиданного утешителя с проблеском интереса в глазах. - Не слышал... Новый уйбуй, что ли?
- Да если бы новая! - хмыкнул собеседник. - А ведь была у меня одна... Молоденькая, гладенькая, умненькая... И совсем дешево мне обходилась - только из провинции приехала... А пила - она старая... Глаза б мои ее не видели!
- А Сабля если меня к утру своими глазами не увидит, то мне кранты, в натуре, - вернулся в мир своих волнений бывший банданный.
Его сосед находился в той стадии опьянения, когда собеседник для поддержания разговора был уже и не особенно нужен. Он икнул и, видимо, переживая у себя в голове какой-то момент из прошлого, заговорил с внезапной агрессией:
- Ну и сволочь же ты, Зинка! Я же всё для тебя... Столько барахла накупил! Тачку, квартиру, шмотки брендовые! На косметологов сколько денег спустил, на хирургов пластических, сколько тебе жира откачали, а ты, зараза, - брачный контракт, кодироваться, бизнес делить?.. Нет, вот ты скажи мне, братан - как тебя?
- Дюпель.
- Угу... Так скажи мне, братан, - бывший костюмный настойчиво приобнял новоявленного родственника за шею и доверительно прислонился лбом к его лысине: - Вот что им нужно, а?..
- Не знаю.
- И я не знаю... - Мужик широко зевнул и продолжил: - Но я тебе так скажу - у них одно только на уме - пилить. И ведь запилят насмерть!.. Если не уйти.
- Куда уйти? - Дюпель явно не успевал за мыслями собеседника.
- Не куда, а от кого. От Зинки, от кого же еще? От жены, от пилы моей доморощенной, - сонно отозвался бывший костюмный.
- А-а... Ну да, ты ж, мля, обычный чел! - озарило тут Дюпеля. Он окинул своего собеседника презрительным взором, и вдруг брезгливость в глазах сменилась пониманием.
- Ну-ну, ничего, чел, ничего, - неловко попытался он утешить соседа. - Молодец, и от Зинки ушел, и от пилы ушел. Прямо весь из себя крутой колобок. Всё теперь будет румяно.
Бывший костюмный, тяжело навалившись на него всем телом, уже спал. Дюпель приподнялся, вздохнул, глядя, как тяжело плюхнулся на "его" койку недавний собеседник - и улегся на соседнюю кровать.
- Эх, вы, челы, ошибка Спящего - совсем пить не умеете, - пробормотал он и отвернулся к стене, тяжело выдохнув себе под нос: "Сабля меня убьет".
* * *
Утро ознаменовалось противным скрипом двери камеры. В помещение, распространяя аромат дорогой косметики, важно вплыла намакияженная дама хорошо за тридцать в сопровождении охранников в темных костюмах, похожих друг на друга как два красных кирпича. Углядев на одной из коек пивной животик и блестящую лысину, поморщилась, глядя на безобразно отекшее и заросшее щетиной, изукрашенное синяками лицо, брезгливо ткнула наманикюренным пальцем в плечо и визгливо, будто электропила "Дружба", произнесла:
- Петр, вы ли это?
- Э-э? - хрюкнул в ответ разбуженный.
- Нажрались, как Шарик на помойке! - уничижительно проскрежетала дама и отступила на шаг, давая дорогу охранникам: - Забирайте.
Охранники аккуратно подняли бесчувственное тело и вынесли его вон. Дама последовала за ними, надменно отмахнувшись от дежурного, попытавшегося вручить ей пакет с реквизированной накануне одеждой.
...Не прошло и часа, как дверь распахнулась еще раз, и в камеру ввалилась целая ватага шумных байкеров в красных банданах, распространявших вокруг себя крепкий сивушный аромат.
- Дюпель, ты? - бросились к койке другого коротышки двое. - Вставай давай, придурок! Сабля заждался, башку тебе снесёт!
- Сабля... Пила... - неразборчиво прохрипел в ответ тот.
Не дожидаясь, пока невнятно мычащий товарищ придет в себя, байкеры подхватили его под руки и понесли к выходу.
Толпа коротышек, следовавших за ними, на обратном пути успела не только забрать пакет с одеждой товарища, но еще и обчистить незапертый сейф под столом у дежурного, в результате чего байкеры стали счастливыми обладателями пяти изъятых у других пациентов сотовых телефонов и семи "лопатников", насколько худых, что это вызвало единодушное праведное возмущение:
- Менты, мля, уже обчистили! Хапуги!
* * *
На вечере встречи выпускников (если бы он надумал его хоть раз посетить), Петр Васильевич Шашкин с легкостью смог бы вызвать зависть у большинства своих однокашников. По всем параметрам, жизнь у него удалась. Успешный бизнес, не настолько мелкий, чтобы доставлять больше мороки, чем толку, но и не настолько крупный, чтобы привлекать излишнее внимание ненужных организаций (как криминальных, так и налоговых) - Петр Васильевич являлся владельцем сети быстрого питания "Шашки". Приличное жилье: не дворец на Рублевке, но и не двушка в спальном районе за МКАДом, а просторная двухуровневая квартира на верхних этажах нового жилого комплекса в Ясенево, из окон которой открывался роскошный вид на Битцевский парк. Хорошие машины: не "Порш Каррера", конечно, но уж и не "Форд Фокус" - серебристый "Мерседес Родстер" с откидным верхом - для лета, и "BMW X6" - для зимы. Дорогие привычки: не космический туризм, но и не теннис - Петр Васильевич играл в гольф. Семья... Вот тут Шашкину пришлось бы сложнее, но, наверное, для зависти однокашников хватило бы и перечисления всего того, что шло до семьи.
Семья, состоявшая из жены Зинаиды и флегматичного пухлого сына Никиты, была половником дегтя в том, что вполне можно было бы назвать бочкой меда его нынешней жизни. И назвать вполне оправданно. Бесконечно длинные рабочие дни, тряски в переполненных трамваях, грязная съемная комната, тяжелый физический труд, безобразные "стрелки" с криминалом и унизительные переговоры с вымогателями из гос-органов остались в далеком прошлом... Но том же прошлом осталась и улыбчивая, заботливая Зиночка, красавица-студентка, с первого взгляда поразившая прожаренного горячим таджикским солнцем дембеля Петруху, не имевшего за душой ничего, кроме скромных "боевых" да татуировки на плече "201 МСД 93", наколотой летом девяносто третьего в медсанчасти при мотострелковой дивизии - на радостях, что не погиб в Рогуне.
Как и почему произошла перемена, Шашкин не знал; не было у него времени наблюдать за тем, что происходит дома. Зато когда долги сменились стабильным доходом, когда появились квартира-машина-деньги, Петр вдруг обнаружил, что под одной с ним крышей живет какой-то вялый бесхарактерный подросток с его отчеством и... сварливая, скандальная, всем недовольная женщина. Она, словно вампир кровью, питалась бурными ссорами и громкими криками, и, казалось, ничто не доставляло ей большего удовольствия, чем сводить Петра с ума своими бесконечными претензиями и ультиматумами.
Сбитый с толку появлением этой незнакомки в собственном доме, Шашкин сплоховал и отпор дал не сразу. А когда спохватился, было уже поздно: та каким-то образом успела удобно усесться ему на шею, так, что его затылок всегда оказывался в досягаемости для её поистине дятловского клюва. Не помогали походы в ювелирные магазины и меховые салоны, не спасал отдых на солнечных островах и круизы на белых лайнерах... Получив, наконец, деньги и возможность транжирить их как вздумается, Петр с некоторым удивлением понял, что вокруг него не осталось никого, на кого хотелось бы эти деньги тратить.
На долгое время Шашкин пустился, как это принято говорить, "во все тяжкие", благо, бизнес крепко стоял на ногах и его непосредственного внимания уже не требовал, а управляющий оказался - редкий случай! - честным человеком, на совесть отрабатывающим очень хорошую зарплату. Шумные вечеринки, послушные девочки, модные клубы, легкие наркотики, элитные казино, "лучшие друзья", охотно пьющие за его счет, щедрые чаевые - и препоганые утра, когда затихала музыка и выветривался хмель. На душе не становилось легче после бурной гулянки, и даже после самой "насыщенной" ночи не проходила непонятная тоска.
Петр интуитивно чувствовал, что ему чего-то катастрофически не хватает, и от невозможности ни понять, что это, ни найти это, сходил с ума. Пока, в один прекрасный день, не решил для себя: "А пошло оно всё на..." и ушел. Уже не в загул по модным клубам, не в запой по дорогим барам, а просто ушел. На улицу, в незнакомую подворотню, во влажный подвал, под сырой мост, на вонючую свалку - в царство бездомных, нищих, бродяг и бомжей. В грязный, пьяный, безнадежный мир, вызывающий отвращение у более благополучных обывателей.
И в этом страшном мире, ниже которого, казалось, пасть уже некуда, Шашкин обнаружил главное его сокровище - свободу. Свободу от дел, свободу от семьи, свободу от обязательств, свободу от беспокойства.
И даже свободу от самого себя.
Нет, конечно, и у бомжей была своя иерархия, и под мостом лучшие места были забиты, и целые сигареты распределялись не поровну, а "по справедливости", но жизнь в этом московском "дворе чудес" * была простой и понятной, в ней не было места тягостным мыслям и надоевшим жёнам: было бы, что выпить, было бы, чем закусить, да было бы, где поспать...
Время от времени Зинаида отыскивала своего непутевого мужа. Зимой - обычно в районе площади Трех вокалов или на Бакунинской улице, летом - в столичных лесопарковых зонах: на Лосином острове, в Сокольниках, а то и вовсе неподалеку от дома, в Битцевском парке. Молчаливые охранники извлекали испитого Петра Васильевича из бомжиных муравейников и доставляли в сверкающие чистотой апартаменты в Ясеневе. Зинаида причитала и заламывала руки, отмывала непутевого супруга, ахала при виде свежих синяков, возмущалась множащимся из загула в загул похабным татуировкам, грозила разводом, требовала доверенность на управление бизнесом, пугала судом по признанию недееспособным, определяла в центры реабилитации, отправляла на лечение от алкоголизма и - пилила, пилила, пилила...
Проходило какое-то время, и Шашкин снова исчезал - возвращался к такой простой, такой понятой ему жизни в подворотнях и переходах метро, где его не грызла изнутри непонятная тоска по чему-то то ли потерянному, то ли недостижимому.
..Разумеется, с вытрезвителями Петр Васильевич за период своего добровольного бомжевания успел познакомиться неоднократно, однако, так и не научился смирению, необходимому для того, чтобы сделать свое пребывание в данном заведении максимально удобным. Захмелевший Шашкин, при малейшем покушении на его свободу, тут же вспоминал, что он является человеком состоятельным и со связями и принимался требовать соблюдения своих прав, за что неизменно получал и от полицейских, и от обслуживающего персонала.
Нынешнюю же путевку в вытрезвитель Шашкину преподнесло - какая ирония! - одно из его собственных заведений.
Вообще-то, началось всё с совершенно другого места, с безымянной забегаловки, над дверьми которой вместо вывески с броским названием красовались еще, пожалуй, с имперских времен времен слова "Соки-Воды". Соками и водами там, конечно, не пахло, зато пахло водкой, остывшими беляшами и еще почему-то - подгорелой перловкой. Клиентура заведения была такой, что бомжи поприличнее, зайдя внутрь, своим внешним видом не привлекали к себе внимания; именно потому "Соки-Воды" нередко становились местом для "корпоративов" местных бездомных и бродяг.
Шашкин, нередко участвующий в гулянках в "Соках-Водах", в этот раз "доуважал" собутыльников до такой степени, что, внезапно вспыхнув к ним искренней пьяной любовью, шмякнул кулаком по столу и заявил:
- Мои друзья достойны самого лучшего!
После чего жестом полководца, зовущего последовать своему примеру стоящую за спиной армию, повел их в одно из "своих" заведений.
Конечно, ничем хорошим этот поход не закончился. Не признавшие в оборванном, мятом, заросшем коротышке "самого большого босса", охранники без церемоний выдворили Шашкина вон, не обращая никакого внимания на угрожающие вопли:
- Всех поувольняю, к чертовой матери!
Собутыльники давно ретировались, а Шашкин всё стоял и стоял у дверей своей кафешки и грозил страшными карами - до тех пор, пока у дверей "Шашек" не притормозил полицейский джип...
* * *
Отсутствие денег для Красных Шапок - не трагедия, а привычное состояние. Другое дело - отсутствие виски. Без любимого напитка Красные Шапки жить просто не могут и, будучи полностью трезвыми, готовы пойти на всё ради того, чтобы заполучить глоток вожделенного напитка.
Уйбуй Дюпель как раз находился в том состоянии, когда был готов на всё. Карманы пустовали вторую неделю, следовательно, виски купить не на что. И если поначалу он еще умудрялся выпивать в долг, то последние три дня все сородичи, даже гниличи - и даже его собственная десятка! - решительно отказали ему в дальнейших кредитах.
Дюпель бестолково слонялся от стола к столу в "Средстве от перхоти". В любимом кабаке Красных Шапок стоял крепкий смрад, но даже сквозь него измученный трезвостью уйбуй улавливал аромат виски, который пили его более счастливые сородичи. Божественный запах дразнил обоняние, затянувшееся воздержание мутило голову...
Глотни Дюпель тогда хоть немного виски, у него заработали бы мозги, и он бы понял, что собирается совершить поистине самоубийственный поступок... Но виски не было. Зато кружилась голова, и аромат близкого алкоголя сводил с ума. Уйбуй затравленно оглянулся, улучил момент, когда бармен отвлекся на звук разбиваемой о чью-то голову бутылки, и отчаянно бросился на заляпанную стойку. Лихорадочно зашарил рукой, нащупал какое-то стеклянное горлышко, сжал, спрыгнул на пол - и со всех ног рванул к выходу под громкие вопли заметившего кражу бармена.
Дюпель несся к выходу, ловко лавируя между столами, перепрыгивая через перевернутые стулья и уклоняясь от тянущихся к нему рук. На ходу рвал обертку на горлышке и раскупоривал бутылку - он понимал, что его вот-вот нагонят и был полон решимости глотнуть хоть немного прежде чем у него отнимут драгоценную добычу. Что будет потом, уйбуя не волновало; он запрокинул бутылку и жадными начал опустошать содержимое.
То, что вкус у виски какой-то странный, Дюпель понял далеко не сразу. Но даже когда осознал, не остановился - оторваться от горлышка сейчас было выше его сил.
Уйбуй почти допил бутылку, когда, наконец, смог перевести дух. Утер рот тыльной стороной ладони - и вдруг понял, что в "Средстве от перхоти" стало тихо. Никто его не преследовал, никто не кричал. Красные Шапки стояли вокруг и смотрели на Дюпеля во все глаза, так, словно наблюдали за каким-то удивительным зрелищем.
И тут в голову уйбуя закралось страшное подозрение. Словно во сне, он поднял бутылку, поднес поближе к глазам, чтобы рассмотреть этикетку в густой полутьме кабака.
- Водка... - выдохнул он.
- Гы! - раздалось из притихшей толпы.
- И что теперь с ним будет? - спросил кто-то.
Ответ Дюпель не расслышал. Впрочем, что с ним будет, он знал. Неспособные опьянеть от виски, напитка, жизненно необходимого для мыслительного процесса Красных Шапок, от водки дикари валились с ног.
Голова закружилась, в голове зашумело.
- Уроды! - пробормотал он, обращаясь непонятно к кому - и повалился на пол.
А когда очнулся, обнаружил, что находится в зарешеченном джипе, и какой-то коротышка напротив него настырно повторяет, обращаясь к равнодушным затылкам полицейских:
- Требую звонок адвокату!
* * *
- Неплохо тебя отделали, - покачал головой коренастый крепыш в красной бандане, глядя на избитого, отекшего Шашкина, доставленного ватагой шумных байкеров в какое-то деловито гудящее, битком набитое оружием, явно бандитское логово в Южном Бутово. - Задачу-то свою, надеюсь, помнишь?
- Ы? - глупо отозвался еще не пришедший в себя Петр. Хотя алкоголю полагалось бы уже выветриться, обстановка и, особенно, ведущиеся вокруг речи были уместны скорее для пьяного бреда, чем для трезвой реальности
- Да что с ним такое, мля?
- Не знаю, Сабля, - отозвался один из байкеров. - Еще когда мы его из вытрезвителя забирали, он уже был такой, в натуре, стукнутый.
- Из вытрезвителя? - удивился тот, кого назвали Саблей.
- Ага, - радостно подтвердил ему целый хор голосов. - Фюрер, неужто не слышал? Это ж наш уйбуй вчера в "Средстве от перхоти" водки напился!
"Чем я вчера напился?" - удивился про себя Петр. Он помнил, что пил палёную водку, отбитую у каких-то бомжей; никаких химикатов, никаких средств от перхоти он точно не пил.
- Ну, придурок, мля, - процедил Сабля, глядя на Шашкина. - Такой план мне запохабил! И кто теперь будет его выполнять? - раздосадованно продолжил он. Затем огляделся и задумчиво ткнул пальцем в одного из байкеров: - Ты!
- Уйбуй Тарелка, - с готовностью подсказал коротышка.
- Сойдет. Будешь следить за Секирой. Если увидишь, что он решит перехватить амулет, убьешь, понял?
- Понял!
- Слушайте, Гниличи! - повысил тут голос Сабля, вскарабкавшись на крышу стоящей рядом "Газели". - Штурм Замка начинается через шесть часов. Мы должны захватить амулет любой ценой, мля! Если всё получится, как задумано, то я стану императором! И все Красные Шапки объединятся в под моей властью, властью Гниличей! А того кто отличится в штурме, я, в натуре, щедро вознагражу!
- Как? - выкрикнул кто-то из толпы.
- Как отличится?
- Как наградишь!
- Я же сказал - щедро! - попытался было увильнуть Сабля.
- Откуда щедро, у тебя же денег не осталось, в натуре! - не дали ему отвертеться подданные.
- В императоры метит, а казны нет!
Собравшиеся на миг притихли, а затем разразились целым водопадом альтернативных казне предложений.
- Император может полцарства дать.
- И золота!
- Откуда царство?
- Ну, пол-Южного Форта.
- Титулы всякие, мля.
- Медали с брильянтами.
- И руку принцессы в придачу.
Тут наступила тишина.
- А у него нет принцессы, - послылашался чей-то неуверенный голос.
- У настоящих императоров всегда есть принцессы, в натуре, - авторитетно заявил какой-то знаток императорских традиций.
"Ну, точно, белая горячка", - сделал окончательный вывод забытый бандитами Петр.
- Слышь, Сабля, а чего это мы, в натуре, за тебя будем задницу рвать и Замок штурмовать, если у тебя, мля, даже принцессы для нас нет?
- Есть! - радостно возопил Сабля, всерьез обеспокоенный тем, что в воздухе запахло жареным, а именно - отказом сородичей признать в нем императора. - Самому отличившемуся герою я отдам свою племянницу.
- У-у! - восторженно заорали байкеры. Шашкин не понял причин их радости - он не знал, что племянница Сабли, полукровка, как и сам фюрер, считалась одной из самых красивых женщин среди Красных Шапок... К счастью для него, Шашкин также не знал и о стандартах красоты Красных Шапок.
Сабля облегченно перевел дух, любовно погладил вытатуированный на скуле зеленый чертополох и спрыгнул на землю. Поманил пальцем нескольких дикарей, видимо, ближайших помощников и разложил на капоте машины какую-то карту.
Заинтригованный происходящим, Шашкин незаметно протиснулся поближе. Если это и впрямь только пьяный бред, то бред весьма занимательный.
- Значит, так, - тыкал грязным пальцем Сабля по замызганной карте. - Двигаемся вот отсюда. Джипы наготове, фургоны тоже. Вертолет обещал Любомир. Оружие выдано. Дуричи и Шибзичи прикрывают наш отход тут и тут. Десять человек идут вниз, там сокровищница и Амулет. Остальные - наверх, удерживать рыцарей. Самое главное - врываемся в Замок внезапно, это наш единственный шанс, мля.
Петр не сводил взгляда с карты. Цветные стрелки, расчертившие проспект Вернадского, сходились в одной точке, трех квадратах зданий, обозначенных лаконичной надписью "Чудь Inc."
Чудь Инкорпорейтед.
Шашкин смотрел на знакомый ему логотип и ощущал, как пока еще непонятное предвкушение начало разгораться в крови.
- А как врываемся?
- Сносим ворота.
- Как? - упорствовал какой-то настырный байкер. - КамАзов-то больше нету...
- Тихо ты! - зло зашипел Сабля; так злятся обычно те, кому наступают на больную мозоль. Затем фюрер тяжело вздохнул: - Любомир мне, понимаешь, доверил, в натуре, а вы, придурки, прозевали, как у вас машины увели.
- Это не мы, - опасливо отступил настырный байкер. - Тех, кто прозевал, ты, великий фюрер, уже повесил. И десятки их.
- Повесил, мля, а толку? КамАЗов-то нету! Как теперь ворота Замка сносить?
- Вам КамАЗы нужны? - неожиданно для самого себя встрял Шашкин.
- Дюпель, ты, в натуре, очнулся, что ли?
- Вы на "Чудь Инкорпорейтед" нападать собираетесь? - уточнил Петр.
- Ну ты, мля, даёшь, - заржали вокруг него байкеры.
"Значит, на нее", - сделал правильный вывод Шашкин. - "Как, однако, удачно всё складывается!"
- Так КамАЗы нужны? - повторил он.
- А у тебя, типа, есть? - нехорошо ухмыльнулся Сабля.
- Может, и есть, - высокомерно, что никак не вязалось с его плачевным внешним видом, отозвался Петр.
Опешивший от такого наглого тона, Сабля даже не разозлился.
Шашкин на миг прикрыл глаза и с наслаждением вдохнул вонючий смрад бандитского логова. Это был первый запах, который он ощутил за долгое время, и тот показался Петру прекрасным. На его лице медленно расцвела кривая улыбка, которая, несомненно, вышла бы мстительно и зловещей, не будь Шашкин таким отекшим от побоев.
- Ты, - ткнул Петр пальцем в одного из байкеров, которые забирали его из вытрезвителя. - Дай мне телефон...
* * *
Если поначалу Дюпель опасливо косился на огромных мордоворотов, сжавших его с обеих сторон на заднем сидении роскошного джипа, то вскоре отошел. Громилы вовсе не собирались проламывать его несчастную, неприкрытую любимой банданой голову - наоборот, они охраняли его по приказу расположившейся на переднем сидении разодетой в пух и прах человской женщины, зачем-то забравшей его из вытрезвителя.
Дюпель, правда, на первых порах пытался рыпаться:
- Пустите, в натуре, я на штурм опоздаю!
С тем же успехом он мог обращаться к стенке. Охранники не пошевелились и даже не подали вида, что слышали. Зато встрепенулась человская женщина, и Дюпель сразу пожалел, что привлек ее внимание.
- Пустите его, алкаша! Да я тебя, пьянь подзаборная, знаешь, сколько искала? Тебя же не узнать - ты на кого стал похож? Разрисован, как последний уголовник, и зарос, как бабуин. Подписал бы на меня доверенность, алконавт недоделанный, и - пожалуйста, подыхай под заброром. А то, смотрите, в бомжи подался, бизнес ему, видите ли, надоел! И дела нет, что семья скоро останется голодной и раздетой!
Мягкие бока дамы, упакованные в дорогую одежду, искусно скрывающую недостатки фигуры, еще не исправленные пластическим хирургом, никак не свидетельствовали о том, что над женщиной витают призраки нищеты и истощения, но ее это явно не смущало. Начав возмущаться, она продолжала свою визгливую тираду то тех пор, пока джип не остановился у новенькой многоэтажки где-то на юге Москвы. Охранники аккуратно, но решительно выгрузили Дюпеля из машины, внесли его в светлый подъезд, взлетели в зеркальном лифте на самый верх и оставили в просторной, роскошной квартире. Один на один с встроенным в стену баром из темного дерева, богато уставленным пузатыми бутылками с солидными этикетками.
Так что когда в апартаментах появилась настырная человская женщина, Дюпель уже ополовинил бутылку крепкого бурбона и теперь, наскоро соорудив себе подобие банданы из стянутой с обеденного стола туго накрахмаленной бордовой салфетки, блаженствовал в мягком кожаном кресле, время от времени с наслаждением прикладываясь к горлышку.
- Ах ты, тварь, стоит тебя на минуту одного оставить, как ты уже лакаешь! - с порога завелась человка. - А ну пошел в душ! Вымойся, бомж вонючий, а то от тебя помойкой разит! И рубашку с длинным рукавом надень - татуировки твои похабные прикыть, - в приличное место едем, - приказала она и, не дождавшись реакции, попыталась было отобрать у Дюпеля бутылку.
Это она, конечно, сделала зря.
- Руки прочь! - страшно рявкнул освеженный благословенным напитком уйбуй и так так зыркнул на женщину, что она даже чуть присела от неожиданности. Впрочем, уже миг спустя она оправилась и вновь попыталась командовать:
- Кому сказала, отдай бутылку, вымойся и переоденься, нам выезжать пора.
- Куда? - подозрительно осведомился Дюпель. Он не собирался по своей воле отходить от богатого бара - по крайней мере, до тех пор, пока не опустошит его.
- Куда скажу, туда и поедем, - огрызнулась женщина.
В дверях появились дюжие охранники, и вскоре, невзирая на отчаянное сопротивление Дюпеля, он был насильственно лишен самодельной банданы, бурбона, и и засунут обратно в салон джипа.
- Куда, Зинаида Андреевна? - бесстрастно осведомился вышколенный шофер, когда на заднем сидении поутихла отчаянная возня.
- К той бабке, - ответила женщина и, обернувшись назад, мстительно бросила Дюпелю: - Будем тебя, алкаша, по-новой кодировать.
* * *
На "Чудь Инкорпорейтед" у Шашкина была давняя обида, из тех, что не забывают и не прощают.
Несколько лет назад он прознал о том, что в самом начале Вернадского, около трех высоток в стиле брежневского модерна вот-вот появится помещение на продажу, идеально подходящее для кафе. Активно занимающийся расширением своей сети "Шашек", он быстро оценил бизнес-перспективы открытия забегаловки в этом районе, договорился с нужными людьми, оперативно организовал кредит на недостающую сумму и приобрел вожделенную недвижимость - даже прежде, чем та официально оказалось на рынке.
Однако, не прошло и недели, как в пустом помещении, готовящемся к капитальному евро-ремонту, появилось двое высоких, крепких рыжеволосых мужчин в костюмах. Вежливые и деловые, с иностранными именами и российскими манерами, они сообщили, что являются представителями компании "Чудь Inc." и настойчиво предложили Шашкину продать новоприобретенное помещение - оно им, дескать, нужнее.
Закаленный в рэкетирных войнах девяностых и не без оснований уверенный в надежности своей крыши, Петр только отмахнулся рукой и крайне нелюбезно ответил: видали, мол, мы таких, как вы, не боимся, так что не пойти бы вам...
То, что случилось дальше, Шашкин вспоминать не любил. В глазах внезапно потемнело, воздух перестал поступать в легкие, а сердце заколотилось как бешеное. Чуть придя в себя, Петр обнаружил, что его впечатали спиной в стену, железная рука одного из пришельцев крепко сомкнулась на его горле, а ноги не достают до пола.
И ведь не ограбили они его, нет. И не кинули. Цену дали приемлемую, рыночную. Документы оформили, сумму перевели оперативно. Не нахами он им так нагло при первой встрече, вполне возможно, вообще всё по-цивильному бы прошло. Однако...
Однако, Петр не забыл то отвратительное ощущение страха, когда железная рука рыжего сжимала его горло, не забыл то унизительное чувство беспомощности, которое он испытал, ставя подпись под договором купли-продажи. С той поры в глубине души Шашкина затаилась тяжелая обида. Не из тех, что бестолково точат изнутри и мешают жить, а из тех, что лежат незаметно годами, а потом внезапно, почуяв, что настал удачный миг для расплаты, вылезают на свет.
Как сейчас.
Шашкину не было дела до того, что за бандитская группировка планирует нападение на "Чудь Инкорпорейтед" и какие у байкеров счёта к высокомерным рыжим ублюдкам. Затаенная обида, уловив удачный момент для мести, с гнусной ухмылкой вырвалась на волю и вытряхнула Шашкина из болота равнодушия и безразличия, в котором он до той поры пребывал.
- Здорово, Михаил. Да, Шашкин... Слушай ты их больше, никуда я не пропал. Мих, тут такое дело... - Прижав к уху сотовый, Петр бродил среди суетливо готовящихся к нападению байкеров. - Мне нужны машины. Побольше. "КамАЗы", например... Нет, насовсем... Четыре?.. Когда сможешь?
Сабля подозрительным взглядом следил за Шашкиным.
-Ну? - осведомился он, едва Петр убрал мобильник.
Шашкин давно понял, что с тех пор, как бандиты лишились грузовиков, проникновение на территорию "Чудь Inc." стало самым уязвимым моментом их плана, потому не отказал себе в удовольствии выдержать драматическую паузу.
- Через пару часов здесь будет четыре пожарных "КамАЗа".
Услышав это сообщение, собравшиеся вокруг приближенные Сабли ахнули.
Фюрер смотрел на Петра пристальным взглядом.
- Если ты... - начал он - и замолчал. Прочистил горло. - Если ты реально достал КамАЗЫ, то племянница - твоя. - Потом крепко схватил Шашкина за шею, придвинул к себе и прошипел в ухо: - Только не вздумай Любомиру ляпнуть, что КамАЗы свистнули и что ты мне новые нашел. А если проговоришься - я, мля, повешу и тебя, и всю твою десятку, ясно?
Петр кивал и счастливо улыбался. В слова Сабли он толком не вслушивался - он представлял себе, как "КамАЗы" на полном ходу врезаются в ворота "Чудь Inc.", как сквозь дым и гарь высыпают во двор бандиты, как начинают стрекотать автоматы. И как валяются на земле в лужах крови два высокомерных рыжих ублюдка...
- Вот и ладно, - удовлетворенно кивнул Сабля, отпустил Шашкина и добавил: - Ты бы хоть бандану надел, а то, в натуре, как не родной...
* * *
Бабка Маруся долго ходила вокруг Дюпеля, обнюхивала, общупывала, обсматривала. Уйбуй обреченно терпел. А что? - выбора у него особо не было: с одной стороны его пристальным взглядом сверлила человская женщина по имени Зинаида, с другой - мордовороты-охранники, силком содравшие с него сооруженную из салфетки бандану. А перед глазами мельтешила энергичная сморщенная старушка в платке, ярко-желтой вязаной кофте и длинной джинсовой юбке с кокетливым разрезом до бедра... Модница, мля... Хорошо хоть, бутылку виски вернули.
Наконец, бабка прекратила нарезать круги и остановилась прямо напротив уйбуя. Хитро сощурилась, что-то прошептала, куда-то поплевала, а потом резко, двумя руками хлопнула по торчащим ушам уйбуя. Не ожидавший такой подлости, Дюпель дернулся было залепить наглой старухе в нос, но та, видимо, умудренная долгой практикой, резво отпрыгнула в сторону, а мигом подоспевшие мордовороты скрутили бешено брыкающегося уйбуя.
- Усё, - сообщила бабулька, повернувшись к Зинаиде.
- Всё?.. - уточнила та, многозначительно подняв брови.
- Усё, - подтвердила бабка Маруся. - Даже ежели вусмерть захочет, всё одно не смогёт. Не будет подыматься...
Оглушенные хлопком мозги уйбуя, наконец-то, заработали, и на диво четко - Дюпель, с беспокойством прислушиваясь к беседе, при последней реплике непроизвольно схватился рукой за промежность и возопил:
- Это что, мля, подниматься не будет?
Бабка Маруся хитро глянула на него:
- Што-што... Сам, поди, знаешь... Рука.
От сердца немедленно отлегло.
- Тьфу на тебя, - плюнул в сердцах уйбуй.
- Сколько? - поинтересовалась между тем Зинаида, открывая лакированную сумочку.
Бабка Маруся лукаво прищурилась.
- Тыщу.
- Долларов?
- Рублёв.
- И всё? - вырвалось у Зинаиды.
- И усё.
Дюпель раздраженно дернул плечами и подумал о том, что до штурма осталось два часа. Еще может успеть.
- Эй, ты, - обратился он к Зинаиде, выйдя на улицу: - Всё? Может, ты меня, наконец, отпустишь?
- Это куда тебя, забулдыгу, отпускать? Опять на помойку, что ли? - немедленно завелась та.
Дюпель горестно вздохнул и припомнил соседа по вытрезвителю. Вот и у того, наверное, такая же жена была. Неудивительно, что сбежал. Колобок, мля...
"И зачем я ей дался?" - недоумевал уйбуй.
Визгливые вопли женщины успели надоесть ему до смерти; Дюпель вспомнил, что по-прежнему держит в руке бутылку виски, на дне которой еще оставалась пара глотков - и приободрился. Сейчас они приедут к этой стерве на квартиру, он позвонит десятке, а уж та выручит своего уйбуя.
Успокоенный этими мыслями, Дюпель поднес бутылку ко рту, собираясь сделать глоток...
- Закодировала-таки гада! - восхищенно пробормотала Зинаида, глядя на орущего во всю глотку уйбуя.
* * *
Непосредственного участия в битве Шашкин не принимал. Повязанный грязной красной косынкой на самый что ни на есть рокерский манер, освеженный дешевым виски, предложенным кем-то из байкеров, он сидел в джипе с двумя такими же краснобанданными бандитами и наблюдал за захватом "Чуть Inc". Рядом стояла командирская "Газель", откуда руководил штурмом Сабля.
Вот четыре пожарных "КамАЗа" вынырнули на Вернадку со стороны Ломоносовского и на бешеной скорости вломились в ворота, окружающие высотки. Вот во двор под стрекот автоматов устремился передовой отряд возбужденно кричащих байкеров...
Сабля вытащил из кармана мобильник, поскреб им под правой лопаткой и набрал номер.
- Любомир? Это Сабля, мы прорвались в Замок и пытаемся вскрыть сокровищницу. Через час я привезу тебе Амулет.
Шашкин не слушал, о чем говорил с Любомиром Сабля. Со жгучим любопытством он всматривался в густую завесу дыма, вслушивался в рваный ритм стрекочущих автоматов и приближающийся гул вертолета. Когда порыв ветра разносил клубы гари, и на короткий миг затихали автоматные очереди, Петру казалось, что он различает звуки скрещивающейся стали и видит рыжеволосых мужчин в старинных, будто рыцарских, костюмах и доспехах. Те отбивались от краснобанданных самыми настоящими мечами, и Шашкин мог поклясться, что из пальцев некоторых "рыцарей" вылетают самые настоящие молнии.
Петр встряхнул головой: то ли виски байкеров оказалось очень крепким, и он здорово опьянел, то ли... всё это и впрямь происходит на самом деле.
В последнее, однако, верилось с трудом - ничего подобного Шашкин не видел даже в не столь давние времена разгульного бандитизма. А ведь ему доводилось глядеть на Москву с самыми разными декорациями, в самых разных ипостасях: революционную и празднующую, бунтующую и торжествующую, с броскими транспорантами и голодными шахтерами, с военными танками и чумазыми беженцами, с марширующими ветеранами и взорванными домами... Однако, Москву с замками и амулетами, рыцарями и колдунами Шашкин не видел еще никогда, и оттого ему казалось, будто он попал в совершенно другой, чужой город...
Когда вертолет завис прямо над командирским фургоном, кто-то больно ткнул Петра в плечо.
- Короче, я за базар, в натуре, отвечаю, - скороговоркой выпалил Сабля, не сводя глаз с затянутого дымом двора высоток. - Слово дал - слово сдержал. КамАЗы ты мне достал, так что всё, племянница твоя.
Сидящие рядом с Шашкиным бандиты радостно загудели:
- Тогда чего ждать? Погнали, мля!
Уезжая с места штурма, Петр чувствовал себя в полной мере отомщенным и удовлетворенным - рыжие ублюдки получили по заслугам. Ну а молнии, бьющие с пальцев - так не надо было то дешёвое виски пить...
Джип стремительно уносил увлеченного своими мыслями Шашкина от трех высоток "Чуди Inc." Петр не видел, как за его спиной падал с вертолета один из бандитов, и не слышал, как стучали пули по корпусу командирского фургона с Саблей...
Сидящие рядом с Шашкиным бандиты радостно гомонили. Петр уже понял, что его почему-то принимают за "своего", более того, он у них вроде как начальник, так что просить не пришлось - на встречу с обещанной наградой банданные повезли Шашкина сами, не дожидаясь приказа.