Аннотация: У них есть своя цель. Они делают свою работу и делают ее хорошо. Великие символы зла - и просто люди (или почти). С их проблемами, решениями и правом выбора своего пути
ВСАДНИКИ
Екатерина Камынина
- До чего ж я люблю эти ложные тревоги, - чистым, чуть насмешливым голосом пропела под темными сводами ласковая вкрадчивость, и где-то вдалеке будто бы просияло белым.
- Не хочется мне с тобой соглашаться, брат, но когда еще нам удается вместе проехаться верхом, - ответила ей спокойная, чуть ядовитая рассудительность. Белизна потухла, но это уже не имело никакого особого значения, ибо, миновав высокую узорчатую арку, в ангар въехала первая пара всадников.
По возрасту они казались совсем еще юношами, но что-то очень похожее в их манере держать себя, щурить глаза, насмешливо и ядовито улыбаться медленно, но верно разоблачало обман.
- Ах, не говори так, мой дорогой. Настанет наш час: так накатаемся - сами плакать будем, - чуть излишне легкомысленно, чуть излишне весело для этой фразы рассмеялся первый.
Он всегда ездил первый и всегда смеялся. И еще... всегда одевался в белое.
Его так и звали - Белый.
Белая кожа в едва заметных разводах аристократических синеватых жилок никогда не знала загара, и чуть длинноватые, по последней моде, белесые волосы упорно производили впечатление травленных, даже будучи настоящими. Ослепительно светлые ясно-серые глаза сияли радостным светом, им вторили белоснежные зубы. Белые ресницы и брови его раздражали, поэтому были безжалостно выщипаны, и нарисованы заново тонким черным карандашом, этим же карандашом подводились веки. Конечно, это ни в коей мере не придавало худощавому и узкоплечему молодому человеку большей мужественности, но ему было явно наплевать. Женщины любили его и так. Впрочем, мужчины тоже...
Щегольские белые брюки с белым ремнем, шелковая белая рубашка с вычурным, пижонским белым же галстуком, заколотым серебристо-белой булавкой, и белые перчатки, и короткие белые сапожки, настолько чистые, что безупречная белизна их наводила на мысли о чуде или же колдовстве. Он был неестественно безупречен, разве что вместо пиджака плечи его с достоинством королевской мантии покрывала белизна докторского халата.
Да, он был доктор. И считал медицину своим призванием. Медицину для всех и каждого, и он прекрасно знал свое дело.
И еще - на пуговицах и запонках, на булавке для галстука и на пряжках сапог, даже на маленькой сережке, проблескивающей у него в ухе, был выгравирован один и тот же символ - натянутый лук со стрелой.
Словно в пику Белому второй всадник был одет в длинную и простую черную сутану, черные волосы свисали вдоль спины тощенькой редкой косичкой. Кругленькие черные очки уютно примостились у него на носу, впрочем, бессильные сгладить остроту его хищных черт. Проваленные щеки и виски, острые скулы и выпирающий подбородок создавали впечатление крайнего физического истощения. Тонкие кисти рук со старчески проступившими сквозь кожу костями и легко угадывающаяся под широкополой сутаной худоба только усиливали его, наводя на мысль об очень строгом посте или даже сознательной аскезе. Единственная деталь его облика, на которой без внутреннего содрогания можно было остановить взгляд, был висящий у него на груди - вместо казалось бы куда более уместного в данном случае креста - зодиакальный символ весов. Весы надменно и безразлично отблескивали золотом.
Между собой они могли бы называть его Черным, но чаще не называли вообще никак. Он не обижался.
Он работал в сфере производства продуктов питания.
- Ты что, правда, веришь, что наш день однажды настанет? - задумчиво блеснули на Белого круглые стеклышки очков.
Ответить его собеседнику так и не дали.
- Богохульствуешь, брат? - следом за первыми двумя всадниками в ангар въехал еще один, и сразу же просторная зала под сводами вдруг сделалась тесной. - На самое святое замахнулся? Ну, ты смел.
Почему-то все считали, что Рыжий слишком глуп даже для самой тупой шутки. В то же время подобные его слова было боязно принимать всерьез.
Рыжий был просто огромен. Молодая сила буграми вздувалась на корявых волосатых руках, сутулила широкую спину, почти без шеи переходящую в неухожено-кучерявый затылок. Волосы, рыжевато-красные, как смесь ржавчины с запекшейся кровью, росли, кому как хотелось, клочьями разваливаясь над низким широким лбом. Также вольно чувствовала себя и обильно проклюнувшаяся на лопатообразном подбородке ржаво-кровавая щетина. Одеждой ему служили линялая майка-борцовка и видавшие виды комуфляжные штаны, которые заправлялись в облепленные чуть ли не килограмовым слоем всякой дорожной дряни высокие армейские ботинки. К чести грязи надо сказать, она прекрасно гармонировала своей ржавой рыжиной с волосами всадника.
Небрежно заткнутая за ремень брюк, молчаливо улыбалась окружающим своим красивым изгибом огромная наваха.
Свежие и застарелые шрамы соперничали за место на его обнаженных руках и плечах, и насколько можно было судить, та же война продолжалась и на скрытых от посторонних глаз остальных частях его могучего тела. Поджившим рубцом наползая на ясно-карий глаз, бугрилась левая бровь, и густая щетина позорно обнажалась проплешиной на глянцевито поблескивающем ожоге у подбородка. Когда Рыжего спрашивали об этих шрамах, он только хмуро бормотал, что нет такого оружия, из которого он не был бы ранен, и уходил.
Он был слишком туп, чтоб шутить... и все считали его солдафоном.
Его профессией была война. Просто война.
- Ладно, мальчики, не ссорьтесь. В конце концов, мы выполняем одно и то же дело, - вслед за Рыжим пожаловал внутрь последний из всадников.
Нет, всадница.
Женщина.
Их командир.
И с ее появлением все сразу встало на свои места. Черный перестал быть излишне непробиваемо равнодушным и мрачным, Белый - неприлично идеальным, а Рыжий - таким огромным.
Невысокого роста, худая и жилистая, она выглядела так, будто никогда не была молодой. Подернутое безжалостной сетью морщинок бледное невыразительное лицо бесстрастно взирало на мир провалами бесцветных, холодных глаз. Тщательно и аккуратно обнажая лоб и виски, седые волосы длинной косой ниспадали ей за спину. Порой она прятала их под капюшоном своего светлого (не белого, как у Белого, а просто неопределенно тускло-мутно-блеклого) плаща. Под его распахнутыми по лошадиному крупу полами виднелась такая же бледная, длиннополая роба, подпоясанная простой веревкой, распоротый от самой талии по обоим бедрам подол которой открывал взору светлые свободные брюки и короткие осенние полуботинки. Украшений она не носила вообще. Никаких. Никогда.
Она занималась всем.
Она была Командиром.
- Спешиваемся, мальчики.
Согласный кивок в три головы, и, как обычно не дожидаясь остальных, тяжко брякают об пол грязные ботинки Рыжего. Следом за ним уже почти бесшумно соскочили с коней Белый и тот, кого обычно не называли Черным. Командир молча взирала на них с седла своей такой же светлой и жилистой, как и она сама, серой кобылы.
- Командир, - Рыжий с неумелой галантностью потянул к ней свои огромные руки. Она не возражала и, легко перекинув левую ногу через лошадиную холку, позволила ему осторожно сжать корявыми ладонями свои бедра, спустить на землю. Командир знала: ощутить под пальцами острые выступы ее костлявого таза - не большое удовольствие для мужчины. Знал это и Рыжий. Не первый день живем. И вообще это никого не касается...
- Хорошо прокатились, - донеслось из-за точеной шеи вороного жеребца.
- Как всегда, - отвернулся Белый, лаская морду своей кобылы.
Спаянные воедино, крепче, нежели одна семья, крепче, чем самые искренне любящие любовники, они никогда не умели просто беседовать между собой.
Без единого слова, маленькая женщина одарила всех троих внимательным и пытливым, одновременно жестким и заботливым взглядом и горделиво-прямая направилась прочь.
Также было и тысячу лет назад, во время предыдущей ложной тревоги.
И раньше...
Слегка менялись костюмы, но прочее оставалось неизменным. Срочный отзыв - на базу, в безвременье; бешеная скачка, вместе вчетвером, что так редко случалось в обыденной жизни; свист ветра в ушах, легкость в голове, собственный крик, в экстазе слившийся с криками остальных; а потом - ощущение общей неприязни к ним на базе; привычно бессмысленный обмен ничего не значащими фразами; назревание ссоры, так никогда и не успевающей вызреть и родиться, поскольку уже пора обратно - работать.
* * *
Обычно Начальство принимало ее без промедления, не желая излишне афишировать свои контакты с Командиром элитного подразделения особого назначения, но в этот раз все свидетельствовало о том, что высочайшей аудиенции придется еще и дожидаться. А если конкретнее, то об этом свидетельствовала молчаливо застывшая у внешних дверей скромная (всего три человека), но неизменно величественная свита, чья униформа безупречно разоблачала спецчасти. Двое истуканами почетного караула застыли по обе стороны внешних дверей, последний сидел на полу, подвернув к себе левую ногу и с расстроенным видом ковыряя гвоздем копыто. Что-то у него там застряло.
Конечно, они не могли не узнать ее. Черные плащи опущенных кожистых крыльев услужливо скользнули по смуглым рукам, когда две высокие фигуры чуть расступились, пропуская ее во внутренние покои. Командир кивнула им жестом уважения и благодарности, и в ответ ей точно также качнулись зубцы причудливых костяных диадем - утопающие в гуще темных грив кривые рога.
В тесном внутреннем покое жались к стенам вечно пустующие ряды кресел между двумя дверями. Командир помедлила, размышляя: стоит ли ей присесть или лучше подождать стоя, и тут дальняя дверь с шумом распахнулась, и оттуда буквально вывалился Оппонент. Он был одет в цивильный черный костюм, но вид имел такой будто его только что здорово измордовали, а на последок поцеловали взасос. Впрочем, внешне это почти никак не проявилось, и лишь отчетливо ощущалось в мгновенно наэлектризовавшейся при его появлении атмосфере.
Отношения Оппонента с Начальством были слишком сложны, чтобы это можно было передать в двух словах. Во всяком случае, когда Начальство переставало делиться в самом себе, размножаясь на несколько разных личностей, и опять слипалось в Начальника, этот один был несомненным гением. Прекрасным ученым, художником, изобретателем. Но совершенно бездарным руководителем, не к месту мягким и снисходительным, не ко времени жестоким и грозным, слишком доверчивым, отчего неизменно страдали окружающие и страдал он сам. Оппонент же напротив обладал славой незаурядного лидера, талантливого и мудрого командира, одновременно и всегда по делу чуткого и безжалостного, смелого и осмотрительного. Особых пристрастий к науке он не питал, имея на этот случай своих собственных специалистов - спецспециалистов, если угодно. Возможно, вместе с Начальником они бы составили великолепный альянс (возможно, когда-то они его составляли...), но существующее на данный момент положение вещей в принципе исключало подобную возможность. Слишком уж шатки были позиции Оппонента при Начальстве. И даже не смотря на стоящие за его спиной великолепно обученные спецчасти, готовые в лепешку расшибиться ради него, его не раз прогоняли и даже предавали анафеме, потом опять возвращали, прославляли и восстанавливали в должности, чтобы снова изгнать с позором. Оппонент злился, впадал в гордыню, всерьез собирался поднять свои спецчасти великим бунтом, но каждый раз, переломив себя, возвращался к Начальнику. Он не мог иначе. "Друг"-"враг" - любые слова слишком бедны, чтобы описать всю глубину их взаимоотношений. Ведь они приходились друг другу роднее и ближе, чем кто-либо на этом свете.
И почему-то предполагалось, что никто об этом не знает.
Во всяком случае видеть растерянность на его породистом, сумрачно-гордом лице было почти болезненно.
- А-а, Командир, - стоило ему только заметить облаченную в блеклые одежды светлую фигурку, и он мгновенно оброс привычной высокомерно-лукавой маской. - Искренне рад нашей встрече, миледи.
Уверенная, легкая походка. Поцеловал руку, не побрезговал, все-таки порода сильнее нас.
- Прекрасное время дня, лорд, - поздоровалась она, пытаясь всмотреться в его совершенно разные глаза, всматриваясь и ощущая себя (себя!) бессильной, что-либо прочитать в них.
- Ты меня любишь? - он улыбнулся одними губами. Он всегда так шутил.
- А ты меня? - Командир чувствовала, что Оппонент хочет ее о чем-то предупредить, но медлит, как всегда сначала оценивая обстановку.
- Ты знаешь.
- Ты тоже, - ощущение тревоги уверенно крепло в ее душе, пока она снизу-вверх смотрела в лицо Оппонента. Они тратили время на бессмысленные любезности, заставляя Начальство ждать, и это было приятно и опасно.
- Милая моя Командир, почему бы тебе не работать на меня? - все в той же несерьезной, шутливой манере опечалился Оппонент, не отпуская ее сухой узкой кисти. - Ведь ваш элитный отряд просто создан для моих спецчастей.
Она не ответила. Оппонент вербовал ее давно и совершенно безнадежно. Оба они это знали, хотя порой было действительно жаль. Им обоим.
- Жаль. Я всегда восхищался твоей лояльностью и беспристрастностью. Работать на оба лагеря, ни разу не нарушив узких рамок наших законов и правил - это великое искусство, моя милая Командир. Особенно учитывая тот факт, что основная масса все равно считает вас моими сотрудниками. Трудно угодить всем одновременно, тем более, что никто не любит двурушничества, - он позволил себе чуть нахмуриться и, наконец, наклонившись к ней, шепнул в складку капюшона: - Будь осторожнее. Кто-то толкнул Начальству "Дело о "горцах", а они сейчас и без того не в духе. - Он выпрямился и замер, глядя куда-то в стену над ее плечом. - Веселые времена настали, любимая.
Он решительно зашагал прочь, и Командир не стала смотреть ему вслед. На самом деле она никогда не знала подлинной цены своей хваленой лояльности...
* * *
Она сидела на пустующем пьедестале давно уже сгинувшей, а возможно даже вовсе никогда и не существовавшей статуи в одном из многочисленных коридоров базы. Сидела, бессмысленно уставившись в одну точку на противоположной стене, точно так же, как делал это недавно Оппонент.
Бледное усталое лицо ее совершенно ничего не выражало.
Она была слишком сильной, чтобы позволить себе... позволить себе...
- Командир.
Она даже не сразу поняла, что рядом с ней кто-то есть. Непростительное упущение.
- Ты тоже уже знаешь? - снова прозвучал тот же голос, и она, удивляясь собственной неожиданной неуклюжести, хрустнула шейными позвонками поворачиваясь к непрошеному собеседнику.
Рядом с ней, опираясь спиной о стену, стоял Раненый Зверь. Один из командиров спецчастей, и кошачья грация его могучего тела парадоксально не сочеталась с невыразимым уродством конечностей и головы... Голов. Всех семи.
В момент его сотворения Начальство явно пребывало в глубоком творческом припадке, утратив последние частицы своего в общем-то неплохого художественного вкуса. Головы росли затылками друг к другу на могучих плечах: четыре - лицами вперед, три - назад, причем две средние головы спереди, и одна сзади имели по два рога, в то время как крайним хватило только по одному, в центре лба. Крупные корявые пальцы скрещенных на груди огромных волосатых рук бессмысленно терзали сигаретную пачку. Стилем одежды Зверь сильно напоминал Рыжего, только вот под майкой у него на груди богохульно сияли белоснежные бинты. Никто не знал, кто нанес Зверю эту глубокую резаную рану, и очень не хотелось думать, что Оппонент до такой степени похож на Начальника...
Раненый Зверь всегда ходил у Оппонента в любимчиках...
Вторая левая голова Зверя закурила, и он надолго закашлялся мучительным мокрым кашлем. Отчетливо обозначившись в искусственном свете неприличными татуировками на предплечье, большая рука осторожно вытерла мутную сукровицу, выступившую на губах у второй правой головы Зверя. Незаживающая рана располагалась прямо под ней. Прямо под ней.
- Да. Мы только закончили отработку нашей фазы по ложной тревоге, как меня нашел их курьер, - ответила крайняя левая голова, ее соседка предложила закурить остальным головам. Крайняя правая отрицательно качнула своим одиноким рогом, кто-то из задних голов откликнулся на предложение, и Зверю пришлось заворачивать руку через плечо. Пострадавшая от ранения вторая правая тупо смотрела в стену.
- Кроме нас и Оппонента, они соизволили беседовать еще с пятнадцатью командирами, как из спецчастей, так и из собственной регулярной армии... Всем предъявлены те или иные претензии. Я лично иду по статье, Зверь, - тихо продолжила Командир и спросила: - А чем ты им не угодил?
Зверь молча коснулся бинтов на груди, и одна из задних голов, созерцающих стену у него за спиной, угрюмо произнесла:
- Я - инвалид. Они сказали, что я в принципе не пригоден для этой работы и что любая благотворительность имеет свои границы. - Можно было видеть, как совершенно одинаково нахмурились передние головы.
Из-за поворота появились двое беседующих о чем-то постоянных сотрудников базы, но, заметив ее и Зверя, поспешно шарахнулись назад. То, что "спецов" и "элиту" презирали и недолюбливали, еще не значило, что их не боялись. Даже скорее наоборот. И правильно делали.
Выразительное молчание Раненого Зверя проводило создания в светлой униформе до поворота, а потом отрешенная крайняя правая голова едва слышно шепнула:
- Меня увольняют по причине профнепригодности, тебе шьют дело, еще, как минимум, шестерых - лучших из лучших - по разным причинам снимают с занимаемых должностей. Почему так вдруг, почему всех одновременно? Поправь меня, если я ошибаюсь, Командир, но по-моему не спроста все это. Что-то назревает здесь, что-то дурное. Ты чувствуешь? Ты можешь объяснить, что это, Командир? Что происходит?
- Не знаю, Зверь. Пока что не знаю, - она понурилась, потом опять принялась буравить глазами противоположную стену. Наконец, будто против ее желания, тонкие, бледные губы медленно-медленно зашевелились: - Будем надеяться, что мне это только кажется, но по-моему, одними нами это не ограничиться. Зреет большое сокращение штата, Зверь. Очень большое...
Противоположная стена героически выдерживала взгляд Командира, заслуженно претендуя получить медаль за мужество и выдержку. Было холодно и подозрительно тихо для обычно оживленных после очередной ложной тревоги коридоров базы. И в этом ненормальном безлюдии возникало ощущение, что здесь, сегодня, сейчас можно сказать все, что угодно. И не боятся последствий.
Стоит ли думать о насморке тому, кто падает в пропасть?
- Я даже не исключаю, что они хотят вообще отменить Операцию.
Вот, сказала, выдохнула давящую на сердце тревогу, а лучше не стало.
Рядом не охнул, не фыркнул, не усомнился, даже не послал ее куда подальше, а просто как-то разом весь понурился Раненый Зверь, уткнулся подбородком крайней левой головы в свою большую ладонь.
- Не хотелось бы в это верить, Командир, - медленно качнулись из стороны в сторону все семь голов, зябко дрогнули огромные плечи. - Сам чувствую, что к этому все идет, но - верить не хочется. - Он помолчал. - Слишком страшно получается. Бессмысленно. Просто обидно.
Она протянула руку, успокаивающим жестом коснулась косматого предплечья. Ее бы так кто утешил...
Вокруг них ждало безвременье.
- Операция - цель всего моего существования. Я, мои парни - мы жили мечтой о том, что однажды мы будем принимать в ней участие, - уныло призналась одна из задних голов Зверя. - А теперь что? Столько веков подготовки - и все насмарку?
- Не понимаю, как они смогут обойтись без нее? - согласилась с ней средняя правая.
"Как они смогут обойтись без меня?" - мимолетно удивилась Командир. - "Кто же будет делать мою работу? Мальчики у меня, конечно, трудолюбивые и талантливые. Но они всего лишь проводники, они только проводят подготовительную работу для меня, каждый в своей области. Всего- в трех областях. Всего в трех областях!!! Они же даже добивать не умеют. Совсем дети... Надо срочно подобрать кого-то мне на замену, хотя бы пока. Старшего? Нет, не вытянет масштаб. Эстет, может помногу месяцев вымучивать один объект, но при работе с массой теряет стиль, зачастую объединяется с Белым, а потом и вовсе бросает. Белый хваток и изобретателен, едва ли не лучший из моих проводников, иногда устраивает целые спектакли, десятилетиями подводя свою жертву к финальной черте, но и у него частенько срывается добыча. Вундеркинд? Таланта много, но не хватает скрупулезности. Возьмется то хорошо, но слишком быстро сгорит. А ведь больше некого. Разве что в регулярных частях какого экстремального специалиста подыщут? Но в этом случае сразу возникает еще один вопрос: станут ли еще мои мальчики с чужим работать, они между собой то никогда поладить не могут..."
- Эх, Командир, мне бы твою выдержку, - грустно улыбнулись ей левые головы Зверя, и она поняла, что малоподвижная мимика лица так и не выдала разрывающих ее душу сомнений.
Рядом, разом собирая в кулак свое ненормальное непропорцианальное тело, с неожиданной плавностью кошачьих движений шевельнулся ее собеседник.
- Уходишь, Зверь?
- А что здесь стоять? Я теперь птица вольная, - чудовище небрежно пожало непомерно широкими плечами. - Удачи тебе, Командир. Может еще и выиграешь процесс...
Три задние головы не весело подмигнули ей каждая своим левым глазом.
- Не может, Зверь. Но все равно, спасибо, - невыразительно улыбнулась она в его широкую спину. - И тебе тоже - удачи.
Мокрый липкий кашель был ей ответом.
Зверь ушел, а Командир так и осталась сидеть на нелепом постаменте неизвестно чему, упорно пытаясь сосредоточиться на своей грядущей судьбе.
Получалось не очень.
Было стыдно и обидно. Было ужасно жаль Раненого Зверя. Выгнать такого профессионала, как он - это ли не величайшая глупость? И Командир не боялась так думать.
Раненый Зверь - одна из центральных фигур Операции. При всей его удивительной открытости и простоте - один из самых гениальных стратегов спецчастей. Герой. Легенда, чье имя стало одним из самых известных символов Операции, ее вымпелом, ее опознавательным знаком. Сама Командир, к примеру, такой чести не удостоилась.
И уволить Зверя по инвалидности? Как? Как непригодного к боевым действиям? Лично сама Командир даже Рыжего не рискнула бы выставить биться с ним. Зверь он хоть и Раненый, а Рыжий со всеми его боевыми талантами ему на один зубок. Она и сама, пожалуй, остереглась бы. К чему двум прекрасным бойцам калечить друг друга. Ни смысла, ни удовольствия.
И вот теперь Зверя выгоняли.
А над ее головой нависло "Дело о горцах".
Командир зажмурилась и, пользуясь тем, что рядом никого нет, потерла виски руками.
Стена выиграла игру в "гляделки".
Начальство выиграет "Дело о горцах". Не может не выиграть.
Впервые в жизни ей действительно стало страшно...
Тяжкий слоновий топот, гулким эхом далеко разносящийся по коридору, мог принадлежать только Рыжему. Да и кто, кроме него, станет носиться по базе, как угорелый..
Отстранено подумалось: "Неужели и Малыш уже знает? Хотя где еще сплетни распространяются с такой скоростью, как на базе?"
- Командир! Командир, уф, - с изяществом локомотива затормозил рядом "малыш". Наклоняясь вперед и ударив себя ладонями по коленям, тяжко выдохнул воздух. - Наконец то я нашел тебя, Командир. - И сразу, без перехода: - Что случилось?
Ей было нечего ответить на это кипящей ржавчине его глаз. Да он и не нуждался в ответе.
- Здесь был Зверь. Он что тебя чем-то обидел? - хрипло взбурлила никогда не ведавшая узды дикая ярость.
Она только отрицательно покачала головой.
- А кто тогда? Что само Начальство?
- Тише, Рыженький. Думай, что говоришь, - очень мягко и очень тихо сказала она. - Вас троих это не касается. Помолчи.
Рыжий так и остолбенел, будто его холодной водой окатили.
В воцарившейся тишине немолодая женщина странным для нее самой немым жестом-просьбой протянула к нему обе руки. "Пожалуйста, помоги мне слезть с этой дурацкой тумбы," - говорили утопающие в просторной блеклости рукавов худые запястья, бледная, старчески облепившая узкие кисти кожа, набухшие суставы пальцев.
Возможно, Рыжий просто плохо понимал язык жестов.
Но внезапно всем телом подавшись вперед жарко сдавил ее в своих медвежьих объятиях, в невыразимой простоте чувств все крепче прижимая ее к себе, не замечая того как острые углы ее проступающих костей впиваются в его руки...
- Не глупи, Малыш.
* * *
Буквально в двух шагах от них смачно хрупали сеном лошади. Белая и рыжая ели с солидным спокойствием сытых, просто от нечего делать, черная едва успевала с яростной жадностью глотать пищу; блекло-светлая кобыла Командира вообще не проявляла никакого интереса к еде. И все равно соседство лошадей было для них предпочтительнее соседства регулярных.
Возле низкого плетеного столика чуть замедленно, но от этого не менее нервно пульсировала болезненная белизна.
- Вот повезло, что мы сами никак не завязаны с "делом о "горцах", - теребя холеными пальцами маленькую сережку в ухе, заметил Белый.
Тот, кого не называли Черным, молча пригубил свой горячий кофе.
- Не знаешь, кстати, где сейчас Командир? - напряженно стягивая свое ослепительное сияние, спросил Белый и, вновь не удостоившись ответа, продолжил свои размышления вслух, не особенно переживая из-за отсутствия энтузиазма со стороны его собеседника: - Поговаривают, процесс будет устроен, как можно скорее. Начальство не хочет затягивать. Интересно, а что будет с нами - с нами троими? Как думаешь?
Чернота, ни чем не сродственная с вечной тьмой, бурлила сама в себе, давила саму себя, саму же себя сжигала... Ей было не до него.
Опять так и не дождавшись реакции от напряженно замершего в своем кресле второго всадника, Белый зачем-то проверил себе пульс, вытащил из внутреннего кармана стетоскоп, повесил его себе на шею, поигрался немножко, потом все же не выдержал:
- Скажи, нам ведь не могут дать командира со стороны? Ведь, не могут? Никто же не знает специфики нашей работы.
Узкое костистое лицо омрачилось невольной тенью, когда тот, кого не называли Черным, чуть кивнул головой. Обрадованный наличием хоть какой-то реакции с его стороны, Белый не замедлил продолжить:
- И что же тогда? Повысят кого-нибудь из нас? Наверно, тебя - ты у нас вроде как умник, да и вообще ты - старший.
Сложно было как то однозначно определить реакцию его собеседника, но жест которым он опустил чашечку на блюдце смотрелся исключительно резким, затем отрицательно покачав головой, он с явным усилием разлепил узкие губы:
- Я не намного старше тебя, ты сам знаешь. Но даже если меня и решат повысить, я откажусь.
- Почему?
- Неужели не понимаешь? - тот, кого не называли Черным, скривился в чуть неприязненной улыбке и, глубже вглядевшись в светлые глаза Белого, заключил: - Раз так, то ты и выдвини свою кандидатуру на эту должность.
- Эй, может это тебе надо пульс померить? - не менее выразительно сгримасничал в ответ Белый. - У тебя, как с головой? Кто меня станет слушать? Нас же все здесь ненавидят. И потом, знаешь, я тоже не шибко рвусь. Слишком большой объем работы, - Белый сокрушенно покачал головой, встревожив идеально уложенные у висков белесые волосы, - практически, как у самого Начальства. Только на него еще все регулярные части и канцелярия пашут, а ты, изволь, справляться в одиночестве. И если что - тебе уже и дело подшили. Нет, спасибо тебе, конечно, брат, но мне моя чечевичная похлебка дороже твоего первородства.
Они замолчали, каждый думая о своем. Мерно хрупали сеном лошади, чуть подрагивал, отражаясь в черных очках, кофе в чашечке.
- Надо было уходить к Оппоненту, - глухо произнес тот, кого не называли Черным. - Надо было, а теперь поздно.
- Ну, давай еще поплачем, - разозлился Белый.
- Пожалуйста, не паясничай, - на смуглом лице опасно обозначились жесткие складки, тени сгустились, сжимаясь в плотный непроглядно-черный туман. И словно в ответ мягко-ватная до этого белизна захолодела январским снегом.
- Я бы рад. Скажи, что еще делать? - холеные бледные пальцы безжалостно терзали стетоскоп. - Нашего командира фактически уже замочили. Рыжий - дурак - ищет себе неприятности, но мы то с тобой - не такие. Надо что-то решать, надо действовать! - Движением то ли ластящейся кошки, то ли подкрадывающейся к добыче змеи он всем телом подался к своему собеседнику.
- Я уже все решил и, как видишь, действую, - фыркнул тот, кого не называли Черным, и, поставив чашечку с кофе обратно на стол, удобнее раскинулся в кресле.
- Ты что - издеваешься?
- Да, - темнота чуть расслабилась, но тут же снова стянулась в плотное облако. - Знаешь: "Жил-был доктор. Он был добрый..."
- Знаешь что, сволочь ты. Сволочь ты, слышишь? - вспылил Белый. - Не поеду больше с тобой. Пусть вторым Рыжий едет.
- Вот и отлично, - насмешкой, чуть излишне жесткой для простой насмешки, проблеснули черные стекла очков.
- И отлично, - заледенела белизна.
- Эй, братаны, - громыхнуло от двери, и Рыжий жеребец тревожно вскинулся, узнав голос хозяина: - Кажись, началось.
В ответ как-то разом, синхронно опали чернота и белизна.
- Ну, вы идете или как?
* * *
Перед ней слушали дело Товарища с Серпами. В своей парадной униформе регулярной армии, весь сияющий, ослепительно-золотой, с ниспадающими по плечам маховыми перьями, он с выражением собачьей искренности на лице внимал зачитывающему дело клерку. Казалось, он вообще не понимал, что происходит.
Парень проходил по обвинению в "преступной самодеятельности и превышении своих полномочий".
Командир медленно обвела равнодушным взором залу суда. От сияния одежд регулярной армии в амфитеатре болели глаза. Не лучше смотрелся и заседающий на огромной сцене высокопоставленный совет, мгновенно созванный специально по этому случаю. Места Начальства в самом центре этого балагана были величественно и загадочно окутаны светлой дымкой. С высокой официальной трибуны с выражением читал клерк. Чуть правее от него - для большей помпезности - возвышался столик с проходящими по делам вещественными доказательствами, в данном случае этими же серпами.
Товарища с Третей Трубой, более известного среди своих как Полынька, и Товарища с Пятой Чашей уже единогласно осудили и увели без оглашения приговора. Оставалось только гадать, что с ними будет.
А Раненого Зверя и еще двух своих спецов Оппонент все-таки вытащил. На базе шептались, вылетел от Начальства весь черный, хлопнул дверью... А своих вытащил. Вытащил несмотря ни на что. Видно не даром все-таки в спецчастях его звали не Оппонентом, а Опекуном.
Что ж, если бы она работала на него, вытащил бы и ее. Но - "никто не любит двурушников". К тому же у Оппонента хватало и собственных проблем - он необратимо начинал делится и множится в самом себе. Как Начальство.
- Командир элитного подразделения особого назначения, - трубный голос резанул по ушам, и пришлось подняться.
- Признаете ли Вы, что Вами были упущены дела более, чем сотни ведомых Вами объектов?
- Признаю, - лжи нет места на Высшем суде. Забавно только, что речь идет о какой-то жалкой сотне исчезнувших дел. Она бы не поручилась, что их число не зашкаливает за тысячи.
- Признаете ли Вы, что данные дела не были доведены Вами до конца?
- Признаю, - спокойно ответила она.
"Где же мальчики? Что-то нигде их не видно?"
- Признаете ли Вы, что из-за Вашего недосмотра проходящие по этим делам объекты не имели возможности пройти процедуру до конца?
- Признаю.
"Интересно, сколько еще вопросов, восходящих все к одной и той же проблеме они в состоянии придумать?"
- Признаете ли Вы...
- Командир, - и свечение вдруг схлынуло на нее с того места, где расположилось Начальство, поглотило ее и вобрало в себя.
- Да?
- Командир, не принимай это близко к сердцу, - мягкий голос воском заполнял уши. - Ты прекрасно работала, и мы не имеем к тебе претензий. "Дело о "горцах" настолько ничтожно в сравнении с твоими заслугами, что о нем не стоит упоминать.
- Тогда, зачем весь этот процесс?
- Ты унижена, милый Командир? - свечение ласково коснулось ее. Начальство никогда не делало разницы между своими сотрудниками, будь то "элита", "регулярщики" или "спецы".
- Я не понимаю, почему? - она хотела знать это, просто хотела знать.
- Только в силу твоих несомненных заслуг, я объясню тебе. Хотя ты все равно не поймешь, - свечение плотно окутало ее, сквозь одежду приникая к ее коже, прижимаясь к животу и спине, к шее, к лицу.
Командира слегка тошнило.
- Ты, наверняка, уже измучилась, кого я изберу тебе на замену? Успокойся, никто не сможет заменить нам тебя. Твоя миссия отменяется, должность будет упразднена.
Туман заполнил ей рот, не давая говорить, пробрался, казалось в самый мозг, отупляя мешая мысли. Но и без того ей нечего было на это ответить.
- Видишь ли, милая моя Командир, мы переосмысляем весь процесс в целом. И отказ от твоих услуг - лишь первый этап.
- А как же мои мальчики? - это вырвалось, как-то само собой, не словами, даже не мыслью. Просто высвободилось откуда то изнутри.
- Проводники станут работать самостоятельно, не добивая объекты. Таким образом, они даже смогут охватить все человечество в целом. Поверь мне, милая Командир, этим мы несказанно приблизим Операцию. И не надо сомневаться, конечно, Операция обязательно состоится. Просто ты, Зверь, мои регулярчики с чашами и серпами несколько устарели. Без вас будет значительно интереснее. Мы надеемся... - ватное сияние баюкало ее в себе, заполняя и пронизывая насквозь, лаская и утешая, и она вновь, как и раньше, не могла понять: издевается Начальство или просто не понимает, что делает ей больно? - И не беспокойся о своей судьбе. Мы слишком благодарны тебе за всю ту огромную работу, которую ты для нас проделала. Так что лучше радуйся простой возможности отдохнуть и отстранено созерцать все величие предстоящих событий.
- Отстранено наблюдать? - она попыталась это себе представить. Получалось только одно - ее мальчики, сбиваясь с ног и загоняя лошадей, пытаются уследить за всеми объектами на свете, путаются и ссорятся, перехватывают друг у друга более легкие дела или наоборот спихивают зазевавшемуся товарищу те объекты, с которыми уже не в состоянии справится. Белый доктор, Рыженький, тот, кого обычно не называют никак, чтобы не называть Черным, вы не справитесь... Не сможете.
- А я смогу? Начальство, разве я смогу просто наблюдать?
- Сможешь. У тебя просто нет выбора, - сияние оглаживало ее волосы. - Ты ведь лучше многих других знаешь, что вы - мои ранние создания - абсолютно и безнадежно бессмертны.
- Я знаю.
И тот час сияние отхлынуло прочь, оставляя ее измученной и опустошенной, вывернутой до самых глубоких закоулков души.
- Признаете ли Вы..?
- Признаю.
Она только сейчас поняла, что на протяжении всей этой неощутимой для остальных присутствующих в зале "личной" аудиенции Начальства продолжала непрерывно отвечать клерку. Что ж по крайней мере ее избавили от необходимости вникать в суть бесконечных однообразных вопросов.
- Таким образом, признаете ли Вы, что Ваши проступки не могут остаться безнаказанны?
- "Интересно, что будет, если я возражу?" - подумала она, но собственные губы уже опередили ее:
- Признаю.
И конвоиры в золотистой униформе немедля двинулись к ней. Ей было все равно, вот только мальчики... Ее мальчики.
- Командир!!!
Словно комок грязно-бурой глины, вместо камня выпущенной из пращи, в охрану врезался Рыжий. Сминая торжественные перья одежд, регулярщики полетели на пол под ноги к отчаянно рвущемуся к ней Малышу.
Зрительские ряды всколыхнулись потревоженным морем. Непонятно что залопотал между собой Высокий Совет. Удивленно переглянулись остальные подсудимые - и охрана, казавшаяся до этого бессмысленной данью обычаю, решительно двинулась в их сторону.
А потом широкая спина в полинявшей майке загородила ей весь обзор.
- Не надо, Рыженький... - она едва слышала собственный голос: - Что же ты делаешь, дурачок?
- Командир, - и на нее волною нахлынула чернота, чтобы мгновение спустя сменится неприятной режущей белизной, смешаться с ней и вернуть все на свои места.
- Мальчики, остановитесь, пожалуйста!
Но кто-то из них (она так и не поняла кто) уже вложил ей в руки серпы - те самые, только что на бегу подхваченные со столика с вещественными доказательствами.
Оружие привычно легло в ладони. Правда, обычно, она предпочитала немного другую конфигурацию, но все равно это было ее оружие. Оружие жатвы. Оружие массового уничтожения.
- Спасибо, мальчики.
- Ерунда, Командир, - справа от нее преступно красивый молодой врач во всем белом натянул тетиву боевого лука, колчан с белыми стрелами выступал из-под его докторского халата.
- Мы тебя не бросим, - улыбнулась, закрывая ее от всего мира кривая наваха.
Тот, кого не называли Черным, промолчал. У него не было оружия, тощие руки равнодушным движением обнимали худую грудь, и только на мизинце его висели покачиваясь золотые чаши весов.
- Это будет бессмысленно, - грустно улыбнулась она, оборачиваясь и с решительным видом прижимаясь спиной к спине Рыжего. - Но, зато могу обещать вам нечто повеселее обычной скачки.
Трибуны, наконец, поняли, что столь нелюбимая ими "элита" предлагает откровенный конфликт, и вслед за бегущими к ним охранниками с рядов хлынули простые "регулярщики". Непонятно командовал Высокий Совет. Начальство молчало, не пытаясь вмешиваться, остановить самосуд. А вокруг четырех странных воинов закипало ослепительно-золотое море униформы. Им некуда было бежать. Они могли только драться.
Бессмертные против бессмертных.
Наверно, она произнесла это вслух.
- А меня лично бессмертие не волнует, - глухим звериным рыком раздалось у нее из-за спины. - У меня есть, что им подарить.
И боевое безумие, хаос и беспорядочность битвы, непонимание и страх молоденьких солдатиков - понимание и страх бывалых ветеранов, рутина солдатских будней, лишения осады, мучительная загнанность маршбросков, не осознающая саму себя жестокость командующих, фанатический патриотизм, жадность и никому-не-нужность наемников, внезапность ночной атаки, крики раненых, нелепые позы погибших, подвиг, предательство, победа и поражение - все то, что составляет сущность самого понятия Войны, ощутимо взбурлило в его могучем теле, грозя выплеснуться наружу в такие светлые и чистые глаза ребяток из регулярных частей.
- Ну, если так, то, думаю, и у меня тоже найдется, что им предложить. Прошу уж меня простить, - полным искреннего счастья голосом рассмеялся Белый. И в смехе его пойманными птицами бились мучительная боль и изматывающие бессилие болезни, паника повальных эпидемий и эпизодическая смерть маленького ребенка от случайной запущенной простуды, необратимое, непоправимое угасание жизни; препараты, лекарства, процедуры, операции; травмы, вывихи, переломы, протезы; простуды, бронхиты, диабеты; инсульты и инфаркты; сводящая с ума зубная боль; заболевания передающиеся воздушно-капельным путем и половым путем, заболевания, достающиеся ребенку от родителей; больницы, дурдома, морги, крематории - и боль, и страх, и то, что точит тебя изнутри - твоя собственная Болезнь.
- Куда мне до вас? - сокрушенно качнул головой тот, кого не называли Черным, и свободной рукой снял очки. В его взоре жило только одно - голод. Сводящий с ума, ослепляющий, отупляющий, превращающий человека в жестокое животное, а потом животное - в обтянутый кожей скелет, господин великий Голод. И чаши весов завертелись в его руках чудовищной пращей.
Ей ли было ударить в грязь лицом перед своими учениками. И отчаянный безнадежный крик в ее запавших глазницах подарил наступающим на нее свой царский подарок - страх смерти...
* * *
Четверо всадников ехали медленным шагом. Из Безвременья во Время.
- Здорово мы им наподдали! - отблеснула на навахе подозрительная влажная ржавчина.
В ответ ей согласно кивнули зеркальные стекла черных очков.
- И что теперь? Куда мы? - вкрадчиво качнулась остатками несмешного смеха по-прежнему безукоризненная белизна.
- Какая разница, мальчики. Неужели не найдем, чем заняться?
Четверо всадников ехали медленным шагом.
Чуть впереди остальных - Белый всадник с опущенным луком в руке. И имя ему - Болезнь.
Следом на огромном рыжем жеребце - Рыжий всадник со огромной навахой, куда более напоминающей меч. Имя ему - Война.
На вороной тощей лошади - худой и нервный, с золотыми весами в руке - Черный всадник, имя ему - Голод.
Посередине маленькая и неприметная, по сравнению с ними, в бледном распахнутом саване ехала их Командир. Исключительно исполнительный сотрудник, трудоголик - тихая, усталая женщина, по имени Смерть.