Много лет назад на уроке русского языка и литературы нам дали домашнее задание: написать сочинение "Природа родного края".
- Камни, камни, камни, - тут же откликнулся главный остряк нашего класса: дело происходило в Ереване, где служил мой отец, на тот момент - полковник Советской Армии.
Теперь уже не помню, о чем писали мои одноклассники, для которых Армения действительно была родной землей, - землей, на которой они родились и выросли и которая приняла в себя прах многих поколений их предков. Но уж наверняка не о камнях. А мое сочинение начиналось пафосно: "Моя родина - Украина. Как прекрасны ее бесконечные поля, березовые рощи в желтом кружеве осенней листвы, величавые реки..." В общем, размышления на тему "Чуден Днепр при тихой погоде". При всем при этом пафос был абсолютно искренним: мои детство и юность проходили в чужой земле, меня окружали люди, говорившие на чужом языке, и поездки на летних каникулах НА РОДИНУ воспринимались как сумасшедшее счастье, ожиданием которого были заполнены все весенние месяцы.
Ирония судьбы. Хорошо там, где нас нет. Там, в далеком Ереване, Украина действительно была для меня отчизной, родным домом, местом, куда меня неудержимо тянуло. А потом я окончила школу, уехала из Армении, поступила в Харьковский университет, и счастье от пребывания на родине куда-то исчезло, сменившись недоумением: вот сюда я так рвалась? Да, вокруг были люди со славянскими лицами, и говорили они по-русски, но я опять чувствовала себя чужой: родной город незаметно изменился, утратив очарование, которым он был окутан для меня в детстве, люди жили, погрузившись в свои, непонятные и далекие от мня проблемы. Я снова была "не из этой песочницы", и теперь меня мучила ностальгия по Армении, где остались мои родители и друзья.
Особенно остро ощущение своей чужеродности полоснуло меня во время страшного Спитакского землетрясения. В Ленинакане, который оказался почти в самом эпицентре разбушевавшейся стихии, прошли первые тринадцать лет моей жизни. Телефонные звонки приносили жуткие новости о погибших и изувеченных знакомых, соседях, друзьях, одноклассниках. Глаза отказывались верить кадрам из новостных программ: в обугленных руинах я узнавала дом, в котором мы жили, свой детский сад и школу, а улицы, по которым я любила гулять, были заполнены вереницами гробов... И вот в этом-то состоянии меня угораздило зайти в университетскую библиотеку - сдать книги после зимней сессии, чтобы с чистой совестью улететь в Ереван на каникулы. Очередь страждущих избавиться от здоровенной стопки учебников и уехать домой была огромной, и я попала в крохотную комнатку к девушкам-библиотекарям только часа через два. Они говорили о землетрясении: как раз в то время был объявлен сбор средств и вещей для пострадавших. И две юные служительницы храма науки с интеллигентными на вид лицами и с ужаснувшей меня агрессией рассуждали о том, что так этим армянам и надо. Неповадно будет в Карабах соваться. Получили по заслугам, сволочи. Какой такой сбор средств?! Обойдутся!..
Конечно, это не показатель. И порядочных людей, готовых поделиться последним с людьми, попавшими в беду, тогда оказалось гораздо больше, чем любителей порассуждать о каре свыше, вместо того чтобы честно озвучить: "Моя хата с краю" и "Своя рубашка ближе к телу". Но человек устроен так, что любое событие он воспринимает не через сухие цифры статистики, а через запавшие лично ему в души кадры, слова, поступки. И так случилось, что для меня на одной чаше весов оказались эти две барышни из библиотеки - люди из моей родной-чужой Украины, а на другой - мужчины с запавшими глазами, чуть ли не вручную разгребавшие руины, под которыми погибали их родные, и женщина с ампутированной ногой, прямо на руках у которой в завале умер двухмесячный ребенок - люди из моей чужой-родной Армении...
С тех пор утекло много воды. Я почти ко всему привыкла и почти со всем смирилась. Только чувство родины так и не появилось. Вместо него появилось чувство ПМЖ: "Я здесь постоянно живу. И не собираюсь уезжать". Возьму на себя смелость утверждать, что те же ощущения (вкупе с паспортом гражданина Украины) подменяют чувство родины у многих моих соотечественников. Несмотря на то, что мой случай не очень показателен. Но сколько их еще, "бывших военнослужащих и членов их семей", в нашей стране? Сколько людей, считавших своей родиной СССР (а поменять родину не так просто, как кажется)? Сколько граждан, всю свою жизнь говоривших на русском языке, выросших на русской культуре и воспринимающих события в России - в другом государстве! - ближе к сердцу, чем события в родной Украине?
Да разве дело в этом? Чувство родины - это чувство ДОМА. Много у нас людей, считающих эту страну своим домом, свой город своим домом, да хотя бы свою улицу своим домом? Достаточно посмотреть на унылые лица большинства наших городов и сел, - разве к СВОЕМУ ДОМУ можно так относиться? То-то же "Моя хата с краю", - вот и все украинское чувство родины.
"Критиковать да обличать всегда проще простого, - останавливает меня внутренний голос. - А как сделать - не других, а хотя бы самого себя - патриотом? Есть у тебя рецепты? И откуда оно вообще берется, это самое чувство родины?"
Нет у меня рецептов. Можно очень долго рассуждать о том, почему для одного человека весь земной шар - дом, а другой не чувствует себя как дома даже в собственной квартире. Знаю одно: если гордость за свою страну - чувство социальное, выращиваемое родителями, социальными институтами и государственной пропагандой (посмотрите на Америку!), то чувство родины, чувство дома - это нечто совершенно мистическое. И приходит оно свыше. Это чувство причастности к земле, по которой ходишь, и к тому, что на этой земле происходит. Это чувство сопричастности с людьми, которые живут в этой стране вместе с тобой (даже если они ругаются матом в транспорте, бьют друг другу морду в парламенте или не платят налоги), ощущение этих людей РОДНЫМИ. Понимание того, что это и есть ТВОЙ МИР, и ты за него в ответе.
Есть у меня место на Владимирской горке, где это самое мистическое чувство почему-то включается. А может быть, это просто просыпается генетическая память: глядя на застывшую фигуру князя Владимира, прикрывающего собой город, и расстилающуюся перед ним необъятную гладь Днепра, я чувствую себя древним русичем, стоящим на земле предков и зорко смотрящим вдаль: что-то готовит нам грядущий день?