Предводительница муз, покровительница эпоса, родоначальница поэзии, науки и культуры, позволь мне заглянуть в тёмные глубины древности, сокрытые туманной толщею веков.
Терсит стоял в блестящих доспехах неподалёку от обглоданных огнём и кое-где уже поросших жидкой травой руин некогда великой Трои, глядя в ещё темнеющую на западе предрассветную даль, высоко подняв голову, словно мысленно заглядывая за горизонт. Он вовсе не был тем уродцем, горбатым и немощным, каким его изобразил Гомер, скорей наоборот, сохранив в общих чертах внешность Володи, Терсит оказался ещё выше и шире в плечах, левая рука его лежала на большом овальном щите, к которому он прислонил длинное копьё, поддерживая его правой рукой.
Я был удивлён до крайности, так что не знал, с чего начать разговор, и решил было, что - по собственной ли ошибке, по неисправности ли Ивановичевой техники - встретился с кем-то другим,- таким должен быть непобедимый Ахилл, могучий Аякс или грозный Диомед*, но никак не тот, "кому и древко копья нести на плечах было не под силу".
Наконец я решился заговорить:
- Желая встретить Терсита, я, видимо, ошибся и вместо "ругателя царей" вижу перед собой кого-то из ахейских героев. Назови своё имя, дабы знал я, как обращаться к тебе.
- Терсит,- коротко ответил он, приведя этим меня в ещё большее замешательство.
- Извини меня,- сказал я с сомнением,- но ты вовсе не похож на того Терсита, о котором рассказывал Гомер... Хоть Зоил с Ксенофаном и называли его обманщиком, но я всё же считаю древнейшего из поэтов также и честнейшим, правдивейшим рассказчиком и не могу поверить, чтобы он допустил такую грубейшую ошибку и неточность в своём повествовании.
- Ты прав,- сказал Терсит,- слова Меонийца* искренни и правдивы. Но беда в том, что он ведь не видел того, о чём повествовал, он пересказывал старинные предания, а предыдущие рассказчики вполне могли и солгать, так что правда поэта несёт в себе осадок чужой лжи. В Гомеровых поэмах проросло семя Одиссеева обмана, а "сын Лаэрта" был не только "умнейшим из ахейцев", но и хитрейшим из смертных, когда-либо живших на земле. У него в жилах текло поганое зелье, гремучая смесь ядовитых кровей его предков...
Автолик, отец матери его Антиклеи и сын Гермеса, пронырливейшего из богов, прославился, да будет тебе известно, как самый ловкий вор своего времени. Отец его законный был сыном Аркесия и внуком Зевса, добывшего себе верховную божественную власть обманом и подлой хитростью. И хоть Лаэрт не был настоящим отцом Одиссея, справедливо прозванного "отродьем Сизифа*", он вырастил его и воспитал, надо признать, достойным прадедов.
Одиссей появился на свет как плод преступной, нечистой связи Антиклеи с гостившим в доме Автолика Сизифом, хитрецом из хитрицов, не единожды обманувшим самих всемогущих богов. И такого "достойного сына своих родителей" непосчастливилось мне обрести в недруги. Суть нашей с ним ссоры правдиво изложил Гомер, но я добавлю пару слов к его рассказу.
Мы отплывали к Трое, чтобы вернуть жену Менелая, вероломно похищенную подлым воспитанником Агелая*, самозванцем-пастухом, дерзко назвавшим себя сыном Приама и нагло поселившимся в доме благородного старца. Звали нас, простых воинов, к стенам Илиона союзническая клятва и священный долг, ведь Елена почиталась в Спарте* богиней плодородия и с её похищением лаконианам грозили неурожаи, мор и голод. Вожди же наши, басилевсы, и не задумывались о святой своей обязанности, даже сам Менелай не торопился освободить супругу, а вместе с братом Агамемноном, верховным вождём всего ахейского войска, девять лет опустошал соседние с Троадой царства, наживаясь грабежами и развлекаясь с пленницами, не подступаясь к самой Трое, виновнице войны. Меня же, как и многих товарищей моих, простых воинов, оставивших дома семьи, любимых жён, малых детей и стариков родителей, возмущало то, что мы должны были воевать многие годы ради того, чтобы вожди наши могли пировать и тешиться. Возмущались многие, но открыто выступить на совете отважился только я, и Одиссей, поддержанный басилеями и их прихлебателями, отнял у меня жезл, лишив тем самым права слова и нарушив заповедь богов, охраняющих человека с жезлом в руке. Следующей ночью Сизифов сын убил меня спящего, а позже он, на ком было уже несмываемое пятно позора за смерть невинного, оклеветанного им Паламеда, задумал отмыться от моей крови, оправдаться перед потомками, а заодно и опорочить имя моё на многие века, и выбрал для этой цели самый простой и верный способ. Не в силах вычеркнуть из памяти людей, слышавших меня, мои слова, он стал повсюду рассказывать мерзкие небылицы, изображая меня этаким полоумным, трусливым уродцем, и хоть многие знали и видели, каким я был на самом деле, презренная толпа угодливо смеялась, слушая побасёнки Одиссея, а людей честных и достойных никто и слышать не хотел. Таким путём хитрец добился своей цели. Ведь он прекрасно знал людей и понимал, что они никогда не простят ему смерть Паламеда и даже самоубийство Аякса, сильных и красивых воинов, но никто и никогда не попрекнёт его унижением и даже убийством человека, пусть и говорившего правду и добивавшегося справедливости, если человек этот был уродлив и слаб здоровьем.
Такова уж природа людей: достаточно сказать им, что ты уродец - и они даже не взглянут на тебя и слушать не станут, отвернувшись брезгливо, словно от мерзкого насекомого... Их даже не волнует сама очевидная нелепость Одиссеевых анекдотов! Вспомни хотя бы историю страны своей. В древнейшие времена, когда над всеми возвышался один человек - князь, как у нас басилевс,- он набирал себе войско, дружину для защиты своего народа и завоевания соседей - и выбирал, конечно, самых сильных, отважных и ловких мужчин, причём стать дружинником, человеком вооружённым и приближённым к вождю, было большой честью для каждого молодого человека, ибо, лишённый оружия, он оставался простым крестьянином, смердом. Ты прекрасно знаешь это, тебе известно также, что князья ваши отправлялись в дальние и опасные походы с лучшими, надёжными бойцами... Почему же ты веришь в то, что греки, отплывая к далёкой и могущественной Трое, брали с собой всяких полоумных калек и уродов? Зачем в походе и в бою люди, не способные даже копья поднять? Врагов смешить? Позорить войско?.. И напрасно поэты повторяют в оправдание своих заблуждений ложь о том, что будто бы я потому так "нагличал", что был каким-то родственником Диомеда. Это уж полная чушь, ведь грозный Тидид никому б не позволил обидеть своего родича, тем более будь тот немощным, беззащитным калекой!
И после недолгого молчания Терсит промолвил с болью в голосе, подводя итог всему сказанному:
- Гомер просто повторил ложь, придуманную Одиссеем, и весь мир бездумно твердит её вслед за ним тысячи лет...
Он замолчал, печально глядя в светлеющую даль, я понял это как окончание разговора и переключил тумблер.
Коснувшись гомеровской темы, я не смог уже проигнорировать всегда волновавший меня вопрос о том, почему великий поэт, придерживавшийся чистой и строгой истины в первой своей поэме, допустил столько исключительно сказочных нелепостей во второй. И поскольку справляться об этом у него самого, пересказчика старинных преданий, было бесполезно, а ждать правдивого ответа от главного героя "Одиссеи" и вовсе не приходилось, я решил спросить об этом у супруги итакийского басилевса.
Повернувшись чуть вправо, к столу Нины Викторовны, я вновь щёлкнул тумблером и открыл глаза...
Каллиопа - муза эпической поэзии и науки.
Диомед Тидид - сын Тидея, царь Аргоса, в битве нанесший раны копьём даже богу войны Аресу и сестре его Афродите, которые помогали троянцам.
Меониец - Гомер, родиной которого считалась Меония (древнее название Лидии).
Сизиф - царь Коринфа, сын родоначальника эолийского племени - Эола, которого часто путают с богом ветров.