Аннотация: Опубликовано: Syg.ma. Татьяна Северюхина, преподаватель, Ижевск.
РИСКОВАННОЕ СЛОВО КИОРА ЯНЕВА (попытки выхода из невозможности дневника читающего)
Татьяна Северюхина
В "Бельских просторах" (Nr. 8, 2019)
опубликованы главы
из романа Киора Янева
"Южная Мангазея"
ПЛАЗМА. Размахнуться, ударить по пальцам пазлообразной жизнеообразности, бить по сцепкам, пока не разлетятся. Не пожалеешь? Обратно не примут. Старые породы окаменело плотны.
Ради чего? Ведь даже ничтожно вероятное, то есть очень редкое и редчайшее, - не близко этому "ради". Близко лишь то, что не схвачено ненасытной вероятностью. Например, жизнь.
Выбить слова из привычной внятной структурности, сколоть кристаллическую предсказуемость конструкций, взломать бетон устоявшихся последовательностей. И ...не испугаться плазмы. Элементарные частицы смыслов свободны и не свободны, как газ, но точно чему они не подчинены, так это предложенному "порядку" и "выбору" слов. Они могут стать блуждающим током впору растерянности читающего - но могут ответить жёсткой отдачей на стальную пристальность взгляда, возмущая и разбивая этой пристальности настройки. Или, стянувшись в смысловой вихрь, могут пронестись сквозной бурей, не замечая границ и без того фантомных страниц и абзацев, над подвесными мостками названий глав, иногда только буря и соединяет разнородное, утихнув в одном, отдельно взятом состоявшемся чтении, но не возникнув при его повторе (чтение - не описанная стихия) или другом отдельно взятом чтении.
Прочь всяческая вероятность! Чтение становится не про реальность - она может вдруг, захватывая дух, проявиться, вылепиться из плазмы, обнажая не проговариваемую нехватку и проясняя ждущему, чего он ждёт.
Итак, опыт встречи - плазма (в конце концов, в мироздании её девяносто девять из ста). Рискованная попытка двинуться в дожизненное, освобождая жизнь. В жажде солнцеворота не убояться дозвёздной и межзвездной исходности. Космические пропорции со-присутствия. Спор и не спор с ничто. Случится ли жизнь?
НЕВОЗВРАЩЕНЕЦ. С самого начала оказалось, что читающих двое. Один заметен выпирающими страхами или сменяющей их пузыристой эйфорией узнавания деталей, жадностью поглощения, желанием прибрать их в память, присоседиться к герою, не потеряв, однако, напоказ-самостоятельности.
В воробьином муравейнике - вряд ли, а вот в Банном переулке - вполне, могли встретиться, хочет выкрикнуть этот первый читатель, мол, и я там был, знаю.
Второй молчит, незаметен, да и не за тем он здесь, чтобы себя замечать, никаких отголосков прошлого, привязанностей-опор, его держит единственное - доверие к незапоминанию, которое, он чувствует, запоминает не человеческой, но вне-человеческой памятью, и он с нею, интуитивно лишь, - связан.
Первый выискивает повествование, возвращается, собирает приметы, хотя это не поиск - скорее желание воспроизвести себя, привычка к почве, определённости натоптанной дороги. Второй ожёгся, поняв, что всё это ареал миноги, в которую оборачивается любая псевдо-последовательность; присоска её только и ждёт молниеносного контакта, в бок или ляжку пересекающего хорду запредельного наездника, искрами рассыплются зримость и милые представления, что путешествие - земное дело, и ты уже вброшен в другое пространство, за физику. Там, если повезёт, возникнешь. Небывало другим.
Не запоминай. Да и не удержать несоразмерную человеку плазменную множественность. Она, скорее, о разрушенности.
Чтобы вывести жизнь - эвридику, иди, не оглядываясь, не возвращаясь.
ЯН В ПРИСУТСТВИИ ИНЬ. Идти по ночной липкости, сбиваясь от резкости тюремных запахов, с выключенной луной. Чиркнет по виску коготь, вытянет слуховую жилу немироподобный крик, и снова безмолвие, слизь проползающей чешуи, они видят тебя - не ты их, даже если не подымут веки. Забудь о броуновской неуследимости - тайной надежде на спасение. Это в том, прочно устроенном мире она могла упрятать. А здесь мир разрушен до потерь теплокровности, развержен до обиталищ рептилоидных махин, до сохранившейся в анабиозе и вдруг содрогнувшейся потревоженной нежити. SOS -насмешка в отсутствии человекоговорения.
Верное средство отделиться от чужеродного - не отделяться. Оно отделено уже тем, что чужеродно. Этот перепад самообеспечен.
Тёплое и холодное напоминают о телесности существа, которое поставлено или само поставило себя в центр, ловит своею напророченной срединностью грубые и тонкие ритмы тепло-холодной вселенской канители. И если, вдруг-не-вдруг, ритмические связи оказались потеряны, - скорее туда, где озёра с тёплой и холодной водой. Окуль и Икуль недалеко друг от друга. Преодолеть а-ритмию.
Ян идёт. Едет, бежит, движется так, будто разрушенное, разрушаемое, сама разрушимость существуют лишь как подтверждение неразрушенности. Будь разрушение сплошным и единственным, оно перестало бы быть разрушением и даже просто чем-то заметным.
Ян, отделённый и неотделяемый от Инь, не тождественен Яну. Герой романа, не просто современник, но и соплеменник, уроженец омута, выбираться из которого означает в него попасть. В какую бы полу-пустыню ни помещалась Южная Мангазея, она дрейфует по просторам небытия, а небытие не разговаривает и не различает. Ему всё равно, последствие ли оно Селя, снёсшего налаженную, как кажется по каким-то следам, жизнь, не тронув, впрочем, подземных бассейнов из чёрного мрамора, где пустота ведёт бой за нетленность, - или оно, небытие, здесь "было всегда", не выбирало иного, поскольку не выбирает, не бросалось в штормовой сёрфинг быть - не - быть.
Вместо путей - водоворот, возвращающий в омут. Ян то появляется, то исчезает. Либо однажды в водовороте пропадёшь-затеряешься, либо жизнь превратиться в волевое, всё более нестерпимое нарезание кругов (ада и снова ада), пока вдруг в одном из них не коснёшься неба.
ЖЕМЧУЖИНКА. Даже проеденному лишениями детству знакома обнимающая близость сини, когда в никакой одежонке бежишь в восторг незанятых качелей и взмываешь коленками в заресничный разрыв с гравитацией.
Женское появляется в романе как недорожденное, вспоротое, взрезанное, нашпигованное иглами низости. Заголено, вывернуто, выставлено под взгляд и шмон, сливается с общей чернотой гематомами "касаний", обжито червями, створожено не скормленным материнством, обернутым в могильную глину. Ещё?
Даже знакомое превращение в амфибию для женского происходит без той, благостно-книжной приставки "человек". Скрупулёзная тщательность уничтожения, после многовековых тренировок прогрессивно достигнутая в двадцатом. И в каждом жесте старателя-уничтожителя зеркально убивается и мужское. Так что идущему, бегущему, ищущему, алчущему жизни Яну - восстанавливать целый мир.
Соткется (ли) жемчужинка из плавкого небесного перламутра.
Испытав нечто похожее на тройной удар преобразующих мистериальных сил: мистерии языкового сбоя, мистерии принадлежности и непринадлежности к органическому, мистерии уничтоженности, - Невозвращенец оказался перед вопросом, поражающим категоричной ясностью. Существует ли он в череде заимствований-приёмов-подражаний, то есть подчиняясь приговору разрушенности, - или продрался плазмой сквозь приговор навстречу живой жизни? Ответ вспыхнул такой же категоричной ясностью. Но это уже другая, личная история.
ПРОДОЛОЖЕНИЕ ДНЕВНИКА (июнь 2021 г.) Размышляя над "Южной Мангазеей", напором её и неухватываемостью связи, какой текст сращивается с читающим, я переместилась от смутного, возникшего с первых страниц ощущения, что эта книга о небытии, о котором говорить невозможно (пробуя сама писать, всегда убеждалась, что, как ни фокусируешься на том, чего нет, неизбежно сворачиваешь к тому, что есть, пусть даже в воображении, -) к совершенно неожиданному повороту. Всматриваясь в электронную природу авторского почерка, молниеносными треками соединяющего не знающие друг о друге удалённости по горизонтали, сближающим далеко отстоящие по вертикали уровни старых добрых порядков и их эродированных последышей, почерка, набирающего энергию, рождающую неисчислимость зрячих "нечто", осознаю, что этот мириадо-глазый взгляд обращён не куда-то, а на меня, и небытие, о котором текст, - во мне. Грандиозное усилие пишущего достичь отсутствия, и при этом на вопрос "Чем отличается бытие от небытия" ответить "Ничем". Повороты стёклышка, случающиеся внутри фраз, между ними, в непредсказуемых накатах дальних строк на начальные, метафорических отдачах, - зигзаги солнечного зайчика, ослепляющего тем, что между бытием и небытием нет никакого отличия, нет "между", это переход , не имеющий природы перехода.