Однажды журналист Максим Витальевич Кононенко сидел у себя дома и пил горькую.
На столе, в окружении полупустых бутылок, стояло блюдечко с кусочком ржаного хлеба и обгрызенной луковицей. Максим Витальевич морщился и вздыхал.
- Обратил взоры мои во внутренность мою... - бормотал Максим Витальевич, утирая слёзы, - и узрел, что бедствия человека происходят от человека...
Водка быстро убывала. Максим Витальевич чувствовал, как весёлая злость постепенно наполняет всё его существо.
- Кто состраждет со мною над бедствиями собратий своих, - стукнул Максим Витальевич кулаком по столу, - кто в шествии моем меня подкрепит...
Наконец Максим Витальевич стронулся с места и медленно поплыл в сияющую даль.
Слёзы просохли. Максим Витальевич сардонически захохотал и снял трубку телефона. Набрав секретный код, Максим Витальевич поднёс трубку к своему журналистскому уху.
- Привет, брателло - раздался в трубке жизнерадостный голос Владимира Владимировича. - Всё худеешь?
- Возмущенные соки мыслию устремилися мне к голове, - твёрдо сказал Максим Витальевич, - и, тревожа нежный состав моего мозга, возбудили в нем воображение.
Владимир Владимирович изумлённо приподнял свои президентские брови и в замешательстве посмотрел на заместителя главы своей Администрации Владислава Юрьевича Суркова. Владислав Юрьевич, сидя напротив Владимира Владимировича, обдумывал, стоит ли бить семёрку тузом.
- Чё? - севшим голосом спросил Владимир Владимирович.
- Всевышний, подвигнутый на жалость стенанием тебе подвластного народа, - возвысил голос Максим Витальевич, - ниспослал меня с небесных кругов, да отгоню темноту, проницанию взора твоего препятствующую!
Владимир Владимирович чуть не выронил трубку.
- Ты чё, перегрелся, брателло - спросил Владимир Владимирович. - Ты чё гонишь?
- Изжени сию гордую чернь, тебе предстоящую и прикрывшую срамоту души своей позлащенными одеждами - закричал Максим Витальевич. - Они-то истинные твои злодеи, затмевающие очи твои и вход мне в твои чертоги воспрещающие!
- Это балбес наш - Владимир Владимирович прикрыл микрофон рукой. - Похоже у него это... крыша съехала.
- Опять поди надрался как свинья? - предположил Владислав Юрьевич.
- Ты чё там, опять квасишь, брателло? - с вежливым участием спросил Владимир Владимирович.
- Если из среды народный возникнет муж, порицающий дела твоя, - продолжал Максим Витальевич, - ведай, что той есть твой друг искренний!
- Ничё не понимаю - Владимир Владимирович протянул Владиславу Юрьевичу трубку, из которой слышался мощный рёв Максима Витальевича. Владислав Юрьевич прислушался, склонив голову.
- А, это - Владислав Юрьевич махнул рукой. - Пустяки, это с ним бывает. Раз в месяц примерно.
- Чё раз в месяц? - удивлённо спросил Владимир Владимирович.
- Он говорит, у него это... как её, чёрт... - Владислав Юрьевич почесал картами в затылке. - А, гражданская позиция просыпается... или совесть, не помню уже. Он тогда надирается и Радищева читает. Достал уже.
- Вот бедолага... - Владимир Владимирович осторожно положил трубку. - И надолго это?
- Да нет, завтра очухается - ответил Владислав Юрьевич. - Не бери в голову, брателло... Я хожу, да?
- ...воззри на исполнение твоих велений, и если душа твоя не содрогнется от ужаса... - продолжал Максим Витальевич, но вдруг понял, что его уже не слушают.
Максим Витальевич тихо положил трубку и тоскливо посмотрел на чёрный пустой экран монитора.
Он был один.
Водки больше не было.
Максим Витальевич безуспешно попытался выбраться из кресла, заехав при этом ногой в батарею пустых бутылок.
- О природа, объяв человека в пелены скорби при рождении его... - пробормотал Максим Витальевич, угасающим взглядом обводя комнату, - влача его по строгим хребтам боязни, скуки и печали... - тихо продолжал Максим Витальевич, опуская колову на руки, - чрез весь его век, - дала ты ему в отраду сон...
Максим Витальевич обмяк в кресле и умиротворённо закрыл глаза.