Снимали мы как-то дом в деревне. Деревенька сама по себе никудышная, вонючая можно сказать деревушка, но место, на котором она развалилась - просто райское. Справа Каспий - теплый, чистый, с запредельно красивыми рассветами. Слева - лес, с грибами, ручейками, дятлами, лианами и тишиной. Да и плата за жилье, не так чтобы очень, но нравилась нашему кошельку. Хозяева почти не беспокоили - жили где-то на окраине у тещи, но своих индюшек и курей держали здесь, в "нашем" огороде. Впрочем, это нас тоже не волновало, ибо вся тридцатиголовая кудахтальская ватага исчезала со двора, когда мы еще спали, и, возвращаясь на закате, мирно засыпала в курятнике. Вот и прикиньте, сколько крылатых голов одновременно выскакивало пообщаться на улочки, переулки и закоулки, по которым, хочешь-не хочешь, а нужно было проходить. Из сотни дворов-то! Плюс гуси (самые наглые и злые наличности из полезного скота, не смотря на то, что близкие родственники прославленного "гадкого утенка" - не люблю я их, ни жареных, ни с яблоками, ни живых), плюс утки, овцы да козлы с козами. Плюс Жора - главный герой моего рассказа.
Жора - редкая свинья. Редкая не по породе (я в свинячьих породах не разбираюсь), а потому, что редко кто в азербайджанских и лезгинских деревнях держит свиней. Здесь Жора был один на всех. Но какой это был Жора! Судя по всему, в том числе по кличке - самец. Хряк или боров - понять не удалось, в связи с отсутствием самок. Возможно по этой же причине - отсутствия самок - Жора и был похож на, неженатого по каким-то неразведанным причинам, директора санаторно-курортного комплекса, в котором мы отдыхали раньше - плотного, утрамбованного (ни единой складочки), пышущего здоровьем нувориша лет сорока и весом под полтора центнера, не меньше.
Правда, в отличие от чистоплотного нувориша, Жора все время был грязным, как свинья (тавтология, но иначе никак). Однако, не смотря на эту неприятную черту характера, Жору уважали все без исключения - начиная от цыплят и заканчивая бывшим председателем бывшего совхоза, который выруливал кренделями свою прихватизированную "волгу", объезжая спящего в теплой луже поперек дороги знатного свина. Не дай бог потревожить!
- Жооора, Жооора...Жоре хорошо, - ласково приговаривали наши дети, проходя мимо валяющегося на боковой и отдыхающего от пожирания всего подряд счастливчика. Они уже знали от местных ребятишек, что на слово "хорошо" Жора откликнется забавным хрюканьем.
- Жоре хорошоооо...
- Хрю!
- Жоре оооочень хорошо...
- Хрю-хрю! - после второго ответа его голова падала на пригретое место и дальше не считала нужным откликаться, мол де - я все сказал, идите себе, загорайте.
Однажды я стала свидетельницей такого кино: залетный "Мерседес" остановился прямо перед закемарившим на дороге Георгием и начал сигналить. Свин ни в зуб копытом - лежит.
Залетный вышел из машины:
- Шеф, ёл вер! Дорогу дай!
Жора - мертвый, даже глаза не открыл. Вмиг к месту происшествия сбежалось полдеревни, включая живность. Залетный еще раз повторил "ёл вер, шеф!", а потом (о, ужас!) пнул ногой по заляпанному куриным помётом Жориному заду!.. (а может и не куриным - какая разница? помет - он с любым прилагательным не конфетка). На этот раз свин все же открыл глаза и оторвал тяжелую голову от земли, но не в ответ на пинок, а на зычный голос хозяйки:
- А ну пошел отсюда! Ты чё тут раскомандовался, ишак?! - это не Жоре, конечно - он не ишак. Жорина хозяйка, выскочила из своего двора прямо в мучном фартуке и со скалкой. Местное население, бывшие колхозники, теперь успешно промышляет выпечкой хлеба, очень вкусного лезгинского лаваша.
"Мерседес", вытаращив глаза, хлопнул рукой об руку и помотал головой (это жест, на языке слов означает: "ну и ну! что ж это делается, братцы, ёклмнэ!").
- Вай дэ-дэ! Мне туда надо! - завопил он, вытянув руку в сторону, прегражденную свинячьей тушей, и тихо выругался на своём.
Хозяйка за языком в карман не полезла и полила его такими густыми русско-лезгинскими лингво-помоями, что набежавшая стайка гусей довольно зашипела и захлопала крыльями.
- Га-га-га......пшшшшыы.... Га-га-га....
- Понаехали тут! Скоро и на лавочке не посидишь!
- Жора хороооший...
- Надо - иди! Кто тебе мешает! С другой стороны...
- Хрю-хрю!
- Жора хороший...
- Вай дэ-дэ....
Шумная перебранка на трех языках, в результате которой "Мерседесу" пришлось дать полный назад, а Жоре только приподнять голову и похрюкать, на порядок повысила коэффициент авторитетности последнего в моих глазах. С этого дня я тоже стала приговаривать "Жоре хорошо", проходя мимо запятнанного телом, но сверкающего честью любимца публики.
- Жоре хорошооо...
- Хрю!..
- Бывает ли свиньям хорошо? - прервала однажды наш диалог моя подруга, загорающая вместе с нами и, поглядев на меня, иронично усмехнулась.
- Конечно бывает! Разве не видишь? - возмутилась я на полном серьёзе - Да ты только погляди на него внимательно - каждая щетинка, каждый спокойный островок индюшачьего помёта, каждый умиротворенный "хрюк" об этом говорит.
- Не вижу! Сама ляг в эту лужу, а я погляжу - будет ли тебе хорошо, - не унималась подруга.
- Сравнила крыжовник с арбузом, - парировала я, - у нас с ним разные мировоззрения и ощущения. Лучше скажи - бывает ли свиньям плохо?
- А то нет... Особенно когда режут!
- Можно подумать, что нас не режут. Причем, всю жизнь понемногу, а его - раз и всё! А остальную жизнь - жри-спи, жри-спи - что хочется и где хочется.
Завидуешь ты ему.
- Да уж...- подытожила она явно проигранный спор, а я потом ещё полчаса разглагольствовала о том, что у каждого из нас свои понятия о счастье и, скорее всего, они напрямую зависят от мировоззрения-ощущения.
Скажем, нравится кому-то вымазывать телеса колючим песком, валяться на радиоактивном солнышке, нырять в просоленную чужим потом морскую воду - на здоровье! Ныряйте! Получайте удовольствие - только без меня, пожалуйста, ибо у меня от всего этого только чесотка и желание утопиться. Мне бы в лес - грибочки пособирать, в ручейке ногами поболтать, на травке под столетним дубом поваляться (хех, двусмысленно, ну и ладно!).
- Ой как хорошо, ой как хорошо! Ты себе не представляешь! - врет посиневшими губами моя, выскочившая из моря, компаньенша, усаживая дрожащее тело возле меня и разбрызгивая капли. - Не то что на городских пляжах. Там хоть в халате загорай, всё равно со всех сторон масляными взглядами облепят, гады! А здееесь... - она разочарованно оглядывает полупустой берег, поправляет чудненький купальник из тесемочек, - хоть топ-лесс лежи, и ни одна зараза даже не заметит.... Обидно э-э-э.
- В отличие от Жориного безоговорочного "хорошо", твое - полно сомнений и противоречий. - Смеюсь я (вот, кстати, похохотать мы обе любительницы, но это не значит, что люди с отсутствующим чувством юмора - плохие люди).
Или - нравится человеку упиваться до поросячьего восторга - значит, в этом состоянии он видит и ощущает мир таким, каким он счастлив его видеть и ощущать. Если б не нравилось - не пил бы. Так зачем же лишать человека счастья? Зачем навязывать ему свое трезвое существование, которое гораздо скучнее? Не надо! Пусть будут счастливы все - и эти, и те, у которых наоборот. Ведь "главное в жизни - здоровье, основное - питание, а ещё - совесть надо иметь", как говорит один очень хороший человек, которому я верю.
Последнее утро нашего отдыха в деревне местами изгадило малину приятных впечатлений. Я проснулась от дикого визга, прерываемого хрипом. Испугавшееся сознание угадывало в истошных звуках почти человеческую мольбу о помощи:
- Спаси-и-и-ите, помоги-и-и-ите, спаси-и-и-ите...
Вслед за визгом в открытое окно влетел грохот падающих ведер, хлопающих ворот и бьющейся посуды. Сердце бешено заколотилось.
- Жору режут!!! Жору... слышишь? - зашептала я подруге, опасаясь разбудить детей.
- Вот тебе и "хорошооо"... - ответила она и, нырнув головой под подушку, пробухтела оттуда:
- Закрой уши, скоро все кончится.
Так и сделав, я пролежала под подушкой с заткнутыми ушами минут десять.
"Боже, как муторно! нужно было вчера уехать. Неужели кто-нибудь будет есть его мясо?
Нет, все-таки мы звери. Хуже зверей - они друг друга сырыми едят, а мы и их, и друг друга еще морим, солим, жарим-парим...". Чуть-чуть приоткрывая одно ухо, проверяла не изменившуюся к лучшему обстановку и опять наглухо закрывалась, пока нервы наконец не выдержали:
- Елки-палки, что ж так долго-то?! - выпалила я, соскочив с постели. К моему удивлению в комнате уже никого не было, зато с мансарды, откуда был виден Жорин двор, раздавался веселый топот и смех. Поднимаясь наверх, я все еще держала пальцы в ушах - Жорин визг, подобно страху собственной смерти, пронзал сердце и парализовал движения.
Он лежал на асфальтированной площадке перед крыльцом, весь перетянутый веревками, концы которых крепко цеплялись за стволы ореховых деревьев. Он визжал, дергался и хрюкал, а вокруг крутилось всё семейство хлебопеков. Старший сын поливал из шланга, хозяин придерживал голову кочергой, хозяйка терла его щеткой. Жору мыли...
- Жоре хорошо! Жоре хорошо! - весело кричали дети, чтобы отвлечь внимание свина от экзекуции.
- Жоре плохо! Жоре плохо! - дразнилась подруга.
- Бедный Жорик... Ну зачем? Зачем так мучить животное? - сетовала уже успокоившаяся я. - Всё равно же испачкается...
Процедура закончилась минут через десять. Жору, ни на секунду не прервавшего визг, сполоснули и начали развязывать. Еще не поверивший своему счастью, он вскочил на короткие конечности и первым делом отряхнулся, как самая последняя, неавторитетная собачонка. Потом как-то тяжело оглядел мучителей, мол де - "ну щас я вам отвечу, держитесь!", громко хрюкнул и...
...Как смелый, сильный, разгневанный бледнолицыми Чингачгук из старого фильма, с визгом и гиканьем (разве что без коня - дак у самого четыре копыта!), Жора понесся по двору - крушить ненавистное чистоплюйство. Сначала вдоль деревянного забора - тык-дык-тык-дык! по вашим вонючим нарциссам и фиалкам! Так их, так! Тык-дык-тык-дык по огурцам и помидорам, по тупоголовым цыплятам и курам! Ура! Иряли! Вперед! Теперь по центру - по ведрам и бакам! по бутылям с "изабеллой" и "кагором"! За ущемленное самолюбие! За личное мировоззрение! За свободу попугаев и свиней! Тык-дык - огненная пыль из-под горячих копыт - прячься, кто жить хочет! Полтора центнера разгневанного здоровья - это вам не хухры-мухры!
- Надя! Надя! Ворота открой, - кричит из окна хозяин, заблаговременно удалившийся в дом, в то время как Жора делает уже пятый разрушительный пробег по двору.
- Куда э-э-э? Там дети! - Надя прорывается на летнюю кухню и, в обнимку с баллоном молока, тоже забегает в дом. - Пусть успокоится, да!
- Он не успокоится - откройте ворота! - старший сын, не выдержав напряжения, сам распахивает ворота и едва успевает отскочить от метнувшегося на волю Жоры.
Когда, оскорбленный знатный свин, визжа пронесся мимо нашего дома, любопытство победило страх быть ни за что потоптанными, и мы ринулись за ним.
Куда ты Жора? Куда? Вешаться? Топиться от обиды? Постой, милый! Они больше не будут! Прости засцанцев!
По-прежнему, на всех парах, Георгий проскакал по переулку и скрылся за поворотом.
Боже мой! Там же овраг - разобьется! Запыхавшись, мы добежали до поворота, свернули направо - к оврагу за домами и тормознули....
...Жора, он же Георгий, он же Чингачгук, он же - редкая свинья, тяжело дыша, лежал на большой навозной куче. Увидев нас, он перевернулся на другой бок, потом на спину, потом на живот и громко, радостно захрюкал.
- Жоре хорошо! Жоре хорошо! - затараторили мы квартетом.
- Хрю! Хрю-хрю! Да! Мне очень хорошо! - отвечал нам Жора, - так же, как тебе в теплом море, ему в грибном лесу, а ей - в холодном ручейке! Пусть всем будет хорошо! Главное, чтобы ваше "хорошо" не мешало моему оставаться хорошим! И наоборот - аналогично! Хрю!
На этих мудрых словах я, пожалуй, и закончу свой рассказ о свободолюбивом, единственном и неповторимом Свине Георгии, который помог нам стать чуточку добрее и терпимее (толерантнее - прим. авт. для снобитов) к чужим привычкам и странностям, особенно если они никому не портят жизнь. Иначе - себе же дороже выйдет. Оно вам надо?