- Там жук! - Андрей плюнул в ведёрко и прицелился палочкой в жука.
- Ты что?! - Влада рванула ведёрко к себе. - Он же живой!
- Это жук-водомерка.
- Нет, это майский жук! Если его убить - твоя мама умрёт!
- Майский жук в мае, а уже давно июнь, а не май вовсе! Дура!
- Сам дурак! - ведёрко улетело в сторону деревьев, Влада отскочила и зашипела: - Помнишь Машку?
Андрей притих. Хорошо бы, конечно, вмазать этой вредине, но против Машки не поспоришь. Мама у Машки умерла, и теперь с ней живёт чужая бабушка.
Влада подобрала ведёрко и уставилась на подъезд. Возле входной двери стояла Маша:
- А между прочим, моя мама не умерла. Она, между прочим, в командировке.
- А ты откуда знаешь? - Андрей ещё не успокоился.
- Она мне вчера звонила по телефону и сказала, чтобы я ела фрукты.
Влада протянула Маше ведёрко:
- А у меня майский жук есть! - повернула к себе, заглянула: - Ой, убежал... пойдём, его поймаем!
* * *
Таким и запомнила Маша свой последний день в родном доме. Вечером приехала чёрная машина и большой человек в чёрном костюме, запыхавшись, поднялся на третий этаж, чтобы увезти её к маме - так он сказал. Он представился:
- Я Михаил Иванович, учитель, - откашлялся. - Мы с твоей мамой... работаем вместе. Так получилось, что твоя мама заболела, и доктора не разрешают ей уезжать. Тёплый климат ей сейчас вреден. Придётся тебе с мамой пожить на севере.
Маша сунула руку в лапу Михаила Ивановича и поскакала по ступенькам вниз.
Машу посадили между Михаилом Ивановичем и Сата Мюсеновичем - другой большой человек, оказывается, ждал всё это время в машине. Шофёр, сидящий впереди, не поздоровался, даже не взглянул на Машу и не сказал, как его зовут. Маше показалось, что под короткой стрижкой у него написано имя "Вадё", но насчёт буквы "Ё" уверенности не было. Имя распологалось ровно посередине между ушами, четыре чёрные буквы, считайте хоть слева направо, хоть справа налево. Большая квадратная голова и маленькие круглые уши по бокам. Лица Маша не видела.
Сата Мюсенович спросил:
- Уже можно начинать?
- Как выедем за город. А пока объясни девочке суть дела. - Михаил Иванович разглядывал мелькающие справа от машины дома.
Сата Мюсенович достал большую книгу из кармана на спинке переднего сиденья. Открыл книгу и показал картинку:
- Знаешь, Маша, все люди разные. Ты знаешь, что в Африке у людей чёрная кожа? - На рисунке чернокожие дети играли с мячом.
- Да, я сама видела по телевизору и в метро ещё один раз или два.
- А знаешь, почему у них кожа чёрная? - Маша пожала плечами, и Сата Мюсенович продолжил: - Потому что в Африке очень жарко и много солнца. Люди там не носят одежды из-за жары - а кожа на солнце становится чёрной. А, например, в Монголии у людей очень узкие глаза - знаешь, почему? - Сата Мюсенович показал другую картинку.
Маша снова пожала плечами.
- Потому что в Монголии очень сильные ветра. Если не щуриться - в глаза постоянно набивается песок. Глаза от этого могут заболеть и даже можно ослепнуть из-за песка.
Маше стало интересно:
- А белые зачем?
- А белые люди - сами по себе, когда солнце не жжёт, ветер не дует и мухи не кусают. - Сата Мюсенович улыбнулся. - И тут, Маша, возникает проблема: белым людям трудно жить в жарком климате, трудно жить в холодном климате, и там, где сильный ветер - белым людям тоже очень трудно жить. Белые люди легко могут заболеть в суровом климате.
- А мама же на север уехала?
- Вот именно. И поэтому она там и заболела - организм оказался не приспособлен к местным условиям.
- И я тоже заболею? - Маша поёжилась.
- Нет, Маша, ты не заболеешь. Врачи вылечили твою маму и сказали нам, что надо сделать, чтобы ты не заболела.
Сата Мюсенович достал из того же кармана большую плоскую коробку:
- Сейчас мы тебя просканируем и составим твой нанопортрет. А когда приедем - твоя нантия уже будет готова. Это что-то вроде одежды. Оденешь - и будешь носить.
Он воткнул в коробку два провода, потрогал коробку за углы, на одной стороне засветился экран. Сата Мюсенович одел на руки концы обоих проводов и забормотал, проводя руками над Машей:
- Постарайся расслабиться и не шевелиться... рисуем затылочные доли, переходим к подвисочной, сращение теменных костей, фронтальная часть, височная область, протяни руки... читаем артериально-венозную сетку...
Монотонный голос навевал скуку. Машина выехала за город и навстречу вдоль дороги запрыгали деревья.
- А север - это дальше, чем Москва?
- И даже дальше, чем Нарьян-Мар.
Маша услышала "Марьин Мар", поняла, что это что-то типа "Гулькинос" и "Макарти Лят" - и расстроилась. Неприятно, когда тебя за дурочку считают.
- Не надо расстраиваться. Мы быстро доедем. Ты сейчас поспишь - а когда проснёшься, мы уже будем на месте.
- Но я совершенно не хочу спать!
- Ты хочешь спать. - Михаил Иванович внимательно посмотрел в Машины глаза - и девочка зевнула. Он погладил Машу по голове, та закрыла глаза и скоро засопела у него подмышкой.
Маша открыла глаза и услышала женский голос:
- Здравствуй.
Маша выпрыгнула из сна:
- Мама, мамочка! - и бросилась к ней на шею. - Они сказали, что ты умерла, потому что я жука убила, а я не убивала, я наоборот хорошо себя вела!
Зеркало во всю стену отразило диван, на котором она только что спала, письменный стол возле окна, кресло и две женские фигурки, слившиеся в объятиях.
Женщина потрепала девочку по плечу:
- Всё хорошо, милая, зачем ты кричишь? Я прекрасно тебя слышу. - Мама хмыкнула, Маша поняла, что можно засмеяться. Смех взорвался в горле - и выплеснулся наружу слезами:
- Тебя так долго не было! А они все говорили, что ты умерла!
- Как видишь, со мной всё в порядке. Сейчас ты сама выглядишь не очень здоровой. Посмотри на свой нос, какой он красный! Посмотри на свои глаза!
Мама подтолкнула девочку к зеркалу.
Изображение в зеркале было мамой, но та женщина, что стояла рядом - нет. Холодный изучающий взгляд, отстранённая улыбка, руки - скорее отталкивающие, чем прижимающие... Маша замолчала и попятилась в угол.
В коридоре заскрипели половицы, дверь откинулась в сторону и Михаил Иванович, прочистив горло, заметил:
- Я вижу, вы пообщались. А теперь, моя дорогая, давайте закончим формальности, - он положил на стол папку с бумагами и достал из кармана пиджака сверкающую авторучку.
Хотя он и назвал маму "моя дорогая", но голос был холодный:
- Вот ваш контракт, осталась только ваша подпись.
- Да, нечего тянуть кота за хвост, - женщина схватила протянутую ручку и стала размашисто черкать, перелистывая страницы в папке. - Всё?
Михаил Иванович подтвердил, перелистав бумаги:
- Всё.
- А она точно не заразна?
- Не беспокойтесь.
- Она отвыкла от меня. Бука. Маша! - мать протянула к девочке руки, - ну давай уж прощаться!
- Веди себя хорошо! - женщина развернулась на каблуках, послала воздушный поцелуй дочери: - Слушайся врачей! - и ушла, унося в сумочке кредитную карточку от своей новой жизни.
Михаил Иванович присел на корточки и обнял Машу за плечи:
- У мамы дела, деточка... а ты будешь учиться в школе. Не плачь. Тебе надо лечиться.
А Маша и не плакала. Только соль от высохших слёз колола уголки глаз.
Машу отвели в лазарет. Нантия уже ждала её - это оказался кусок тонкой прозрачной плёнки. Маше велели раздеться, спину протёрли холодным, помазали тёплым - и прилепили нантию:
- Можешь одеваться. Три дня не купаться, мыть только ладошки без мыла.
А назавтра началась школа. Как будто лето внезапно закончилось - и началась долгая зима на много лет. Крохотные классные комнаты, всего пять учеников в классе: Драгзар, Ёнтко, Итуруку, Амилевс и Маша. Странные имена, а дети самые обыкновенные.
В классе на подоконнике Маша увидела большое зелёное растение, точно такое же было в садике. Девочка подбежала погладить и из угла осмотрела класс. Пять больших парт, учительский стол, Большая чёрная доска возле стола и в углу шкаф со стеклянными дверцами. Возле шкафа на стене висит плакат. Маша прочитала по слогам: "На-у-ро-ках-не-ша-ма-нить!".
Амилевс нарисовал у себя в тетрадке царевну-лягушку с выпученными глазами и написал: "Это Маша". Маша категорически замотала головой:
- Я не лягушка!
Тогда Амилевс нарисовал собачку с выпученными глазами и надписью: "Это Маша". Потом были ещё кошка и зайчик. Маша догадывалась, что он так дразнится - но зверьки получались некрасивые, даже обидные. Она послюнила фломастер, изобразила чудовище неопределённой породы и подписала: "Это Амилевс". Буквы получились корявые, но понять можно. Амилевс покачал головой, забрал у неё тетрадку и нарисовал пятнистого кота: "Это Амилевс".
Затренькал звонок, скрипнула дверь, просели половицы вод входящим учителем. Михаил Иванович увидел рисунки:
- Дети, никогда не рисуйте ни себя, ни своих друзей. Злые духи увидят - и придут забрать вашу душу.
И весь урок рассказывал, как можно забрать у человека душу, и что для этого нужно делать.
Через неделю Маше обрили голову и налепили скользкую шапочку. Маша старательно представляла себе свой двор и детей во дворе - она боялась, что прочитают её мысли и узнают, что она хочет сбежать. На самом деле из всех её мыслей удалось прочитать только одну, и Маша не могла себе представить, откуда у неё такая мысль. Это была мысль, что настоящее имя девочки вовсе не Маша, а Усиеки - и так её будут звать учителя в школе и близкие друзья, когда она найдёт себе друзей. А все остальные люди будут звать её по-прежнему.
Вместе с волосами на голове стала быстро-быстро отрастать шёрстка - сперва на спине, а потом по всему телу. Михаил Иванович сказал, что ничего страшного, что нужно посмотреть, кем станет Усиеки - а только потом вернуть ей человеческий облик. Усиеки ужасно стеснялась, но никто, казалось, не замечал перемен. А когда уже руки покрылись ровной рыжей шёрсткой, Амилевс на переменке подошёл и стал гладить:
Усиеки рассердилась, зашипела и запрыгнула на шкаф с учебниками. Там и сидела до прихода учителя.
- Ну, здравствуй, лисичка-сестричка! Вниз сама спрыгнешь, или помочь?
Усиеки спрыгнула на пол и уселась с независимым видом, помахивая пушистым хвостом. Амилевс изображал из себя новогоднего зайчика с поджатыми лапками и Усиеки высунула язык в ответ.
- Конечно, тебе жарко, - Михаил Иванович обошёл лисичку со всех сторон, - Превосходно! Никто и не подумает, что ты не лисичка, а девочка! Сейчас тебе жарковато в тёплой шубке, конечно, а зимой будет просто замечательно. Ну, превращайся обратно! Поскреби лапами спинку.
Лисичке оказалось ужасно неудобно скрести лапами спинку, она кувыркнулась через голову - и встала уже прежней девочкой Машей.
Жизнь вошла в новую колею и покатилась по ней. Уроки в школе, анализы в больнице, долгие беседы с учителями, игры с одноклассниками.
Вспоминает ли Усиеки маму? Нет. Никогда. Лишь по ночам, когда никого нет рядом и она снова становится Машей - тихонечко скулит потерянный зверёныш. Скулит, всхлипывает, и обнимает подушку с твёрдой решимостью во что бы то ни стало найти маму.
* * *
Хорошая погода - это когда нет ветра. Даже дождь можно считать хорошей погодой, если ему не сопутствует ветер. А без ветра и дождя - любая погода просто замечательная. Дни всё короче и скоро солнца совсем не останется. Дети носятся по снежным просторам друг за дружкой, прячутся, ищут, догоняют - радость кажется беспредельной. Михаил Иванович и Сата Мюсенович неторопливо беседуют, стоя на крыльце школы. Михаил Иванович смотрит на часы и кивает Сата Мюсеновичу. Тот резко закидывает руки за спину - и белой полярной совой взлетает над школой. Бесшумная тень по очереди накрывает ребят - зовёт домой. Пора спать. Первым возвращается белый медвежонок Драгзар. За ним несётся енотик Ёнтко. Серая ворона садится на школьную ограду и жалобно просит голосом Итуруку:
- Можно ещё полчасика?
Белый ягуар Амилевс рыщет вокруг камней. Но Усиеки не появляется. Только убедившись, что ягуар спокойно лежит на скамейке у школьного входа - на крыльце возникает рыжая лисичка с белой манишкой.
Зимой Михаил Иванович отправляется в отпуск на гибернацию. Занятия продолжаются без него. Сата Мюсенович учит детей истории религий, ясновидению, русскому языку и математике. Саманта Сергеевна и Наиля Умаровна преподают иностранные языки, музыку и природоведение.
* * *
Небо светлело все последние дни - и вот долгожданный солнечный лучик ворвался в окно. Однажды весной во время перемены закричала-закаркала Итуруку:
- Солнце, солнце! Там! Там! - и не могла остановиться, кричала, пела и кружилась, раскинув руки.
Дети соскочили со своих мест, запрыгали, запереворачивались в зверят и обратно. Сата Мюсенович, неслышно появившись в классе, замер у двери, уставился в окно, а руки его непроизвольно сами раскинулись в стороны, приветствуя солнце. И тут же опомнился, сгрёб Итуруку в охапку:
- Не шаманить!
Итуруку цапнула его за руку острыми зубами, вырвалась, продолжая кружиться:
- Карр! Карр!
Белый медведь Драгзар стоит в дверях, мотая головой. Кружит в поисках своего хвоста Ёнтко. На подоконнике ягуаром ощерился Амилевс. Холод проник в сердце Усиеки, лисица задрала морду к небу и завыла.
Ворона рванулась к окну, стукнулась, отлетела к стене, забилась с криком. Два зверя выпустили когти и одновременно метнулись к ней. Учитель схватил стул и швырнул в окно. Ворона с отчаянным криком дёрнулась из лап хищников к окну, но не успела. На пол шмякнулся пучок окровавленных перьев.
- Ых! - енот отлетел в сторону, опал бесформенной тряпкой.
Затаившаяся на шкафу лисица зажала хвост зубами, давя истошный лай.
Учитель сыпал оплеухами во все стороны, пытаясь разнять зверей, резко отдёрнул руку и, брызнув кровью на стену, рванулся из класса вон. Белой позёмкой пронеслась полярная сова по школьным коридорам.
Уходящая зима схватила детей ледяной лапой - и утянула к себе.
Обезумевшие звери рычат и кружатся, кружатся в шаманской пляске. Рвут друг дружку когтями и клыками, не чувствуя боли. Медведь прижал ягуара к полу, замер перед завершающим ударом. Лисица слетела со шкафа, вцепилась медведю в заднюю лапу.
Заскрипели половицы в коридоре. За Михаилом Ивановичем неслышно вырос Сата Мюсенович:
- С ума посходили!
Ягуар, извернувшись, клацнул челюстями на загривке белого медведя. Тот рванул лапами воздух, зацепляя Сата Мюсеновича в объятья, рухнул на пол.
Михаил Иванович рявкнул и обернулся огромным гризли. Медведь-убийца обвёл класс тяжёлым взглядом, мотнул головой и тараном бросился в гущу замеса. Тяжёлые удары медвежьей лапы раскидали лисицу с ягуаром по углам.
Михаил Иванович выпрямившись, обернулся к ученикам:
- Живо в лазарет! Врачей в класс!
Укол врача превращает комки шерсти и перьев на полу в Ёнтко, Драгзара и Итуруку. Сата Мюсенович лежит рядом. Его смуглое лицо побелело, как оперенье белой совы.
Михаил Иванович меряет класс шагами:
- Выросли... зверята. Кровь почуяли... Кто вы такие? Почему вы здесь, а не с нормальными детьми?
Дети молчали.
- Вы все - оборотни. Люди, которые не знают ни любви, ни жалости. Которые рано или поздно открывают для себя возможность превращений - и живут, презирая все человеческие законы. Вы должны были стать такими. То, что мы делаем - находим вас и пытаемся сделать вас людьми. Вы не звери. Запомните это. Какая бы луна ни тянула вас за хребет, какой бы ветер ни звал крушить, какая бы стихия ни шептала вам, что вы не люди - это неправда. Вы - люди. Вы будете жить дольше, болеть реже. Но вы - люди. Забудете об этом - и превратитесь в зверей... А сейчас посмотрите друг на друга. Чья кровь на полу? Ваших братьев и сестры. Где Итуруку? Где Ёнтко? А сейчас - марш сдавать кровь!
Усиеки изучает потолок. Рядом на столах - другие ученики. Врачи говорят о них, как об отсутствующих:
- У них невероятная регенерация. Лейкоциты пожирают контрольные образцы тканей. Прямо слышу, как они чавкают. Может, не стоит переливать их кровь?
- А чью? Кровь обычного человека?
- Мда...
- Эти детки переживут нас с вами. Несмотря на любые царапины. Они могут жрать всё, что угодно, спать на любом морозе, у них регенерация как у акулы... вопрос только, люди ли они? Судя по тому, что они устроили - их надо держать в клетках.
- Это из-за равноденствия. Их шаманить тянет.
- Нас с вами не тянет.
- Мы люди.
Усиеки поняла, что уйдёт. Никто её не вылечит. Люди, с которыми она живёт, учится и и играет - не люди, а звери. Где-то живёт единственный родной человек - мама. Она ждёт Машу.
В коридоре стоял Амилевс. Он отделился от стены, загородил путь:
- А знаешь, Усиеки, у тебя глаза зелёные.
- А у тебя жёлтые, - она отстранила его плечом и проскользнула к себе в комнату.
Усиеки исчезла той же ночью. Её долго искали, но так и не нашли.
Вдоль кромки Баренцева моря который день мчится рыжая лисица. Она бежит на запад, к Нарьян-Мару - это единственное название, которое связывает её с родным домом.