Этот вопрос преследовал его. Он сам постоянно задавал его себе, проходя по бесконечным коридорам и анфиладам комнат в своём замке... Своём? Он не помнил, он был очень стар. Замок и всё, что внутри, были старше и почти не менялись. Иногда он поднимался в смотровую башню, чтобы взглянуть на мир. Пространство вокруг замка утомляло своим разнообразием и бесконечными переменами. Чаще всего оно было зелёного цвета, порой белое, как скатерть в трапезной когда-то, иногда вдруг раздражающе вспыхивало золотом - презренным порочным цветом металла, который обладал волшебством и мог изменить всё, но не знал ни голода, ни жажды, ни любви и ни к чему не стремился.
Хранитель поворачивался спиной к весенним цветам и неторопливо спускался по винтовой лестнице, слушая скрип ступеней и вдыхая прохладное равнодушие замковой пыли. Там наверху он видел фигуры людей - мужчин и женщин. И они раздражали ещё больше, чем бесконечные перемены цвета. Они не обладали достоинством золота ни его магией - только голодом, жаждой и любовью владели эти существа... он помнил о них и торопился уйти, пока их страсти не захватили и его тоже.
Голод проникал в его желудок там, наверху, - разбуженный свежим воздухом, начинал покусывать и торопить куда-то... как будто время имело значение. И жажда, о которой он хотел забыть навсегда, жажда свежего алого напитка, который беззаботно перетекал в замысловатых запутанных сосудах, проходивших по дороге мимо крепостных стен. Любовь. Он вспоминал любовь, какой она могла быть: беспомощное нелепое смешное чувство к существам своей породы... это не для него. У него есть Замок. Он Хранитель.
Он не любил свой Замок. Иногда, проходя по подземным коридорам, он вздрагивал от холодной капли, упавшей с потолка. Это было ощущение жизни. Он прикасался к сырому камню, отворяя потайной ход, - и шёл в усыпальню. Темнота не мешала ему, он ориентировался свободно, словно был слепым от рождения. Усыпальня манила его, как сердце этого проклятого замка и пугала. Он входил, зажигал принесённый факел и тупая боль, привычная, как дыхание, просыпалась, вонзаясь раскалённым кинжалом в холодное сердце. Он укреплял факел на стене и подходил к ложу. Так же равнодушна, как всегда, так же холодна, так же жаждет поцелуев. Иногда он не выдерживал этой боли, наклонялся и целовал холодные губы. Она вздыхала глубоко и ресницы начинали трепетать.
Одним движением ресниц она превращала его в другое существо. Внутреннее равновесие, спокойствие и уверенность, вся суть его - всё исчезало. Мудрость и умиротворение, вековые знания, трезвый холод рассудка, которым он дорожил, - исчезали в туманую даль, вышвырнутые одним сонным взглядом из-под густых ресниц. Как больно слепому обрести зрение в слепящий солнечный день - так он любил её. И так же она любила его, пробуждаясь ради этой любви, дышала ею и шептала его имя, как шепчет ива, оживая от капель долгожданного ливня.
Она ласкала его лепестками губ, трепетными ладонями, окружала со всех сторон своим сиянием. И двое становились одним в этом сияньи. И это одно вспыхивало солнцем. Останавливалось время. Пламя факела замирало. Капли воды переставали капать в углу. Дыхание прекращалось. Если бы вопросы о смысле бытия вдруг посмели выползти - они бы сгорели в огне истины. И вопрocы замирали, выжидая, чтобы время вновь стронулось с места, замерцало пламя факела, капли воды снова начали стучать размеренно.
Ещё прежде, чем оживут вопросы, тоска туманом начинала клубиться на краешке его сознания. Тоска ожидания. Тоска знания о неизбежности того, что случится сейчас. Женщина открыла глаза и озарилась улыбкой:
- Я сумасшедшая. Мне кажется, я только живу ради тебя.
Ему тоже так порой казалось, но поверить означало бы, что он сам сотворил этот мир и замок и холод и тоску, которая скребла коготками в уголках сознания. Он целовал губы женщины, но она не замолкала:
- Мне кажется, вся моя жизнь без тебя была сном. Знаешь, так одиноко, так страшно и так одиноко... какое счастье, что мы встретились! Ты ведь не оставишь меня? будешь всегда со мной?
- Я всегда буду рядом, - его голос звучал хрипло, слова с трудом вырывались из горла. Она смеялась и щекотала его чёрным шёлком своих волос.
- Только ты и я - и эта ночь... ты украл меня от всех, мой господин, как надоели эти вечные балы и обеды... я только хочу, чтобы наша ночь не кончалась...
Её поцелуи вновь становились неудержимо-горячи. Он выше всего ценил ясность своего рассудка и хладнокровную беспристрастность, но забывал о них опять. Отказывался от себя.
Уходил от неё опустошённый, с разбитой душой - она давно была разбита, но прибрана куда-то в кладовку и забыта. Так сохраняетя порядок. Сияние женщины обволакивало его, смеющиеся глаза говорили с разбитыми осколками души - и осколки резали и кололи нещадно. Он спрашивал то, что должен был спросить:
- Какого вина тебе налить, любовь - белого или красного?
Она всегда сомневалась в выборе, колебалась, - и всегда выбирала белое, в котором снадобье. И засыпала.
2.
Он уходит по бесконечному коридору всё дальше от любви. Темноту наполняют шорох его шагов, бормотание капель воды, стекающей кое-где по стенам и его бормотание: "Ты так и не изменилась... Ты так и не изменилась... Ты так и не изменилась..."
В замке никого нет. Он проходит по всем комнатам и коридорам раз за разом сосредоточенно-неторопливо. Год за годом, миля за милей, он идёт, заменяя собой время в замковом пространстве. В голове копошится клубок змей, они растут и жиреют, распирая череп. Мысли трёхсотлетней давности, которым нет выхода. Выход в другую душу, свежий воздух новых идей - заперт одиночеством. Ему кажется, он никогда не спит. Он не замечает, как не выдерживает давления и проваливается в сон. Опадает тряпичной марионеткой на пол и через несколько часов встаёт, отряхиваясь: опять упал. Он спускается в прачечную переодеться. Прачечная находится рядом с кухней. Хранитель готовит себе обед, отдыхая от ходьбы.
Он накрывает себе в трапезной на стол, убирая на время скатерть, достаёт из шкафа толстую льняную дорожку с вытканной картиной охоты, стелит на стол, сверху кладёт серебрянную подставку для блюд и прочее столовое серебро. Он давно забыл, что его нужно чистить, серебро почернело. Иногда ставит на стол два прибора: вначале раз в год, а потом всё чаще его посещает дьявол, составляя компанию за ужином. Хранитель хорошо готовит. Недостатка в продуктах нет, раз в неделю они регулярно появляются возле парадной двери. Население чтит традиции предков, с молоком матери впитывая предания о том, что бывает, если о них забыть.
Дьяволу нравится представлять себя знатоком вин, и Хранитель, потворствуя этой маленькой слабости, протягивает ему корзинку с пыльной бутылкой в обрывках паутины. Гость протирает горлышко салфеткой, быстрым движением открывает и наливает бокалы. Вино заливисто хихикает, выбегая из своей темницы.
- Я бы сказал, что это лучшее из твоих сокровищ, - он поднимает бокал и смотрит сквозь золотистую жидкость на люстру, прикасается к бокалу губами и замирает, прислушиваясь к своим ощущениям. - Горы делятся своим нравом не только с людьми, но и с виноградом.
Хранитель умеет слушать. За столом гость рассказывает про священника, который всё свободное время отдавал винограднику, заботливо за ним ухаживая и оберегая от окрестных ребятишек, с которыми справиться намного трудней, чем с садовыми улитками. В конце концов он научился с ними справляться, выскакивал всклокоченный из кустов, выпучив глаза и оскалив зубы, рычал "аки зверь полунощный" и вынудил-таки уважать себя.
- Заставить себя уважать не так просто, как порой кажется... Хочу отметить, что тебе это удалось. Знаешь ли, любезный, за годы нашего знакомства я ни разу не слышал, чтобы ты о чём-то сожалел. Признаться, вначале я этого ожидал... но такая стойкость не может не вызывать уважения. Я даже вот сейчас задумался: а не ошибся ли я в тебе с самого начала? В конце концов, я всего лишь дьявол, мне свойственно ошибаться.
Когда ты впервые пришёл ко мне, я ничего о тебе не знал. Не люблю знать ничего заранее - жизнь слишком скучна и предсказуема, чтобы лишать себя маленьких сюрпризов, и без того редких. Ты спросил в бакалейной лавке приворотного снадобья - в шутку, думал вызвать улыбку хозяйки... а она направила тебя ко мне. Помню твой стук в дверь, уверенный, не слишком громкий, не слишком тихий. В голосе у тебя звучало сомнение едва заметной примесью надежды, когда ты спросил, не могу ли я тебе помочь? В твоих глазах я прочёл тоску и заставил тебя рассказать о ней. Мне нравится, как люди украшают себя словами, как будто мало им одежд и домов. Интересно рассказать о себе мало кому дано. Тебе не дано. И ты соврал мне своё имя, "Фыр", ты был осторожен. А я видел вас на площади перед тем - и она окликала тебя по имени. Уже ты знал, что у неё есть замок, но не знал, что тебе суждено стать его хранителем, не господином.
От кого ты хранишь её? Не от меня, - она была моей задолго до встречи с тобой... как и другие женщины. Такова их суть: они отдаются дьяволу, чтобы познать мужчину.
После этого их уже невозможно не любить. Каждый жест, каждое её слово станут отзываться в тебе то жгучей радостью, то болью и тоской. Она научится играть на струнах твоей души, и ты познаешь ад на земле и начнёшь творить непоправимое в поисках рая.
В тот день я подумал, что ты, возможно, пришёл продать мне душу. Я не смотрю в будущее и не читаю судеб, мне и без того скучно... сделка считается свершившейся только, когда карты раскрыты, указаны числа и сроки, перечислены блага и выгоды и названы имена. Поэтому я представился первым, а в ответ услышал "Фыр". Это даже не смешно. Это занятно.
А знаешь, она ведь уже шла к тебе. Ты мог тогда не покупать у меня вино, тебе не хватило веры в себя. Ты купил вино и поклялся исполнить первое, о чём она попросит после того, как станет твоей.
- "Чтобы наша ночь не кончалась... " - Хранитель смотрит в окно. За окном идёт дождь, косыми линиями расчерчивая серое небо. Темнеет. Хранитель встаёт, чтобы зажечь ещё свечей.
3.
Дьявол откидывается на стуле, достаёт и закуривает сигару.
- За всё время ни слова сожаления, Ни жалобы, ни упрёка, ни молитвы о пощаде...
- Жизнь научила меня терпению.
- Жизнь могла научить тебя решительности. Люди сами выбирают, чему учиться. Надо отдать тебе должное: ты преуспел в избранном предмете. Но столько лет... какой в этом смысл?
- Я служу моей госпоже.
- Да что ты? Лишая её солнца, дождя, парка, в котором она так любила гулять, моря, в котором купалась по ночам, сбегая с балов. Лишая её людей, которым она нужна и которые её любили... не лги себе. Ты служишь мне, отрабатывая красное вино.
Голова Хранителя опущена, руки держатся за чётки. Он разжимает пальцы, убирает со стола посуду, уносит в кухню, приносит взамен вазу с фруктами и сыр.
Дьявол отодвигает приготовленную бутылку:
- Я принёс своего вина, позволь мне тебя угостить.
За тёмным стеклом переливается чёрная непрозрачная жидкость. Это то самое вино, которое Хранитель покупал когда-то. Дьявол разливает вино:
- И отворились вены мои. И кровь моя стала вином. И стал я открыт для всех. И спешили ко мне и упивались мною, чтобы после оставить ради себе подобных и сливаться с ними в экстазе тянущем неразрывном, забыв обо мне, и о боге, и обо всём сущем, и о той истине, что обретают в вине. Ибо очнувшись, увидят мир пустым безрадостным и не увидят меня в нём, и бога своего они тоже не увидят.
Вино и впрямь изумительное. Глубокий цвет спелого граната дробится хрустальными гранями бокала искрами волшебства обещая сказочное блаженство. Хранитель протягивает руку к своему бокалу, осторожно отпивает.
- Да, друг... что ж так несмело? Тебе знаком вкус моего вина. Такого прикосновения заслуживает разве что девственница на брачном ложе, но в этом доме девственниц отродясь не водилось.
- Лео Девилль, не забывай, в чьём доме ты сейчас находишься.
- В доме рабыни, которая была госпожой. В доме слуги, который превратил свою госпожу в наложницу, в безвольную куклу, в доме, у которого уже много столетий дурная слава.
Гость улыбается:
- Ты произнёс моё имя. Это хороший знак. Это значит, ты скоро на что-то решишься. Пусть это будет пожар! Классично. Трагично. Очищение огнём и приобщение к благодати этого гнезда порока.
- Не смей, - тихий давящий голос, начало оползня в горах.
- Ты глупец. К твоим услугам женщины всего мира. Они жаждут твоих объятий. Зачем ты здесь? Что она тебе дала? Эта ненасытная паучиха, укрывшаяся в самом дальнем, самом мрачном закоулке своего замка, просыпающаяся лишь для того, чтобы утолить свою похоть. Да по сравнению с ней последняя блудница из Вавилона - образец добродетели! Вавилонянки берут твоё тело, но не душу. Эта же завладела тобой целиком. Ты не живёшь, куда бы ты ни шёл - душа твоя покоится на её ложе, - Голос срывается на крик.
Дьявол хохочет и произносит нараспев с издёвкой:
- Что ты хранишь, Хранитель?
Железный кулак Хранителя рассекает пустоту. Дьявол резво несётся от него по коридору. Он бежит всё дальше и дальше, продолжая хохотать, спускается в подземелье и в какой-то момент исчезает из виду. Хранитель долго блуждает по коридорам, прислушиваясь к темноте и идёт проведать Госпожу.
В его истинном обличии Дьявол неуловим. Но иногда, раз в несколько лет, он выдумывает себе новую личину и идёт стучать в ворота замка. То любопытным воришкой, то студентом, спешащим домой после утомительной учёбы за границей, то заплутавшим странником стучит в ворота, прося о ночлеге. Хранитель отворяет и спрашивает как его зовут. Имя каждый раз звучит по-новому. На ответный вопрос он отвечает:
- Хранитель.
И рано или поздно, во время трапезы или прогулки по коридору к спальне для гостей, Дьявол опять задаёт свой вопрос:
- Что ты хранишь, Хранитель?
Хранитель одним прыжком настигает Дьявола, прокусывает вену и пьёт его вино. Дьявол затихает в его руках, позволяя утолить жажду. Хранитель берёт опустевший сосуд на руки и несёт в смотровую башню, чтобы оттуда сбросить вниз.
Как-то Дьявол пришёл в образе маленькой девочки. Она плакала и дрожала и едва могла выговорить своё имя. Хранитель привёл её в библиотеку, усадил в кресло, накинул плед, развёл огонь в камине. Накормил ужином, отвёл в спальню и сам прилёг на ковёр возле ложа. Она не задавала вопросов, а радовалась тому, что есть. Жизнь Хранителя изменилась, подчиняясь маленькой женщине. Они вместе стряпали на кухне, вместе накрывали на стол, стирали в прачечной, ухаживали за цветами и лекарственными растениями во внутреннем дворике замка. Её смех согревал душу. И он начал спать по ночам и вновь, как когда-то давно, взялся за книги.
Однажды он сидел у окна в библиотеке с книгой в руках. Она вошла в комнату, подбежала к креслу и залезла к нему на колени, обхватив руками за шею. Он осторожно сдвинул её к подлокотнику кресла и продолжал читать. И тут она прошептала ему прямо в ухо:
- Что ты хранишь, Хранитель?
Откинула головку и с улыбкой скосила глаза. Он замер, похолодев. Отложил книгу. Обнял её, она подставила ушко, он медленно склонился, надкусил вену и выпил вино Дьявола до капли.
Он расстался со своей лёгкой ношей наверху смотровой башни и отправился блуждать по коридорам.