Аннотация: Небольшой рассказик о наболевшем - некоторые мечты двухлетней давности
Невралгия
1. Про него
Была весна, было солнце и голубое небо. Как им и положено в такое расчудесное время, где-то заливались невидимые птицы, громко обсуждающие свои семейные весенние дела. Апельсины, висящие на густо-зеленых деревьях, мерцали как искры, то и дело по пути попадались невесомые розовые и белые облака магнолий, а в воздухе был разлит ни с чем не сравнимый весенний аромат земли, росы и свежести. Казалось бы, в такой роскоши сердце должно петь и танцевать, а душа - забывать все свои мелкие бытовые неприятности. Зачем же помнить о такой бессмыслице, когда изящно склонившаяся на изумрудно-зеленой поляной Пизанская Башня сверкает на солнце девственной белизной? Когда узкие, но оттого такие уютные улочки маленького городка полны весело гудящим от весеннего возбуждения народом? Когда в витрине каждого магазина сияет красная надпись -50%?... Однако весенняя эйфория захватила далеко не всех...
Он равнодушно вел машину по уже сто раз езженному маршруту, нарочито не давая себе задуматься о рутинности происходящего. Надоедливо тараторило шумное радио, машина тяжело подпрыгивала на каждом ухабе, при этом в багажнике постоянно что-то перекатывалось... Мысли ползли тоже самые рутинные - те же, что и в любой другой, зимний или осенний день, на протяжении нескольких лет: "Пора разобрать багажник. Надо купить магнитолу. А лучше вообще купить новую машину - не дай бог, эта развалится на ходу!". Однако он прекрасно знал, что это были только мысли. Почему они не становились чем-то более материальным, он не знал - может, из-за лени, может, из-за простого душевного равнодушия... Очень часто - особенно в последний год-полтора - он стал ловить себя на мысли, что оживает исключительно на сцене, видя перед собой многотысячную орущую толпу. Толпа орала и пела, повторяя за ним, он был кумиром каждого из этих длинноволосых ребят в черных футболках, и вот на концертах-то не было места рутине. Каждый раз все было как впервые - новые арены и залы, новые люди, новое звучание старых, давно заученных до состояния таблицы умножения песен. Он любил их - эти песни, он мог их переслушивать по нескольку раз на дню, и вовсе не потому, что считал себя чем-то особо выдающимся. Вернее, нет, конечно же, считал, и не упускал случая это показать, как угодно... но только не так. Ему нравилась музыка, написанная его товарищами, и ему нравилось ее сочетание с его голосом. Странное такое сочетание, like no other, хотя и - опять же - совершенно ничего особенного.
Улица плавно изогнулась и потекла дальше между одинаковых низкорослых домов. Ему пришлось перейти обратно на третью передачу - он ехал через центр, где было много туристов, поэтому ехать приходилось гораздо медленнее, чем по периферическим улочкам. Время подползало к часу дня, и мысли о необходимости покупки новой машины постепенно заменялись пока что еще наметками мыслей об обеде... Тоже - совершенно рутинными... Впереди на светофоре зажегся красный свет, он плавно остановился и поставил рычаг на нейтралку. Скучающе глянул вправо и будто ожил, хотя картина была, прямо скажем, вполне... РУТИННАЯ.
За перекрестком, на краю тротуара, стояла девушка и голосовала. Причем делала она это довольно оригинально - не поднимая глаз от толстой стопки белых листочков, которые держала в руке. На сгибе локтя у нее болталась объемистая серая сумочка, а одета она была в элегентный темно-серый костюм, эффектно оттененный белой блузкой с отложным воротником. Вообще-то он редко останавливался перед голосующими, но здесь словно что-то стукнуло в висок - остановись, мол, немедленно, прямо здесь, и все тут!... Так он и сделал - неторопясь проехал перекресток и остановил свою старую белую "мазду" рядом с девушкой. Она судорожно метнулась к переднему опущенному стеклу, мельком взглянула на часы и выпалила:
--
Деловой центр *** - подкинете?
--
Да, садитесь! - вообще-то ему было в совершенно противоположную сторону, но отчего-то именно сегодня капризная сторона его характера сидела себе тихонько в уголку и помалкивала.
Девушка плюхнулась на штурманское место, с грохотом захлопнула дверцу и пристегнулась:
--
Только можно поскорее - я немного опаздываю?
--
Постараемся. Сколько времени у нас в запасе?
--
Около получаса.
--
Замечательно.
На какой-то миг повисла тишина, и краем глаза он заметил, что она снова роется в своих листочках. Девушка явно нервничала, поэтому он счел возможным завести разговор:
--
А вы не местная, так ведь?
--
Да, - она бросила на него отчаянный взгляд глубоких темных глаз.
--
И откуда же вы приехали?
--
Из Рима.
--
Надо же!... Что могло понадобиться римлянке в таком маленьком городке как Пиза?
--
Возникли небольшие сложности с офисами наших представителей. Мне как руководителю отдела продаж поручили этим заниматься. Причина прозаична до невозможности - а я еще и заблудиться ухитрилась, - почти на одном дыхании выдала она, откидывая за спину длинную темную косу.
За дорогой он следил не очень внимательно - в основном старался получше разглядеть свою попутчицу - и с каждой минутой все лучше понимал свой внутренний голос, буквально приказавший ему не проезжать мимо. Девушка была весьма привлекательна - необычное, но красивое лицо, глаза под длинными черными ресницами, на удивление стройная фигура, неброский, элегантный макияж, аккуратный маникюр и тонкие каблучки... У него было великое множество знакомых особ женского пола - и в прошлом, и в настоящем - но она не была похожа ни на одну из них. Кроме того - позже он с немалой толикой стыда признавал, что поначалу именно это и послужило толчком ко всей дальнейшей истории - жизнь была порядочно скучна. Тур должен был начаться еще не скоро, записей и интервью не намечалось, так что заняться было совершенно нечем, разве только просиживать зад перед компьютером, жечь бензин, разъезжая по городу и окрестностям или по вечерам сидеть в боулинге. Рутина, однако.
--
Надолго к нам? - снова спросил он.
--
На три дня. Я возвращаюсь в Рим воскресным поездом ES из Флоренции, - сдержанно поделилась она, даже не глядя на него и сосредоточенно следя за дорогой.
--
Чудно, чудно. Но ведь воскресение еще через пять дней, а не через три.
--
На выходные я останусь во Флоренции. Люблю этот город...
--
А, вон оно что... Собственно, я хотел спросить о другом - вам, случаем, не скучно будет вечером одной? А то я мог бы прогуляться с вами... составить компанию...
--
Почему бы и нет? - она даже не удивилась, но интереса в ее голосе тоже особенно не прозвучало. - Грустно находиться одной в незнакомом городе...
--
... да еще и в такой деревне, хотели добавить вы, - улыбнулся он.
--
Вовсе нет!
--
И были бы совершенно правы. Где вы живете в Риме?
--
На Витторио Венето.
--
Ого, самый центр!... Тогда и правда, что вам наш маленький городок... Однако мое предложение остается в силе.
--
Равно как и мой ответ.
--
В таком случае, позвольте спросить, как вас зовут?
--
Лисс.
--
А?! Как?! - он немного отвлекся на отсылку сурового взгляда водителю подрезавшего его "смарта".
--
Лисс. Вроде как уменьшительное от Алиса - подруги изобрели.
--
Знаете? - он был озадачен. Она совершенно не походила на человека, который мог знать, кто он такой.
--
Да, притом преотлично и давно. Скажите мне лучше, где мы встретимся?
--
Ну... где-нибудь поближе к башне... Вроде как, туристский центр, найти легко... Не заблудитесь.
--
Это да... Зато полно народу. Где же я вас там отыщу, интересно знать? - по голосу ему показалось, что она улыбнулась. - Скажите лучше, там есть что-нибудь типа автобусной остановки?
--
Разумеется. Одна штука, которая так и называется - Поле Чудес.
--
Может быть, на ней?
--
Без проблем. Часов в девять устроит?
--
Да.
--
Чудно... Между тем, мы приехали, - он притормозил у небольшого старинного дома довольно мрачного вида и возвестил. - Деловой центр. Не очень-то похож, да?
--
Мда... Ну ладно, к сожалению, содержание у него ровно такое же, как и у всех прочих деловых центров... Сколько я вам должна?
--
Да вы что, с ума сошли?! - нахмурился он. - Мы с вами вечером встречаться собрались, а вы со мной за пик-ап расплачиваться хотите!... Стыдитесь!
--
Ну... не буду настаивать. Спасибо, вы меня очень выручили. До свидания.
--
До свидания!
Она быстро направилась к тяжелым дубовым дверям, звонко стуча каблучками по асфальту, а он еще несколько секунд неподвижно сидел за рулем с заглушенным движком и следил за ней. Она знала, кто он такой... но почему-то повела себя совершенно не так, как испокон веку вели себя те, остальные, кто его знал - или очень хотел узнать, и вдруг случайно узнал. Она придала этой встрече значения не больше, чем любой другой, и это - как он вдруг с удивлением осознал - немного его задело. Все-таки уже много лет он испытывал на себе все прелести - а заодно и неостатки - беззаветного фанатизма девушек, порой очень хорошеньких, порой жутко умных, а порой и просто идеально красивых. Отталкивало от них одно - именно тот самый фанатизм. Очень хотелось, чтобы спутница жизни сказала что-нибудь вроде: "Ах, как ты божественно поешь, ах, какой у тебя чудный голос!... Кстати, а не пойти ли нам в кино сегодня вечером?...", а не ныла бы в режиме нон-стоп, как она восхищена, как он замечателен и как ярко должно светить солнце в его безрадостной жизни. Лисс, казалось, вообще не собиралась ничем восхищаться - она и согласилась на встречу с оттенком хладного равнодушия. Которое задело и породило нестерпимое желание доказать, что восхищаться очень даже есть чем!...
Конечно, где-то в глубине души он все про себя знал - и знал так, как все обстояло на самом деле. Он был уже не юноша - в этом году ему исполнилось тридцать три - очень много курил и любил принять внутрь отнюдь не только сок. Просмотр по телевизору футбольного матча воспринимался им как великий собственный спортивный подвиг, излияния несчастных девичьих душ - даже с жизненно-важными для их страдающих сердец вопросами типа "ты на меня не сердишься?..." - очень часто оставались без ответа, регулярно просматривались многочисленные "выпуски" манга про себя самого... Звездная болезнь коснулась его и даже довольно серьезно запустила в него свои когти, но все-таки порой добрая, отзывчивая и тоскующая сторона души брала верх. Тогда он охотно отвечал на сообщения и болтал на форуме с фанатами, радостно отправлялся плавать в бассейн или за просто так подвозил кого-нибудь до вокзала. И вот сегодня, на очередном таком акте доброй воли, он встретил ее... Нет, ничуть даже не влюбился - просто заинтересовался и обрадовался, что знает теперь, как провести три ближайших вечера не в одиночестве.
2. Про нее
Lang shon fahre ich auf den Meeren
Wind und Woge weiss wohin...
Она сидела, задумчиво глядя в монитор компьютера, но не видела ни одного слова из тех, что были на экране. Не слышала она и музыки в прямом смысле этого слова. Как и во все дни прошедшей недели она снова думала о нем... Она не лгала, сказав, что давно и хорошо знает его - многие годы она и знала, и любила его, но потом, совершенно отчаявшись получить что-то взамен, наглухо затворила свое сердце и разум. Только для него путь туда был заказан. Память о нем, о его голосе и о том, как здорово было бы, будь он совсем рядом, осталась где-то на дне сердца и порой возникала подобно невралгии - внезапно, остро и мимолетно. Потом эти приступы успешно проходили, не оставляя следов, и она жила как всегда - ходила на работу, в спортзал, на концерты, на прогулки теплыми вечерами. По большей части одна. Вернее, одна до недавнего времени - пару месяцев назад в ее замкнутую душу был допущен начальник ее офиса, который уже давно сдержанно и ненавязчиво за ней ухаживал.
Однако никому не было дозволено знать ее секрета. На самом деле она вовсе не тяготела к изящной одежде от кутюр, не очень любила спокойную музыку и терпеть не могла макияжа. Когда ее никто не видел, когда она была совершенно уверена, что не попадется на глаза никому из знакомых, она одевалась в черную кожу, выводила из гаража отполированный харлей и без шлема гоняла по пустынным шоссе в округе Рима. Ей нравилась тихая ночная тьма, нарушаемая лишь ревом мотора и ярким светом фары, ей нравилось, что хоть где-то она может быть собой... Стремление показать всему миру, какая она на самом деле, давно прошло - она быстро поняла, что в этом нет никакого смысла, поэтому лучше жить и работать как все, просто оставлять в своей жизни немного места и для себя тоже.
Fern von alle meine Ufern
Fuhle ich dass ich traurig bin.
Wind und Woge flustern leise
Von La mair und Magellan.
Von den Stroemen und Gezeiten
Doch ich sing dagegen an...
Вообще-то песня не очень соответствовала случаю, но эту песню она любила и могла слушать ее в любой ситуации. Даже в такой, как теперешняя - ведь неделю назад она наконец-то встретила его. Причем именно так, как всегда мечтала - по чистой случайности, без всякой договоренности, в совершенно неформальной обстановке. Что еще более удивительно, он тут же предложил ей встретиться... Совсем странно, хотя впечатление было все же немного подпорчено - она ясно увидела, что сделал он это главным образом от скуки. Ее сердце уже настолько привыкло к невозможности своих сокровенных мечтаний, что наглухо скрылось за толстой коркой льда: она совершенно покойно отреагировала на встречу, на приглашение и, больше того, даже ничего особенно не почувствовала. Не было острого подъема адреналина, не было стучащей в висках горячей, обжигающей крови... только одна навязчивая мысль постоянно лениво ползала в мозгу и не давала покоя. Нет, он не узнает ничего из того, о чем она мечтала, никогда в жизни не прочтет ее стихов... пока (или если?) сам не почувствует чего-нибудь похожего. Здесь она грустно улыбалась, вспоминая все свои предыдущие романы. Все сделать самой, конечно, выход - мол, нечего ждать, пока все само произойдет, и все такое - но зато потом плоды этого поступка пожинаются с лихвой.
Все три дня, что она провела в Пизе, они гуляли по вечерам по набережной Арно, болтали о всякой всячине, причем ее нарочитая неразговорчивость в нужные моменты сбивала его с повествования о себе любимом и заставляла задавать вопросы. Бог его знает, о чем он там думал, но ведь закон "чем меньше мы отдаем внимания мужчинам, тем больше им хочется нас завоевать" никто не отменял, поэтому тихо испаряться из ее жизни он ничуть не спешил. Даже честно проводил на вокзал в субботу, взял номер телефона и ICQ. Больше того, не только взял, но даже и добавил ее в контакт-лист, и уже два раза за эту неделю они болтали в интернете.
Wer giesst Glut durch meine Adern?
Wer schickt Voegel ubers Meer?
Ah ich harre schon so lange
Heimatlos und sehnsuchtschwer.
Когда он пообещал как-нибудь доехать до Рима, она почему-то ему поверила. Быть может, потому, что к двадцати пяти годам слишком хорошо выучила правило - пока мужчина не получит то, что ему нужно, сам собой он не отвянет, если только не дашь ему понять, что он ну совсем тебе не интересен. Правда, все равно особенных иллюзий на его счет она не строила... Ее не оставляла мысль, что он так держится за нее исключительно из-за стремления доказать, что им и правда надо восхищаться. Она этого не делала - и тем задела его самолюбие, уже давно привыкшее к собственному величию. Он не знал, что она уже отвосхищалась вдоволь, что теперь она хотела от него только одного - тепла и ласки, как от обычного человека, а не как от звезды, уставшей от излияний и не знающей, чем заняться на досуге. И чем дальше, тем больше она уверивалась в том, что рано или поздно она все это получит. Если только не сорвется и не даст невралгии перейти в хроническую боль в области сердца.
Wenn die Sterne fruh verdammern,
Zieht mich alles nach dem Land.
Meine mude Augen bleiben
Stehts dem Hafen zugewandt.
Ричарда - то есть своего начальника - она не считала пока даже за своего постоянного поклонника. Порой он приглашал ее поужинать, порой - на концерт или в театр, говорил ей комплементы, при этом не подавая виду, что на что-то претендует, и она так к этому привыкла, что почти не замечала его внимания, а принимала его как должное. Все равно ей больше нравилось ходить в кино одной, она гораздо больше любила проходить пешком от Собора Святого Петра через Тибр к Народной площади, потом по Виа дель Корсо, потом по Виа Тритоне к площади Барберини одна, нежели в чьей-то компании. Ей казалось, что она смогла быть пустить в свой мир только его, что только с ним Витториано будет выглядеть так, как ему положено, что площадь Республики будет так же задумчива, как обычно, и что Авентин, Палатин и Капитолий будут вечны, только если он будет рядом. В другой обстановке они превращаются всего лишь в переполненные туристами места, Форум теряет свое древнее очарование, и даже Колизей кажется какой-то маловыразительной развалиной. Вечерняя задумчивость площади Республики и фонтана Треви существует только при определенном состоянии души, а состояние души формируется за счет чувств, переполняющих сердце. Обычно таким чувством было рассогласование между тем, чего хотелось, и тем, что было на самом деле... Вообще-то факт постоянного наличия такого состояния ей категорически не нравился, потому что она знала - так жить нельзя. Да и вообще, все ведь было нормально, даже более того - хорошо.
Wenn die Segel nicht mehr glanzen,
Wenn die Winde nicht mehr wehn,
Werd' ich um zu dir zu kommen
Uber'm Ozeane gehn.
Если подумать, миллионы людей по всему миру согласились бы на что угодно, чтобы жить так, как она, а у еще большего количества народу не было и трети того, что было у нее. Все было отлично, но настроение с каждым днем становилось все хуже и хуже. Не радовали успехи на работе, которая и сама была вполне интересной и увлекательной - потому что все приходилось делать самой в то время, как весь отдел успешно занимался своими делами и пинал балду; не радовала начавшая наклевываться личная жизнь - потому что было четкое понимание, что шеф отнюдь не является тем, что надо. Она понимала, что нельзя жить только по ночам, в те редкие часы, когда в ушах свистел ветер, скрипели кожаные штаны и куртка, и когда тело совершенно забывало о наличии невралгии - между ребер, в области сердца.
Ich komm zu dir - mein Atem, meine Hande heiss...
Aus meinen Augen taut das Eis...
Она грустно улыбнулась, быстро напечатала пару слов и снова погрузилась в размышления. Сигареты - которые она курила, кстати сказать, очень редко, только в особо неудачные дни - кончились, поэтому оставалось только потихоньку таскать сухарики из коробки, пытаясь дать алчущему эндорфинов мозгу хоть что-нибудь. Он страстно хотел доказать ей, что велик и прекрасен, он был возмущен, что она не восхищается им так, как все другие... Что ж, он получит свое - но только тогда, когда оставит эту мысль. Пожалуй, это было его главной отрицательной чертой - убежденность в собственном величии...
Du giesst Glut durch meine Adern
Du schickst Voegel ubers Meer
Baust mir Brucken zu den Ufern
Schickst die Voegel unbers Meer
Fur des Seemanns Wiederkehr.
Вероятно, как женщина она его тоже привлекала, но только в одном, совершенно определенном ракурсе. Кстати, вот это ее тоже совершенно убивало и лишало остатков многочисленных иллюзий - все знакомые мужского пола, с которыми она общалась по интернету, наперебой говорили ей, как она красива и сексуальна, однако в реальной жизни она почти всегда была одна. Ну, разумеется, она встречалась с мужчинами, но было это всего только три раза - то ли они не выдержали ее тяжелого характера, то ли ума, то ли успешности... Короче, результат был одним и тем же, и еще ни разу не удалось завершить отношения достойно - то их венчал скандал, то ужасно обидная и болезненная тишина, то заочные гадости, которые, как оказывается, бывший возлюбленный рассказывал всем кому не лень. Печально.
Стихли последние аккорды песни, и она медленно встала с места. Было еще не очень позно, поэтому она рассудила, что вполне еще может поехать покататься - в этот час обычно бдительные карабинеры вообще забывали о своих обязанностях, так что нарваться на штраф она не рисковала. Компьютер она не выключила, даже забыла поставить во всех своих многочисленных мессенджерах и ICQ состояние "недоступен"... Ночной полет по пустынным в такой час улицам, свист ветра в ушах, скорость, мягкая тьма и теплый ночной воздух, как всегда, немного ее приободрили и заставили почувствовать себя лучше. Почти настолько, чтобы забыть о приступах невралгии... То, что боль проявлялась редко, отнюдь не спасало. Ведь если у человека, к примеру, имеется нестабильная стенокардия, он каждую минуту живет в опасении, что вот сейчас, вот еще через мгновение снова проявится острая боль за грудиной и надо будет принять нитроглицерин. Тоже самое ощущала и она - навести на мысль о нем, вызвать новый приступ боли могло что угодно, даже самый безобидный на первый взгляд предмет. Осторожничать, в общем-то, было тоже довольно бессмысленно - если все случается так спонтанно, как можно предвидеть все возможные ситуации?...
Она вернулась домой уже за полночь и тут только подумала, что компьютер, все же, следовало выключить. На мониторе мигало одно-единственное ярко-оранжевое окошко... Именно оно снова вызвало острую боль между ребер - на белом поле красовались следующие слова, как всегда, разделенные большим количеством троеточий:
Привет!... как дела?.... (пауза - очевидно, он ждал ответа)... Кажется, я не застал тебя, а ведь уже полночь... Спокойной ночи, Лисс... (смайлик-поцелуй).
Разумеется, он уже давно вышел из сети, а вот она еще долго сидела, тупо глядя в эти две строки и буквально растворяясь в своей боли, миг от мига становящейся все более и более сладкой. Она ничего не могла с собой поделать - по-прежнему ужасно расстраивалась, когда он не отвечал, и по-прежнему страшно радовалась, когда получала сообщение или видела, что он стучится в ICQ. "Пожалуй, я открыла новую болезнь, - подумала она, наконец выключая компьютер и собираясь спать. - Есть стабильная и нестабильная стенокардия - это все знают. Теперь же есть еще те же виды и невралгии - стабильная когда боль возникает от чего-то одного, а нестабильная когда боль появляется от всего и постоянно... А еще веселее, когда невралгия возникает от раздражителей, воздействующих на центральную нервную систему, и не от каких-нибудь, а от чисто эмоциональных".
3. Про них
Он знал ее всего несколько дней, и она ему очень нравилась. И не только по той банальной причине, что была красива - а она действительно была красива - а в основном потому, что была другой. Она отличалась от всех кого он знал - ну, в том числе и тем, что не рвалась носить его на руках и восхищаться - не была похожа ни на одну женщину, с которой он когда-либо общался. Ему нравилась ее жесткость и чрезмерная на первый взгляд серьезность - потому что ей это шло, и он с трудом мог себе представить ее беспечно смеющейся; ему нравился безнадежный и тоскливый взгляд ее глаз - просто нравился и все тут, кроме того, именно это выражение будило в нем желание всегда защищать ее и быть рядом; так же привлекало его и странное, манящее несоответствие между настоящим ее характером и внешней оболочкой. Он точно знал, что разница не так-то велика - и в то же время огромна... Почему ему так казалось, он понятия не имел и не желал задумываться. Ей бесспорно шли ее изящные костюмы и высокие каблуки, она умела со вкусом подбирать к этому всему бижутерию, мастерски наносила неброский макияж, но... Отчего-то его не оставляло впечатление, что это - не ее. Он не знал - и опять же, не хотел знать - почему она скрывает свое истинное лицо, однако в одном был совершенно уверен. Ему хотелось увидеть ее настоящей. Он был страшно заинтригован - а какая она? Может, милая девчонка в маленьких квадратных очках и тренировочных бриджах? А может, манерная чопорная леди, еще более холодная, чем обычно?... В частности из-за мучивших его вопросов подобного содержания, проснувшись утром в субботу, он подумал: "Хочу в Рим. Поеду - и все тут". На следующей мысли его загрызли сомнения, но отдаваться им целиком было уже некогда - как-никак, а несмотря на ранний час, он уже встал и даже собирался завтракать. Такой героизм не должен пропасть зря, поэтому мыслительный процесс он продолжил, уже поглощая яичницу. Звонить ей или нет? С одной стороны, если позвонить, весь эффект пропадет... а с другой стороны, кто ее знает, какие у нее планы. Не забудем, что она им не восхищается, поэтому не сидит денно и нощно и окна и не ждет, что он выполнит свое обещание насчет визита в Рим. Вполне может оказаться, что у ней даже кто-то есть - правда, на это не похоже, но опять же, кто его знает! - и может получиться не очень приятная ситуация. Значит, надо позвонить и осторожно, под каким-нибудь любым предлогом выспросить, чем она собирается заниматься... ну... скажем до обеда, а так же выяснить, не планирует ли чего на вечер. Так он и сделал - едва добравшись до вокзала, когда стрелка часов уже подползала к половине десятого, он набрал ее номер.
--
Привет.
--
Привет, - она не казалась удивленной (хотя на самом-то деле чуть не свалилась в обморок), а только спокойной спросила. - Ты чего в такую рань носишься? Не спится?
--
Я не устал, - честно отозвался он. - Ты забываешь, мне ведь нечем заняться... Какие планы на сегодня? Уже придумала, что будешь делать на выходных?
--
Сегодня, скорее всего, ничего, - подумав, сообщила она. - Устала, знаешь ли, гулять со мной никто не хочет - да и не надо, в общем-то - так что... посижу дома, журнальчик почитаю. Тоже отдых.
--
Это да.
--
А ты что делать будешь? Опять по городу круги нарезать?
--
Да... нет... не знаю... Сейчас, наверное, по магазинам поеду, пополню продовольственные запасы... А днем - посмотрим. Будешь в интернете?
--
Да. Думаю часам к трем...
--
Тогда увидимся.
--
Обязательно.
Довольный собой, он положил телефон обратно в карман, нацепил на нос солнечные очки и сунул билет в желтый компостер. Все шло как надо - электричка уже стояла у платформы, а через час отходил ES из Флоренции, катящий прямиком до Рима. Если расписание Trenitalia опять не даст сбоя, через три часа - то есть около часа дня - он будет уже в Термини.
Расписание сбоев не дало - поезд стрелой промчался по Тоскане и Лацио, оставляя за собой изумрудные зеленеющие поля и цветущие магнолии, пушистые желтые мимозы и многочисленные развалины фермерских домов, и ровно через три часа десять минут он вышел из шумного здания вокзала и потерянно огляделся. Он не любил больших городов - собственно, именно поэтому жил в своем родном маленьком городке - и всегда терялся в них, хотя конкретно Рим знал неплохо, особенно по эту сторону Тибра. Идти до Витторио Венето было близко, поэтому брать такси он не стал и отправился пешком... Народу было не очень много - суббота все-таки - поэтому он резво дошагал до Виа Венето и поднялся немного вверх, к Вилле Боргезе, где по словам Лисс, она и обитала. Только тут ему пришла в голову мысль, что поступил он как подросток - то есть понятия не имел, как надолго здесь застрял и где вообще перекантуется ночью. Нет, конечно, одна мыслишка на этот счет имелась, но в ее исполнение ему верилось довольно слабо... При себе у него имелся кошелек с кредиткой, на которой обреталась приличная сумма - скажем, на многое хватит, даже на новую машину - маленькая сумка с плеером, сигаретами, футляром от солнечных очков и ключами и... и все. Оставалось только импровизировать, чем он и занялся - достал телефон и набрал номер Лисс:
--
Привет! Это снова я!
--
Что там у тебя случилось? - наконец-то она удивилась, злорадно подумал он. - Заскучал, бедняга?
--
Типа того... Скажи, ты не изменила своих планов на сегодня?
--
Да вроде нет...
--
Тогда у тебя есть пятнадцать минут на сборы.
--
Э... прости, не поняла?...
--
Да просто я тут вроде на площади Барберини у фонтана Тритон стою... жду тебя, - немного приврал он, потому что уже со всех ног спешил к ближайшему цветочному ларьку - вдруг подумал, что можно и подарить ей розочку, раз уж так все складывается.
--
Правда?! - в ее голосе промелькнула нескрываемая радость.
--
Ну конечно, правда!! Я же обещал приехать, а я держу свое слово! - сообщил он, по-быстрому объясняя цветочнице на языке жестов, что ему нужно. Нужна была красивая роза размером с чашку, нежно лилового цвета, с багровыми по краю лепестками - красивая и необычная, как та, для кого предназначалась.
--
Тогда... тогда давай лучше зайди за мной, если не трудно. Ты застал меня врасплох - я совершенно не готова куда бы то ни было идти, так что придется тебе подождать.
--
Не проблема, - он был настроен на редкость великодушно. Ну еще бы, ему же наконец удалось пробить ту прохладу, которая ее окружала! Йес!
Через десять минут он уже стоял у ее двери, на которой красовалась желтая цифра 10 и фамилия - Кресто - набранная чем-то вроде Monotype coursiva. Девушка откликнулась на звонок быстро, она все еще выглядела потрясенной и видно было, что события застали ее врасплох, но выглядела она уже великолепно - в темных клешеных джинсах, серой блузке с необычными светлыми манжетами и воротником и небрежно накинутом поверх всего этого серебристо-сером пиджачке от Gizia. В руках она держала коробочку с тенями и узкую кисточку.
--
Проходи, - торопливо пригласила она и тут же скрылась в соседней комнате. - Чаю хочешь?
--
Нет, лучше дай мне вазу! - отозвался он, осматриваясь. В небольшой светлой квартире царил легкий беспорядок, но это и придавало ей уют и некий шарм, так же как и наличие несколько странных вещей - штор из длинных деревянных бусин в дверном проеме гостиной, трех больших венецианских масок на светлых обоях прихожей, подковы из муранского стекла над дверью...
--
Зачем? - снова удивилась она.
--
Ну я тут розу принес. Вроде как поставить...
--
На кухне, на столе стоит, - машинально откликнулась она, но тут же выплыла из ванной, где красилась, и посмотрела на чудо селекции, которое он держал в руке. - Какая красивая! - она снова искренне обрадовалась, поэтому он записал на свой счет еще пару десятков очков.
--
Рад, что тебе понравилось. Ты уже придумала, куда мы пойдем? Есть какие-нибудь мысли?
--
О да! Если ты не против длительных пеших прогулок...
--
Не против.
--
Тогда сейчас пойдем по Виа Тритоне, потом по Виа дель Корсо до Народной площади, оттуда дойдем до моста, перейдем на ту сторону Тибра и отправимся в Трастевере. Ну как?!
--
Впечатляет, - признал он, погружая толстый стебель розы в воду. - А назад как? Это ж ведь чертовски далеко!
--
Это далеко, если смотреть на витрины и заходить в магазины, а этого делать мы не будем, - улыбнулась она. - А если серьезно, то обратно можно пройти короче - через Изола Тиберина, до Витториано и опять по Виа дель Корсо сюда... Или, если уж ты совсем устанешь, можно дойти через Форум до метро Колоссео и доехать до Барберини на метро.
--
Фу, метро! - сморщил нос он. - Терпеть не могу общественный транспорт! Уж лучше пешком.
--
Вот и славно. Я готова. Идем?
--
Идем. Только сначала предлагаю завернуть куда-нибудь на обед - путешествия пробуждают во мне зверский аппетит.
--
Как скажешь. Я могу вообще не есть, если не получается, так что уступаю заинтересованной стороне.
Он довольно улыбнулся. Да, выходные обещали быть более чем удачными - даже слишком, просто сказочно удачными. Этот его поступок, этот его внезапный приезд, растопил лед, и теперь он уже кое-что знал о ее истинном характере. Он знал, что вовсе она не строгая леди, а просто грустная красивая девушка, которой мучительно чего-то не хватает. Чем дальше, тем более уверенно в его мозгу копошилась самоуверенная мысль о том, что это что-то в данном случае - он сам. Странное дело, но ему уже не хотелось доказывать ей собственную замечательность - она была, пожалуй, единственным человеком в мире, с кем он хотел просто быть собой. То есть давать белой и пушистой стороне своего характера вылезать наружу чаще, чем обычно, уделять ей внимание, да и вообще, вести себя как многие годы назад, в дни ранней и безбашенной юности, когда славой и деньгами в его жизни еще даже и не пахло.
Она же была и впрямь удивлена его подвигом и уже совершенно не хотела вести свою роль неприступной леди дальше. Тоска в ее глазах была настоящей - она была всегда, и бог уже знает что могло ее оттуда убрать - но вот холодность, с которой она к нему относилась, требовала от нее больших внутренних затрат. Невралгия стала хронической - по крайней мере, с сегодняшнего утра, когда он позвонил ей. Уже одно это побуждало душу улететь в заоблачные дали, не говоря уже о дальнейших событиях, и вот в итоге этой страннейшей и прекраснейшей в ее жизни субботы она шла с ним по Риму, по самым своим любимым улицам и маршрутам, по узким переулочкам Трастевере и широкой высокой набережной, они болтали о всякой всячине - и притом совершенно свободно, как будто знали друг друга сто лет. Она видела, что действует на него отрезвляюще. Он явно меньше старался говорить о себе, почти не переводил разговора на группу, так что говорили они в основном о делах житейских. О книгах и журналах, о машинах и поездах, о других странах, о музыке... Он выяснил, что она неплохо разбирается в иномарках, она - что он любит готовить; она поведала ему о своей страсти к книгам, а он ей - о своей неоправданной любви к манга, родившейся еще до тех пор, когда Лорста стала рисовать эту самую мангу о нем.
Обедали они в маленьком ресторанчике в Трастевере, а потом еще зашли выпить кофе в желатерию на Виа Тритоне. День шел прекрасно, очень неспешно и томно, они вообще не смотрели на часы и делали все так, как хотелось, совершенно спонтанно, не думая. Незаметно стемнело, но этому они большого значения не придали - зима была не так давно, поэтому оба уже научились не замечать маленькие неприятности вроде ранних сумерек и позднего восхода. И вот, когда впереди показались кроны пиний, росших в парке виллы Боргезе, когда они зачем-то остановились у дома Лисс, он вдруг невзначай взглянул на часы. Взглянул и присвистнул:
--
Ого! Ты знаешь, сколько уже натикало?!
--
Нет. И сколько?
--
Ни много, ни мало полночь!
--
Неужели?! Я даже не заметила, как пролетело время... Слушай, - она вдруг смутилась, извлекла из сумочки ключи и как-то неуверенно спросила, - ты ведь до завтра в Риме остаешься?
--
Ну да, - рассеянно отозвался он, прикидывая, а не остаться ли еще на понедельник.
--
И где же? Полагаю, никакого отеля ты себе не бронировал?
--
Правильно полагаешь. Идея приехать сюда была спонтанной, так что задумался я уже потом, когда приехал в Термини, - безразлично пожал плечами он. - Да мне без разницы, Лисс. Перекантуюсь как-нибудь, не маленький.
--
Да уж... Не маленький, - со странной интонацией заметила она, открывая дверь в подъезд. - Но, будем надеяться, на диване поместишься. Идем!
--
Куда?! - он не сразу уловил, что она сказала, а когда уловил, ошарашенно и жутко медленно мысленно прокричал во второй раз за сегодняшний день "Йес!!".
--
Ну ко мне, естественно! Шевелись!
Просить себя дважды он не заставил, молча последовал за ней и уже через несколько минут с наслаждением плюхнулся в мягкое кресло в гостиной. Только сейчас он понял, как сильно устал и как хотел бы поскорее принять горизонатльное положение... ну пусть даже в одиночестве. Он знал, что последняя часть этой мысли не так уж серьезна - по крайней мере, через какое-то время она бесследно исчезнет - однако не привыкшие так подолгу ходить ноги настойчиво гудели, призывая к пассивному отдыху. Видимо, даже его более тренированная спутница устала - она тяжело приземлилась на низкий пуфик в уголку комнаты и с улыбкой заметила:
--
Ноги устали больше чем мы сами, хм?
--
Да, пожалуй, - не стал спорить он. Она смотрела в сторону, поэтому никто не мешал ему разглядывать ее хорошенькую мордашку. Да, она ему очень нравилась. Пожалуй, даже настолько, чтобы...
--
Значит, так или иначе, а надо отправляться спать - а то завтра проваляемся до полудня.
--
Не-не, я так поздно не встаю, - запротестовал он, потому что она поднялась с места и повернулась к нему спиной, что-то отыскивая в комоде.
--
Я тоже. Однако чем позже я ложусь, тем меньше поутру охота продирать глаза, так что отмазываться бесполезно - ночь создана для сна, - она дала ему синее полотенце и скомандовала. - Поэтому в ванную - шагом марш. Я тебе пока выдам одеяло и подушки.
Он не стал спорить. Ему было о чем подумать, и с каждой минутой ему все больше казалось, что спать этой ночью не удастся. Пусть даже до дела не дойдет - в этом он совершенно не сомневался - но всевозможные мысли покоя явно не дадут. Кстати, не исключено, что с ней будет то же самое - теперь-то он многое видел и знал, что она далеко не такая бесстрастная, какой хочет казаться - так вот и почему бы не?... Он никогда не мог понять, в чем заключается эта женская фишка, до посинения оттягивать неизбежное, что-то из себя строить, чтобы потом все равно сделать все так, как полагается природой и чувствами. Оставалось надеяться, что эта девушка была свободна от различных ханжеских предрассудков... она была слишком необычной, чтобы оказаться такой же как все хоть в чем-то... хотя, кто знает.
Горячая вода немного сняла усталость и наполнила тело приятной расслабленностью, как после сауны. Он еле заставил себя снова одеться и дотащиться до гостиной. Она стояла, облокотившись о компьютерный стол, и просматривала какие-то листочки. Делала она это весьма невнимательно - он это понял по тому, как быстро она подняла на него глаза, и по тому, как гладко сказала:
--
Располагайся. К сожалению, придется тебе побыть, что называется, на проходе - двери тут нет, так что если меня замучает бессонница и я вздумаю пойти на кухню...
--
Ничего страшного, - горячо заверил он ее. - Ты и так меня сильно обязываешь тем, что разрешила остаться. Спасибо.
--
Да ладно. Что мы, дикари, что ли? Почему бы, собственно, и нет, раз уж такая оказия, - она изо всех сил старалась держать себя в руках, но на ее щеках уже проступил яркий румянец - который, кстати сказать, ей очень шел.
--
Что ж, остается только пригласить тебя к себе, - улыбнулся он, подходя ближе. - Если застрянешь во Флоренции как-нибудь, я готов забрать тебя оттуда и предоставить свое скромное обиталище в твое распоряжение.
--
Ну, это будет в будущем, - поспешно засобиралась она, окончательно смутившись. - Я тоже порядком устала, так что остается лишь пожелать тебе спокойной ночи.
--
Спокойной ночи.
Она выскользнула прочь, слегка всколыхнув шторы. Ложиться он не торопился - только нехотя стянул футболку, по привычке засунул руки в карманы и задумчиво вперил взгляд в переливающиеся огнями дома напротив. Несмотря на поздний час, улицы были полны шума и гомона - люди отдыхали в этот субботний вечер - уже ночь - как могли, и наверняка они будут бузить до утра, тем более здесь, на Виа Венето, где так много открытых кафе. Быть может, ей это помешает уснуть... а может, она придет... ведь во всей этой истории все же что-то не так. Ну не может быть, чтоб ей было все настолько все равно, просто не может и все тут!
Он даже не подозревал, насколько был прав. Разумеется, она и не помышляла ни о каком сне - ну какой же тут мог быть сон, если жизнь стремительно переворачивалась с ног на голову и становилась разительно похожей на сказку? Он? Приехал из Пизы специально ради нее? Да еще и гулял с ней целый день? И теперь... был так близко, что стоит большого труда удержаться от дурацких необдуманных поступков... Разве не похоже все это на бред? Усталость утекала вместе с горячей водой, но вот мысли оставались прежними. Как все будет дальше? Сон как правило не длится слишком долго, его время кончается чересчур быстро, и снова наступает реальность, а реальность она не переносила. Еще пять лет назад она получала за это выговоры от мамы - мол, сколько можно смотреть сказки про вампиров, выдумывать свои миры и ждать неизвестно чего! Однако же ей такое существование казалось единственно приемлемым и единственно возможным. Ведь, как оказалось, чудеса на земле все же бывают. Доказательство тому сейчас собирается спать в соседней комнате - уж бог его знает, о чем оно, это доказательство, думает, но сам факт его наличия уже о многом говорит.
Разумеется, речи о сне не могло быть никакой. Она легла, поворочалась с боку на бок, потом снова встала, немного постояла у окна... Ноги гудели, но даже физическая усталость не могла умерить сердцебиения и отогнать кровь от пылающих щек. Хотелось пойти и сделать какую-нибудь глупость из серии "необдуманный поступок", и она колоссальным усилием воли держала себя в руках. Раз уж судьба подарила ей такой шанс, разбрасываться им ну никак нельзя, его нужно беречь и обращаться с ним очень осторожно. Он должен сделать какой-то решительный шаг - либо показать свои истинные намерения сейчас, либо довести дело до конца. Она с ненавистью думала, что снова придется самой сделать свое счастье, но при этом была на это готова. Вряд ли на свете была вещь, которой бы она для него не сделала... Другой вопрос, что сделанное своими руками счастье редко бывает долговечным, но даже это не могло ее испугать. Поворачивать назад было поздно, менять тактику поведения - тоже, поэтому довести свою роль до конца было уже просто делом принципа.
Прошел час, а сон к ней так и не шел. Она уже совершенно смирилась с мыслью, что придется все-таки выпить снотворного, поэтому почти без колебаний отправилась на кухню. Она даже не задержалась у темного дверного проема, закрытого шторами из бусин, а тихо проскользнула вперед и плотно закрыла за собой дверь. Кухня всегда была ее самым любимым местом, поэтому уходить отсюда она не спешила - включила свет, достала сухарики, поставила чайник... Вообще-то чаю не хотелось, но сидеть просто так и смотреть в одну точку было скучно, а главное - в эти минуты мысли снова начинали роиться в голове... Через четверть часа ей удалось убедить себя, что мысли пришли в относительный порядок и больше не носятся в мозгу с бешеной скоростью, но, как и все хорошее, это быстро окончилось. Скрипнула дверь, и его тихий, бархатный голос сказал:
--
Ну так я и знал. Полуночничаем в одниночестве?
--
Э... да, - запнувшись ответила она.
--
Понимаю. Самому не спится.
--
На новом месте, что ли?
--
Да кто его знает... Может, поэтому, может, нет... Зайти-то можно?
--
Конечно. Чаю хочешь?
--
Хочу.
Он неслышно вошел и встал прямо напротив нее, облокотившись спиной о барную стойку. Она тут же отвернулась - почувствовала, как на щеках вспыхнул румянец, как все тело охватил многообещающий жар. Сам того не понимая, он несказанно мучил ее своим поведением - вроде бы ничего не обещающим, но в то же время уже слишком странным для простой дружбы. И эта роза, и внезапный приезд... Все это казалось до боли знакомым, но в данном случае разница заключалась в нем самом. Он был не похож на остальных, вероятно, он даже сам не очень-то четко знал свою душу и свой характер, спрятав свое истинное лицо за многолетним успехом и фанаберией.
Пока закипал чайник, она отошла к окну и задумчиво посмотрела на вырисовывающиеся в свете фонарей крыши домов. Разговаривать не хотелось, но тишина, нарушаемая только ворчанием чайника, не казалась тягучей и противной, а наоборот, очень уютной, теплой и домашней. Ей ужасно хотелось, чтобы эта ночь никогда не кончалась, и ей даже удалось обуздать свое постоянное желание сделать все еще лучше и довести жизнь до совершенства. В данный момент ее все устраивало - то ли чудом, то ли просто потому, что так положено, жизнь пошла на лад. Наверное...
Она так задумалась, что даже не услышала, как он подошел. Она с удивлением обнаружила его присутствие в непосредственной близости от себя, только почувствовав на плече его теплое дыхание. Румянец на ее щеках вспыхнул с новой силой, когда она обернулась и улыбнулась:
--
Ну чего?...
--
Хм... ничего, - растерянно пожал плечами он. - Ты не находишь, что чего-то не хватает?
--
Чего же? Чаю? - прекрасно понимая, что он имеет ввиду, улыбнулась она, изо всех сил стараясь казаться непринужденной. Судя по всему получалось... по крайней мере, до сей поры.
--
Нет.
Он уже устал ждать и сдерживаться. В конце концов, философское отношение к жизни никогда еще никому не мешало - все равно итог их общения неизбежен, так какого дьявола нужно его предельно оттягивать?! Он осторожно коснулся рукой ее прохладного плеча и, спустя пару секунд, так же осторожно и вроде как неуверенно поцеловал в ямку между ключиц... Затем в шею, в подбородок, скулу... Она лишь судорожно сжала его локоть в горячей как огонь ладони. Однако же когда он окончательно уверился в успехе собственного предприятия и наклонился было, чтобы поцеловать ее в губы, как следует, она буквально огорошила его своей реакцией - очень нежно положила ладонь на его губы, пресекая тем самым развитие событий. Комментировать она ничего не собиралась - только улыбнулась так грустно (в этот момент на ее лице он ясно прочел все ее чувства по отношению к его персоне и сложившейся ситуации), легонько отодвинула его с дороги и достала из холодильника бутылку темного стекла, а из шкафчика над холодильником - две маленькие ликерные рюмки. Наполнила их густой сине-фиолетовой жидкостью и все так же молча протянула одну из них ему. Жидкость на поверку оказалась довольно вкусным черничным ликером, но языка его странной подруге не развязала - она только горько вздохнула и прошептала:
--
Спокойной ночи, Фабио.
Она растворилась во тьме коридора как призрак, оставив его в недоумении стоять посреди кухни. В голове роилась масса глупых вопросов, не менее жгучим было желание все-таки настоять на своем всеми правдами и неправдами, но отчего-то он сдержался и медленно побрел в гостиную. Где-то в глубине души противно копошился липкий страх - а ну как он сейчас все разрушил? Бред, конечно - ну кто посмеет отвергнуть его, такого прекрасного, знаменитого и замечательного - но ведь она особенная. Снова и снова возвращался он к этой мысли и, разумеется, всю ночь успешно проворочался с боку на бок. Собственная значимость казалась теперь не такой уж и безграничной, и на первый план вышли чувства и мысли совершенно другого свойства. Однако на следующее утро она вновь была непосредственна и дружески прохладна, как и обычно, из чего он сделал логичный вывод - иначе, чем как следует, ее не добьешься. Оставалось два пути... Либо прекращать все сейчас - ну как-нибудь, например, молча исчезнуть. Судя по всему, ей этот вариант кажется наиболее вероятным, так что особенного удивления он не вызовет. Либо уж идти до конца... На этой мысли он внезапно обнаружил, что действует уже не только от скуки... что правда начинает немножко скучать по ней... практически с того момента, как после обеда она проводила его на вокзал и он сел в поезд. Они не договаривались о следующей встрече, но она обмолвилась как-то, что хочет на следующих выходных поехать во Флоренцию. Он промолчал, но в душе точно знал, что не откажется составить ей компанию. Напротив, будет только рад - ведь она такая необычная, такая красивая и такая умная.
4. Без него
Она медленно шла по Виа Национале, упиваясь тихим очарованием вечера. Было около девяти, уже начало смеркаться, и чистое на протяжении всего дня, сверкающее небо медленно погружалось в сиреневую синь. Горели фонари, мягко светились фары проезжающих машин, теплый воздух был совершенно неподвижен, народ лениво гомонил у ярко освещенных витрин. Город жил своей жизнью, расцветал и благоухал цветущими уже клумбами, а ее душу постоянно раздирали мечты и сомнения. Вот уже неделю она не видела его - в последнюю их встречу в Пизе он сказал, что улетает в тур на целый долгий месяц, так что увидятся они теперь лишь в начале апреля. Ей казалось, что прошла вечность, хотя СМС от него приходили уже дважды, а один раз - даже электронное сообщение, как всегда короткое и полное троеточий, но не равнодушно-вежливое, а теплое. Она была ему интересна, но ей, как и всегда, хотелось гораздо большего. И постепенно в душу закрадывалось подозрение, что оно будет... Может, не сразу, может, через какое-то время, но будет обязательно.
Впереди сиренево темнела громада Витториано, гудела Площадь Венеции, шумно переговаривались карабиньеры. Такие вечера она любила больше всего на свете - ведь практически только в это время она могла ощущать себя счастливой без особенных на то поводов. Ощущение комфорта и уюта, любовь к римским улицам и аромату Италии наполняли душу спокойствием, заставляли забывать обо всем на свете и бесконечно наслаждаться счастьем обаладния всем этим. Она не представляла себе жизни в другой стране, несмотря на то, что в Италии, конечно же, была масса недостатков. Люди были чересчур шумными, улицы поутру, особенно по выходным, грязными, повсюду бродили толпы туристов, процветало воровство сумочек на улице и в метро, летом город задыхался от жары... И все равно, за бесподобные фрески Ватикана, за тишину Народной площади и белизну Витториано, за величие Форума и Колизея, за очарование вечерних улиц можно было продать дьяволу душу, и она бы охотно продала, если бы ее душа принадлежала ей, а не ему. Сияющее голубое небо Флоренции, великолепный собор Санта Мария дель Фьоре, галерея Уфицци, рынок у стен старой, вечно реставрируемой церкви, толпы студентов - все это бесконечно манило ее на север, на большой вокзал Санта Мария Новелла, она могла часами проталкиваться через скопления туристов у многочисленных городских достопримечательностей, до онемения ног гулять по переулкам и светлым улицам. Она была там уже сотни раз, и каждый раз заново восхищалась увиденным, будто впервые.
Она не очень любила ездить на юг - убедилась, что Неаполь хорош только с высоты холма, а вблизи представляет собой довольно жалкое зрелище - и только Помпеи могли заставить ее вновь вернуться в Кампанью. Ей не нравилось местное вино "Lacryma Christi" - она предпочитала Rigoletto Toskana - ее не привлекали гигантские лимоны, громада Везувия и легендарный остров Капри, но зато она могла до полного онемения ног гулять по полуразрушенному временем и пеплом городу. Она и сама не знала, чем он ее зацепил... так же, как Рим, так же, как Пиза.
Тот самый город, где он жил, где она встретила его. Маленький и провинциальный, из достопримечательностей - только Поле Чудес да толпы туристов, необычно огромные, даже больше римских и флорентийских. Конечно, Арно и старые, примыкающие к набережной улочки полны своего особенного, истинно итальянского очарования, но все же это отнюдь не вид со смотровой площадки Фраскати или вулканическое озеро Альбано в Гандольфо. Зато там был он... В прошлые выходные он вел себя так, что она чуть было не поверила в сказку - действительно приехал во Флоренцию за ней, мужественно, без тени жалоб, бродил с ней целый день по городу, потом отвез к себе и даже сам приготовил ужин. Она осталась у него, и все воскресение они провели вместе, все так же гуляя и болтая обо всем на свете. Зашли в кино, посмотрели какой-то свежий фильм, бурно обсудили его за чашкой кофе в кафе, затем долго просто сидели на зеленой траве Поля Чудес, греясь на ярком весеннем солнце... Она потихоньку начинала раскрепощаться и забывать, с кем имеет дело - ее не оставляло ощущение, что она давно и хорошо знает его не только по коротким сообщениям в интернете, а лично... Все больше и больше она привязывалась к нему, она снова совершенно не мыслила своей жизни без него и ужасно страдала каждую секунду, что не видела его.
Сейчас ей снова пришлось смириться с его отсутствием, хотя оно было временным и не совсем уж безнадежным - она знала, что может в любой момент написать ему смс или даже позвонить. Однако она этого не делала - не хотела раньше времени пресыщать его своим обществом. Она твердо держалась своего героического плана - сделать шаг, большой и решающий, только вслед за ним. Поцелуи ночью на кухне к шагам не относились - скорее к проявлению нормального мужского поведения - так что она терпеливо ждала, со всей серьезностью полагая, что ее хватит ждать столько, сколько потребуется. Была любимая музыка и любимые улицы, но теперь, после того как излюбленные маршруты были пройдены с ним, они утратили свою индивидуальную яркость и превратились лишь в дополнение к его пушистой персоне. Нечего теперь было ждать выходных, не для чего было считать часы до прибытия поезда из Флоренции... можно было лишь отсчитывать дни до окончания тура, до 4го апреля, когда он должен был вернуться назад.
Чем дальше, тем сильнее она скучала, тем теплее становились ее сообщения и его ответы. Похоже, хоть это и невозможно, он тоже скучал по ней - если не так же, как она по нему, то хотя бы похоже. И это побудило ее сделать тот самый решающий шаг, который она преберегала для финальной точки развития их отношений. Она ненавязчиво выспросила его, когда и во сколько он прилетает, а он, за своей усталостью и туровыми проблемами, ничего не заподозрил. Она хотела его удивить... и, если на самом деле все не так, как она хотела, она хотя бы выяснит правду... и в очередной раз поймет, что надеяться по большей части совершенно бесполезно.
5. Точки над "и"
Он медленно шел по Зеленому коридору, честя про себя дурацкую систему итальянских аэропортов. По его наблюдениям - а все-таки, как ни крути, он успел побывать во многих городах и странах - и Фьюмичино, и Галлилей отличались редкостно тупым расположением, отсутствием нормальной стоянки и совершенно нелогичным положением терминалов. Разумеется, он уже не путался здесь - прилетать и улетать в турне приходилось чертову тучу раз - но всегда, проходя по знакомым коридорам и переходам, искренне жалел туристов, которые могли по нескольку раз бегать из одного конца аэропорта в другой в поисках нужного гейта.
Он устал. Тур, вернее его первая часть, был недолгим - немного больше месяца - но весьма насыщенным перелетами и нервотрепкой. Как признанные боги хэви-метала, участники Manowar капризничали во всю, менеджеры и продюсеры рвали и метали, товарищи по коллективу вяло грызлись между собой, а в довершении всего чуть не сорвался концерт в Афинах. Разумеется, началось все с традиционной неопределенности, когда все нервно бегали по отелю где-то в Германии, курили и орали друг на друга и на греческих организаторов. Потом им прямо объявили, что их там не надо - закатился грандиозный скандал с участием массовки и еще кучи народу, которая вообще-то была не при чем, но поорала и поругалась с превеликим удовольствием. Дабы успокоить расшатавшиеся нервы, в тот же вечер все безбожно напились, наутро страшно болела голова и плохо было еще дня два... В конце второго дня выяснилось, что концерт в Греции все-таки будет, что разозлило всех еще больше - нервы уже потрачены, а нейроны не восстанавливаются, да и вообще, свалить домой и успокоиться еще на пару месяцев пораньше было бы приятно. Особенно ему, потому что он скучал.
Как нетрудно догадаться, скучал он именно по ней, по ее прохладной улыбке, спокойному голосу, их неспешному разговору ни о чем и обо всем на свете, вечерним пожеланиям спокойной ночи в ICQ... Разумеется, он и сейчас с ней общался - то писал сообщение, то отправлял письмо (так как следовал любимой привычке и в любом городе несся искать интернет), даже несколько раз за этот месяц звонил, неизменно вылетая в минус на роуминге. Но этого ему было мало... В течение месяца он несколько раз возвращался домой на пару дней, но все как-то неудачно - то посреди недели, то ночью в воскресение - так что ехать к ней не имело никакого смысла. Ехать к нему она бы не согласилась, скорее всего, да и он был слишком горд, чтобы просить ее об этом, предпочитал страдать молча. Зато теперь, в этот пятничный вечер, когда все наконец-то закончилось, он был твердо уверен - завтра с утра он едет в Рим. Наплевать, что пока он доберется до дома и поужинает, будет уже ночь, так что выспаться не удастся... желание увидеть Лисс было сильнее всего. Он даже с улыбкой подумал, что, будь он чуть посумасброднее, рванул бы к ней прямо сейчас и пел бы под окном серенады в режиме а-капелла.
Стеклянные двери услужливо отъехали в стороны, выпуская его в зал прилета. Народу было немного - как всегда, на Пизу летел маленький самолет, половина пассажиров которого высаживалась в Галилее только для того, чтоб сделать пересадку и отправиться дальше. Встречающих тоже собралось не так уж много, но зато его глаза тут же выловили из окружающей безрадостной обстановки нечто, что было равносильно чуду. У квадратной колонны, облицованной серым мрамором, подобно эфирному явлению из другого мира, стояла она. Удивительно стройная, в черных облегающих бриджах, высоких сапогах и уже знакомой ему серебристой курточке, она стояла, облокотившись плечом на пресловутую колонну и засунув руки в карманы. Увидев его, обомлевшего от счастья и удивления, она даже не пошевелилась - только улыбнулась, тепло и ласково, как никогда прежде. А он так и стоял у всех на ходу, безропотно снося ругательства натыкающихся на него людей, и во все глаза смотрел на нее. Он был очень занят - он любовался. Оказывается, за месяц он уже успел немного подзабыть, насколько она необычна, и вот теперь он горел желанием восполнить упущенное. В тот же момент он вспомнил, что не далее чем вчера она как-то уж больно дотошно выспрашивала, во сколько он прилетает. Теперь все было ясно...
Наконец справившись с собой, он поправил на плече спортивную сумку, с которой всегда ездил за границу, и твердым шагом отправился к ней. Он был ужасно горд той фразой, которую придумал - почему-то она показалась ему совершенно не банальной в такой ситуации, а кроме того, он был уверен, что она это оценит. Он подошел совсем близко, так близко, что даже учуял тонкий запах ее свежих, едва уловимых духов. Улыбнулся и уверенно сказал:
--
Привет.
--
Привет, - ее голос прозвучал очень мягко, и в нем слышалась плохо скрытая радость.
--
Я люблю тебя! - смело заявил он, глядя ей прямо в глаза. Ей богу, он не лгал. Он точно знал, что это так - с ним давно уже не было ничего подобного, поэтому он легко определил свое чувство.
Она улыбнулась. Несмотря на вспыхнувший на ее щеках румянец, ее улыбка не была смущеной - только счастливой и благодарной. Более того, на ее длинных ресницах выступили слезы, когда она ответила:
--
Я тоже тебя люблю.
Он крепко прижал ее к себе. Она не противилась - напротив, склонила голову ему на плечо, обхватила руками плечи и замерла, словно боясь поверить в реальность происходящего. В его же голове не было и следа мыслей типа "Ну вот я и добился, пора делать дело и сваливать!"... Наоборот, начало казаться, что вот оно, кажется, и счастье.
Через какое-то время она подняла мокрые глаза и улыбнулась:
--
Поедем домой. Ты, наверное, голодный.
--
Да, только поймаем такси... Здесь с этим трудно...
--
Зачем такси? Я на машине, - она показала ему ключи со значком мазда. - Ты думаешь, я ломанулась тебя встречать и не подготовилась к этому событию?!
--
Я вообще ничего не думаю, - честно признался он. - Я просто очень удивлен... и очень счастлив.
--
Я тоже. Я ведь без тебя не могу. Ты и не знаешь, что я серьезно больна, - она обернулась и лукаво подмигнула ему.
--
Это чем же?!
--
Невралгией. Она возникала каждый раз, когда я думала о тебе... то есть очень часто... в виде боли в области сердца. А теперь, я надеюсь, ты меня вылечишь.
Они подошли к шедевру техники цвета мокрый асфальт, на багажнике которого сияла в свете фонарей серебристая надпись мазда6. Он с удовольствием погрузился на переднее пассажирское сидение. Машина была просто великолепна, как и прекрасная шофер, которая уверенно завела свою железную лошадку:
--
Только ты командуй, куда ехать. Вряд ли я сама в темноте найду дорогу.
--
Может быть, я поеду за рулем? - предложил он.
--
Не посягай на святое! Я обожаю ездить... особенно на мотоцикле, потому и машина прокатная. Все деньги ушли на мотик...
--
Что?! Ты ездишь на мотоцикле?! - вот в это он поверить никак не мог. Ну не вязался ее образ в байком!... Никак.
--
Да. Довольно давно уже. Я тебе покажу как-нибудь, когда ты ко мне приедешь. Так, ну что?... В путь.
--
Погоди.
--
Слушаю?
Но он и не собирался ничего говорить - только снова привлек ее к себе и от души поцеловал - как положено, со всем чувством, что бурлило у него в груди. Потом снова увидел ее глаза - сияющие, как звезды в отблесках фонарей - и снова сказал, просто млея от собственных слов и сладости их звучания:
--
Боже мой, Лисс, я так люблю тебя!...
--
Тогда ты меня понимаешь, - прошептала она, гладя его золотые кудри. - Я люблю тебя больше всего на свете. И это не преувеличение.