В пропахшем сигаретным дымом баре тихо звучала рок-музыка. В это время суток здесь было немноголюдно. Наплыв посетителей ожидался гораздо позже, часам к девяти, когда сумерки окончательно возьмут власть над затихающим городом.
Старое рок-н-ролльное заведение многих привлекало своими свободными правилами пребывания в нем. То было единственное заведение в районе, где можно курить и не только сигареты, приходить в любой одежде, исключая, конечно, стиль закоренелого уличного жильца. Поэтому все, кто не допил в других забегаловках, просто проходивших мимо, продрогших в сырую погоду или же любителей курнуть с собой принесенное влекли потоки праздных людей в это место. Бокал дешевого пива, сто граммов водки или же возможность не быть голословно обвиненным в нечто непотребном сделали бар одним из самых популярных мест для отдыха, а нахождение в нем бесконечно приятным.
Сейчас было на часах около шести вечера, и в баре находилось только пять человек: темноволосый парень-завсегдатай Борис, девушка-бармен за стойкой, мрачный и необъятный в плечах с приступом тяжелого недосыпа на лице охранник, молодая пара любителей недорого пива за столиком - пирсинговые парень и девушка на вид не более двадцати лет в одинаковом тинейджерском - по новой моде - прикиде с неоновыми пятнами-светоотражателями. По всему синему плотно облегающему костюму зияли бледной молодой кожей треугольные вырезы, и они так бы часты, что у девушки левая грудь маленьким остроконечным бугорком почти полностью вылезла наружу.
"Все напоказ, все на потребу публики, - посмотрел в их сторону Борис и, брезгливо поморщившись, медленно, с расстановкой отвернулся и тут же ополовинил одним большим глотком стакан ежевичной водки. - Достали, совсем в современном мире нравов не осталось. Что теперь правительству остается - разрешить в открытую сношаться, чтобы как бы не нарушить чьи-то морально-уродские права? Еретики..."
Во рту зажег алкоголь, и парень с силой прижал к своим обветренным губам плотно сжатый кулак. Снова покосился на безмолвно потягивающую ультрамодную молодую парочку и задумался, вспомнив свое, казавшееся уже таким далеким, детство, пригород столицы, тонущий в свете искрящихся рекламных щитов на каждом шагу и уплывающей в бесконечность вереницы всевозможных магазинов. Нескончаемо шумным поток автомобилей, такой, что даже небезопасно было выйти на улицу, дабы не попасть под колеса какой-нибудь из них. Все его игры и полноценное общение со сверстниками проходило сугубо на лестничной клетке либо в подвале, в специально оборудованной городскими властями для подобного досуга комнате. Только по два часа в сутки беспокойные улицы примеряли на себя тишину, когда все городские дороги в определенное время блокировались выстреливающими из земли крепкими штырями. Частный наземный транспорт прекращал свое движение, за исключением усовершенствованного для полетов городского, но он был так редок, что самое большое в это время для него - два-три пролета трамвая или же машины "скорой" ненадолго портили ощущение блаженного и долгожданного беззвучия. Всего два часа можно было наслаждаться таким упоительным моментом жизни города. Час - с утра и час - в обед, чтобы подрастающее поколение сумело беспрепятственно попасть, каждый ребенок в свое в соответствии с возрастом, в учебное заведение и вернуться домой. Казалось, в такие минуты сама жизнь замирает, выпуская из своего лона на волю мир детей, улыбающихся и изредка сверлящих своим смехом воздух между домами.
Такого теперь уже нет, сейчас специальный автобус по строгому графику подлетает к каждому дому, чтобы доставить учащихся к месту учебы. Да и понятие детства кануло в лета: с исполнения трехлетнего возраста ребенка сразу же определяли, согласно постановлению правительства от 30 марта 2057 года, в один из четырех генетических клубов: управленцы, духовники, подчиненные и социальники. Последние были те, которых за глаза в народе называли сбродом, отпрыски алкоголиков, преступников и других морально, по общественному мнению, разложившихся людей. Для каждого клуба - свое направление воспитания и обучения. Обучение...обучение... Вот оно это обучение сидит за столом, для обозрения выставив свои интимные места.
Борис беззвучно плюнул на пол, еще раз со злобой посмотрел на мирно сидящий тандем за столиком, но очень быстро выражение его лица изменилось до измученно-страдальческого. Он вспомнил главные события сегодняшнего дня, а прицепом - и остальные. Но тут же взгляд Бориса стал каким-то пустым, ничего не выражающим, что казалось, мысли, а может и сама душа, унеслись в только одному ему известную даль, на время покинув крепкое тело парня. Но состояние возникшей внутренней тишины продолжалось недолго, где-то с десяток быстрых секунд. Борис снова обрел обычное свое ощущение реальности и резким поворотом повернулся к барной стойке с растерянным видом пойманного вора на месте преступления, залпом допил остаток водки в мутном стакане.
- Еще что-нибудь? - спросила вдруг возникшая перед ним миловидная барменша, забирая его пустой стакан. - Опять сто пятьдесят "Вечерней радости"?
- Да, Алина, будь добра, - спокойно проговорил Борис. - И вот еще, сделай, пожалуйста, ваш фирменный экобутерброд.
- А если все-таки взять сразу всю бутылку?.. - улыбнулась светловолосая Алина.
- Сегодня не тот день, чтобы напиваться. У меня тут важная встреча.
Девушка с понимающей ухмылкой кивнула, мол, все понятно, и удалилась в сторону для приготовления заказа.
Борис с легким раздражением посмотрел на зеркальную витрину с сигаретами за барной стойкой как раз перед ним. Даже ставший нормой в городе загрязненный различными отходами воздух не избавил людей от этой пагубной привычки буквально мирового масштаба. Медленно убивать себя ради мнимого удовольствия?.. Странно и глупо... Очень глупо...
- Вот и твой заказ, Борис, - вывела его из задумчивости Алина, прервав своим возникшим стройным телом лицезрение пачек сигарет.
Она поставила серую стальную тарелку с экобутербродом на стойку, затем ловким выработанным движением достала откуда-то снизу начатую бутылку водки и налила прозрачную жидкость в стакан.
- Может, еще чего-нибудь желаешь?
- Нет. Спасибо, Алина, мне больше пока ничего не нужно.
Девушка оттолкнулась руками от стойки и бойко-уверенным шагом проследовала в правую от Бориса сторону, к холодильнику со спиртным, невольно позволив своему недавнему собеседнику глазами "потрогать" свою идеально созданную природой фигуру, не пугаясь быть пойманным за столь нескромным занятием. Но Борис не являлся "засмотрщиком", поэтому так и не сумел оценить такой щедрый подарок.
Снова бар поглотила легкая тишина, приправленная тихо звучащей рок-музыкой, написанной, наверное, еще лет сто назад. Ретро, старое доброе ретро. Его теперь употребляли в качестве фоновой музыки лишь заведения, продающие алкоголь, или же где-то - интересно, сколько их осталось? - прослушивали дома после рабочего дня самые заядлые меломаны.
Борис поднял правой руной экобутерброд, отливавшим ядовито зеленым цветом, и понюхал его. Пахло огурцами, но они не были настоящими. Резкий запах, исходивший от экобутерброда, говорил о том, что использованные в его приготовлении овощи биосинтетическое происхождение - вершина генной инженерии - что, однако, по мнению, властей считалось вовсе даже пригодным в пищу для народа. Самые что ни на есть настоящие поставлялись к столу только очень состоятельным гражданам.
Борис вытянул немного руку с экобутербродом, жгучий запах исчез вовсе.
Ничего, под водочку самое то.
Собрался было пригубить стакан с водкой, как спиной почувствовал дуновение неприятного холода.
- Здравствуй, мама, - спокойно проговорил Борис, не оборачиваясь. - Я тебя ждал и, наконец-то, ты здесь, рядом.
Ответом было молчание.
Парень другой реакции ожидал на свою фразу, поэтому резко и немного неловко обернулся. Задетый рукой стакан с неприятным дребезжанием упал на пол, и вылившаяся водка тут же приняла форму бесформенного озерца вокруг него.
Перед Борисом стояла женская фигура в коричневом, больше похожем на рваные лохмотья, балахоне, спадающим до самых пят. Голову прибывшей посетительницы скрывал глубокий капюшон. Поза же женщины источала покорность и смирение, а согнутое вперед тело и подтянутые к подбородку сомкнутые кисти рук говорили о том, что она та находится либо в глубокой задумчивости, либо решила совершить молитву.
- Мама, - снова окликнул женщину Борис. - Я ждал тебя. Вот уже более часа нахожусь в этом заведении, в другом месте ты отказываешься со мной встречаться. Мне снова нужна твоя помощь, так как я опять сегодня сорвался. Помоги мне... Только не молчи, пожалуйста, ответь хоть что-нибудь.
Странная посетительница продолжала находиться в той же неподвижности, в какой была, невзирая на все обращенные к ней слова. И только, когда парень понуро опустил голову и импульсивным движением закрыл лицо ладонями, она медленным движением рук сняла свой капюшон и выпрямилась. Под искусственным освещением явилось бару изможденное и морщинистое лицо пожилой женщины. Седые длинные волосы падали на тонкие плечи. Впалые бесцветные от времени глаза. Тонкие бескровные губы, режущие поперек лицо ровной линией. Редкие язвы на скулах.
- Помимо того, что я - твоя мать, я еще и матушка, - сухим и властным голосом произнесла женщина, вперив свой взгляд в Бориса. - И мне больно за твои поступки. Что с тобой происходит? Ты был всегда верующим человеком, с самого маленького возраста. Но куда теперь эта радующая душу религиозность подевалась? Ты напрочь позабыл о таких вещах, как смирение и терпимость. Я знаю про все твои регулярные срывы, после них ты всегда вызываешь меня. Они неутолимо и жестоко бьют прямо в материнское сердце, подорвали мое здоровье. Зачем тебе это продолжать, Борис? Остановись, прошу. Неужели собственный пример праведной жизни теперь ничего не стоит? Чем ты стал лучше тех, кому не повезло с тобой встретиться?
- Они - другие! - с чувством воскликнул Борис. - Ненастоящие! Искусственно живущие! Зло жгло им сердце! Оно жаждало свободу! Настоящую, и я им ее дал!
- Не смей повышать голос на мать! - женщина подняла голову, лицо приняло презрительно-каменное выражение. - Где твое почтение к родителю? Водка съела? Быстро исправься.
- Они... Плохие...
- А ты безгрешен? Сможешь ли ты про себя сказать, что кристально чист душой и поступками?
- Нет, - выдохнул Борис и потупил взор.
- Я долго думала - приходить ли мне на встречу с тобой или нет. И эти размышления мне очень тяжело дались. Я здесь перед тобой только потому, что ты - мой единственный ребенок, а как матушке и духовному учителю нашего города у меня нет ни малейшего желания даже видеть тебя. Ты для меня неприятен и подлинно мерзок. Сегодня наше родство окончательно померкло.
- Зачем ты так, мама? - очень тихо, почти шепотом прозвучали слова парня.
- Ты полностью погряз в крови, мой сын, - сухим тоном ответила женщина. - Ослеплен и обездушен ненавистью, сожжен яростью до мозга костей. Ты регулярно лишаешь жизни людей и считаешь, что это нормально? Я не намерена больше отпускать тебе твои грехи, ты слишком далеко зашел.
У Бориса загорелись негодованием глаза, и он резко встал.
- Но все убитые мною - отпетые грешники. Они заслужили такую награду, наверное, еще по факту своего рождения. Я достоин был умертвить их всех!
- Даже сегодня?
Повисла короткая пауза, прежде чем Борис смог ответить на этот вопрос:
- Да.
Женщина присела на соседний стул, мягко положила скрещенные руки на колени и закрыла глаза.
- Борис, - произнесла она. - Как тебе известно, по причине того, что я - твоя единокровная мать, я иногда могу видеть своим телепатическим внутренним взором все твои деяния в любой момент жизни...
- Знаю, матушка.
- И я имею возможность наблюдать и все твои греховные действия и мысли. Если бы ты только знал, какой лавиной густой мглы бьют они, порой неожиданно, по моему сознанию. Эти удары уничтожают меня на физическом уровне и подмывают духовно так, что душа уже кричит на все голоса, ища отдохновение, но не находя ее нигде. Я как мать и священнослужитель всегда молилась за тебя и отпускала при встрече все твои прегрешения. Но сегодня вдруг очень сильным откровением ощутила всю твою слепоту. Ты из борца за веру превратился в лютого поборника зла.
- Нет! Нет! Это не правда!
- Не перебивай меня, пожалуйста, а имей выдержку выслушать все до самого конца.
Парень в отчаянии обхватил свою голову руками и замер. Было видно, как дрожь пульсировала по его телу.
- Ты зашел слишком далеко, и в этот раз я отказываюсь помогать тебе. Иногда мне кажется, что мое сердце вот-вот остановится в момент, когда видения, наполненные твоим безудержным безрассудством, вихрем врываются в мою голову. Тело тут же слабеет и обмякает, а из глаз неиссякаемым ливнем льются слезы.
- Я грешен... Я лишаю их жизни...
- Да, лишаешь их жизни, потом просишь меня о личной исповеди, но проходит несколько дней или недель, как ты снова пребываешь в состоянии праведного судьи и идешь творить справедливость. Кто тебе дал такое право?
- Они - грешники, уродливые гнилой душой грешники!
Мать-священнослужитель встала и пристально-жестким взглядом посмотрела на сына, глаза ее горели огнем негодования:
- И даже та девочка сегодня, которая уже никогда не вернется домой?
- Она испорченной была! Родители - социальники, притон устроили из своей квартиры, весь район там гуляет сутками. А она...она уже неделю при возвращении из школы рассматривает витрину магазина интим-товаров, что возле ее дома. Ей это жутко нравится.
- Девочке просто понравились черные туфли на длинных позолоченных каблуках.
- Ты считаешь, что ни на что другое и не заглядывалась?
Мать-священнослужитель устало вздохнула, закрыла глаза и снова их открыла:
- Боря, я отпущу тебе этот смертный грех, но желаю, чтобы ты хорошенько прочувствовал все то, что испытала бедная девочка перед своей смертью.
И, не дожидаясь ответа парня, женщина быстро обхватила руками лицо сына и, приблизив свое к нему, поцеловала в губы.
Борис мгновенно ощутил, как в его воспаленное тяжелым разговором сознание острым снопом проникли похожие на мозаичные цветные картины, смахивавшие своей гаммой на витражи. Потом они пришли в хаотичное движение, словно в старом детском калейдоскопе. Монотонный скрежет, исходивший от этой играющей цветами мозаики, постоянно нарастал, пока не достиг истошного рева.
- А!..-успел только выдохнуть Борис, и в этот момент он увидел улицу на самой окраине города, безмолвную и пустынную. Он безмятежно шагал по дороге, напевая какую-то незатейливую песенку. Все окружающие дома и предметы виделись им неестественно увеличенными. А вот он магазин, до него уже просто рукой подать... Ой! Что это?.. Кто-то схватил его за шиворот крепкой рукой и сильным рывком затащил в мрачный и пропахший сыростью подъезд. От нахлынувшего страха раздается истошный детский крик. Глаза от боли зажмурились. Когда же Борис осмеливается приоткрыть уголок правого глаза, то к удивлению напротив самого себя. Лицо его до такой степени мерзко и перекошено от обуреваемой ярости, что он с еще большим усилием закрывает глаза. И в следующий миг он остро ощущает, как нечто прохладное и гладкое сноровистым движением разрезает кожу и мышцы его шеи в области гортани, и как медленно горячая и в тоже время приятная кровь устремляется внутрь тела по дыхательным путям. Борис пытается что-то крикнуть, но выходит лишь невнятное и приглушенное бульканье.
Седовласая женщина-священнослужитель с силой убрала свои губы от губ сына и оттолкнула того от себя. Развернулась, ловко накинула на голову капюшон и стремительно покинула бар, выказав широкой и мощной походкой недюжинную силу.
На полу боком лежал Борис с перерезанным горлом и с выражением ужаса на застывшем лице. Темно-бордовая лужица крови обхватила его голову, нежно смочив темные волосы парня.
Молодая пара, попивавшая все это время в полном молчании пиво, бесшумно поднялась со своего столика и подошла вплотную к лежащему бездыханному телу, явив странную и не совсем нормальную синхронность в своих движениях. Парень и девушка в тёмно-синем одеянии держали каждый в руках по бокалу, внутри которого плескался янтарного цвета пенистый напиток.
- Ничего не трогайте! - воскликнула из-за стойки барменша Алина. - Тело теперь нельзя круглые сутки тревожить, ведь смерть наступила в ходе общения со священнослужителем. Я даже полицию вызвать не могу. Ох, где же мне теперь синее покрывало найти, чтобы тело накрыть? У нас такого никогда не случалось. Ума не приложу...
- Слушай, - подал голос наконец парень-тинейджер, обращаясь к своей знакомой. - А ему здесь по ходу долго еще валяться. Может пойдем отсюда?
- Пойдем, - писклявым тонким голосом ответила ему его спутница. - Но сначала давай помянем этого мужчину.
И вылила остатки пива из своего бокала на голову мертвого Бориса.