У нас с тобой
Есть своя неизбежность.
И это меня восхищает.
Был дождь, наверное он был. Стояли, прячась от него, под тополем большим шуршащим. Замолк, вдруг оборвавшись, разговор. И робкий взгляд мой встретил тот, другой, открытый, всё решивший и прямой. Приблизил губы я свои к тем, что приблизились к моим. Я их коснулся. Я тронул их, те, не свои, другие губы.
Я ощутил:
слегка прохладой
нежная упругость,
мне трепетом отдалась в глубине.
Стук в стук два пульса, не разберёшь где чей. Другие губы, не мои, другие вошли в меня, и я в них растворился. В их ласке, бархатистой неге... И струны музыкального дождя мне пели в это самое мгновенье (а может и действительно кто пел?), мне хорошо, мне хорошо, мне хорошо... Люблю серое небо, люблю дождя трепещущие нити.
Люблю, люблю, люблю тебя.
Только эти вот руки, ладошки которых прижимаю к щёкам воспалённым. Только эти вот пальцы...
Смотрел на темноту опущенных ресниц, на каждый волосок бровей. И целовал открыто, бесконечно, не утоляя жажды... И аромат дурманной пелены накрыл...
Неожиданная лёгкость и воздушность охватили счастьем. "Зачем, пусти". Горячею рукой обвила шею и прошептала: "Сумасшедший мой".
В ночной тени, на личике твоём,
Глаза - два чёрных зеркальца.
Их влажный блеск ожил, заволновался,
Наполнил до краёв чашу ресниц...
Бессвязно бормочет динамик пустого пространства: хлопнет далёкая дверь, кран загремит и умолкнет...
Я на пороге счастья, но почему же сердце со мной в разладе? Займись немедленно делом: стучать ты должно ровно, не поддаваясь глупости сказочных ритмов фантазий.
Я на пороге счастья. Но почему же грустно: мир извивается в волнах предательской влаги слёз. За призрачной их прозрачностью вдаль убегают тучи и дождь, и ветер. И растворяется в памяти свинцовая лень воды...
Вспыхнуло солнце лесное жаром губ и ладоней. Отчаянный запах ягод, мёда, травы и хвои...
Туманящий блеск стеклянный смешал и размазал краски...
Без скорби, смерти и страданий нет доброты, любви и счастья. Тогда пусть будет так: я забираю всю твою боль, и боль вселенной до конца, до капли.
Осень взорвалась звёздами, сердце взорвалось звёздами, счастьем взорвалось сердце. Прочерк звезды сгоревшей, ветер холодный в губы, холод и жар ладоней.
Путь бесконечный Млечный. Лебедь раскинул крылья, яркие, на полнеба. Брошенная цепочка созвездия Кассиопеи. Время исчезло. Мы - вечность! И в бесконечном полёте падающая звезда.
А мне и сгореть не страшно. Знаю, что не напрасно. Знаю, отдам до крошки всё, чем сам переполнен.
Осень. Падают звёзды. В лоскутья разорваны мысли. Вот и начало, и бесконечность, и боль...
Утром ледок на луже, трав поседевших пряди. Лист в бесконечном падении; крылышко клёна сорвалось, и завращалось, и улетает в небо.
Ветер и дождь сдирают радужный цвет с деревьев. В сырости бесконечной стынут любимой руки. Ты окуни их, не бойся, в сердце моё. Там есть тепло и радость, нет там только покоя, нет там только покоя... Боль же себе забираю.
Ко мне сегодня ночью приходил злой карлик...
Ко мне сегодня ночью приходил одутловатый лысый карлик. Без красок кожа белая, как сало. Меж выпуклостью щёк и голым шаром лба, прорези глаз и рта.
Смеётся... Смеётся хищно, мерзко, нагло. Смеётся откровенно и беззвучно.
Уходит. Кривенькие ножки семенят... Уходит и уносит мою Радость...
Нагнал его... Нагнал его и отнял, и дал свободу Радости моей...
Многозначительно шипит: "Пока твоя взяла, пока..."
Мы с Радостью взлетели в небо, а он ко мне прилип, не оторвать.
Пытаюсь скинуть, но не оторвать. Тогда схватил его покрепче и отбросил свои крылья. Он верещит визгливо... Я смеюсь громко, взахлёб. Ветер упругий, лёгкость и свобода.
И он, и я - бесформенные кляксы тени. И тень моя смеётся, следя за тем, как Радость улетает...
Иду по застывшей асфальтовой реке. Осень.
Гонимые листья стучат в погоне за мной.
Гонятся, догоняют и перегоняют...
ОКНО В ОСЕНЬ.
В небе предрассветном
Нет почти уж звёзд.
Сильный ветер гонит
Пятна облаков.
Если бы не осень
Была бы густа
Липы придорожной
Мощная листва.
Сосчитаешь ветви
В голой кроне лип,
Сосчитаешь звёзды,
Благо, что редки...
Серый пейзаж.
За окном висит серая пыль дождя. Серая трава, серые силуэты деревьев, серые листья пропитаны сыростью. Близорукая серость расплывчатых теней...
Ни пса бездомного, ни человека, ни птицы. Скованно серостью движение. Мир сузился до сумерек. Серые капли влаги на стекле, монотонный стук: кап-кап...
Солнечный пейзаж.
Солнечное утро. Контраст света и тени; ярко-зелёная трава. Листвы отчаянная желтизна на фоне блистающей прозрачной синевы. А где-то там, над горизонтом, белой царапиной на голубом - реверсивный след от самолёта.
Шаг весел, сердце в песне. Луж зеркала. Смеётся пёс безродный и суетится воробей. В инеи тень берёзы. На солнце яблоко алеет, готовое вот-вот упасть или чуть-чуть попозже.
Никакой не пейзаж.
О, время! О, господин капризный! Ты то бежишь в мелькании часов, дней, лет, то вечность тащишься томительной секундой. Или возьмёшь, по прихоти беспечной, сердце сожмёшь, да так - ни вдох, ни выдох.
А у меня есть тайна твоего бессилья: я помню, помнят мои руки, губы...
Что я?
Игрушка?
Повод к наслаждению?
Весь мир окрысился и лязгает зубами, пытаясь запугать.
Я не боюсь!
Каждый участочек на теле - боль. Я корчусь, извиваюсь, но вопль не слышен мой.
Я не боюсь!
Мучительно молчание, как наказание.
Крикнуть и злая башня заточенья рассыплется?.. Я думал... Промозгло и черно. И безнадёжно.
Прочь! Я не боюсь!
Уберитесь с горла смертельный холод равнодушных пальцев.
Пустите!
Я не кукла!
Я живу!
Меня для славной шутки сотворили: видеть далёкий свет.
Банальная придумка: блуждать во тьме и огонёк вдали. Моим творцам потешно наблюдать как я бегу, не достигая цели.
Заведомо не ясен неверный призрачный маяк. Он может быть звездой, огромным солнцем. Или горит фонарик светлячка в кромешной тьме? Хотя, возможно, дряхлая гнилушка.
О, это настоящее веселье, создать бессмысленную беготню за призрачною целью. Для этого я славно сделанный и крепко сбитый механизм с солидною программой самосохраненья. Как, впрочем, и с программой разрушенья.
И продолжалось бы игра всегда, когда б метался в заданных пределах; когда б не смел заданье изменить.
В гневе Создатель мой, безликий, многоликий: "Повелеваю". А я: "Ты поздно спохватился".
И всё-таки он смог меня задеть. Рана огромна, кажется смертельна. Но это ничего, скоро пройдёт, вот только бы успеть разрушить лабиринты. "Эй, разделённые кошмаром темноты - все, все!.."
И я бы смог, мне так казалось, ценой одной лишь: собственною болью, развеять и соединить...
В осеннем парке крутится карусель. На ней несколько ребятишек. Их звонкие, наверное, голоса падают на опавшие листья, увязают в них, как и мои ноги. Листья пытаются мне о чем-то напомнить. Лохмотья каких-то былых желаний тоже падают и теряются...
Из всех щелей и щёлочек, просачиваясь между книг, виснут канаты змей, червей. Карабкаются пауки. И все мне улыбаются, стараются увлечь в свой танец!
Ритм переплёл пульсирующие тела вокруг меня. Перед лицом мелькнёт то хвост, то голова в улыбчатом оскале. А от волос к плечам сплели мне паутину. И восхищение, и крики: как это мне к лицу, и как красиво!
От неподвижности - окаменел. Они льнут гладкими телами. И говорят: "Хорош наш повелитель! Он твёрд, бесстрастен, неизменен".
Начался спор: одни шипели, что надо бы меня на солнце. Другие: надо ставить в тень. Дрались, кусались меж собой. Потом все разом кинулись тащить, кто в сторону одну, а кто в другую.
Почувствовал, как хрустнул камень шеи, и голова на солнце покатилось. Потом мне отломали руки, ноги...
Я иду по зелёной и тёплой земле. Не спеша, с наслаждением прижимаю ступни к благодатному телу.
По траве,
По камням,
По земле..., по Земле.
Нить жизни уходит вглубь пространств отсюда, от меня. С ног на ноги, от одного живущего к другому. Минуя бесконечные напасти: болезни, войны, мор, небытие...
Я жизнь люблю, и страшно мне от сломанной кости, иль переломанного позвоночника, мозг масляным пятном на мостовой. Зачем так страшно? Я боюсь, я не хочу крови густой, такой, что даже чёрной, с каким-то беловатым сгустком - лишь из глубин живого, лишь со смертью такое можно видеть. За что бьют по лицу, за что мечом пронзают?!
Да! Вера! Да! В добро! С тебя срывают кожу - крик, проклятье... Насилье, униженье - крик, проклятье... Кровь.
За жизнь я буду драться. Самозабвенно, яростно, непримиримо.
И жить,
жить,
жить, чёрт возьми! Чтобы стучала кровь в висках. Жить в движении детей, в спасённом друге, в памяти людей.
Старушка, неловко сходя с подножки троллейбуса, поскользнулась на городском утоптанном снегу, упала. Очень неудачно. Капелька по капле из носа кровь. Расплылись красными цветами пятна на носовом платке. Заблестевшие глаза застыли, округлились в морщинистой заострённости испуга. Не надо, не сейчас!..
АДАМУ МИЦКЕВИЧУ.
В лаконичном осеннем сквере, в сугробах опавшей листвы, играет девочка. На скамейке сидит её бабушка. Застывший взгляд мимо почерневших от дождей стволов и влажных веток; мимо юноши с лирой в руках, бесконечной песней рвущегося в высоту. И дальше, в пространственное никуда.
О чём молчит женщина? Беззвучно шевелятся губы. О чём? О чём суетятся пальцы? О ссоре недавней? О будущем внучки? Или осень остро напомнила о былом?
Прошлое приходит безжалостной тоской, мучительным желанием вернуть... Снится близкое, но и во сне оно куда-то убегает... Стихи, вино, любимый, смех и слёзы...
Недвижна бронзы память. То, что остаётся от раздробленной мечты. От пламенных порывов, от борьбы. Судьбы любимец, поэт вкусил все радости её: изгнание и ностальгию. И ускользающий призрак свободы манил до нестерпимой боли в сердце.
Чувства, сверкающие пламенем восторга. Они горят, высвобождая много тепла и света. И этот вот огонь пылающей строки раскроет счастье, улетающее в вечность.
В тень бабушка уйдёт. Девчушка позабудет день осенний... Вырастет и звонко прочитает стих, как та, любившая его...
Придёт и эта старость... Но кто-нибудь, далёкий, в космическом просторе заорёт о том, что в нём бушует буря; заплачет, громко засмеётся, сотрясая звёзды! И что до смерти нам?!
... Из ночного провала родились тени слякоти и угольные росчерки деревьев.
День просыпается с трудом. Тьма блекнет до голубоватого тумана. Гаснут немигающие глаза фонарей.
И, наконец, без всякой цветной примеси лужицы в первом снегу, серое небо...
Хрупка и ненадёжна броня оконного стекла. Через него всегда ли видно, как на самом деле? Иль искажение, иль отражение чего?
... Мне кажется за ним вчерашний вечер... Зеленоглазие торшера...
В который раз вернулся в мир земной. В который раз пронзён тревогой бедствий. Против несчастий строю мироздание из чувств и сновидений.
И мне в полёт, стиснув в объятьях ветер. Я счастья будущего всё равно хочу:
Я сошью себе новое платье,
Из материи старой жизни.
Я надену новое платье,
И быстрее на землю вернусь.
Снова я не смогу оторваться
От земли, от привычек, от счастья.
Снова буду взрослеть и плакать
От ушибов, порезов и скук.
Я скрою себе новую вечность,
Из лоскутьев былых желаний.
Я увижу, что это мгновение,
Из развеянных по ветру снов.
И опять долгой слёзною ночью,
От земли унесусь я к звёздам.
Снова буду парить над миром,
Отвязавшись от дел суетных.
![[]](/img/j/jakubowskij_r/977_rechithtm/6151_k3_2.jpg)