Эдакий хрустальный родник на нефтеносных болотах олигархов конца девяностых. Женя Гришковец.
Когда я посмотрел его спектакль "Планета" в питерском "ТЮЗе", окончательно проникся тонкостью и изыском его личности. Даже, помнится, великая Алиса Бруновна Фрейндлих восторженно и искренне поздравила Гришковца в кулисах.
А я, поскольку имею какое-то отношение к премиальному процессу, выдвинул эту глубоко тронувшую меня работу на премию петербургской интеллигенции под скромным названием "Петрополь". Товарищи меня поддержали.
В тот год премию получали: скульптор Михаил Шемякин, актриса Зинаида Шарко, поэт и композитор Вячеслав Бутусов.
Но Евгений за бронзовой скульптурой Ф.М. Достоевского так и не приехал. Хотя Федор Михайлович ждал-с. Гришковец вроде бы собирался, но в последний момент... ускользнул.
Оно и понятно.
Большие гастроли.
Большой стиль.
Большая занятость.
Через пару месяцев появился с новым спектаклем "Дредноуты" наш Евгений в Питере.
Билеты за чистую ноту в искусстве предписывалось покупать гламурной публике от 1000 р. и выше. Библиотекари, студенты и пенсионеры, таким образом, отсекались автоматически. Раз и навсегда. Чистота, знаете, она дорогого стоит.
Я созвонился с администратором Гришковца, представился, сказал, что хотел бы вручить недоврученного Федор Михалыча.
От щедрот души нам выписали места аж в 27 ряду.
Спектакль показался мне скучноватым, хотя... местами... По-прежнему полурастерянная интонация Евгения завораживала. Правда, действо почему-то не захватывало. Но это, как говорится, дело вкуса. В данном случае, моего.
За кулисами Театра Комедии я наконец-то вручил Гришковцу питерский приз. Женя проникновенно пожал мне руку и растерянно посмотрел в глаза. Все-таки, чудный парень Женя Гришковец!
Уже прощаясь, я, между прочим, спросил - а как ему моя книга, где были и пьесы. Удалось ли прочитать?
- Да-да, - обаятельно улыбаясь промолвил Женя... - только знаете, что... вам вообще писать пьесы не стоит...
- То есть?
- Не надо, не пишите... не стоит... - благородный и благодарный голос Гришковца был неподрожаем.
После таких вальяжных слов звездного мэтра какое-нибудь юное дарование и впрямь впало бы в ступор. До конца жизни.
Мне стало жаль трепетных неофитов и я, каюсь, обиделся на хорошего парня Женю Гришковца.
Но человек (я или Гришковец) предполагает, а Бог располагает. У судьбы свои резоны.
В 2006 году моя пьеса "Садовник Камаль" (в переводе на латышский) появилась в репертуаре знаменитого Нового рижского театра под руководством Алвиса Херманиса. Там же шли и... "Дредноуты" Гришковца.
Уже будучи в Риге, после премьеры, приняв 150 для храбрости, я подошел к нашей общей афише и сказал проникновенно: