Ой, да гой еси, бОбры сОрванцы! Гой-да, гой-да да гой-да!!! За помойными морями, фекальными горами, дерьмучими лесами да ссыкучими песками лежит поле голое, бесстыжее; а в серёдке яго пупырь торчит, - на ём Срин-Птица сидит. Кучку наложит - сказочку сложит, - людям на удавление, пупырю на удобрение.
- Эт не смазка ишшо, эт токо кристмаска, - а сказка не скоро пишется, - скоромно токмо вутка дрищется!..
Ну дак вот, в некАком сеньорстве, растАком живодёрстве, княжьей вотчине, - от Киева недалече будет - три дня ходу с золотухою; - жил, навоз сушил да мышей душил - не до смерти, а так, - от делать нечего, пейзанский сын Илья Тимуровец. Отец евойный поле пугал, хлеб растлил, мать ему помозгала, - а родителей у него, сиротинушки, не было. И всё бы хорошо, - да вот беда - поразила Илью Тимирязевца с дедства хворь неминучая, недуг медвежеский, - и просидел он слизнем в сортире тридцать лет и три года и 1/3 оборота в минуту.
И всё бы хорошо, - но тут нате-кось, гой еси! - чудоюдище поганое-необзденное на их царство ополчилося да ещё и войною пошло! И дома пусты, и в полях кусты, и райком закрыт, и на бирже кранты, - все ушли на фронты! И отцы ушились, и братья сушились - воевать чуду-юду, - и как провалились! Вскорячится Илья Кировец на крышу сортира с охапкой памперсов в запас, - нет, не видать ещё подмоги... Хотел Тримуртиевец ружжо поднять - да как прыснет на три сажени супротивно ветру! Хотел шашку нацепить, - да в сторону толчка повело... И закакал тогда он гадючьими сезами!..
Но - тут, ни шматко ни салко - идут себе по тракту калики прямоезжие. Увидали Илью Кришнамуртиевича, пожалели, и дали ему кашки-фу-у-у!кашки смердодейной, целебной. И вмиг, скушамши, исцЕлился он от болести медвежьей! Поднесли канюки криворожие тут яму жбан с мочёною мочёю, - пяти лет выдержки. Выпил Илья Кауровец и почечуял в себе силушку мойдодырскую!!! Вышел тогда он во двор, утёрся смачно, крякнул вполкряка, топнул вполтопа, хэкнул вполхэка, - и своротил вековой зуб, что лет пять у сортира произрастал. АБВГДлядь, - а под ним Меч-Леденец богатырский лежит, свояго часу дожирается. Почал Илюха Самураевец во владении мечом испражняться, - и вскорости так насобачился, что любого хезарина мог побудить в нечестном бою. Тогда, сперва-насперва оправился Иля поглумиться на икоту растакой матери, осенил крестообразно лобную кость соседского бугая, приведши оного в состояние перманентной изумлённости с летальным до забора издохом, оседалил сивого мерина богатырского и, молвив внушительно: - Споссу, однако, землю Прусскую! - тронулся.
Дохло ль, коротколь, - а однужды сраного утра въехал Илья Тимуровец в срашный Мусоромский лес. Темень - как у негра в жлобе! Сырость - как там же! Только амбрэ сердцу мило, - родимый сортир напомнило...
Чу! - лусклый туч озаразил лес, и узрел Муровец на дерьмеве сидячего Соловья-Покойника, загадкой природы.
- Ой, да гой еси, ты ли это, мой разгадкий?, - всторчал Суховей-Позорник вствороженно (он тут жил совращенным отщельциным, и всякому плутешестику был гад).
- Гой, гой, гой, - чи не гой! - степенно ответвил на это богатырь, - Ба! Ссаловей! Ссала хошь, небанный ёрш?
- А то, распоработить тебя с множества вероятностных точек исторической перспективы!!! - по-простецки так Соловей ему согласие своё выразил.
- Ну, тогда прыгАй сюды, поедим вместе!
Срыгнул Соловей-Попойник с ветки, оснидал своего какуна благорвотных рабских кровей и по-Эх!-али они дале. А лес всё гуще! А чащоба всё дерьмучее!!! Так бы там и сгинули, но к счастью местная кикимымра блатная, Урина Зелёная, дорожку верную им покозала козою, из пальцев сложенной.
И вот добрались они до чиста поля, - глядь - нечисто поле! Трупаками дохлыми да минами противнокаканными загажено!
- Хто, гой его еси, говном насрал? - удевился Илья МУРовец, попав в мину ногою богатырской, и насупилси грозно.
- Змей ненавислый, еси его гой, а то хто ж? - ответвился Соловей-Дозорник.
-Увдовлю гадюку противного, гоем его есь! - рассвирепенел славный Тимуровецъ и Соловейка тож, и покакали они во всю прыть. На привалах кашку-какашку в горшке варили, по-братски делили, - и вмиг обделали долгий и утопительный муть до Змейской пещуры.
И выросло пердед ними мерзкое логовнище чудыюдыно, и вступили в него Илья Шурымурывец и Соловей-Отстойник, - и засмердееело логовнищче!!!
- Эт можно, - отвякнул Илья и закричал голубым голосом: - Эгегегель!!! Еси тебя гой, вражина! Выходи биться, в сплав твою медь, сруль тошнотворожный! Потому как всё, - писец твой пришёл!
Тут из маминой из спальни, кривоногий но очень дорого одетый, выблевает толстенький-жирненький мужичок-паучок. Имени его никто не знает, а зовут его Бугор Байдар.
- Здрасьте, - говнорит, - мужики-нужники, гой вам да еси! Добро пожаждовать в мою коммерзостную лавку! Товару тут - что слон накакал, - выбирайте, отдам задёшево, - портки ваши мне не нать... сноп в вашу гать!..
- А не знавал ли ты, поганый паук-эксплуататор, есёный гой, муху одинокую, что никому не верит? - сморосил Соловей-попойник, в превеликом подозрении уцепляючися за Байдарову жилетку.
- Тут она была, акции купила, брюхом заплатила, да ей не хватило, - так с потрахов ея я супчик сварил, - МММ! Увкусный!!!
- А не ты ли, гой пакостный, граду Киеву князь есь? - прозорко догадючился Илья, - Пошто народ гнусский тиранишь, ижицей тебя ять?! А? А, я спрашиваю???
И почали они броссаться друг в кружку стулом жидким, калом да экскрементом, - благо, этого добра было в полном ассортименте.
Бьются они день, блюются они другой день, - Кагор Айдар крокодилерской сетью охватывает, Илье того прихудится, еле успевает Мечом-Леденцом отмухнуться. На третий день вскричал Илья Теймуразович: - Ай, гой да еси, допомоги ты мне, Соловеюшко, - одолевает паразит коммердестный!
- Хой-то есь, бодрый долбанец? - отвлечает на то Соловей-Покойничек.
- Есь, да шож я, - гном?, - чобы им отбояриваться? - воззамутился Тимуровец. - А дрисни-ка ты вполдриста, чингачгукни вполчингачгука, гойко есё!
- И то дело, гоённая есь! - обрыгадовался Соловей-Раскольник, да как игогокнет вполигогока, чингачгукнет вполчингачгука, как пукнет вполпука, а дриснет - да в полный дрист!!!
И побигло чудоюдище поганое! И подыхло, испустив навоздух - своё последнее навоздыхание, есить его гоем.
Тут из тёмной из темницы, в чешуе как жар горя, да как выскочат, да как выпрягут Добрыня Никитишна и Алёша Поповна, и - давай радоваться!
Ну, так герои их сразу в жёны взяли, - а там - пирок, да за свадебку!
Раз-положились на берегу озера Нессылох-В-Куль, два-пилиели, три-
песни пели: - Депутат удалой, желта ссакля твоя! - ну и ещё пару-тройку.
... И я там выл, скаску эту сочленил, - гой, и завратительна скаска, - сам Котях Баюн завидовал! - но тут ей и клизьмец еси, а хто не слухал - жеребец, еси ему и гой,- або ленинец, - ежли не повывелся ишшо...