Их легко выделить из толпы. Среди людей в забитом транспорте они значительно отличаются от остальных. От нерешительно переступающих с ноги на ногу девушек. От старушек, высматривающих слабое спяще-сидящее звено. От краснолицых торговок, считающих деньги и разворачивающих курочку. Среди ароматов еды и пота именно они смело отодвигают продавщицу ручек с тошнотворным голосом. И идут именно к вам. Нет, скорее летят: сотни килограмм проносятся по затхлому воздуху. Да восславится борьба за закрытие и открытие окошек!
Но вернёмся к самому вопросу. Средне-пожилого возраста мужчины знают цену себе и своим размерам, габаритам ниже спины. Между людьми есть сиденье, они видят его и не видят препятствий. Да, они не вместятся в этакое прокрустово ложе, в стандартное свободное место меж двумя людьми. Да, они не созданы для поиска площади с краю или для простоя с неудачниками. Их ножки не для стоячей дорожки! И да, в таких семьях любят такие суффиксы. Настоящие люди с мыслишками действуют, отбрасывая сомнения. Конкретный мужчина протискивается и готовится. К элегантному падению. К рывку вниз, благодаря гравитации и навстречу сиденью. Истинно веря, что все препятствия расступятся. Как и должно произойти.
Как должны рассечься в страхе враги перед дланью честного рыцаря на благородном коне, преуспевающем в поражении недостойных этого света ради прекрасной тобосской дамы, так должны расступиться жалкие обладатели билетов от чресел, рассекающих воздух в мощном падении ради просиженных десятков минут.
Но вот вы, человек и его сосед через одно место, не сдвинулись. Например, вам обоим просто некуда это сделать. И наш герой застрял. Ситуация складывается странная. Разберёмся по существу. Недостойно складывать рассправленные плечи. И на них человек пребывает в подвешенном состоянии. Что-то ниже прошло, что-то выше упёрлось. Как-то застрял медвежонок, поступивший мудро. Ёрзает, протискивается и гневно дышит. Из принципа не смотрит на освободившиеся пространства. Не нужны уступки, нужно право и долг остальных. Вне зависимости от национальности, цвета кожи, ответов веры и прочего, каждый в сложившейся ситуации задаётся лишь одним вопросом.
Почему же воды не расступились?
А рядом возникает вопрос: а в каких же случаях я похожу на это?
2. Незримые законы.
Всё началось даже до её рождения. Глубоко беременная мама смело подошла к кабинету, как только увидела выходящую, не менее благородную даму. И с заклинанием 'я только спросить' промелькнула к врачу. Очередь по записи всё понимала, но какой спрос с интеллигенции? Что в таком случае возможно? История уже крутанула колесо, а чудесные вещи только начинались.
Продолжилось в том же учреждении, но на первом этаже. Мама с дочерью без очереди проходят на прививку. Все вокруг цепенеют от магических слов:
- Моему ребёнку нужно сделать укол.
А остальные - не её дети. У них родители, есть запись, очередь, вот пусть их всех и придерживаются. И мама кричит, требуя попридержать буйных. А то и потому. Или она позовёт главного. Такие магические пассы тоже работают. Ветерок сдвинул жалюзи, кактусы на окнах остались целыми.
Детство ширилось и сменяло собой прежнее. Дети со старичками спешили на запах сладкой ваты и попкорн. В маленький городок приехал цирк и аттракционы. Те самые карусели, отбирающие время. Лабиринт из зеркал, из чьих отражений не выбраться. Большие батуты, в которых надутая голова дракона хватает одного ребёнка, а выплевывает уже подделку. Куклу, которая исчезнет без следа через некоторое время.
И мы снова здесь. Девочка проходит без очереди. Волшебство учит её говорить, что спереди ей занимали знакомые. Что она только отходила. Что именно она должна идти первой. И она расстраивается, если рядом оказывается кто-то ещё, если кто-то ещё радуется.
Дальше-больше. В школе девушка ворожит. Она списывает, но все считают, что списывают у неё. В институте она сдаёт всё по высчитанному положению звёзд. Она достаточно близко к организационной деятельности, чтобы всё само закрывалось. Но ретроградно далека, чтобы власть не интересовала длина её юбки. Эти премудрости познаются уже по инерции.
И даже в мудром мире, где ей повезёт ворожбой и местом в магическое департаменте, всё равно летит время. И с ним она становится ведьмой лавочек, усталости, морщин и массы проблем опорно-двигательного аппарата. Её колдовство не оставляет другого выбора. Оно выпивает жизнь, прося взамен плату за существование.
Мы учимся играя со взрослыми в первые годы. Никогда я не забуду сгорбленную ужасную старуху, сбывающую и предлагающую что-то с потухшим голосом и взглядом. И прекрасную лёгкую и звонкую внучку рядом с ней. Девочку, пляшущую с каждым шагом, вдыхающую воздух всеми лёгкими и смотрящую вокруг глазами-искрами. Они ходили вместе в золотой час вечера, когда обычные люди могут замечать потусторонние вещи. Заключали в себе законы практической магии. Мы все проводим проклятую невозможность, волшебные узы перехода от одного в другое.
В этот момент я пристально смотрю на своих детей.
3. Надлом.
Что-то подсказывает мне, что за причиной идёт следствие. Ужасные и притягательные перcонажи в гриме, доведённые до абсурда, преувеличенные герои в масках, символы потребления, возведённые в культ. Мы впитываем в себя эту социальную повестку с малых лет. Но не осознаём детали. Дети на велосипедах пролетают мимо. Их лица спрятаны за масками Гая Фокса. Но они не знают, как он закончил свою жизнь. Они не знают и фаустианский сюжет.
Деньги и технологии вокруг вкладывают идеи в каждого. Поэтому подросток чётко скажет, в какой сети нужно стать популярным. Он быстро расскажет, что такое хорошо и плохо любому взрослому. Но не сможет при этом объяснить, какое именно занятие и действия ему нужны. Он скажет, что нравится и что стоит своих денег.
Может быть поэтому люди, потерявшие ориентиры, стирают собственные лица. Сужают собственное восприятие алкоголем, сигналами башен или цифровыми ресурсами, не так важно. Заслоняют себя работой или рутиной. Чтобы не оставаться наедине с собой в пустоте на долгое время.
Утром, ещё не вогружая на себя щиты, я боюсь смотреть в зеркало. Если задуматься, что именно ты представляешь и делаешь, можно пропустить работу.
Или жизнь. Я не знаю правильный ответ.
4. Градация
Мне очень нравятся перемены. Изменения не всегда для всех равнозначны. Можно быть не модным или не популярным, идти против потока. Но в нашем маленьком городке что-то действительно есть. Свои, может не такие выдержанные или массивные, не самые прекрасные изменения. Но если прожить в нём подольше, то замечаешь в медленном течении времени разное.
Из последних заметок: некоторые люди рядом очень стараются. Во все памятные даты организуют своими силами праздники, вспоминают своих родных и общие ценности. На камеру, с поддержкой актуальной повестки руководством. Мне не кажется, что аспекты могут мешать. Взрослые ещё раз задумываются, подростки танцуют, дети узнают новое. В какие-то дни мы вместе смотрим салют. На свежем воздухе, в безопасности. Дни выделяются из череды схожих. И в моём детстве это только начиналось.
Мы идём по восстановленной аллее. Рабочие ремонтируют соседние здания. Малышня с криками играет на новых площадках. Трудно вспомнить, где остались вечные железные конструкции моего детства. Шершавые, покрытые множеством слоёв краски. Часть спилили и украли, так общее стало частным. Но большинство сменили интересными новыми площадками. Мне хочется это понимать до всего, что я думаю после 'но'. Потому что важны все стороны жизни.
Сейчас всё равно хочется рассказать о том, что не попадёт в самый широкоугольный объектив. Хотя от праздников, зажжённых свечей и музыки оно всего в пятидесяти метрах. Совсем не такое старое, но такое привычное событие. Всплывшее на поверхность, как и многие другие, оно во всей мерзости перестало быть постыдным.
Каждый день вдрызг напиваются люди. С коркой кожи на лицах, с тёмными пятнами на одежде, с расплывающимися кругами и разводами. В любую погоду, в сменяемом составе, в полулежачем виде. Молодые и старые, одинокие и беременные, дерущиеся и дружно ревущие. Люди сужают фокус глаз на багровых лицах в точку дешёвым пойлом. Великая традиция, вековая и наследственная. Потому что так легче сломанному жить. Легче подослать слабых выпрашивать деньги. Легче не сожалеть и не нести ответственность. Легче истираться и не думать. Действо, я думаю, схожее везде. Вы его узнаете.
Каждый выбирает, поступает и живёт своей головой. Только ситуация меняется на подавляющую. Слишком много такого. Оно не решается легко и просто. После полиции люди соберутся вновь. Умерших сменят новички. Отрубленные головы гидры ничего не значат. Какие-то социальные сдвиги не прижечь. Это продуманные потерянные спившиеся соседи. Это дети, которым продают выпивку. Это невозвратные тела и души. Они были такими как мы.
И раньше так не собирались. До этого прилюдного показного самоуничтожения и унижения было значительно меньше. Но со временем оставалось всё меньше стыдного. Видимо, люди собрались по интересам. Стянулись в точку притяжения. Да ещё какого, скажу честно.
Напротив зрелища стоят стенды. Они больше о той памяти, которая распалась на части. Успешные испытания, ракеты, построенные заводы, школы и детские сады. Учителя показывали нам старые фотографии, на которых высажены маленькие деревца. На них нет ещё домов, подавляющая часть из которых выросла до моего рождения. В прежнем общем мире. Я иду между ними и в праздничные дни шум от колёс коляски и ветер в листьях заглушают голоса и песни, написанные уже умершим людьми. В обычные дни советую включить Шостаковича и представить, что же происходило до и после. Как между людьми возникают непреодолимые барьеры.
Я сам такой же. Хочу приспособиться. Не знаю, во что верить. Могу оказаться на той же скамейке. Я видел, как на ней оказывались соседи, как с портретами заговаривали попутчики, как подростки смеются над сошедшими. Как они стучат со всей дури по новым фонарям, по стендами и по пластику площадок. Трясёт так, что не понятно, до какой глубины идут трещины. Но мне кажется, что потребление или пьянство могут их завалить или залить.