Майка : другие произведения.

Общежитие (часть первая)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

(с) Copyright: Элла Титова-Ромм (Майка), 2008
  
   Майка шла по длинному, темному коридору третьего общежития, саратовского медицинского института. Общежитие особого архитектурного шедевра собой не представляло и являлось обыкновенным четырехэтажным зданием с плоской крышей и прямоугольными окнами. Рядом располагалось еще одно подобное строение, именуемое общежитием ?2, за которым начинался небольшой парк, принадлежащий Третьей Советской Больнице.
  
  
   Весь первый курс Майка обитала на квартире, откуда, подталкиваемая скукой и одиночеством, перебралась в общагу. Обосновалась она в восемьдесят второй комнате, которая спросом у публики не пользовалась, ибо соседствовала с туалетом. Однако это обстоятельство Майку не смутило, так как надо было все равно с чего-то начинать. Поэтому, переносила она туда казенный матрац и подушку с радостью и воодушевлением.
   Вскоре в комнату подселили Ларису. Майка немного знала ее по абитуре. В колхозе "Просвещение", где будущие врачи честно вкалывали на уборке урожая, Лариса проживала с Майкой в одном бараке. Майка запомнила Ларису поющей и, почему-то, прилепила ей кличку "томный взгляд". Лариса действительно была вся какая-то томная, а еще большая и мягкая, с пухлыми губами и добрыми близорукими глазами...
  
   В начале третьего курса Майка с Ларисой переехали. Случилось это после внезапного наводнения - в Новогоднюю ночь прорвало трубу в туалете этажом выше. Таким образом, их, ни за что пострадавших, "эвакуировали" в новую сто двенадцатую комнату.
  К предстоящему переезду начали готовиться заранее. Сначала привели в надлежащий вид будущее место жительства. Потом стали перетаскивать вещи. Мужская часть общежития сразу заметила перемещение и поспешила узнать кто, зачем и куда...
   Но, вернемся к начатому повествованию. Майка, как уже было сказано, шла по темному общежитскому коридору. За окнами насмешливо посвистывал ветер. Майка села на подоконник, достала пачку "Интера" с последней измятой сигаретой и закурила.
  "И зачем я столько выпила?" - подумала она.
  Потом с трудом слезла с окна и подставила голову под струю холодной воды. Стало немного легче. Майка вытерла слезы. Уткнулась мокрой щекой в сырую стенку с обшарпанной штукатуркой. Жаловаться было некому. Все спали. Время уже давно перевалило за полночь.
   Проснулась Майка, естественно, с головной болью. Комната была пуста - Лариса, которая головной болью не страдала, ушла на лекцию. Однако, это вовсе не означало, что Майка осталась одна в общежитии. Не дав ей, как следует, проснуться, кто-то громко забарабанил в дверь. Сначала Майка решила не открывать, но потом, сделав над собой невероятное усилие, все-таки встала и пошла к двери. Попавшееся на пути зеркало недовольно прошипело в ее сторону:
  -Ну и рожа у тебя, Шарапов! Тушь потекла! Глаза безумные! Волосы в разные стороны! А ну, возьми расческу. Вдруг - он!
  Майка, пристыжено опустила глаза и попыталась навести порядок на своей, требующей аспирина и крепкого чая, голове.
  В дверь постучали настойчивей и, для большей убедительности, несколько раз многозначительно кашлянули.
  Кашель, явно, принадлежал Славику, с которым Майка и Лариса пели в ансамбле политической песни. Он жил в комнате напротив, поэтому частенько заходил пообщаться, а заодно и, если повезет, чем-нибудь подкрепить свой вечно голодный студенческий желудок.
  Пришлось Майке, с трудом преодолевая похмельный синдром, поставить на плиту общежитской кухни свой, закопченный с обеих сторон, чайник.
  -Сигарету? - поинтересовался Славик и тут же, спохватился. - Ах, да, ты же бросила.
  (Все знали, что Дима запретил Майке курить).
  -Давай! - остановила его Майка. - Я и не думала бросать. Чего это ты выдумываешь?
  Славик взял гитару. Это был старый, видавший виды инструмент с автографами тех, кто взял на ней хотя бы один аккорд. Вот Кеша - баловень судьбы и любимец женщин. Вот Борька - птица, лишенная полета. А вот и сама Майка - чудо чудесное...
  Славик играл, но Майка была не с ним - ее заботили собственные мысли. Последнее время она впадала в длительные философские искания насчет их с Димой отношений. Хотя делать этого абсолютно не следовало - все было банально просто. Майка, несомненно, нравилась Диме, но, быстро добившись ее расположения, он посчитал, что серьезных отношений он с ней заводить не будет. Почему? На то могла быть куча причин. Главное заключалось в том, что для Майки этот, поначалу легкий и не обременяющий флирт, неожиданно обернулся сильными чувствами - она влюбилась по уши...
  Майка села напротив распевающегося Славика и стала рассматривать его высокий прямой лоб с белыми, почти прозрачными завитками волос на висках. Ей хотелось, чтобы он ушел, и Славик понял, без лишней обиды - знал, что Майка вне себя из-за Димы.
  "Слава Богу!" - подумала Майка, закрывая за Славиком дверь. Ей действительно ужасно хотелось побыть одной.
  Посидев бесцельно за столом, она взяла фотографию Димы. Молча подержала в руках, ставший бесценным, прямоугольник фотобумаги. Потом достала с полки толстую коричневую тетрадь - свой дневник. В нем Майка вела записи о Диме. Писала просто так, без всякой цели. Впрочем, как же! Цель определенно была. Ей хотелось, чтобы Дима непременно прочел и, желательно, понял то, о чем сказать она не успела, или не смогла, а после того как понял, обязательно пожалел бы... Пожалел о том, что они расстались...
  Майка начала читать, легко ориентируясь в собственном почерке.
  
  ...О Диме я услышала задолго до нашего знакомства. Говорили, что студентки всех трех общежитий и даже кое-какие преподаватели от него без ума. Я видела его несколько раз, но, поначалу, он не произвел на меня никакого особого впечатления. Я им не интересовалась, а значит, не разглядывала и не видела его привлекательности. Правда, был он личностью довольно известной, то есть, при упоминании о которой редкий субъект не восклицал: "А, знаю-знаю!". И вот еще - темные очки, которых он никогда не снимал. Я помню, что они придавали его лицу особую значимость и даже некоторую таинственность...
  
   И так, я видела Диму несколько раз, а когда мы с Ларисой переехали в новую комнату, я стала видеть его чаще - теперь наши двери были почти напротив. Очевидно, я ему примелькалась, и он стал здороваться со мной, причем по несколько раз в день. Вначале это даже злило - я вовсе не собиралась заводить с ним знакомство. Все решил случай. Как активный культмассовый деятель нашего общежития, я участвовала в подготовке Новогоднего вечера. Нам нужны были участники, и кто-то предложил позвать Диму.
  Так мы впервые встретились в Ленинской комнате, на репетиции. Я объясняла его роль в небольшой постановке, показывала, что нужно делать, что говорить и вдруг положила ему руки на плечи и задумалась. Мои пальцы как будто примагнитила какая-то сила, и в этой неловкой паузе я поняла - он вооружен и очень опасен.
   После репетиции мы все пошли пить чай в одну из гостеприимных студенческих комнат. Была гитара. Я пела и тем самым еще больше распалила его интерес. Еще бы - симпатичная, поющая студентка третьего курса, которая, по какому-то явному недоразумению, еще не побывала в его руках!
  
   Майка дочитала до конца и подумала: "Меньше надо было культмассовой работой заниматься. Глядишь - ничего бы и не произошло."
  Она встала из-за стола и поудобней устроилась на родной кровати. Родной считалась кровать, на которой Майка проводила свои, очень часто бессонные ночи. Двоюродная же, стоявшая напротив, чаще всего была пуста, либо служила временным пристанищем зашедших на огонек друзей комнаты. Правда, последнее время на ней основательно обжилась Нона, вылетевшая со второго курса и каким-то чудом попавшая в сто двенадцатую, студентка. Над Майкиной кроватью висела полка с книгами. На стене, поверх голубых обоев сверкал лысиной портрет Александра Розенбаума и с фотографии посмеивался в усы Леонид Филатов...
  Майка провела рукой по написанным строчкам, и быстрым неровным почерком застрочила по бумаге.
  
   Потом был день моего рождения, и я пригласила Диму. Этот шаг был логическим продолжением нашего чаепития, после которого он стал частенько захаживать в нашу сто двенадцатую комнату...
  Я обожала праздники. (Впрочем, кто ж их не любит?!) Мне хотелось нравиться Диме. Хотелось, чтобы он смотрел только на меня, танцевал только со мной. Без сомнения, так оно и было. Я украдкой посматривала на нас в зеркало - мы отлично смотрелись. Тогда у меня и в мыслях не было думать о каких-то там серьезных отношениях. Он просто мне нравился. Не скрою, на него работала его репутация - я всегда любила "плохих мальчиков". Потом, я, конечно же, была сражена Диминым вниманием. Мне давно уже наскучили мои ровесники вроде его несуразного тезки-первокурсника (тоже, из ансамбля политической песни), который бегал за мной хвостиком, пел идиотские романсы и выражал свои чувства как собака - молча и преданно. Дима уже учился на пятом курсе, да к тому же играл в институтском драмкружке. Оба эти обстоятельства мне импонировали. Своим наметанным взглядом он разглядел во мне женщину, точнее сказать - свою женщину, и начал действовать незамедлительно, расставляя тут и там сети, в которые я очень скоро и угодила.
  
   Зима в этом году стояла снежная. Да, впрочем, в этих местах и не бывает по-другому. Тридцатого декабря Дима вытащил меня и Ларису кататься на санках. Правда, последних у нас не было, но Дима попросил об этом не беспокоиться. Мы пошли куда-то за общежития, в гору, туда, где стояли частные дома вдоль узких не асфальтированных улочек. В одном из дворов Дима заприметил санки и сиганул через забор. Мы попытались, было, его остановить, но он убедительно сказал:
  -Покатаемся - вернем. Ничего с ними не случится.
  Дима, как истинный джентльмен, пропустил Ларису вперед. Она оседлала санки и понеслась с горки-улочки вниз. Я даже не думала, что у нее так лихо получится.
  Когда Лариса вернулась обратно, Дима предложил мне поехать вместе с ним. Разместиться на одних санках было, естественно, трудно, и чтобы не упасть, Дима обхватил меня руками, а заодно и ногами, и мы двинулись в путь.
  Где-то в середине саночного пробега, санки все-таки перевернулись и, сбросив нас в снег, поехали своим ходом, а мы с Димой, пролетев еще несколько метров, мягко приземлились в большом сугробе. Он, по-прежнему, держал меня крепко в своих больших руках, хотя я во время полета развернулась к нему лицом. Дима воспользовался моментом, и я не заметила, как мы начали целоваться.
  Не знаю, сколько бы еще мы пролежали в снегу, если бы не прибежавшая Лариса. Как будущий врач, она явно хотела уберечь нас от переохлаждения и простуды.
  Мы отнесли на место санки и вернулись в общагу - греться. Что касается меня, то мне было вовсе не холодно, а скорее наоборот, так что идти обратно, прямо скажем, хотелось не очень, хотя и пришлось.
  
  
   В дверь снова постучали, и вереница Майкиных воспоминаний оборвалась. Отсидев скучную лекцию по патологической анатомии, вернулась Лариса. Она решила прогулять научный атеизм, к которому все равно не была готова - вчера вечером был непредвиденный сабантуй.
  Лариса сразу заметила Майкины заплаканные глаза. Все было ясно без лишних расспросов. Майка вообще ревела каждый день, а вечером, чтобы успокоиться - расслаблялась с друзьями, благо любителей выпить и послушать гитару в общежитии было хоть отбавляй... Казалось, так легче забывать Диму. Но после короткого алкогольного наркоза только сильнее болела душа - та, которую не поняли, не полюбили, не оценили по заслугам, а точнее, всего этого не сделал этот несчастный негодяй Дима, провалиться бы ему пропадом! Надо было взять себя в руки, но Майкины руки едва-то и стакан поднимали, не то, чтобы что-нибудь потяжелей.
   "Как же все быстро кончилось! - подумала Майка. - А впрочем, было ли оно вообще?"
  Под словом "оно" подразумевалось счастье, которое внезапно ворвалось в ее жизнь, в общем-то, даже без приглашения, и, как бы случайно, но наделало столько шума и неразберихи, что Майка до сих пор не поймет, что к чему - словно ее поставили с ног на голову и забыли перевернуть обратно. В образе счастья явился все тот же злополучный Дима - посланный ли Судьбой, Богом или самим Дьяволом, а, скорее всего продуктивной Майкиной фантазией, поверив в которую, она уже не могла повернуть вспять...
   Лариса легла спать. Ей сразу приснилась лекция по научному атеизму и незаконченный конспект, который она сдирала в прямом смысле - отдирая вклеенные в чью-то тетрадь записи и переклеивая их в свою собственную.
  Майка села рядом и задумалась:
  "Я и не предполагала, что мы станем подругами. Мне ведь всегда было свойственно разочарование. Первое, поверхностное знакомство приводило в восторг, я влюблялась, привязывалась, человек казался мне индивидуальностью, совершенством, но через время приходило разочарование: слетала маска незаурядности, величия, созданная, чаще всего, моим же собственным воображением, и предо мной представал человек обыкновенный, со своими слабостями и недостатками. И мы разбегались. Дружба переходила в знакомство. Знакомство - в редкое "как дела?".
  С Ларисой все было иначе. Дружба с ней началась с совместно выкуренной сигареты, когда Ларису подселили к Майке в восемьдесят вторую. Покурили, поговорили и поняли что в компании друг друга легко и надежно. Этого было уже предостаточно, для того чтобы скинуться по червонцу в общую кассу на бытовые нужды.
  Лариса перевернулась со спины на бок, видимо, закончив сдирать грезившийся ей конспект, и Майка, тихо, чтобы не разбудить подругу, снова устроилась на кровати, продолжая свое повествование:
  
   Мы с Ларисой готовились к встрече нового года...
  Тридцать первого в институте еще шли занятия. Я сидела на "микробе" и пыталась заставить себя разглядеть в микроскоп пресловутые бактерии, когда в дверях увидела Диму и очень удивилась, недоумевая, что студент пятого курса делает на кафедре микробиологии, покинув ее два года назад. Поймав мой взгляд, он знаком показал, чтобы я вышла. Это был отличный повод, чтобы улизнуть от нудной лабораторной работы, которая, как я не старалась, почему-то никак не лезла в голову. Мы долго болтали ни о чем. Я заметила, что мне нравится его манера говорить, его голос, его остроумие. Хотя никакой любви, пожалуй, еще не было. (Даже сейчас, я не могу и приблизительно определить дату вступления этого чувства в свои права.) Я была совершенно спокойна, и умение управлять собой меня еще не покинуло, а наоборот, казалось, сквозило в каждом моем движении и слове. Это потом, позже, я потеряю способность подчиняться сама себе. Позже, я стану своей собственной тенью, но сейчас, разговаривая с Димой о ерунде, я была во всеоружии, да, впрочем, и не чувствовала пока никакой опасности, чтобы насторожиться.
  Неожиданно Дима спросил:
  -Как ты думаешь, Лариса не будет против, если я напрошусь к вам встречать Новый Год? У меня есть рождественский гусь, откормленный специально по этому поводу и шампанское.
  Теперь, когда я поняла, зачем он пришел, мне было трудно сдержать свою радость - впереди был очередной праздник, который явно обещал выдаться на славу, раз уж начинался так непредсказуемо.
  Дима подождал, пока закончатся занятия, и мы вместе поехали в общагу.
   Гусь действительно был великолепный. Это был не гусь, а целый поросенок, но времени до Нового Года оставалось немного, и мы решили приготовить его в другой раз, ведь стол и без того был завален всякой снедью. Кстати, именно Дима разбудил во мне крепко дремлющую хозяйку, заявив что "настоящая женщина" непременно должна уметь готовить, и, чтобы завоевать этот титул, я взвалила на свои плечи кухню.
   В семейных обедах неизменно участвовали Лариса и Дима - оба любили поесть и не могли нарадоваться моему внезапному кулинарному рвению. Из института я теперь бежала в магазин, а засыпая, продумывала меню. Мне нравился процесс кормления Димы. И его "спасибо, было очень вкусно!" - ласкало слух, подобно самому лестному комплименту.
  
  
   Год Дракона предполагалось встречать в подобающем виде, и я надела темно-зеленый костюм и распустила волосы. Я была в пике своей формы. Это заметили даже посторонние - когда мы с Димой вышли в коридор, кто-то крикнул из темноты:
  -Дима, я тебе завидую. С тобой такая женщина!
  С Димой я действительно чувствовала себя Женщиной с большой буквы. Его избранница, безусловно, должна была быть на высоте. И я оказалась на этой высоте совершенно без всяких проблем и заморочек. Просто, Дима заставил меня поверить, и в этом не было ничего удивительного, что я самая лучшая. Еще бы! Ведь это его выбор!..
  Время близилось к двенадцати. Мы разлили шампанское, и я загадала, чтобы мы с Димой никогда не расстались - мне так хотелось верить в исполнимость единственного новогоднего желания.
  Мы очень здорово проводили время: танцевали, пели песни, орали "хорошо!" в открытое морозное окно, били хлопушки. В комнате, то и дело, появлялись какие-то совершенно незнакомые люди, уже довольно пьяные, и мы спешили расцеловаться и поздравить друг друга с Новым Годом.
  После полуночи Ларисе захотелось спать. Дима поспешил укрыть ее одеялом, сказав свое любимое:
  -Все будет хорошо, сестренка!
  Потом он сел рядом со мной, и я почувствовала его руку на своем плече.
  -Пойдем ко мне, - предложил Дима, - музыку послушаем.
  Я еще не любила, но эта ночь была слишком волшебной, чтобы закончиться обыкновенным утром, и я решительно встала:
  -Пойдем.
   В его девяносто третьей было темно. Дима включил маленький красный ночник, похожий на грибок, и я смогла получше разглядеть его комнату. Это была двухместка, небольшая, но очень, как мне показалось, уютная. Дима спал на "щите", коим являлась подложенная под матрац, снятая с чьих-то петель, дверь...
   Не стану описывать подробности этой ночи, точнее именно этой части ночи, так как Новый Год был еще в полном разгаре. Пообщавшись на более близком уровне и, как будто получив друг от друга удовольствие (насколько в этом позволяло разобраться наше далеко не трезвое состояние), мы вернулись обратно.
  Было уже довольно поздно, когда Дима сказал, что ненадолго отлучится в соседнее общежитие. Я отпустила его без задних мыслей, хотя и слышала о наличии именно в этом общежитии какой-то его "очень близкой подруги".
  В его отсутствии пришел Борька, пьяный вдрызг и по этой причине абсолютно несговорчивый. Он пристроился рядом со мной на кровати, и все мои увещевания против этого действия не дали никакого результата. Непотребный Борька только что-то мычал, да размахивал руками. Одно его не координированное движение - и бусы с моей шеи разлетелись по комнате.
  
  В это же время вернулся Дима и был очень удивлен тем, что дверь, которую он оставил открытой, заперта.
  -Борька, какого черта ты запер дверь? - только и смогла произнести я в свое оправдание, когда, влетевший в комнату Дима, устрашающе произнес:
  -Ага, уже и бусы рассыпали!
  Но через минуту Борька уже просил прощения и клялся Диме, что между нами ничего не было и быть не могло, ибо он является истинным другом не только Майки и Ларисы, но и комнаты в целом, за что был прощен и даже премирован рюмкой водки и ложкой винегрета...
  
   Лариса проспала почти целый день, а когда, наконец, поднялась чтобы перекусить и почитать хоть пару страничек из учебника, Майка, завернувшись в одеяло, уже была готова бороться с очередной бессонницей. Ей было тоскливо, и общаться не хотелось даже с Ларисой, которая самым надлежащим образом старалась облегчить страдания подруги. Утром Майка пошла на лекцию по общей хирургии. Профессор читал не очень интересно, поэтому Майка обычно располагалась на галерке. Впрочем, это не помешало ей усвоить основное правило хирурга - где гной, там разрез. И хотя Майка становиться хирургом не собиралась, но с каким удовольствием полоснула бы она скальпелем по нарыву (или надрыву) своей души, чтобы выплеснуть оттуда разом всю накопившуюся боль...
  Забравшись подальше от профессорских глаз, Майка принялась было писать лекцию, как с удивлением обнаружила вместо тетради по хирургии свой дневник.
  "Надо же! - подумала Майка. - Тетради спутала."
  Она открыла последнюю недописанную страницу и взяла ручку.
  
   Вот и закончилась новогодняя ночь...
   Я уже не спала, а лежала и, в полудреме, слушала ровное Димино дыхание. Дима все время пытался выпрямить свои длинные ноги и безрезультатно упирался ими в шкаф, который отделял мою кровать от входной двери. Я лежала с закрытыми глазами. Если бы рядом не было Димы, то я бы подумала, что все случившееся мне просто приснилось. Но он был рядом, и моя, немного тяжелая после всего выпитого голова, лежала на его плече.
   Я представила Димины глаза. (Минувшей ночью я увидела их впервые - он, наконец-таки, снял очки.) Без очков Дима походил на маленького мальчика - беспомощного и беззащитного, такого, каким он не был на самом деле...
  Первой поднялась Лариса, и, хотя я уже не спала, но глаза открыть не решалась. Я представила, как она окинула нас взглядом и, конечно, обо всем догадалась. Мне стало неудобно. Дима тоже нравился Ларисе, и в прошлом году мы все еще были просто друзьями.
  Лариса пошла умываться, делая вид, что вообще не замечает нашего присутствия, а мне пришлось срочно разбудить Диму.
  -С Новым Годом! Пора вставать, - сказала я, слегка потрепав его по голове.
  Дима открыл глаза, посмотрел вокруг, как бы не очень понимая, как очутился на моей кровати.
  -Ты бы видел, как Лариса на нас посмотрела, - сказала я и почувствовала, что краснею.
  Дима улыбнулся, мол, мне тоже стыдно, но что случилось, то случилось. Я хотела, чтобы он меня поцеловал, но вместо этого он полез в холодильник и достал опохмелительную бутылку шампанского. Пришла Лариса, которой ничего не оставалось делать, как примириться с новой расстановкой сил, и мы сели пить "чай".
   Новогодняя беспечность быстро сменилась предэкзаменационной суетой - наступила зимняя сессия. Мы с Ларисой, по обыкновению, перебрались на квартиру, так как общежитие к учебе явно не располагало. Мне не очень- то хотелось оставлять Диму, но своим правилам я не изменила.
  Расстались мы бестолково. Он проводил нас до остановки трамвая. Я обещала дать ему телефон, но так и не дала. Да он и не попросил...
   Сессия предстояла нудная, и автоматически зазубривая основы исторического материализма, я мечтала только об одном - скорее бы назад, в общагу, к Диме. Увы, но редкие поездки в общежитие не приносили мне особой радости. В девяносто третью к Диме я не заходила и поэтому долго сидела на окне в коридоре, ожидая, что он, наконец, соизволит появиться из своей комнаты. Чаще мне так и не удавалось его увидеть. А если мы все-таки встречались, то говорить было не о чем. Все ограничивалось обычным: "как дела? как сдаешь? как учится?"
  "Неужели все так быстро закончилось? Неужели нам была уготована только эта одна новогодняя ночь?" - разочарованно думала я.
   Однажды Лариса преподнесла мне печальную новость:
  -Говорят, у Димы появилась новая женщина...
  -Да? И кто она? - спросила я, стараясь сделать вид, что мне это совершенно безразлично.
  -Не знаю. Но если тебе интересно...
  -Нет, меня не интересует ни Дима, ни тем более его женщины! - однозначно отрезала я.
  Немного позже Лариса спросила:
  - Скажи правду, ты расстроена?
  -Конечно, расстроена. Обидно, но, впрочем, не больше. Я у него не была первой и последней не буду. Ты же понимаешь что это за тип. Нравится он всем. Я с ним от ревности сума бы сошла. Может и хорошо, что все уже закончилось. Ларис, ведь мы неплохо время провели, а? Я ведь ни на что серьезное и не рассчитывала, а то бы вела себя по-другому - разыграла бы девочку-недотрогу...
   Ночью мне не спалось, а казалось, что я люблю Диму, и поэтому было больно до чертиков...
  
   Лекция закончилась, как показалось Майке, слишком быстро. Она быстро вышла на улицу, оставляя за собой громоздкие колонны старого здания городской больницы. Даже не попрощавшись с одногруппниками, поехала в общагу. Там ее с обедом - неизменными макаронами с кетчупом - ждала Лариса. Обе ели молча. После еды Лариса попросила подругу вымыть посуду.
  -Кстати, - сообщила она, - видела сегодня Димину "девочку".
  -Ну и что? - поинтересовалась Майка.
  Ее удивило, что Лариса прилепила ее такое ласковое название. Сама же Майка окрестила новую Димину пассию "Цаплей" - видимо, уловив какое-то сходство с этой длинноногой птицей.
  -Мог бы найти себе получше...
  Майка до хруста сжала пальцы, стараясь обмануть бдительный взгляд подруги - ей не хотелось выглядеть слабой. Она взяла со стола пачку сигарет и закурила.
  -Я понимаю, тебе трудно, - сказала Лариса, - но ты просто обязана его забыть. Ни к чему все это.
  -А ты думаешь, я переживаю? - заупрямилась Майка.
  -Конечно, переживаешь. Ходишь злая как черт, круги под глазами. Куришь вот, как паровоз.
  Майка сдалась. Она прижалась к надежному Ларисиному плечу и разревелась.
  Но, надо было мыть тарелки, и, немного успокоившись, Майка переоделась в короткий халатик с глубоким вырезом. Назло Диме, она одевалась вызывающе, или "зазывающе" как бы сказал он. На кухне Майка столкнулась с Борькой. Борька был личностью весьма темной, хотя и жил в комнате студентов-рабфаковцев, но к медицинскому вузу не имел никакого отношения. Говорили, что когда-то он учился на первом курсе, с которого был очень скоро выпровожен за хроническую неуспеваемость. Случайно оказавшись в сто двенадцатой, Борька сделался ее завсегдатаем.
   -Привет, Маечка, - пропел он, целуя ее в щеку. - Пошли на окошко - покурим.
  -Я только что курила, спасибо, - отказалась Майка.
  -Все равно пошли. Да оставь ты свои грязные тарелки!
  Майка села на подоконник, заложила ногу за ногу. Закурила. Из девяносто третьей комнаты показалась высокая фигура. Это был Дима! У Майки запрыгало сердце от мгновенно выделившейся дозы адреналина. Она потеснее прижалась к Борьке и начала громко, дабы услышала вся общага, смеяться.
  "Лучше уж смеяться, чем реветь у него на глазах, - подумала Майка. - Пусть знает, что он мне безразличен."
  Дима подошел к окну, поздоровался.
  -Ты снова начала курить? - порицательным тоном обратился он к Майке.
  -Да, как видишь. А в чем собственно дело? - Майка умудрилась посмотреть ему прямо в глаза - уверенно и дерзко.
  Дима поблуждал взглядом по ее лицу, потом опустился к ногам, и Майка легко уловила его мысли:
  "Нельзя иметь такие красивые ноги!" Он часто говорил ей об этом, и сейчас, снова оказавшись в поле его притяжения, Майка с трудом удержалась, что бы не зареветь.
  -Мне нужно идти, - сказала она и пошла, было, на кухню, да повернула в свою комнату и там (слава Богу, не на окне!) дала, наконец, волю своим чувствам.
  Однако, слезы не избавляли ее от необходимой повинности в отношении посуды, которая терпеливо ждала своего часа на большом железном столе общежитской кухни. Надо сказать, что Майке повезло - не надо было стоять в очереди к единственной раковине, так как больше желающих привести в порядок свои "столовые сервизы" не нашлось. Только в углу, неумело кромсая вялую морковину, притаилась чья-то беременная жена - в общежитии обитало несколько семейных пар...
  Покончив с тарелками, Майка снова достала дневник, и хотя Лариса уговаривала ее заняться чем-нибудь более полезным для общества, Майка предложение отклонила. Дневник, исполняя роль десенсибилизирующей терапии, был ей сейчас просто необходим - каждая встреча с Димой была подобна анафилактическому шоку.
  Прямо напротив окна маячила полная луна. О сне не могло быть и речи. Майкины воспоминания превращались в бесконечные потоки строчек:
  
   Экзамены я сдала на четверки и даже умудрилась отхватить высший бал по научному атеизму. Каникулы провела дома, стараясь поменьше думать о Диме. Однако, совсем избежать мыслей о нем мне не удалось. Я видела его по ночам и из аэропорта летела в общежитие как на крыльях. Когда я с огромными сумками ввалилась к себе в комнату, там было много народу: Лариса, Борька, Славик, Нона, Кеша, который состриг свою невообразимо косматую шевелюру и сбил усы. Я расцеловалась со всеми, не в силах сдержать свою буйную радость. Дима не появлялся до самого вечера, а когда, наконец, явился, то оказалось что все что его интересует это пучок моркови, необходимый ему по случаю дежурства по кухне...
   Потекли однообразные дни второго семестра.
   Дима по-прежнему забегал, но чаще по делам, и мне казалось, что ходит он как будто и ни ко мне, а просто в нашу комнату, так, по старой привычке, или вообще непонятно по какому поводу. Ситуация осложнялась еще и тем, что при всем желании нам все равно негде было бы встретиться - у Димы безвылазно околачивался его сосед Игорь, которому, кстати сказать, Дима был обязан половиной сплетен о себе. К нам же, совершенно неожиданно подселили соседку. Ей была вредная старая дева Зоя, которая днем работала на кафедре биологии лаборанткой, по вечерам посещала лекции вечернего факультета, а по ночам до одурения зубрила свои зачитанные конспекты. Правда, прозвав ее старой девой, мы очень скоро засомневались в правильности своих скоропалительных выводов, так как к ней зачастил наш общежитский сантехник дядя Вася. Зоя была против всяких гостей, и, как мне казалось, против Димы особенно. Сердобольные подруги то и дело приносили мне вести о его новых связях, которые, кстати, как правило, оказывались простыми сплетнями, что, впрочем, приносило мало утешения. Дима был рядом, но не со мной. Принадлежал всему общежитию, а не мне. Я слышала его шаги по коридору, его смех, я во всем улавливала его присутствие, но он был далеко. Я вдруг неожиданно осознала, что люблю его...
  Лариса решила, что я непременно должна поговорить с Димой, разобраться что происходит, а не сидеть, сложа руки. Я панически боялась этого разговора. Для меня всегда оставалось трудным принятие любого решения, особенно если это касалось моих чувств.
   Как-то вечером, когда Зои не было дома, Лариса подошла ко мне, обняла за плечи и решительно спросила:
  - Я схожу за ним? Мы с Ноной покурим на окне.
  Я попыталась возразить, но Лариса взяла пачку сигарет, махнула Ноне и повелительным тоном сказала:
  -Сиди и жди!
  Когда Лариса ушла, я первым делом накрасила губы. Отражение в зеркале было явно не моим, но пытаться что-то изменить было уже поздно - с минуту на минуту мог прийти Дима.
  Кстати, так и произошло - он явился быстро.
  -Лариса сказала, ты хотела меня видеть? - полюбопытствовал он
  -Я хотела тебя видеть? - переспросила я и тут же, спохватившись, добавила. - Ах, да, да, конечно. Мы тут с тобой обсудить кое-что должны.
  Однако, я совсем не знала с чего начать. При взгляде, на Диму меня почему-то бросило в дрожь. Мне казалось, что Дима знает наперед все то, о чем я собираюсь ему сказать, хотя я сама этого еще не знала.
  -Я тебя слушаю, - сказал Дима, и мне показалось, что он сейчас пошлет меня со своими разговорами, а заодно и Ларису с Ноной как сообщников.
  -Значит так, Дима. Я ничего не знаю.
   Я опять замолчала и в мыслях набросилась на себя:
  "Ты только делаешь вид, что все можешь, а на самом деле ты - тряпка. Ты даже не в силах за себя постоять. Сама не знаешь чего тебе надо. Ну если любишь его, так и скажи. А если нет, то нечего морочить голову ни себе, ни людям. Ну что же ты молчишь, дура? Язык, что ли, проглотила?"
  -Ну, давай, выкладывай, - прервал мои рассуждения Дима.
  Он явно старался говорить мягче, и это придало мне смелости.
  -Дима, я, правда, не знаю. Я ничего не понимаю. Я запуталась, - мне снова не хватило слов. - В общем, так, Дима. Когда ты начал со мной здороваться, я и не предполагала, что мы познакомимся ближе. Ты мне даже не нравился. Но потом, я не знаю, что случилось потом, но сейчас, сейчас... Иногда я не могу тебя видеть. Иногда я просто умираю без тебя. Я не пойму что мне надо, чего я от тебя хочу. Я не могу понять, что со мной происходит?
  Я замолчала.
  -Майка, - удивился Дима, - обычно меня просили объяснить мое отношение к людям, а ты, как я понимаю, хочешь, чтобы я сказал, как ты относишься ко мне. Но ведь это должна знать только ты. Я могу лишь догадываться.
  -Тогда я, наверное, люблю тебя, Дима, - сказала я и испугалась своих собственных слов.
  Неужели Дима ждал этого признания? Он совершенно не удивился, словно я сообщила ему нечто не представляющее никакого интереса.
  -Майка, единственное, что я могу, это объяснить свое отношение к тебе. Хотя ты этого, собственно говоря, и не просишь, - продолжал Дима.
  -Говори.
  -Я начал с тобой здороваться по самой простои и логичной причине - ты мне понравилась. Твоя фигура, ноги, глаза, понимаешь? Ты и сейчас мне очень нравишься, но ничего серьезного у нас не получится.
  -Почему?
  -Потому что ты мне нравишься исключительно как женщина...
  Я с недоумением посмотрела на него. Мне хотелось спросить: "А как же еще должна нравиться женщина???" Но я чувствовала, что еще далеко не все понимаю в отношениях между людьми. То, что для меня было белым, вполне вероятно могло иметь в глазах Димы черную окраску. Хотя, возможно, я просто защищала его. Мне казалось, что если уж я полюбила его, то он, непременно, должен быть самым лучшим, идеальным, и мне не хотелось признавать, что он был всего лишь обыкновенным дон Жуаном.
  -Наверное, нам лучше расстаться, - подвел итог Дима.
  Эта короткая фраза вывела меня из оцепенения. Именно она повернула все на сто восемьдесят градусов. Именно она подытожила все мои сомнения и расставила точки над "I".
  -Да, теперь я точно знаю что люблю. Все очень просто. Я не хочу расставаться, - сказала я, уже совершенно уверенно.
  -Но тогда все будет оставаться по-прежнему. Я ничего не могу тебе обещать, Майка. Теперь слово за тобой, - ответил Дима, - Пойми, что мне совсем не хочется тебя терять. Мне уже давно ни с кем не было так хорошо. Но, рано или поздно, нам все-таки придется расстаться. Я думаю, сейчас это будет сделать легче, чем когда ты привыкнешь ко мне.
  Он рассуждал так, как будто раскручивал этот сюжет не один раз, но, несмотря на это, я запротестовала:
  - Не хочу!
  Слез еще не было, но голос дрогнул.
  Дима обнял меня и поцеловал. Эта минутная нежность подлила масла в огонь.
  -Я не хочу! - повторила я.
  Вернулись Лариса с Ноной и дали понять, что пора бы на этом и закончить.
  Нам с Димой пришлось перебраться на окно и там продолжить беседу.
  -Значит, нам нужно расстаться, - первым заговорил Дима, как бы продолжая свою, неоконченную по вине Ларисы, мысль.
  -Значит, я буду любить тебя на расстоянии, - от бессилия я стала говорить язвительным тоном с явной усмешкой в голосе.
  Сдаваться не хотелось. Несмотря ни на что, мы стояли, обнявшись, и никто не решался уйти первым.
  -Но знай, Дима, ты не победил, - упрямилась я, никак не желая уступать ему этот словесный бой.
  -Ты права. Я скорее проиграл, мне действительно было с тобой очень хорошо. И вообще...
  Дима и впрямь выглядел грустным, хотя я уверила себя, что это напускное, он все рассчитал и верно заманил меня в ловушку.
  -А теперь иди, - я притянула его к себе и поцеловала. - Иди спать.
  -А ты?
  -А я буду спать на окне. Я имею право спать, где хочу... и с кем хочу, - я попыталась подчеркнуть свою независимость.
  Дима постоял еще немного. Мы не разжимали рук. Потом он ушел...
  Он уходил по длинному, бесконечно длинному коридору, в свою комнату, и мне показалось, что это заняло целую вечность. Потом...
  Не волнуйтесь, я не собираюсь описывать то страшное чувство потери, которое словно поглотило меня целиком в эти минуты. Вы и сами, хотя бы раз, да испытали нечто подобное. Впрочем, если нет, то это повествование не для вас...
  Дима ушел, не обернувшись. Я стояла не в силах сдвинуться с места. Общага спала, и лишь из нашей комнаты сочилась узкая полоска света. "Девчонки не спят - ждут", - подумала я.
  Вдруг скрипнула дверь соседней комнаты, и в коридор, протирая глаза, вышел Кеша.
  -Чего не спишь? - в темноте он не заметил моих слез.
  -Меня только что бросили, - ответила я, всхлипнула и рассказала во всех подробностях злополучный разговор с Димой - очень хотелось поплакаться кому-то в жилетку.
  Впрочем, Кеша не стал меня утешать. Он сказал что слезы - элементарная бабья глупость.
  -Знаешь, Майка, мы все рано или поздно через это проходим. Вот, к примеру, моя любимая девушка, когда я служил в армии, написала что выходит замуж. Что ты думаешь? Пять дней я ходил как чумной, даже на нож кидался. А потом понял, что это не выход, что это слабость и стал забывать. Сделать это было непросто, но время - хороший доктор. Ты должна пойти спать. Можешь рассчитывать на мою поддержку. Будет трудно - приходи, поговорим. Будь сильной!
  -Ты думаешь, у меня получится?
  -Значит так. Завтра встаешь пораньше, весело умываешься, весело красишься и бодро идешь в школу. Постарайся весь день улыбаться. Ты обещаешь мне, что сделаешь это?
  -Обещаю! - сказала я и, натянув на себя маску веселости, попросила. - Кеша, пошли к нам. Девчонки не спят - поиграешь.
  Я скривила улыбку и двинулась в свою комнату, очень удивив тем самым Ларису, которая попыталась, было что-то спросить, но я сказала:
  -Потом. Все потом. Вместо моих объяснений - сольный концерт Кеши. Устраивает?..
   Утром мы с Ларисой чуть не опоздали на лекцию. Точно следуя данному обещанию, я проснулась веселой. Это было веселье отчаяния, веселье тоски. Но я понимала, что играть эту роль приятнее, чем лить бестолковые слезы. Я накрасилась ярче обычного, оделась броско и по дороге в институт старалась сиять от несуществующего счастья. Мне улыбались мужчины в троллейбусе. Я, вопреки всему, хорошо выглядела. Первой парой была лекция по терапии. Я сидела в первом ряду огромной аудитории, так как пришла поздно, и все места на галерке уже были захвачены нашими "примерными" студентами. Я однозначно настроилась на лекцию, но вывела лишь ее название... Продолжить мне помешала та самая бабья глупость, о которой накануне упомянул Кеша, а именно - слезы. Ничего не видя кроме размытых кругов на тетради и ничего не слыша кроме собственного внутреннего голоса, который, кстати, призывал к мести, я дождалась, наконец, конца лекции. Мне было обидно. Мало того, что не спала всю ночь, еще и не обогатилась полагаемыми знаниями по пропедевтике внутренних болезней. И все ради чего? Кто такой, в конце концов, этот Дима?
  В этот день слезами я больше не истекала. Поразмыслив, я поняла, что ничего из ряда вон выходящего не произошло и, столкнувшись с Димой в общаге, я прошла мимо, спокойно поздоровавшись и даже не подняв на него глаз. Я поняла, что справлюсь и без обиды и без мести, ведь нас почти ничего не связывало. Мне стало легко, будто...
  
   Майка не смогла до конца выразить свою мысль - внезапно к ней пришел легкий предутренний сон...
   Вечером следующего дня появился Дима. Он продолжал заходить в сто
  двенадцатую. То ли потому, что располагалась она по пути в мужской туалет и ее было трудно обойти стороной, а может быть и потому, что в этой комнате он мог оставаться самим собой, без лишней игры и особых рвений, продолжая быть нужным и незаменимым. Он сам называл эту комнату своей клетушкой, в которой можно было спрятаться от посторонних, а порой даже и убежать от самого себя. А еще его тянуло туда, потому что там была Майка. Майка, которая приняла его правила игры и посему была не опасна. Понимал ли он, как, в сущности, был жесток? Жалел ли Майку? Кто знает! Ведь свойственны же были ему элементарные человеческие чувства. Он не был подлецом. Не был нахалом. Просто в него все влюблялись, и Майка не оказалась исключением...
  Дима зашел, кинув обычное:
  -Привет.
  Он принес рубашку, попросил погладить. Майка достала утюг. Ей было трудно определить свое состояние - два голоса спорили у нее в голове, стараясь перекричать друг друга: "Я так люблю его! Какая же он сволочь!" Майка разглаживала упорные складки, а Дима то и дело посматривал на часы. Кто ждал его?
  "До чего мы дожили! Я собираю его на свидание к Цапле!" - подумала Майка и едва подавила в себе желание оставить на рубашке горелую утюжную отметину...
   Незаметно прошла неделя - очень напряженная в плане праздников. Каждый вечер неожиданно заканчивался каким-нибудь сабантуем, и Майка некогда было открыть дневник. В субботний вечер, перечитав старые записи, она вновь погрузилась в мир своих воспоминаний:
  
   Казалось, что после всего происшедшего, в конце моего короткого романа можно было поставить неизбежную точку. Но, не тут-то было...
   Не прошло и трех дней, как я столкнулась с Димой на общей кухне. Он был слишком приветлив и улыбался. Я хотела по обыкновению пройти мимо, но он взял меня за руку и без лишних предисловий сделал неожиданное предложение:
  -Майка, - сказал он, - я буду один сегодня - Игорь уходит на дежурство. Придешь?
  Я даже не успела ни о чем подумать, как моя голова, опережая течение мыслей, кивнула в знак молчаливого согласия. Дима же для большей верности переспросил:
  -Придешь?
  -Приду, - сказала я и быстро покинула кухню, чтобы в одиночестве оценить, что же все-таки происходит...
  Хотя я и понимала, что делать мне этого не следует, но остановить себя не могла. Да это и понятно - я была влюблена, а мыслить рационально в таком состоянии способен не каждый. Уж, по крайней мере, точно не я. Романтик моего масштаба и не попытается искать рациональное зерно там, где дают урожай чувства. Но... Я была слишком молода, слишком наивна и, как многие мечтательные девушки, слишком доверчива. Я так обманчиво приняла этот поворот событий за свою победу!..
  Лариса удивилась моей внезапной веселости.
  Я долго думала, в каком наряде предстать перед Димой. Шкаф, как и полагается, ломился от тряпок, но, в тоже время, было совершенно нечего одеть.
  Как назло, зашел Кеша.
  -Как дела? - спросил он.
  Я опустила глаза и сказала:
  -Все отлично! Иду к нему.
  -Идешь к нему? Это еще зачем? - удивился Кеша.
  -Он позвал.
  -Понятно. Ничего подходящего взамен не нашел, а от такой девочки кто же добровольно откажется?
  Кеша смотрел на меня, явно ожидая оправдательной речи. Но что я могла ему сказать? Я просто молча вышла из комнаты, зная, что он уже вынес мне обвинительный приговор...
  Самым трудным для меня было дойти до Диминой двери. Предстояло пройти по узкому коридору мимо кухни, где обязательно окажутся любопытные глаза и уши, которые завтра же растрезвонят о том, где я была и с кем. Будут обсуждать, рассматривать возможные варианты и тонуть в догадках. Потом станут сравнивать меня и предыдущих, удивятся, естественно, чего он во мне нашел и вынесут справедливый вердикт - бросит так же, как и всех остальных! Но, несмотря на эту неутешительную перспективу, я иду. Я гордо держу свою голову, я здороваюсь со всеми подряд, не надеясь пройти незамеченной, и уверенно стучу кулаком в дверь девяносто третьей.
  -Я уже думал, что ты не придешь, - сразу, укоризненно заметил он...
  Я увидела на кровати книгу.
  "Читал, ожидая меня, - подумала я, - и, если б не пришла, дочитал до конца. А так всего несколько страниц... Но я тут, и обратного пути уже нет..."
  
   Майка остановилась. Было уже довольно поздно.
  По всей вероятности, недельный запой кончился. Сегодня никто не пригласил, и, слава Богу. Майка устала от случайных гостей, от раздавленных об тарелки окурков, от бесконечных бутылок и безысходности по утрам. Надо отдать Майке должное - загулы и душевные передряги никоим образом не отражались на состоянии отметок в ее зачетке. Она умудрялась, валяя дурака в течение семестра, отхватывать свои высшие баллы во время сессии. Да и с преподавателями везло. Кто-то догадывался о ее личных проблемах и относился снисходительно, себя, наверное, вспоминая в ее годы. Вот, к примеру, преподаватель по оперативной хирургии. Замечая ее, красные от бессонной ночи, глаза и в очередной раз спрашивая: "Ну что, опять дружила?" - просто оставлял ее в покое. Хороший был мужик, понимал, что Майка не полезет в хирургию, а уж на экзамене как-нибудь о резекции желудка расскажет - дураки до третьего курса не доживают. Остальным же просто не было до этого никакого дела...
  Майка уснула. Ей снилось море - теплое, с нежными волнами...
  Совершенно неожиданно прозвенел будильник. Сон оборвался, и Майка открыла глаза.
  Лариса высунулась из-под одеяла и попросила:
  -Толкни через пять минут, - и снова уснула.
  Майка пошла в умывалку. Настроение было не теплей воды из крана, а попросту сказать - ледяное.
  Вечером Нона объявила, что намечается интересное мероприятие.
  -Выпить хотите? - спросила она.
  -И какой же, пусть самый непьющий студент, может ответить отрицательно на этот вопрос? - удивилась Лариса
  -Тогда собирайтесь! Поедем в гости к директору копторга. Я вам рассказывала - мы познакомились в поезде.
  (Нона, действительно, плела что-то про какого-то директора, которому она напомнила его горячо любимую жену в далекой молодости. Майка обычно не очень-то прислушивалась к ее бредням.)
  -Сколько лет? - поинтересовалась Майка.
  -Чему? Нашему знакомству? - хихикнула Нона.
  -Не придуряйся! - повысила голос Майка.
  -А... ему? Много. Да тебе что за него замуж выходить? У него водка, шампанское, апельсины и черная икра.
  Было решено ехать, так как все равно предстояло сидеть без дела. На покраску ресниц и завивку кудрей ушел положенный час с небольшим. Ехать решили на такси - с черной икрой трамвай явно не гармонировал.
  В назначенное место пробрались с заднего хода, по небольшой витой лестнице. Встретил их немолодой, но с остатками былой красоты, высокий, седой человек. Он не сгодился бы, пожалуй, ни одной из девчонок не то что в мужья, но и, пожалуй, даже, в отцы.
  -Евгений Михайлович, - представился он, изучая подруг пристальным и внимательным взглядом.
  Это действительно был директор и действительно коопторга, хотя, честно признаться, Майка еще не очень понимала значение этого слова. Такие слова как "хозрасчетная поликлиника" или "кооперативный магазин" только-только стали появляться в будничном лексиконе простых, тогда еще советских, граждан.
  В кабинете директора оказалась неприметная дверь, которая пропустила компанию в смежную комнату. Там действительно обнаружились водка, шампанское и икра, в нагрузку к которым прилагались еще и три незнакомые личности: молодой парень и две девицы, уже поглощающие водку и закуску с хлебосольного стола Евгения Михайловича. Последнего действительно интересовала Нона но, по всему было видно, что выпить в компании молодых девчонок ему доставляет огромное удовольствие...
  Майка с подругами вернулась поздно. Утром в институт не пошли - проспали. После обеда, который состоял из переваренной (лень было бегать на кухню - следить), вермишели и хлеба с майонезом, решено было пойти в кино. Увы, прошли те времена, когда Майка занималась кухней и баловала Диму, а заодно и Ларису с Ноной, уж если не деликатесами, то, по крайней мере, вполне съедобными обедами. Ей нравилось быть хозяйкой, нравилось отстаивать очереди в продуктовых магазинах.
  "Зря я это делала. Зря! - подумала Майка. - Вот Цапля его уже который месяц глазуньей кормит. А я старалась. Дура!"
  Майке вдруг передумала идти в кино, из-за чего даже поругалась с подругами, и те ушли, хлопнув дверью. Оставшись одна, она достала дневник.
  
   Я пришла от Димы не слишком поздно. Никто еще не спал. Кеша бренчал на гитаре, Лариса и Нона пытались что-то петь, явно без особого настроения.
  -Ты все-таки пошла, - сказал Кеша, обратившись ко мне.
  -Да, я не смогла по-другому. Ты же знаешь, что я люблю его. Думаешь, я поступила плохо?
  -Плохо, хорошо, не в этом дело. Ты должна сама осознавать, правильно ли ты поступаешь.
  -Значит, я поступила правильно, раз сделала именно так.
  -Если ты в этом уверенна, то оставим этот разговор. Возьми-ка, лучше, гитару.
  Мы исполнили еще пару песен, хотя от моего участия в песнопениях настроения особого не прибавилось, и разошлись.
   Утром я проснулась счастливая. Мне казалось, что эта ночь разрешила все проблемы, что между нами наступил мир или хотя бы временное перемирие, но я ошибалась. Все оставалось на своих местах. Я удостаивалась Диминого внимания только, когда он считал это необходимым. Он жил своей жизнью, в которой небольшая часть была отведена мне. Я же, вместо того чтобы воспротивиться и потребовать большего, смирилась и решила принять то, что он мне давал. Казалось - всего один мой жест против, и я навсегда потеряю его. Мысль эта была не выносимой, поэтому я соглашалась на любые Димины условия. Впрочем, условие было только одно - никаких серьезных отношений.
  
   Когда Лариса с Ноной вернулись, Майка уже спала...
  Утром произошло обычное перемирие, и Лариса даже рассказала Майке сюжет просмотренного фильма.
   В пятницу вечером, Майка встретила в коридоре заспанного и лохматого Кешу. Он был рабфаковцем и жил в угловой комнате мужского крыла. Была между ними дружба, не дружба, но хорошее приятельство, а Лариса даже одно время была влюблена в него, но из этого ничего определенного так и не вышло.
  -Пошли ко мне, чай попьем, - сказала Майка и попыталась улыбнуться, но улыбка вышла какая-то кривая и скучная. Последнее время, она несколько побаивалась Кешу, а точнее его справедливой критики.
  -Плохо выглядишь, - укорил Кеша.
  -Устала.
  -От чего?
  -Пить, жить и думать.
  -А ты не думай.
  -А я и так всегда сначала делаю, а потом думаю. Сам знаешь, как с Димой получилось. Что ж мне теперь остается? Думать!
  К чаю пришла Нона. Она принесла невероятную новость о том, что уходит от Евгения Александровича. Дело в том, что к нему приезжал какой-то партнер из Сухуми (Нона, кстати, тоже была оттуда) к которому она и переметнулась. Нона похвасталась, что он собирается подарить ей машину! Майке не очень-то верилось, однако, Нону пришлось собирать в дорогу. Сборы были недолгими. Она-то и вещей всех своих не взяла - у нее ведь теперь был богатый поклонник. Всем было жаль, что Нона уезжает, но мешать ей никто не стал. Опустевшую кровать застелили траурным темно-синим покрывалом, и, вместо намеченного чаю пришлось выпить водки - на дорожку...
  Лариса пошла провожать подругу, а Майка осталась убирать в комнате. Она махала тряпкой, но делала это машинально, без особой охоты, погруженная в свои мысли.
   Последнее время она заметила, что меньше плачет, зато больше молчит, что она стала другой - исчезла беспечность юности, любовь вспыхнула и осыпалась остывающим фейерверком, и Майка поняла, что все в жизни намного сложнее и в то же время банальнее. Ее глаза уже не излучали тот необычный свет, за который Дима прозвал ее "желтоглазой ночью". Ее душа больше не трепетала в ожидании чуда. Иногда Майке казалось что душа, невольная участница разгоревшегося по Диминой вине пожара, просто сгорела дотла. Она искала, но не находила у себя души, натыкаясь только на ее обугленные остатки. Не от этого ли в последнее время не писались стихи? Не от этого ль молчала гитара? Холодная пустота поселилась у нее там, где раньше обитала душа. А так хотелось тепла...
   После уборки Майка вышла погулять в сквер больницы за общежитие. Звездная ночь была прекрасна, и Майке хотелось подольше задержаться среди этой гаммы серебра и черного бархата. Но, вдруг взгляду Майки предстали два темных силуэта. В одном она незамедлительно узнала Диму. Он шел в обнимку с высокой черноволосой девушкой.
  "Цапля!" - подумала Майка. До этого момента ей еще не приходилось так близко видеть свою соперницу. Раньше видела все как-то издали и поэтому не хотела верить в ее существование. Майке сразу вспомнилась лекция по физиологии, когда все сочувствующие девчонки из группы бегали смотреть на Майкину соперницу. Все, кроме ее самой. Она стояла онемевшая и жалкая от чего сердобольные подруги решили сделать "Цапле" какую-нибудь гадость. Ну, к примеру, украсть из лаборатории лягушку и подкинуть ей в комнату. Глупая идея - но до какой степени глубокое сочувствие!
  Впрочем, вначале Майка даже засомневалась - Дима как-то неестественно согнулся, положив девушке руку на плечо. Но, столкнувшись с ними лицом к лицу, она поняла, что не ошиблась. "Значит, - подумала Майка, - эта незнакомая девушка причина нашего разрыва?". Она остановилась, больше не в силах сделать и шаг. Майке хотелось закричать, заплакать от боли, но вдруг из темноты возник Борька. Он взял за руку ошалевшую Майку и повел ее прочь из сквера. Объяснения ему были не нужны, он все уже знал - видел Диму и его девочку...
   Майка вернулась домой, стараясь не показывать Ларисе, которая тоже только что пришла, своих слез. Она тут же села писать Диме письмо.
  "Дима! Теперь я знаю, что эта девушка причина тому, что мы больше не вместе? Так надо было и сказать, а не плести всякую чушь, про то, что нам надо расстаться на время. Мне было очень больно, когда я увидела, как ты шел с ней в обнимку. Наши отношения были совсем другими - какой-то идиотский "кроватный" роман. Да, да, он проходил именно в пределах моей кровати, на которую ты заваливался и безвылазно смотрел телевизор. Впрочем, я тоже была хороша - пристраивалась рядом, чтобы уподобиться твоей тени и не мешать ленивому течению твоей жизни. Признаюсь, я была с тобой счастлива. Но в этом, как я сейчас понимаю, вряд ли была твоя заслуга. Просто я любила и любила по-настоящему. Не знаю, что ожидает нас впереди, но быть в твоих руках игрушкой, тем более сейчас, не собираюсь..."
  Перечитав написанное, Майка, решив, что до Димы все равно невозможно донести истину, порвала листок и бросила в мусор. Ей хотелось лечь спать, но растревоженная мыслями, она включила настольную лампу и открыла дневник.
  
   Через несколько дней, после внезапного нового вторжения Димы в мою жизнь, мы сидели в сто двенадцатой с Ларисой и Кешей, и пили водку - отмечали успешно сданные текущие зачеты. Внезапно у Кеши созрел, как это часто бывает, когда пьешь в хорошей компании, отличный план.
  -Давай брать его ревностью! - предложил он, после очередного тоста. - Ни один мужчина не устоит перед этим.
  Я утвердительно кивнула в ответ, не очень трезвой головой, и мы вышли в коридор ворковать как два голубка и мило улыбаться друг другу. Я заметила, как Дима прошел на кухню. Кеша сразу сгреб меня в охапку, потом обнял за талию, и мы несколько раз прошли возле кухни, каждый раз, ненадолго застывая у ее двери. По сценарию, я беспечно смеялась и делала вид, что не замечаю Димы. Подразнив его таким образом, мы вернулись на окно.
  -Сейчас он придет, и все будет в твоих руках, - сказал Кеша и, не дав мне произнести ни слова, скрылся в своей комнате.
  Мне ничего не оставалось, как ожидать развязку Кешиной комедии в гордом одиночестве. Впрочем, ждать долго не пришлось, так как Дима вышел из кухни и направился прямо ко мне - Кешин план сработал.
  -Есть хочешь? - спросил Дима.
  -Конечно, хочу! - сказала я, и мы пошли в его комнату.
  Увы, Дима был не один. За столом сидел Игорь и еще какой-то их товарищ, которые как раз собрались принимать пищу. Они пригласили меня к столу, и хотя есть я не собиралась, мне пришлось хвалить Димино кулинарное творение, после того как он взял вилку, а Игорь начал приговаривать:
  -За маму, за папу, за Диму.
  Позже я собрала грязную посуду и пошла на кухню. Кстати, Дима хотел меня удержать, но я настояла. Я с невероятным наслаждением мыла его тарелки. Растворившись в этом домохозяечном фетишизме, я не заметила, как кто-то положил мне руку на плечо.
  Это был Ренат - наш бывший студент, а в настоящее время детский врач из района, с которым у меня был непродолжительный роман, завязавшийся летом, когда я работала проводницей во время очередных летних каникул. Ренат, обремененный семьей и работой появлялся в общаге редко, а в последнее время, особенно когда на горизонте появился Дима, я и вовсе потеряла его след.
  
  "Да, похоже, для Димы испытание ревностью еще не закончилось", - только и успела подумать я, когда он, как нарочно, пришел помочь мне с посудой, а мы с Ренатом как раз были на середине разговора.
  - Откуда это ты его знаешь? - спросил Дима, когда мы заносили тарелки в его комнату.
  - Я думаю для тебя не секрет, что его в общаге знают все, и я не исключение ответила я, а сама подумала: "Ты что ж считаешь, что это только ты у нас такой знаменитый? Я, можно подумать, все эти годы сидела и молилась, что бы Бог мне послал счастье в твоем обличии".
  Ренат, тем временем, зашел в сто двенадцатую. Когда я вернулась, он уже болтал с Ларисой.
  Я, без лишних предисловий, объяснила Ренату, что за время его отсутствия все изменилось, и я больше не свободна. Ему пришлось пожелать мне счастливой жизни и удалиться без лишних объяснений, благо человек он был понятливый.
  Я, почему-то, из комнаты больше не вышла - сразу легла спать. А Дима еще долго бродил по коридору. Я слышала, как он нервно кашлял у окна. Ждал меня? Или просто мучила бессонница?
  
   Майка захлопнула тетрадь.
  - Кому нужна эта глупая писанина? - с горечью подумала она. В который раз захотелось разорвать, сжечь, приложить к этому всю свою злобу, но этот дневник был, по сути дела, могильным склепом, и Майка все никак не могла решиться на этот безжалостный акт вандализма. Майка вышла в коридор и успела заметить, как в Димину комнату быстро вошли двое. Все что ей оставалось - это вздохнуть от бессилия, так как она никогда бы не набралась мужества остановить эту злополучную Цаплю где-нибудь в подходящем месте и, по крайней мере, высказать все, что она о ней думает, а заодно и о Диме. Пусть знает, с кем имеет дело, и особо не обольщается. Майка вернулась в комнату и легла спать.
   Совсем незаметно пришло время летней сессии. Майка была в ужасе - пять сложнейших экзаменов! В силах ли она преодолеть этот трудный рубеж третьего курса? Как заставить себя учить, когда на душе так муторно и неспокойно?
  Несмотря ни на что, Майка решила сдавать один экзамен досрочно. Ей хотелось быстрее расквитаться с сессией и сбежать, хоть на время, из общежития, которое поминутно напоминало ей Диму. Майка обложилась книгами. Жара, как назло, стояла ужасная. Дверь не закрывали даже ночью, чтобы создать хоть какое-то движение воздуха, а чтобы совсем не задохнуться - обворачивались мокрыми простынями. Борька, который изнывал от жары и скуки, благородно предоставил свое тощее тело для изучения на нем пропедевтики внутренних болезней. Перед фармакологией Майка, перепив кофе и стимуляторов мозговой активности, не сомкнула глаз. Она как заведенная писала снова и снова необходимые сто рецептов, то и дело ошибаясь, то в дозировках, то в правильности латинского названия. По патологической анатомии микропрепараты заучивали "на вскидку" - запоминая цвета и форму, а вовсе не содержание. Все шло очень гладко. Майку даже раздражала эта постоянная везучесть на экзаменах. Дима давно не заходил. Он уже сдал все экзамены (сессия пятого курса закончилась раньше), и без дела шатался по общежитию. Лариса на пару дней уехала домой. Майка осталась одна.
  
  Одна... От этой провоцирующей мысли вдруг закружилась голова. Одна! Одна! Ведь он не сможет, не устоит. Но как позвать? Как перешагнуть через собственную гордость и жестоко задетое самолюбие? Как? Да очень просто - забыть и про гордость и про самолюбие, а заодно и про общественное мнение, которое непременно осудит ее минутную слабость. Весь день она металась по общежитию, глаза горели, мысли путались. Когда в ее комнату, наконец, на минуту, заскочил Дима, Майка, как бы между делом, сообщила, что Ларисы сегодня не будет...
  Понял ли Дима по уверенному взгляду, по застывшему изгибу тела ее просьбу, мольбу, требование, приказ - приходи?
  -Приходи! - шептали плотно сжатые Майкины губы.
  -Приходи! Я буду ждать тебя! - говорили длинные неподвижные, словно вылепленные из воска пальцы.
  -Приходи! Я по-прежнему люблю тебя! - восклицали желтые осенние глаза...
  И хотя Майка понимала, что делать этого ей не нужно, но удержать себя уже не могла. Сегодня она была не в силах запретить себе Диму.
  "Еще один единственный, последний раз! - безумно горя глазами, подумала Майка. - А потом - будь что будет. Только бы еще раз обессилеть в его уверенных, сильных руках, перестать существовать, забыть себя, стать его игрушкой, его вещью (да, да - вещью!), только бы еще раз потерять разум, волю, но и, в тоже самое время, почувствовать свое внезапное всесилье, чтобы еще раз прокричать закрытыми губами - он мой, мой!.."
  В дверь постучали.
  Дима пришел не один.
  -Майка, у тебя есть что-нибудь выпить? - поинтересовался Дима. - Ко мне вот друг, раз за сто лет, пришел, а у меня только бутылка коньяка была.
  -И ты хочешь сказать, - улыбнулась Майка, - что у вас эта бутылка ни в одном глазу не застряла?
  -Да ты на нас посмотри - вот какие богатыри, - сказал Дима и сжал руку в локте, напрягая бицепс.
  Надо отметить, что время в плане спиртного было как раз тяжелое - вступил в силу суровый сухой закон. В магазине выдавали строго лимитированное число бутылок, да и то если удавалось выстоять километровую очередь алкоголиков и, по неволе примкнувших к ним, простых, иногда позволяющих себе выпить, граждан.
  -Достану, - сказала Майка.
  Дима потрепал ее по голове. Как нежно, как ласково пробежали по волосам его пальцы - это был знак, и смысл его гласил " Я знаю, что ты ждешь. Я обязательно приду!"
  Майке не пришлось никуда ходить. У нее уже была готова и бутылка вина, и полагаемая к ней закуска.
  Когда Дима с приятелем вернулись - Майка уже заканчивала накрывать на стол. Она снова была прежней хозяйкой, прежним Майченком, как часто называл ее Дима в былые времена. Да и Дима вел себя так, словно они по-прежнему были вместе. Хотел рисонуться перед Игорем? Или просто боялся испугать внезапное Майкино доверие?..
  Бутылка незаметно опустела. Снова, как и раньше играли на гитаре, потом включили магнитофон и начали помогать "Наутилусу" петь "Князя тишины". Потом друг Димы ушел, а сам Дима лег на Майкину кровать и поманил ее рукой. Она села на самый краешек, совсем как раньше, и Дима тут же притянул ее к себе.
  -Я хочу, - сказал он, глядя Майке прямо в глаза и эти два слова, какие-то неопределенные и незаконченные бессмысленно повисли в воздухе.
  " Чего же он просит, этот капризный ребенок? - подумала Майка. - Ведь он даже не сказал "тебя". Настойчиво требует игрушку, которую у него отняли. Хочу. И я, я тоже..."
   Откуда взялось столько нежности, столько тепла? Эта близость была похожа на таяние снега, когда под действием необъятной энергии солнца тысячи пластов, с накопленными в нем обидами, напрасным ожиданием, февральской тоской вдруг исчезают бесследно, оставляя под собой лишь чистый пласт земли - благодарный и благодатный как обновленная душа. По крайней мере, так чувствовалось Майке и, о, как же ей не хотелось, чтоб наступал следующий день! Вы знаете, что такое черная тоска? Да ничего вы не знаете! И ваше счастье, если не узнаете никогда!
   Светало. Чудо весеннего таяния медленно сходило на нет. Время, отпущенное Майке, отсчитывало свои последние минуты. "А как же она? - вдруг подумала Майка, - ведь она даже и не подозревает что он сейчас со мной. Ведь это предательство. Он предал сразу троих: себя, меня и ее".
  Дима встал и начал одеваться. Майка закурила и сквозь струйки дыма смотрела, как он разыскивает по всей комнате свои разбросанные вещи.
  -Останься, - попросила она, сама, понимая нелепость своей просьбы.
  -Нет, я пойду, - ответил Дима, - посплю еще часок.
  "Трус! - подумала Майка. - Конечно удобнее проскочить сейчас, пока все еще спят, и остаться незамеченным." Она попыталась выкривить улыбку и уже вслух сказала:
  - Глупый ты мальчишка.
  - Да, вот такой я дурак, - почему-то согласился Дима.
  "Чужой, - снова подумала Майка. - Чужой!"
  Дима вышел, опасливо оглядываясь по сторонам, - не дай Бог, кто увидит!.. Его опасения были напрасны. В коридоре не было ни души - шестой курс всю ночь отмечал окончание госэкзаменов и только-только угомонился.
  Майка осталась одна в опустевшей комнате. Сначала захотелось закричать, но вместо крика получился какой-то вялый приглушенный звук. Потом - броситься на постель и рыдать долго, до исступления, но слез не было. Майка словно онемела. Она подошла к зеркалу и коснулась пальцами губ, словно пытаясь нащупать осколки последнего, брошенного второпях, поцелуя. Ей хотелось, чтобы эти осколки вонзились в ее пальцы и принесли физическую боль. Но там, на губах, ничего не было... Из глубины зеркала на нее смотрели два чужих незнакомых глаза.
  -Разве ты - та женщина, которой он восхищался? - спросили чужие губы из зазеркалья. -
  А этот безумный взгляд? Эти напряженные плечи? Этот надломленный голос?
  Майка занесла руку. Разбить стекло? Или лучше ударить по лицу себя, чтобы заставить жить, радоваться, надеяться?
  -Лучшее средство от любви это новая любовь, - снова заговорили зеркальные губы.
  Майка покачала головой:
  - Я не сумею. Я слишком любила Диму и целиком отдала ему свою душу.
  -Но ведь твоя душа не умерла - она, непонятая и поэтому неоцененная, сиротливо ждет, когда ты заберешь ее обратно. Дай ей шанс вернуться. Не отпускай в пустоту...
  Майка вздохнула:
  -Я не могу вернуть ее на место, пока там господствует сплошная боль. Мой дневник стал акцептором этой боли, и он должен принять ее всю, до последней капли. Потом будет видно.
  Майка отвела свой взгляд от зеркала, задумалась на минуту и взяла ручку...
  
   Восьмое Марта мы отмечали обычным составом: я Лариса, Нона, Кеша с Борькой и Дима. Я носилась по кухне, выполняя обязанности шеф-повара. В отношениях с Димой настало явное потепление. При каждом его слове, взгляде я впадала в особое состояние, которое Лариса прозвала "поросячий восторг"...
  Стали собираться гости. Борька по такому случаю оделся как франт: тройка, галстук, белая рубашка. Дима же поленился переодеваться и пришел далеко не в парадной форме, а именно в спортивном костюме. Однако, увидев разодетого Борьку, он быстро решил исправить свою ошибку, видимо, не желая, чтобы кто-то был лучше него, и пошел переодеваться.
  
  Компания встретила его дружным: "О!.." Он действительно был великолепен, и мне показалась, что я начинаю завидовать сама себе.
  Вскоре мы сели за стол, уставленный салатами и прочими закусками, а так же необходимым количеством вина и водки. Магнитофон на всю мощь выделывал "Доктора твоего тела". Мы были молоды, беспечны и поэтому счастливы. Но...
  
  Как быстро проходят праздники... Утро встретило меня грязной прокуренной комнатой, пустыми бутылками и горой немытой посуды. Однако, несмотря на бессонную ночь, спать не хотелось, а наоборот, хотелось еще больше не спать, бодрствовать, петь, готовить уроки и обеды и любить, обязательно долго и отчаянно любить Диму, который, кстати, именно сегодня утром уехал навестить родителей. Отскучав положенные три дня, я ожидала Диму поздно вечером. Хотелось приятно его удивить, и я обрядилась в некое подобие новогоднего костюма снежинки: голубой халат в рюшечках, белые колготки, даже бант завязала, тоже белый. Было уже за полночь, но Дима не появлялся. Заметив, что в комнате горит свет, забежал на огонек Борька. Восхитился моим нарядом и остался играть в карты. Они сидели с Ларисой за столом, а я металась и не находила себе места.
  -Наверное, он сегодня не приедет, - сказала Лариса, видя мои страдания, - ложилась бы ты спать.
  Я влезла под одеяло, не раздеваясь, даже бант не отцепила, и правильно сделала - Дима, хотя и с большим опозданием, но явился, как и обещал.
  -Мне кажется, Майка уже спит. - предупредила его Лариса. - Она тебя весь вечер ждала.
  -Да? - притворно удивился Дима, склоняясь надо мной, почти по самый бант, ушедшую под одеяло.
  -А я думала, что ты уже не приедешь, чуть не уснула, - сказала я, поднимаясь и замечая Димину улыбку.
   -Ты в этой одежде такая домашняя. Мне нравится, - сказал он, и мне было приятно, что мои дизайнерские способности были оценены по заслугам.
  
   Майка остановилась, понимая, что писать больше не может. Открыла учебник - не поняла ни одного прочитанного слова. Сон пришел к ней внезапно, накрыл с головой какой-то вязкой непроницаемой субстанцией. Майка спала долго, как после изнурительного труда, совершенно без сновидений, а когда, наконец, проснулась, то поняла, что все кончено. Уже и боль была какая-то другая, более осознанная, от чего восприятие ее притупилось. И вина, которая раньше все больше падала на Майкины плечи, перекочевала своей большей частью в Димину сторону. Майке оставался последний экзамен. Ей не терпелось все бросить и отлежаться где-нибудь на морском побережье. Как жить дальше, она подумает позже. А пока Майка забросила дневник под кровать, где валялось пустые бутыли, ненужные книги и журналы. Над кроватью же, написанный большими буквами, был вывешен девиз:
  " Вы старой любви не гоните.
  Вы с ней поступите гуманно.
  Как лошадь ее пристрелите.
  Не выжить. Не надо обмана".
  Это были строчки одного очень известного поэта, правда, какого именно Майка, как ни старалась припомнить не могла. Ей просто очень хотелось поступить именно так, как советовали в этом четверостишье, хотя она и не видела особого гуманизма в убийстве беззащитных животных. Однако, очень скоро, выяснилось, что сделать это без продолжения записей в своем дневнике она не может. Таким образом, вернув незаслуженно разжалованному дневнику все его привилегии, Майка стала продолжать свои воспоминания.
   Дни бежали незаметно, а с ними и недели, словом, время, как ему и положено, исчезало от нас в никуда. Дима, то ли забыл о нашем разговоре и о том, что мы официально расстались, то ли привык настолько, что уже не хотел ничего менять, но, как бы там ни было, он все свободное время торчал у нас в сто двенадцатой, был неподдельно ласков и внимателен, так что я неожиданно, впервые почувствовала себя абсолютно счастливой. Вредная Зина перешла в другую комнату, и нашим встречам никто не мешал. По утрам я, выполняя обязанности будильника, шла в девяносто третью, чтобы сказать Диме "доброе утро". Он был типичной совой, и встать рано для него было целой проблемой. Прокравшись на цыпочках в его комнату, я, усаживалась рядышком на край кровати, и долго-долго рассматривала его лицо, стараясь запомнить, заучить любую мелочь, а после, едва сдерживая набежавшую нежность, касалась губами его губ. Дима просыпался. Иногда он заманивал меня под одеяло, чтобы еще несколько минут подремать у меня на плече. Я обожала эти минуты.! Потом мы шли в "школу", я на свои, он на свои лекции, собираясь после занятий за неизменным обеденным столом, который я, неизвестно когда, успевала сервировать. Вечера проходили быстро. Я тщетно пыталась удержать каждую минуту. Ближе к ночи, Дима прилипал к "ящику", оккупируя родную кровать, а я устраивалась рядом, и умудрялась увидеть в этом времяпрепровождении какой-то наивысший смысл. Дима придумал мне ласковое имя - Майченок, и мне, как никогда, хотелось играть роль маленькой послушной девочки. Все было хорошо, даже слишком, и я почувствовала, что Дима начинает уставать от этого ровного, ничем не нарушаемого течения жизни...
  
   Майка оторвалась от тетради. В глазах предательски дрогнули слезы. Все еще находясь во власти сильных эмоций, ей было трудно представить, что эта любовь со временем сойдет на нет, боль от нее утихнет, и драгоценные строчки, которые она так откровенно доверяет бумаге, станут всего лишь легким мостиком из прошлого, по которому уже не только вернуться, просто пройти опасно - ветхий и непрочный, вот-вот сломается. Но, было утро, надвигался новый день, и она достала учебник общей хирургии - оставался последний экзамен. Майка перелистывала страницы без особой продуктивности.
  Вечером заскочил Борька, за ним следом приехала Лариса, и комната сразу наполнилась смехом и табачным дымом.
  Кто-то постучал в дверь.
  -Кого там несет? - достаточно громко сказала Лариса.
  В комнату вошла брюнетка неопределенного возраста.
  -Мне нужна Майя, - сказала она немного грубым, но приветливым голосом.
  -Это я, - откликнулась Майка, стараясь сообразить, знает ли она вошедшую женщину, в то время как та продолжала:
  -Тебе привет от Гены. Он сейчас внизу, в машине, очень просит спуститься.
  Майка быстро перебрала имена всех своих знакомых, но имя Гена ей ни о чем не говорило. "Кого ей надо? - подумала про себя Майка. - Может, ошиблась?"
  -Сейчас приду, - сказала она друзьям, пожимая плечами.
  -Ты ее знаешь? - спросила Лариса.
  -Понятия не имею, - ответила Майка, выходя из комнаты.
  В коридоре она обратилась к незнакомке:
  -Какой Гена? Я что-то ничего не пойму.
  -Ну, Геннадий Александрович, вспомни, ты с ним была на даче. Он тебя уже давно разыскивает.
  Майка все поняла. Незадолго до отъезда Ноны и ее разрыва с Евгением Михайловичем он пригласил всех троих провести выходной на даче. Правда, когда они вышли из трамвая, то в назначенном месте, вместо Евгения Михайловича их ждала машина с его друзьями. Один их них, впоследствии оказался хозяином дачи. Как уж получилось, что Евгений Михайлович был обойден, никто не понял. То ли все это было обыграно с его ведома, то ли его друзья просто кинули старика. Гена тогда сразу положил на нее глаз. Он был не молод, хотя и достаточно привлекателен внешне - в прошлом какой-то спортсмен - и приятен в общении...
  Майка подошла к белой семерке, за рулем которой действительно сидел Геннадий. Рядом располагался какой-то тип, которого Майка не знала.
  
  -А, Маечка, я так рад тебя видеть! - расплылся в улыбке Геннадий Александрович. - Это мои друзья - Наталья и Рома. Мы едем на природу, вот, хотим тебя пригласить провести хорошо время.
  "На ловца и зверь бежит", - подумала Майка - ей просто жутчайшим образом хотелось наставить Диме рога.
  Майка сбегала за купальником и села в машину. Она заметила, как Геннадий Александрович довольно посмотрел на нее в зеркало.
  По дороге Гена забежал в магазин и принес Майке большой кулек шоколадных конфет.
  -Ну, вот! Как трахать, так Наташку, а как конфеты, так Маечке, - выразила свое недовольство подружка Ромы...
  Семерка въехала в ворота уже известной дачи. Здесь броскими пятнами красовались щедрые летние цветы.
  -Можно сорвать? - спросила Майка, выходя из машины, и вопросительно посмотрела в сторону Гены.
  -Они все твои, - ответил он улыбаясь...
  Рома увел Наталью на пляж, а Майка осталась в домике, сославшись на то, что ей надо учить. Она и вправду открыла толстенный учебник хирургии, который взяла с собой, но Гена провел рукой по ее обнаженной спине (Майка переоделась в купальник), и сказал:
  -Потом почитаешь.
  Он попытался обнять Майку за плечи, но она отстранилась.
  -Зря я приехала, мне действительно нужно учить, вы меня извините, - сказала Майка.
  -Кто это "вы"? Я тут один, - явно обиженно сказал Гена, и его рука снова опустилась на Майкино плечо.
  -Нет, нет, я действительно сделала глупость что приехала. Для меня очень важен этот экзамен - нужна стипендия.
  -Сколько вам платят? - поинтересовался Гена
  -Сорок пять.
  -Хочешь, я буду платить тебе стипендию? - спросил Гена, поставив четкое ударение на слове "я". - Могу даже повышенную.
  Майка улыбнулась.
  - Отвези меня в город. Об остальном поговорим позже.
  - Хорошо, я не стану тебе надоедать, но, Маечка, я действительно не хочу, чтобы наша дружба окончилась этим неудавшимся пикником.
  Гена записал свой телефон прямо на обложке учебника и попросил:
  - Если жена возьмет трубку, скажи, что для меня есть посылка из Одессы.
  Майка кивнула, и Гена повез ее в общежитие...
  Лариса встретила подругу недружелюбно. Исчезнуть неизвестно куда и с кем за день до экзамена! Это уж слишком.
  -Не злись, Лариса, - попросила Майка. - Хочешь посмеяться? У меня теперь новая кличка - "посылка из Одессы", - сказала она, иронически улыбнувшись...
   На следующий день, после сданного, наконец, последнего экзамена и выпитой по поводу окончания третьего курса или так называемого "экватора" положенной водки, Майка снова взялась за дневник. Оставалось еще совсем немного - несколько памятных дат.
  
   Однако, я летала на крыльях. Я была счастлива! О, Господи, я понимала временность своего счастья, но в мире, где все временно, даже кажущаяся бесконечность жизни, вряд ли можно рассчитывать на вечные величины. Думать о будущем не хотелось. Он здесь, он со мной, я ему нужна, пусть как временная выгодная забава, но ведь все-таки нужна - пусть без души, с длинными ногами и задумчивым взглядом. Да и в нем ли вся вина? Моя душа - конструкция сложная, может быть зрелая не по годам и мудрая, но в тоже время по-детски наивная и беззащитная. Кто такой Дима? Мальчишка, которому с одной стороны ни к чему все эти взрослодушевные премудрости, а с другой - взрослый индивидуум, не готовый пока к постоянной опеке более слабого...
  Я посмотрела в окно. Весна уже наступила - деревья радовали обновленной зеленью. Апрель пролетел как-то совсем незаметно: закружил, одурманил, лишил разума. Иногда мне казалось, что Дима, несмотря ни на что, любит меня, но я старалась не привыкать к этому ложному, как мне казалось чувству, не обманывать себя нереальными надеждами. Мне не хотелось строить призрачных планов. Пусть все остается, как есть - я люблю, он нет, и не надо поддаваться заблуждениям. Может быть, именно в этом неравенстве, в этой неразделенности и была вся эмоциональная сила моей любви? Кто знает, чтобы случилось с нами, окажись это чувство взаимным? Может быть, я и испытала счастье, но, наверняка, совершенно другое - более спокойное, совершенно предсказуемое и лишь с легкой степенью накала и вдохновения. Я бы горела равномерно и никогда не узнала всеобъемлющей силы пламени, которое в считанные минуты превращает душу, а с ней и целую жизнь в горстку пепла...
   Майские праздники прошли скучно. Мы никуда не ходили, ни чем особым не занимались. Вечером Дима увел меня к себе - Игорь уехал домой и он был один, если не считать висевшую над самым окном полную луну, которая любопытно заглядывала к нему в окно.
  Я села на стул в углу комнаты.
  -Раздевайся. Чего сидишь? - удивился Дима, расстегивая рубашку.
  Мне не понравился его приказной тон. Однако я медленно, словно нехотя, складывала на стул одежду - подчиняясь, вместо того чтобы обидеться и хлопнуть дверью. Как же! Я не могла этого сделать, ведь это значило совсем лишиться его! Кто знает, поступи я тогда именно так, чем все кончилось?
  Я нырнула под одеяло. Хотелось забыться, и я прогнала грустные мысли. Мы снова были вместе, близко-близко и думать о плохом не хотелось...
   Было уже поздно, когда Дима решил, что мы должны перед сном попить чай. Я то уже хорошо знала, что значит это "чаепитие". Так было всегда - он приводил меня к себе, чтобы потом увести обратно. Мне было трудно уходить, погружаться в свою холодную постель, оставаться одной до утра... Я только один раз напросилась остаться, да и то всю ночь промучилась одна на его "щите" - сам он пошел спать на кровать Игоря.
   Я взглянула на часы - было уже три часа ночи. "Сейчас он доведет меня до двери, - подумала я,- и скажет,- " Свет не горит - не будем будить Ларису. Ну, давай, до завтра",- и похлопает по плечу."
  Мы подошли к сто двенадцатой, но, невзирая на позднее время, там горел свет. В комнате за столом сидели Кеша, Лариса и Нона. По их лицам, а так же по некоторым другим признакам было видно, что они только что допили бутылку водки.
  -Как, пили без нас? - возмутилась я, обиженно оглядев стол.
  -А мы тут праздник отмечаем, и нечего шляться, неизвестно где, - прокомментировал ситуацию Кеша.
  Пришлось Ларисе извлекать из-под кровати припасенную на непредвиденный случай бутылку вина. Мы с Димой присели к столу. Нона пригласила всех покурить, но желающих не оказалось, и она ушла на окно в гордом одиночестве.
  Лариса, воспользовавшись ее отсутствием, достала из тумбочки Ноны маленькую бутылку со спиртом.
  -Будем делать коктейль, - заявила она, обрадованная собственной сообразительностью.
  -Нона вас сейчас прибьет, - предупредил Дима.
  -Кто боится, может и не пить, - усмехнулась Лариса.
  -Ну да, скажешь тоже.
  -Тогда стой на шухере, пока я буду работать...
   -Вы что тут без меня самогон гнали? - поинтересовалась Нона, когда зашла в комнату и увидела на столе новую порцию спиртного...
  -Что-то вроде того. Как это ты догадалась? - ответил Дима, разливая коктейль по бокалам.
  Все дружно заулыбались. У Ноны блеснула догадка. Она полезла в свою ограбленную тумбочку и сразу обнаружила пропажу:
  -Козлы! Это же на компрессы!
  -До компрессов мы можем не дотянуть, - серьезно сказал Дима. - Надвигается эпидемия гриппа, поэтому важнее всего сейчас профилактика.
  -Правильно говорит, - поддержал его Кеша, - пятый курс как-никак. Он у нас уже почти доктор!
  Ноне ничего не оставалось, как сменить гнев на милость и выпить за драгоценное здоровье компании, а заодно и за успех профилактики инфекционных заболеваний...
   Весь следующий день мы проспал. Никуда не ходили. Никого не видели. Диму нельзя было сдвинуть с места - он прирос к моей кровати и безотрывно смотрел телевизор. Дима и раньше не отличался особой деятельностью, но теперь становился совершенно ко всему равнодушным.
   Ночью меня мучила бессонница. Я долго лежала, молча, без слез. Дима по-прежнему был рядом, но я чувствовала, что между нами трескается земля и медленно, будто нехотя растет глубокая пропасть. На все мои вопросы Дима отшучивался или отмалчивался, уставившись в потолок.
  
   В один прекрасный день, впрочем, вряд ли его можно назвать прекрасным, я вдруг поняла, что больше не могу удерживать Диму...
  Мы лежали на "родной" кровати и, как обычно, смотрели телевизор. Мне надоело пялиться в тупой экран, и я не выдержала:
  -Дима, что происходит? Ты изменил свое отношение ко мне, я чувствую.
  Дима раздраженно посмотрел на меня, мол, чего тебе еще надо, но я не унималась, и ему пришлось поддержать разговор. Я высказывала ему свои обиды, но он не оправдывался, а наоборот, признавал свою вину и тем самым ставил меня в непреодолимый тупик.
  -Брось меня, - неожиданно сказал Дима.
  -Как это брось? - возмутилась я. - Я не хочу.
  - Ты должна, потому что я этого сделать не могу. Так будет лучше, пойми. Лучше для тебя.
  -Я этого никогда не сделаю. Если мы должны расстаться, то уж, пожалуйста, сделай это сам.
  -Майка, мне трудно это сделать, разве ты не понимаешь?
  -Конечно, не понимаю! Почему? Объясни же мне, наконец!
  -Глупая, меня здесь кормят, у меня здесь есть женщина, с которой всегда можно.., - Дима запнулся, но мне и так был понятен смысл его слов.
  Дни становились мне в тягость. Мы не ссорились, но занимались пустыми выяснениями отношений.
  -Я устал, я больше так не могу. Мне нужно ради кого-то жить. Я хочу приходить домой и знать, что меня там ждут, - то и дело твердил Дима.
  Я не понимала его. Из его слов следовало, что я не тот человек, которому он мог бы посвятить свою жизнь. Если он ошибся во мне и устал от наших отношений, почему до сих пор продолжает мучиться и мучить меня? Ведь это так просто - встать и уйти! Зачем обманывать время? Зачем терзать себя и оставлять мне ложную надежду?
  -Майченок, - в очередной раз сказал Дима, - ты можешь не верить, но самое страшное для меня это обидеть тебя. Но все-таки мы должны решить, как нам быть. Давай попробуем расстаться на время. Ну, к примеру, до сентября. Нам нужно разобраться в самих себе. Потом будет видно.
  Это промежуточное решение было единственным соглашением, до которого мы договорились. Встретимся в сентябре, после каникул и обо всем поговорим. А пока, пусть каждый поживет сам по себе...
   В субботний день в общаге была дискотека. Напряжение между нами, не смотря на вроде бы найденный компромисс, возросло до предела, до какой-то непреодолимой точки, за которой уже просто ничего не было: ни выяснения отношений, ни расставания до сентября, а только сплошная голая пустота. Я чувствовала, что все кончится именно сегодня, всем своим существом ощущала прикосновение этой пустоты, но, в ее страшном преддверии, хотела и выглядела великолепно: черное платье, распущенные волосы, горящие глаза.
  Я пригласила Диму, и он не отказался зайти после танцев. Он, конечно же, не удержался от положенного комплемента в мою сторону, и в глазах его запрыгали мелкие горячие искорки.
  Я спустилась в ленинскую комнату - там уже гремела музыка. Я танцевала из последних сил, как черная змея, извиваясь в складках своего платья. О, если бы я могла ужалить! Но нет, мне были абсолютно чужды месть и агрессия, хотя, и это еще хорошо, мне удалось создать видимость своей собственной неуязвимости. Дима тоже был здесь, но танцевали мы в разных компаниях, делая вид, что не знаем друг друга.
  Буйные пляски сменил медленный танец. Я остановилась посреди зала с широко открытыми глазами - Дима танцевал с какой-то незнакомой мне девицей. Меня вдруг осенило! Несомненно, он просчитал все до мелочей. Вот зачем нужно было это расставание до сентября - если с очередной кандидатурой ничего не получится, он всегда может вернуться ко мне. Я буквально задохнулась от ревности и обиды, но тут же, взяв себя в руки и окинув беглым взглядом зал, усмехнулась: "Ты думаешь, я буду стоять здесь одна? Жалкая, брошенная тобой? Никогда! Сейчас вон тот, нет, лучше вот этот молодой человек, пригласит меня танцевать, и я буду улыбаться назло тебе, буду смотреть сквозь твои холодные, ничего не выражающие, глаза". Мгновенная злость придала мне силы и уверенность, и, словно уловив мой молчаливый призыв, меня тут же пригласил какой-то мужик - я даже не успела выйти из круга.
  
  Мужиком оказался врач какой-то кавказской национальности с факультета усовершенствования. Он представился Ибрагимом. Я тут же получили приглашение побывать в гостях, но вежливо отказалась, хотя и сообщила номер своей комнаты. Дима проводил девицу до окна и, довольный, остался стоять рядом. Мне показалось, что они почти не знакомы, а может он просто делал вид, ведь я была рядом, да и может не только от меня скрывал он свое новое знакомство.
  Я вернулась в сто двенадцатую и уже и не знала, стоит ли мне ждать Диму - все повернулось так неожиданно. Однако в дверь кто-то постучал. Лариса открыла и слегка удивилась появлению моего новоиспеченного знакомого, который сразу заметил меня в глубине комнаты и приветливо улыбнулся. Я же особых эмоций не выразила, но все же пригласила его зайти.
  -Заходи, - сказала я незваному гостю.
  -С удовольствием, но я не один, - предупредил он.
  -Заходи не один.
  -Познакомьтесь, это мой друг Гога. В комнату бочком вошел немолодой доктор, очевидно, тоже с усовершенствования.
  Пришлось познакомиться, и получить от гостей бутылку сибирской водки. Я быстро накрыла на стол - закуски было полно, ведь я целый день готовилась к приходу Димы.
  В этот вечер мне совершенно не пьянелось, сознание было напряжено и сосредоточенно на одной мысли - я должна была увидеть Диму, во что бы то ни стало. Я думала о том, где его теперь носят черти и можно ли будет его найти.
  Однако он появился сам, как раз к тому времени, когда я уже потеряла всякую надежду. Дима бросил недоверчивый взгляд в сторону неизвестных субъектов, но удивления не выразил - на то оно и общежитие, чтобы открывать двери соседям - мы все тут одна семья. Однако гости думали иначе. Гоге, которому явно приглянулась Лариса, не понравилось Димино поведение хозяина. Я даже не успела ничего сообразить, как Гога увел его разбираться. Еще бы, оба были уже достаточно навеселе - мы к тому времени как раз приговорили свою водку, ну а Дима, очевидно, пил в новой компании. Я почему-то сразу вспомнила Новый год и его исчезновение в соседнее общежитие - сюжеты, казалось, были очень похожи.
  -Ну вот, Лариса, тебя не поделили, сейчас подерутся и бедный Дима ни за что пострадает, - с иронией произнесла я и хотела пойти посмотреть что происходит, но Лариса сказала:
  -Сиди и жди, а то и тебе достанется.
  Разборка надолго не затянулась. Уж не знаю, что сказал гостям Дима, но их как рукой сдуло Дима, конечно же, заметил, как я танцевала с этим типом, и поэтому поводу ревновал и злился. Я тоже ревновала и злилась, от чего голова у меня просто шла кругом.
  На столе появилась еще одна бутылка. Лариса с Ноной выпили с нами за компанию и вскоре легли спать. Мы с Димой остались за столом одни.
  -Нам надо сегодня все решить, правда, Майка? - спросил Дима.
  -Да, мы должны все решить, - согласилась я.
  Мы пили, и алкоголь быстро затуманивал наше сознание. Дима говорил, что ему было со мной хорошо, что это ужасно, когда любишь тело, но не понимаешь душу, и что если он предаст душу (и видит Бог скоро), то тело не предаст никогда. Я сходила с ума от двусмысленности, а значит, безысходности его слов. Я говорила, что все равно люблю его и буду любить нескончаемо долго, уже заранее ненавидя пресловутую фразу "незаменимых нет". Мне хотелось его целовать, и я проявила несвойственную мне настойчивость - я сидела у него на коленях не в силах расцепить руки и отвести губы. Как же я останусь одна? Как? Скажи мне! Я ведь уже не умею без тебя жить! Не уходи! Не оставляй меня в этом холодном вакууме тоски. Дима и сам не мог сдержаться, он отвечал мне, перехватывал мои губы.
  -Знаешь, Майченок, я еще ни с кем так не расставался, - сказал вдруг Дима.
  Я понимала, что мы прощаемся навсегда. Я решила, что это теперь единственный рациональный выход. Но как? Как отпустить его из сердца, где он оккупировал все мыслимое и немыслимое пространство? Как забыть его, звенящее в ушах имя?..
  -Если бы ты всегда была такой - шепнул Дима, и я еще теснее прижалась к нему в своей последней агонирующей ласке.
  Так вот чего - моей настойчивости, моего характера - вот чего тебе не хватало! А я то, глупая, хотела казаться слабой. А, впрочем, не отговорка ли это, не способ ли оправдаться? Ты не сконгруировала с моим идеалом, значит, я ни в чем не виноват. Кто теперь разберет, где тут истина? Да и нужно ли это? Мы просто по определенным (и, кстати, не важно каким) обстоятельствам и причинам не можем быть вместе. И очень вероятно, что мы любим и от этого мечемся, ведь не каждому по силам даже само осознание этого чувства. К тому же, я своей любовью могу замучить кого угодно. Я люблю слишком. А ведь во всем нужна мера. Человеку, если он не до конца эгоист, трудно принять бесценный подарок в виде любви, трудно взять на себя ответственность за чье-то избыточное чувство, ведь это и неспокойно, и хлопотно, и сразу назревает вопрос: "А готов ли я к лишним проблемам?" Вот в чем, собственно говоря, и дело. И виновных здесь нет, мы ведь сами так решили...
  Дима снова заговорил про сентябрь, про временность нашей разлуки. Я попыталась его урезонить (хотя про то, что видела на танцах, даже не намекнула), объяснить, что мне не нужна эта бестолковая надежда, но он ответил:
  -Неужели ты не понимаешь, что я оставляю надежду самому себе?
  Что я могла сказать? Да, он знает, что прибегу по первому намеку, растаю от любой полуулыбки. А о том, что я уже, наверное, никогда не решусь полюбить вновь, что я истратила на него практически весь жизненный запас своих чувств, которые - не вода из крана, не пополнишь, он подумал? Кто дал ему право вовлекать меня - уже поверженную жертву в свои будущие интриги? Разве он не знает, что "мы в ответе за тех, кого приручили?" Да, я была его прирученной собачонкой. Доверчиво протягивала лапу, когда он этого хотел. Подносила ошейник, когда он от меня уставал. Виляла хвостом, смотрела преданными собачьими глазами. Но в чем я собственно его виню? В том, что нам не случится больше быть вместе? Но ведь это ясно как белый день - одноименные заряды отталкиваются, а у нас, несмотря на все кажущиеся различия, слишком одинаковая сущность. Я бы, наверное, тоже испугалась ответственности, и в самый неподходящий момент спряталась в тень. Очевидно, любить не так уж и сложно. Принять любовь другого человека, по-настоящему оценить и одарить его взаимностью, готов не каждый.
  Проснулась Лариса. Она стала ворчать, что ей мешает наша возня. Дима взял недопитую бутылку, и мы пошли в девяносто третью. Там спал Игорь, но Дима даже не обратил на него внимания. Ночь угасала, и я ничем не могла ее удержать...
   Когда утром я открыла глаза и попыталась поднять голову, то у меня почти не было сил. Мы с Димой полулежали на кровати, откинувшись в разные стороны. Последнее что сохранила моя память - была водка, разлитая Димой по стаканам. Мы выпили, и дальше наступило беспамятство.
  Я тихо встала, стараясь не шататься, чего добивалась с трудом, отыскала листок бумаги и написала короткую фразу, " Дима, я без тебя не смогу!" Потом уложила Диму - он безропотно, почти машинально улегся на кровать, и ушла, унося на губах горький привкус разлуки...
  
   Майка поставила последнее многоточие. По щекам текли слезы, а на страницах тут и там маячили размытые круги.
   Рано утром следующего дня, троллейбус номер тринадцать вез Майку на железнодорожную станцию. Она, как и хотела, уезжала к морю. Майка еще не знала, что будет, когда она вернется назад в общагу, ведь они с Димой, фактически, расстались до сентября.
  Но об этом уже в следующем повествовании...
  
   Общежитие (часть вторая)
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"