Море не меняется. И если людям оно кажется переменчивым и непостоянным, что с того? Люди во всем видят лишь собственные отражения.
Вдали от дома я всегда любил приходить к морю на рассвете. Я чувствовал себя оторванным от дома странником, а море среди быстро меняющегося мира казалось постоянным и давало ощущение надежности.
- Еще и ощущение бренности, тебе не кажется? - вывел меня из задумчивости женский голос за спиной. - Ныне живущие умрут, умрут их дети и внуки, и построеные ими города разрушатся, а море останется прежним.
Я узнал голос сразу, хоть и не слышал много столетий.
- Тебе-то что думать об этом? - вздохнул я.
- Именно мне и думать, - она легко рассмеялась и села рядом на мокрый песок, не боясь испачкать воздушное платье. Сейчас оно было нежного голубоватого оттенка, словно разбавленое небо.
- Читаешь мои мысли?
- Извини, привычка.
Мы молчали и смотрели на море.
- Отпусти его, - тихо попросил я.
- Не надо, - так же тихо попросила она, - не надо портить этот рассвет.
- Пожалуйста.
Она вздохнула и сделала движение, собираясь встать:
- Если ты непременно хочешь быть занудой, то я лучше пойду.
Я протянул руку, чтобы остановить ее. Я не собирался применять силу, просто хотел, чтобы она осталась. Моя ладонь охватила ее предплечье. Ощущение её кожи под рукою было словно удар тока, я попытался скрыть это изо всех сил, но вряд ли преуспел. Волна прошла от ладони по всей руке, через грудь - и туда, вниз; затем вернулась и толкнулась в голову. Она слегка шевельнулась, сбрасывая мою руку.
- Я вижу, не только море остается неизменным, - усмехнулась она. - Я польщена.
Возбуждение сменилось злостью. Она была права. После стольких лет, после всего, что она сделала и продолжала делать, я все еще хотел ее. Я всегда буду ее хотеть, и мы оба это знали.
- Ну не злись. Я же обещала, что никогда не воспользуюсь этим.
Я буркнул что-то по возможности неразборчиво, и снова стал смотреть на водную гладь. Мне невыносимо было осознавать, что она имеет надо мной эту власть - пусть даже и не пользуется ей. Много лет назад, когда я вырвал у нее такое обещание, оно казалось лишь довеском к другому, лишь временно необходимой предосторожностью. Я был уверен, что со временем освобожусь от этой странной власти. За годы я достиг почти полного контроля над своим телом. Почти. Она была этим 'почти', единственной силой, лишающей меня этого контроля. И неизменно возвращающей его мне, как победитель доспехи побежденному. Из милости. Связаная обещанием.
Знай я когда-то, что мне предстоит и чем обернется моё нежелание терять её вместе с нежеланием уступить, я бы скорее уступил, чем потерял. Моя молодость, моя неискушенность заставили меня посчитать ту последнюю её со мной ссору просто женским капризом. Ничего, что она ушла, думал я. Она же так умна - она поймет всю нелепосьть своих требований, одумается, вернется. Она же любит меня! Я был слишком несведущ тогда.. Пожалуй, это меня и сохранило.
Шли дни и недели, из них складывались месяцы, а она не возвращалась. Пойти за ней мне не позволяла уверенность в собственной правоте. А отказаться от нее окончательно было все равно, что самому себе отрезать руку. Тогда в отчаянии я совершил ошибку, ибо не ведал, что творил.
- Зачем ты пришла? - спросил я.
- Если тебе это неприятно, то зачем ты хотел задержать меня?
- Я не сказал, что мне неприятно. Просто интересно.
Снова смех.
- Разве ты не противник праздного любопытства? И разве ты не учил всё это время своих детей принимать дары от Бога, не задавая Ему вопросов?
- Тебя вряд ли можно занести в список Его даров, - усмехнулся на этот раз я.
- Тем более. Ведь все, что не от Бога, есть от дьявола, не так ли? И тебе не пристало проявлять интерес к делам дьявола.
- Перестань, - попросил я. - Зачем ты пришла?
- Ты не поверишь, но это случайность. Я очень часто здесь бываю на рассвете. Это просто совпадение, мой милый, что сегодня ты здесь и что на рассвете мы оба с тобой бодрствуем. Ты и твоя жена поднимаетесь рано для дел праведных, а я, грешница, только собираюсь в постель. - Она подмигнула мне и продолжила, - Я увидела тебя, случайного гостя на этом пляже. Вот и всё.
- Это просто случайность?
- Именно.
- Случайностей не бывает. Значит, так было нужно.
Мы снова помолчали. Одна из редких истин, с которой мы оба были согласны - хотя и по разным причинам. Как с рассветом.
- Отпусти его, - снова попросил я. - Раз уж мы встретились именно сегодня.
- А если бы мы встретились в другой день, был бы кто-нибудь другой, - она пожала плечами.
- Он дорог мне. Он... - я не мог найти слов, а те, что нашел, не мог заставить себя сказать.
- Ты же знаешь, - усмехнулась она, - тебе нечего стыдитьсвя передо мной. Я не сужу с точки зрения твоей морали. Что мне до того, что ты должен их всех любить одинаково? Все равно больше любишь того, кто рос на твоих глазах и кого ты держал на руках беспомощным комком.
- Да! Я люблю его, и он мой сын, мой родной сын! Они все зовут себя моими сыновьями, но этого моя жена носила в своем чреве!
- Я знаю теперь, но сначала не знала. Так уж вышло, - она пожала плечами.
- Столько столетий. Неужели ты никогда не простишь меня?
Он тоже сказал, что я прав, и предложил отправить за ней трех посланников, самых доверенных, самых ярых противников зла и греха. Мужчина никогда бы не отправил никого другого, чтобы вернуть сбежавшую жену. Мужчина должен идти и искать ее сам - упасть в ноги или вонзить нож в сердце, но сам. Но я не был мужчиной, я был упрямым мальчишкой.
Я стал мужчиной, когда трое посланников вернулись без нее.
- Мы нашли ее возле Красного Моря, - сказал Санви, - вблизи от жилища демонов. Мы сказали ей: "Вернись к мужу своему!"
- Она ответила, - подхватил Сансанви, глядя на меня с сочувственной неловкостью, - "Как могу я вернуться к нему и назвать его мужем, когда я делила ложе с другим?"
Я вздрогнул. А близнецы продолжали рассказ, и голоса их были так же одинаковы, как лица. Опустив глаза, я не мог бы сказать, кто из них говорил, кто молчал и когда они сменяли друг друга.
- Мы сказали ей: "Вернись и проси его о прощении," но она ответила: "Нет, ибо не несу я вины перед ним." И мы говорили ей о Законе, о добре и зле, но она смеялась нашим словам. Наконец она сказала: "Я вступила в другой союз, и другому закону теперь послушна. Не мне быть верной женой, для другого создана я, и знает это мой создатель. Вернитесь же к тому, кто послал вас, и пусть он ищет моему первому мужу другую жену."
- И вы оставили ее там? - спросил я.
- Мы оставили ее, - сказал Семангелоф, старший из братьев. - Но прежде мы уничтожили плоды в ее чреве и замкнули его проклятием, дабы не плодила она демонов. Утешься. Она недостойна тебя.
А я стоял и думал - она должна будет оплакать своих детей, и никогда не будет у нее других. И еще думал - другой мужчина делил с ней ложе, была ли она послушна ему, как никогда не была послушна мне? Или он не потребовал от нее послушания? И еще я не думал, старательно не думал о том, что она была там не так уж долго... кто знает, кто был отцом её детей?
- Я давно простила тебя, - произнесла она наконец. Её платье, казалось, изменило цвет, став почти серым. - Мне все еще больно думать о потеряном, но тебя я давно простила.
- Но тогда почему?..
- Мой милый, ты так похож на всех мужчин, несмотря на весь опыт веков. Мир не вращается вокруг тебя. Я делаю то, что делаю, ибо в этом - моя жизнь. Ты к этому больше никакого отношения не имеешь, как и вообще к моей жизни.
- Брось. Ты хотела мне отомстить.
- Конечно хотела. Моя жизнь стала пуста, и я пыталась наполнить ее местью - тебе и тем, кто тебе дорог. Но потом я поняла, что подчинить всю свою жизнь мести - глупо. Я стала делать то, что хотела и считала нужным, то, что приносило мне радость.
- Не говори, что ты стала доброй.
- Нет, но я перестала быть злой. Я согласилась на договор с тобой не потому, что сама устала от ненависти. Годы идут, и люди начинают забывать, что когда-то проклинали мое имя. Они тоже меняются. С тобой немного по-другому. Ты - перворожденный, их воплощение человека и мужчины. Ты - это они, а представления людей о себе всегда менялись меньше, чем их представления о неизвестном. А я...
- Ты обманула меня. Когда ты перестала брать жизни, то стала забирать их души, - с горечью перебил я. - И ты еще говоришь, что простила меня.
- Зачем мне нужны их души? Самаел когда-то пытался...но я уже давно не с ним. Да и он сейчас изменился. Их души принадлежат лишь им самим.
- Ты совращаешь их с пути истинного.
- Я лишь бросаю зерна в почву. В неблагодатной почве зерно бы не проросло.
- Это ложь! - яростно воскликнул я, вскакивая на ноги.
- Это правда, - тихо, но твердо сказала она. Платье ее стало непрозрачным и жемчужно-серым, и подол его теперь не трепетал на ветру, но стекал тяжелой волной с колен на песок. - Ты сам это знаешь.
- Душа сына моего не была благодатной почвой! Он был молод, и ты соблазнила его не неокрепший ум обещаниями и ложью!
- Я говорила ему о неведомом, как всем до него. Я никого не веду с собой против воли. Я никогда не лгу. И кое-кто из них находит то, что искал. Он еще может быть счастливее, чем ты можешь себе вообразить.
- Попробуй понять и поверить, - начала она, - я не могу его отпустить. Не потому, что не простила тебя, и не потому, что хочу уязвить твою жену. Просто я с тем же успехом могла бы отпустить вон ту чайку, - она подняла руку, показывая на точку где-то на горизонте.
- Чайка и так свободна, - заметил я.
- Вот именно. Я не держу твоего сына на привязи, и даже не имею власти над ним. Я не имею власти ни над кем из тех, в чьем растлении ты меня обвиняешь. Было время, я забирала младенцев из колыбелей в отместку за моих младенцев, которых оплакала. Но то время давно миновало. Помнишь?
Я помнил...
Платье ее было алого цвета с проблесками желтого, словно пламя, и плескалось языками у её ног..
- Я устал терять своих детей, - сказал я. - Я знаю, что виноват перед тобой, но сколько столетий должны они платить за мою вину?
Ангелы стояли за моей спиной в молчаливом неодобрении. Они отнюдь не видели за мной вины, да и за собой тоже. Они не были людьми.
- Я беру то, что принадлежит мне. Убив моих детей, твои посланники отдали твоих в мою власть.
- Я признаю это.
- Они же лишили меня возможности утешиться, родив других детей.
- И это тоже.
- Так чего ты хочешь?- выкрикнула она с отчаянием в голосе. - Верни мне моих детей, и я перестану забирать твоих - или уходи и не появляйся больше!
- Не в моей власти вернуть тебе детей, - проговорил я, не смея глядеть на нее, - но я привел с собой тех, кто проклял тебя. В их власти снять проклятие с твоего чрева.
- Я ушла тогда, думая, что теперь буду счастлива, что дети наконец заполнят ту пустоту в моей душе... Но я была права лишь отчасти. Твоя жена утешилась бы, а я... я другая. И даже когда я играла с детьми, сходя с ума от счастья после стольких столетий, все равно часть моей души рвалась прочь. И когда первые мои дети подросли, я не стала иметь других, но отправилась на поиск.
- И что же, нашла ты, что делает тебя счастливой?
Она рассмеялась.
- Представь себе, да. Это сам поиск. Это бесконечные перемены, новизна ощущений, сладкое замирание сердца, когда делаешь новое, прежде неведомое, это огонь в сердце, когда он горит свободно, а не стиснут где-то в глубине. Иногда, проходя мимо, я делюсь с людьми своим огнем. Некоторые даже не замечают его, проходя насквозь. Они - как сырое дерево, неспособное гореть. Другие подхватывают его частицу и несут с собой всю жизнь. Но хотя я и даю им эту искру, не в моих силах забрать её обратно. Прости, я ничего не могу изменить. Я не забирала твоего сына, и не могу вернуть то, чем не владею.
- А как же те, - мой голос дрожал от волнения, - кто сгорает в твоем пламени целиком?
- Бывают и такие, - спокойно признала она. - Мне жаль их.
- И это все? Тебе жаль, и ты продолжаешь так же губить их, бросая огонь в толпу?
- Я бросаю огонь в толпу, ибо в этом - моя жизнь, - уверенно сказала она.- Мне суждено его зажигать, как твоей жене суждено гасить.
- При чем тут моя жена?
- А ты еще не понял?
- Здравствуй, - сказала она, и тут же опустила глаза.
- Здравствуй и ты. Ты пришла, чтобы стать моей подругой?
- Да, - прошептала она. Я взял ее за руку, и она покраснела. Я повел ее к моему жилищу, которое еще так недавно делил с другой. Знала ли она? Теперь думаю, что знала. Но молчала и улыбалась нежно, не вынимая руку из моей.
Тот день она провела, превращая мое жилище в наш общий дом, так, как только она умела. К вечеру у каждой вещи в доме было свое место, и каждая вещь была на своем месте. Включая меня и ее. Затем она принесла плодов и чистой воды, и мы ели в молчании, пока я смотрел на нее. Это было непривычно. С прежней моей женой мы говорили и спорили взахлеб. Но прежняя моя жена была далеко, а эта была здесь и, кажется, любила меня.
Той ночью, на ложе цветов и листьев, ее тело приняло мою тяжесть так же благодарно, как и все, что я делал. Когда я видел ее под собой, покорную и изнемогающую от любви, и чувствовал себя победителем - тоненький голосок в моей голове напоминал, что противник сдался без боя. Я велел ему заткнуться. И наступило спокойствие. Впервые за долгое время.
- А ведь ты знал нас обеих. Мы с ней - две половинки целого, две стороны медали. Я бунтую, она покорна. Я зажигаю пожары, она их гасит. Я свожу с ума, она возвращает спокойствие души. Разве я не права?
- Ты права, - прошептал я.
- И буду еще раз права, когда скажу, что ты тоскуешь по мне, той, кто зажигает пожары. Ты думаешь - это грех, и таишь эти мысли в самой глубине души, но ведь они не уходят.
- Ты права, - снова сказал я, на этот раз почти неслышно. Но она услышала.
- Как странно. Люди придумали, будто бы мы с тобой были созданы как одно целое, и затем разделены надвое. Ты и я, две половинки, - она засмеялась. - Другие говорят, что половинки - ты и она, и забывают про меня вовсе. Но никому в голову не приходит, что это я и она имеем одну душу на двоих. Я и сама лишь недавно догадалась. Бедняга, - она посмотрела на меня сочувственно, - ты никогда не был полностью счастлив, ибо всегда желал нас обеих. Но ведь мы с ней и сами рвемся друг к другу, и я уверена - рано или поздно мы встретимся. Мы придем разными дорогами в одно и то же место, как ты и я - сегодня к этому рассвету. И тогда мы перестанем рвать на части твою душу. Но посмотри - уже рассвело. День - не мое время.
Она поднялась на ноги. Ее платье было темно-синим, цвета морских глубин, и слегка переливалось в солнечных лучах. Она направилась к воде, но остановилась на мокром песке и обернулась.
- Мне жаль, что тебе больно. Но не стоит самому обрезать бабочкам крылья, чтобы они не обожгли их над огнем. Подумай об этом. Мир тебе, Адам.
И я ответил теми же древними словами:
- Мир тебе, Лилит.