Аннотация: Что значит жизнь для того, кто на протяжении многих лет только и делал, что постоянно умирал? (Присутствует на сайте "Книга Фанфиков", где у меня есть свой аккаунт с более мелкими рассказами).
========== Живой мертвец. Ч.1 ==========
Было прекрасное, солнечное утро... А хотя, оно и сейчас есть, что-то соображалка вообще работать отказывается. Ну так вот, есть прекрасное, солнечное утро. Однако ко мне солнце не попадает, шторы слишком плотные. Как я тогда узнал, что утро солнечное? Логика у меня такая, если дождя не слышно, значит солнечно. Ни разу не угадал. Ведь я исключил возможность, что за окном может быть и облачно. Я исключил возможность, что сейчас, возможно, и не утро совсем. Я потерял счёт суткам довольно давно, мне главное - отсутствие солнца.
Если прислушаться, на кухне что-то слышно. Значит, время скорее вечернее, ведь утром Парло на службе. Парло... Так я его зову, хоть он и Паоло. Не помню, почему. Я мало что помню. Со мной лишь дневники, и последний из них показывает явно мою необратимую деградацию. Никто не верит, но я пытаюсь, я борюсь. Никто, кроме Парло-Паоло и бедной лошади с душой собаки... которую я, скорее всего, выдумал. Как иронично, что эксперименты с переселением души явно привлекали моё внимание сильнее всех прочих.
Мои мысли тоже примитивны. Короткие, простые предложения, едва ли связанные логической цепочкой. Редкие минуты просветления для меня дороже сундука сокровищ. Я тупица, и это диагноз, а не оскорбление.
- Парло... Парло! - в этот раз голос довольно свежий, юный, хоть и хриплый со сна.
Удивительно, что он откликается. Я вижу в проходе его фигуру и жду, когда он подойдёт к постели, чтобы взять меня за руку. Только так я убеждаюсь, что нервные окончания активны и я не нарушу важных процессов, попытавшись встать раньше времени.
- Ещё помнишь моё имя, старый пёс?
- Сам ты... Бобик в прошлом. Священникам разве можно так разговаривать?
- Священникам и не такое можно, особенно когда они держат в доме некроманта, - черты его лица не разобрать в темноте, но последнее слово явно стёрло с оного улыбку. - Ты... хочешь узнать своё имя?
Смутно помню, что каждое пробуждение он спрашивает об этом. Каждый раз я отвечаю одно и то же:
- А зачем? Я Некромант, и этим всё сказано.
Некромант с большой буквы. Некромант, потому что это моё единственное имя. Имя собственное, не нарицательное.
Сразу после переодевания из похоронного костюма в старые, сотню раз зашитые-перезашитые обмотки, он под руку выводит меня на крыльцо, вдохнуть свежий воздух. Темно. То, что нужно мне сейчас превыше всех благ на белом свете. Позади остался дом, вытянутый куда больше в высоту, чем в ширину, без прямых углов в стенах, загадочный как тот человек, что идёт со мной рядом.
Парло-Паоло где-то за тридцать, я больше чувствую, чем помню это. Я причина его преждевременно седых волос, я во многом причина его сдержанного выражения лица, первых морщин и обрезанной манеры речи. С той же лёгкостью, с какой я довожу его сейчас до бешенства, в прошлом я заставлял его улыбаться. Мне следует огорчиться, но вместо этого странная радость вскипает внутри от мысли о силе верности и преданности в душе святого человека. Ну, вскипала бы, если бы я что-то чувствовал.
Кто-то решит, что священник и некромант дружить не могут, а я чувствую, что только священник и может вытерпеть меня.
- Не хочешь ничего сказать бедняге?
-"Ну, неудобно вышло, прости".
Он вздыхает. Прячет недовольство. Он всегда надеется и ждёт чего-то, и иногда у меня получалось ему это дать. Но мой друг не понимает, что редкий мой успех - показатель не прогресса, а прямо наоборот, ведь попадания были всё реже и реже, а потом и прекратились вовсе. Я не могу толком вспомнить, что именно ему от меня надо, чего он всегда хочет и пытается добиться. Не могу даже понять до конца, испытываю ли ещё разочарование в себе самом, вину перед ним, надежду на будущее. Совпадут ли в этом наши эмоции когда-нибудь снова.
Всего лишь улыбаюсь как тупица, коим и являюсь.
- И не боишься гнева мертвеца? - спрашивает наивная душенька.
И я задаюсь вопросом, может ли хоть кто меня понять, если даже священник, видевший намерения людей ещё до того, как они всплывали в их головах - даже этот проницательный слуга Божий никак меня не поймёт?
А мгновеньем позже я взбираюсь по деревянным брусьям, выступающим из стен, в обсерваторию на крыше дома, останавливаюсь наверху и поворачиваюсь к нему, раскинув руки в стороны. Разодранные полы плаща развеваются и хлопают, как сломанные крылья, словно пытаются оторвать от земли моё бренное тело. Широкий воротник вдруг кажется узким, как туго затянутый ошейник, он не даёт дышать, и только крик в небо раздирает со звоном все кандалы, и я снова могу вдохнуть горько-сладкий кислород.
- А чего мне бояться, раз я сам мёртв!
Как же иронично, что переселение душ давалось мне легче чистки семечек. Ведь я сам его постоянная жертва.
Прежде чем кто-то спросит, сумасшедший ли я, хочу ответить - да, я сумасшедший. Потому что я тупею с каждым переносом в новое тело. Моя душа не рвётся на части, но всё же истощается, пока тратит энергию на имитацию работы мозга для поочерёдного "включения" разных элементов системы органов, и от меня прежнего остаётся всё меньше и меньше. В то же время новые тела совсем меня не питают, ведь все они принадлежат мёртвым людям. Таково условие, выдвинутое мне Парло. Одно из многих условий, но единственное, которое я не нарушил. Да и вряд ли в своём состоянии я бы смог вытеснить чужую душу из живого тела, даже со всей своей силой, доставлявшей и доставляющей уйму проблем всем вокруг, включая меня самого.
Моя сила ничуть не уступает способностям среднестатистического мага, и в первых своих воплощениях я был ещё достаточно умён для алхимии. Взять тот же порошок невидимости. В последнем дневнике я писал, что его обронила ведьма, наложившая на мой дневник заклятие заморозки. На самом деле этот порошок сделан мной в далёком прошлом, просто отыскал я его лишь сейчас. А ведьма... Скажем так, гниющий и разлагающийся мозг мало чем отличается от мозга наркомана или шизофреника. Даже сейчас разговариваю непонятно с кем, непонятно зачем и как. К тому моменту, когда новое тело приходит в негодность, я уже мало отличаю реальность от вымысла, и чудодейственный бальзам для сохранения трупов помогает так себе. И если честно, даже записям в моих дневниках доверять не следует: многое написано если не в естественном бреду, то под действием порошка пророка - вещества, вдыхаемого "оракулами" перед сеансом. Говорят, именно оно приносит видения о любом отрезке времени будущего, облекая разум вдохнувшего облаком дыма и перенося сознание в параллельную вселенную, ушедшую вперёд, но так как разрыв материи времени чреват последствиями для всего мироздания, сознание не достигает другой вселенной и ловит волны издалека, и вместо чёткого видения остаются силуэты, из которых приходится вычленять предсказание.
Да, я тоже считаю, что полный бред всё это, зато психоделический туман вытесняет все переживания.
Разложение неизбежно. И я устал объяснять другу, почему мне плевать, какое имя носил прошлый владелец этой костяно-мясной туши. Какое имя, в конце концов, я носил до первой смерти.
- Он был таким-то таким-то... - бормочет Парло почти себе под нос, стоя со мной рядом, тогда как я уселся на краю деревянной платформы, свесил ноги и упаду с высоты обсерватории, если сдвинусь хоть чуть-чуть вперёд. Я люблю такое положение, ибо оно дарит какое-то чувство риска. Внушает горько-острое, лживое чувство, что я ещё боюсь смерти.
Кто такой Парло? Что нас связывает? Почему "р" вместо "о" в серединке? Для меня он преданный товарищ, который после каждого "переселения" берёт меня за руку и тем самым вмиг даёт понять, успешно оно прошло или нет. По сути, я себя зомбирую раз за разом, и только то, что каждый раз используется моя собственная сила, держит под контролем тягу к чужим аппетитным мозгам. Своих у меня почти не осталось. Вынужденное чтение молитв перед каждым приёмом пищи (в котором я мало нуждаюсь) не что иное, как практика, призванная развить во мне если не интеллект, так хоть привычку, чтобы некое повторяющееся из раза в раз действие поддерживало мою память. Охарактеризовал бы более научно, да не вспомню теперь всю эту... моторику...
Наверное, в прошлом я был умён. Или же дотошным занудой. Я совсем не помню. Моя голова - вакуум, заполненный блевотным ржаво-желтистым облаком, оно расползается под черепом и напоминает, что до следующего разложения осталось совсем немного. С каждым разом времени всё меньше.
- Кстати, - прерывая речь Парло, я спросил и откинулся назад, предварительно забравшись ногами на платформу. - Я не выдумал Бобика? Лошадь, которая ведёт себя как собака, он-то реален? - горько смеюсь, кладя руки себе на щёки. Гладкие. Совсем нет щетины. Знаю, что перед погребением покойника обривают, но даже без этого всего чувствую, что кожа свеженькая, прежняя одежда висит на мне мешком. На секунду во мне всё-таки вспыхивает интерес, от чего так рано умер парниша без всяких физических повреждений. Я ведь свободно двигаюсь и чувствую, что ни один нерв не посылает сигналов тревоги в виде ноющей, режущей или колющей боли.
- Это несчастное создание? Жив-здоров и вполне реален. Потихоньку привыкает есть траву. Ты сам его вылечил, когда этот окаянный украл кусок мяса со стола на кухне. Перед тем как...
- Не продолжай.
Наши воспоминания сильно различаются, и я уже не знаю, когда Парло говорит правду, когда выдумывает несуществующие подробности взамен чего-то забытого, а когда врёт, чтобы я не переживал. Но если подумать, любая лошадь, если она не безногая, легко просунет голову в наше кухонное окно и возьмёт со стола всё, что ей понравится. И не только лошадь. Вообще решение поставить разделочный стол прямо перед окном спорное, ведь, с одной стороны, появляется лёгкая нажива для мелких воришек без чувства такта, а с другой - вид хороший, запах мигом улетучивается.
По рассказам Парло я всё ещё добрый малый. По собственным воспоминаниям я безудержный шалопай. И совсем не знаю, чему и кому верить. Неужто всё же дневникам наркомана?
- И всё равно скажу, что звать тебя теперь Андрей, Андрий, Андрэ - смотря на какой манер. Выбирай любой.
- Парло, - отрезаю почти что злобно, но в следующий момент смеюсь сам над собой. Мой голос и так невозможно детский, а обиженный он звучит ещё глупее и очаровательнее. Может, мне всё же интересно, кем был юноша, умерший так рано без каких-либо ран.
Чуть опускаю взгляд и разглядываю нижнюю часть чёрной рясы с белыми рукавами. Кстати о глазах. Неплохо бы найти зеркало. Я уже не помню, какого они должны быть цвета. Да, цвет у них всегда один и тот же, но я правда не помню, какой.
Когда спустя несколько минут мы спускаемся, первое, что я слышу, это громкий топот, а затем кто-то пытается сбить меня с ног, и только верный священник вовремя оттаскивает меня в сторону, спасая от участи впервые умереть под лошадиными копытами.
Резвый длинноногий жеребец одаривает меня прерывистым ржанием. Прерывистым настолько, что кажется, будто животное вот-вот задохнётся. Если сейчас задуматься, то нам уже предлагали обратиться к более опытному ветеринару. Нам - это несокрушимому дуэту, живущему как парочка молодожёнов. Кто предлагал? Чёрт знает, он всегда всё обо всех знает и по-всякому любит сплетничать.
Причина же этого гавкающего ржания в том, что создание действительно пытается гавкать, лаять, и лезет на меня как обезумевший от радости пёс, не сознавая своих габаритов. Тощая серая дворняга никак не ожидала, что в один день проснётся в теле такой же тощей серой лошади, поэтому ведёт себя как привыкла. Очаровательное создание. Верное, преданное, всегда такое взбалмошное и непредсказуемое. Кажется, обитание в теле лошади не доставляет ему никаких проблем, за исключением того, что его до сих пор тянет к мясу.
Да, теперь припоминаю. Я действительно его излечил, ибо это творение природы и моих собственных рук отравилось некогда любимым лакомством. Я работал время от времени деревенским лекарем и ветеринаром. Может, и сейчас работаю.
Некроманты и клирики не так уж далеки друг от друга, хоть силы, которым они служат, являются разными сторонами одной медали. Клирики излечивают страждущих святой силой, я - проклятой. Те, кого излечили клирики, избавляются от всех недугов. Те, кого излечиваю я, стареют раньше, но живут до самых поздних лет. Поэтому Бобик будет жить до тех пор, пока от него не останется один сухой скелет. По этой причине Парло никогда не даёт мне излечивать его, даже когда он серьёзно ранен. Откуда он получает эти раны? Я не знаю. Не в цирке дрессировщиком работает, а возвращается порой с такими ранами, что, наблюдая за его перевязкой, чувствую себя беспокойной женой, муж которой - ярый поклонник охоты на диких зверей.
Треплю Бобика по щекам, глажу чёрную гриву, хлопаю по крупу, усыпанному белыми яблоками. Теперь-то он здоровый жеребец, в отличие от той старой кладбищенской клячи... погодите.
Срываюсь с места и бегу вперёд, не слушая крики Парло, игнорируя собственные заплетающиеся с непривычки ноги. Ветер бьёт в лицо, будоража траву, растущую под ночным небом. Из-под ноги вылетают сверчки, вздымаются вверх, и я чувствую идущую от них энергию.
Останавливаюсь минут через пять, весь запыхавшийся, уставший, и гляжу куда-то вдаль с высокого холма. Как я и думал. Кладбища нет. Точнее, есть, но заброшенное, без малейших следов жизни (вот это я пошутил, ахаха). В то время, которое я помню, по нему то и дело бродили скелеты, перемениваясь стуком челюстей друг с другом. Я помню это довольно отчётливо.
- Некромант! - такой же запыхавшийся, рядом со мной останавливается Парло и упирается руками в колени, пытаясь отдышаться. Когда мы стоим так близко, я лишний раз убеждаюсь, что мне досталось совсем молодое тело, ведь он гораздо выше: на две, а то и на три головы. От чего умер этот ребёнок? Мне всерьёз становится интересно.
А ещё я польщён, что он зовёт меня по имени. По тому имени, которое я сам выбрал, а не по тому, которое помнит лишь он один. Или не он один. Помнить моё старое имя могут многие, но лишь Парло знает, что оно принадлежит мне. Он - бессменный хранитель моих тел и моей упокоенной многократно души. Или есть кто-то ещё?
Уже медленным шагом я спускаюсь к кладбищу и возмущённый священник идёт за мной, оскорблённый моим отсутствием внимания к его персоне. Это весело. И мило.
Брожу среди могил и старых покорёженных крестов, выискивая следы активности, но опять же натыкаюсь на могильную тишину (снова ненарочно пошутил).
- Парло?
- Таки сподобился меня заметить... - ворчит мой старик и я усмехаюсь, всё ещё с непривычкой вслушиваясь в собственный молоденький голосок. Что-то меня беспокоит. Какое-то навязчивое воспоминание, говорящее, что я должен кого-то здесь найти.
- Кто-нибудь, кроме тебя, знает обо мне?
- Вся деревня знает твои бесчинства, но мстить никто не собирается, будь спокоен.
- Я не об этом... Я о... Ты понимаешь. Отвечай честно.
- Не тебе упрекать меня во лжи, - снова ворчит. Как же он очарователен. Жаль, что ему достался полусгнивший труп вроде меня.
Некоторое время мы ходим молча. Уж не знаю, избегает он ответа или просто собирается с мыслями. Я стал слишком туп, чтобы судить о подобном. Может, раньше я умел "читать" людей. Может быть.
- Знает. Мы должны вернуться домой, чтобы ты познакомился с ним. Снова, - он говорит с задумчивостью и вместе с тем с очевидным неудовольствием, беря меня за руку и разворачиваясь, чтобы увести меня с мёртвой (когда я перестану так плохо шутить?) земли. Заброшенное кладбище остаётся за нашими спинами, пока мы возвращаемся в круглый домик, похожий на большое дерево с хижиной-обсерваторией вместо кроны.
И я закрываю глаза и отдаюсь чужой воле, как листик отдаётся течению реки, продолжая путь в полнейшей ночной темноте, усыпанной бесчисленными светлячками.
========== Живой мертвец. Ч.2 ==========
Мы переступаем порог дома и идём в комнату, в которой я очнулся. В мою комнату, захламлённую всевозможными бумажками, порошками и битым стеклом. Мой рабочий стол сам по себе напоминает отдельный дом, книжно-костное царство со склянками всех форм и размеров и стопкой дневников, отмечающей процесс моего регресса (о как загнул)! Весь дом убранный и чистенький, и только моя берлога находится в совершенно диком состоянии, потому что я запрещаю Парло сюда заходить. Объясняю это тем, что он может наткнуться на рога, которые я посыпал порошком невидимости и с тех пор потерял, продолжая, однако, то и дело больно находить ногами, после чего снова терять. Блуждают они, что ли?
Нет, снова бред. Я лишь недавно отыскал порошок, а запрет существует давно. Тут что-то другое.
Но всё же в периоды переселения в новое тело запрет не работает, так как лишь эта комната пригодна для моего пробуждения. Ну, знаете, место энергии, печати и всякая подобная чепуха. Да уж, не будь я умным в далёком прошлом, точно помер бы единожды и окончательно.
Я нахожу довольно много доказательств своему прошлому уму по сей день. Взять хотя бы самые первые дневниковые записи: время, дата, описание погоды за окном. Тогда я не делал выводов о солнечной погоде по отсутствию звуков дождя. Я был выше этого. Почерк истинного лекаря, куча сложных названий ингредиентов, кружков с узорами и прочего и прочего. В общем, много занудства.
Я раскачиваю пальцем вязанку полыни над столом и слабо улыбаюсь, сам не понимая, чему. Может, родной атмосфере.
Парло отпускает мою руку и опускается на колени перед кроватью. Я думаю, он сейчас что-то оттуда достанет, но внезапно он просовывает обе руки под кровать и напрягается. На моих глазах деревянные ножки легко поднимаются в воздух и показывается люк в полу.
Я с удивлением и вместе с тем со странным чувством дежавю наблюдаю, как отворяется железная крышка, как всепоглощающая темнота являет себя там, глубоко внизу, и как Парло опускает туда ноги, касаясь каменных ступенек винтовой лестницы. Я сам, без напоминаний и требований, лезу за ним.
- Нам не нужен фонарь?
- Чуть ниже есть факел. Его и возьмём.
Действительно, на стене из серых кирпичиков висит в подставке факел, который Парло берёт, спускаясь всё ниже. Я верно следую за ним. Чувствую себя собачкой на привязи. Меня удивляет, откуда взялась подобная лестница под моей кроватью и куда ведёт. А между тем стена куда-то делась, раздвинулась, пошёл голый камень, украшенный синими кристаллами, распространяющими свой мягкий свет по пещерным сводам. Тут же внизу раскинулась россыпь из других факелов и фонарей, пребывающих в непрерывном движении, как те самые светлячки наверху, только эти "светлячки" находятся в тощих немытых руках.
Мы ещё не спустились, а я уже догадался, что это за место. Угадал по множеству гробов, одинаковых, как капли росы в утренней дымке. Угадал по столпотворению кобольдов, снующих туда-сюда. Угадал по мантии главного из них, который стоял на платформе и размахивал посохом, командуя, куда и кому идти. Везде от потолка тянулись такие же винтовые лестницы, как та, по которой вёл меня Парло. Один неверный шаг и я мог умереть заново, и меня бы похоронили тут же, на новом прогрессивном кладбище под землёй.
- Брейн! - кричит Парло, и главный кобольд переводит взгляд наверх, приветствуя нас взмахами своего огромного посоха, слишком большого для его маленького роста и горбатой фигуры.
Спустившись на самую верхнюю площадку, мы движемся по уже более безопасным лестницам к той платформе, где стоит так называемый Брейн. Другой кобольд шустро подпрыгивает к начальнику, перехватывает посох и принимается раздавать указы самостоятельно, пока главарь поворачивается к гостям и склоняет голову. Его большие остроконечные уши дёргаются и также поникают в приветственном жесте.
- Уже очнулся, Некромант? - и он тоже зовёт меня моим именем, что одновременно льстит и настораживает. Не думал, что вожу дружбу с подобными созданиями. Ладно скелеты, это ещё куда ни шло, в конце концов я сам мог создать любого из них своей магией. Однако здесь совсем другое, разумное существо отдельной расы, подвид домовых, которых я самолично выгонял порой из дома, чтобы нормально выспаться. Парло очень сильно меня за это ругал, но мне был важнее здоровый сон без шебуршения на кухне. А спать я очень люблю. Тогда, когда не провожу эксперименты и не перечитываю свои старые дневники, а этим я мог заниматься целыми днями, потом засыпая до самого вечера или до поздней ночи.
Я не могу выходить на улицу при дневном свете. Ускоряется разложение.
- Да вот надоело быть мёртвым, решил освежиться, - шучу, смеюсь, а сам вглядываюсь в этого горбатика и стараюсь понять, что нас связывает. Длинноносый, клыкастый, похожий на тролля, только не зелёный, а земляно-коричневый, он не внушает никакого доверия.
Мой мозг не откликается воспоминаниями слишком долго, и я решаюсь на вопрос:
- Так, Брейн, кто ты такой?
- У него ещё не совсем шевелятся мозги, - поясняет Парло, на что я обижаюсь и толкаю в бок локтем. Нет, ну правда, он слишком грубый и дерзкий для священника.
- Торговец телами, - выпрямившись, насколько позволял ему горб, скалится кобольд, и догадка наконец посещает меня.
- Ты... могильщик?
Парло восторженно хлопает в ладоши, а Брейн скалится шире, выхватывает у подчинённого свой посох и поднимает над головой. Движение внизу замирает, "светлячки" перестают шататься и куча глаз смотрит на меня. Не куча пар глаз, потому что у многих были глазные повязки, уж не знаю, для чего. У кого-то и просто не было глаз, но это не мешало задирать им свои уродливые головы и пялиться на меня незрячими безднами.
- Некромант очнулся! - разносится крик над толпой. Повисает тишина, и тут же взрывается сотней громогласных восторженных голосов, факелы и фонари летят вверх и падают обратно в тощие руки.
Брейн вновь поворачивается ко мне и произносит с задумчивым видом:
- Но откуда ты взял это тело? Я его тебе не продавал. Поверь, я бы запомнил последний заказ нашего самого популярного покупателя.
- Мне откуда знать? Парло, это к тебе вопрос, - перевожу взгляд на друга и замечаю его замешательство.
Священник хмурится и отвечает слишком уж неохотно:
- У соседей умер мальчик и они поручили мне лично его похоронить.
Так вот что случилось с прошлым владельцем этого тела? Теперь ясно. Хоть я, по неизвестным мне самому причинам, не до конца верю в эту версию. Меня всё ещё озадачивает, от чего мог умереть юный парень, если его тело в полном порядке
Кобольды мне очень рады, и это тоже озадачивает. Я гляжу на них сверху, и тут Парло сталкивает меня с платформы, отправляя вниз со свистом. Только я собираюсь его проклясть, как куча рук подхватывает меня и несёт вглубь кладбища, а я вяло отбиваюсь, сопротивляюсь, что для них уже явно не в новинку. Неужели каждое пробуждение так проходило? Я просыпался ото сна, меня притаскивали сюда и несли в неизвестном направлении против моей воли? Только куда и зачем?
Скоро я узнаю ответ на свои вопросы. Меня приносят в какой-то зал и ставят на каменистый пол перед прозрачным стеклом, обступив меня полукругом и тем самым прижав к стеклянной стене. За ней находятся тела. Лежат рядком люди разных возрастов, с разными лицами и даже цветом кожи. Тут даже нелюди есть, такие как гарпии и ламии. А ещё я впервые вижу собственное отражение: маленького черноволосого мальчика с янтарными глазами и острым носом, в чёрном одеянии, смотревшемся на нём как огромный плед с кучей ремешков.
Откуда-то из толпы появляется Брейн и останавливается рядом со мной. Неужто прыгнул следом? И зачем Парло меня толкнул? Смерти моей желал?
- Так какое тело тебе приглянулось в этот раз?
- Пока никакое, - отвечаю я, разглядывая тела за стеклом. Торговец телами... Могильщик... Кажется, я начинаю что-то соображать. Видимо, отсюда и берутся мои новые тела. Я их покупаю, а потом переселяюсь в них. Ведь так, получается?
- Я только-только заново ожил, мне рано подбирать тело!
- Ты в любой момент можешь умереть заново, просто споткнувшись. Хорошо иметь сменку заранее, - Брейн касается пальцами стекла и указывает на худощавую светловолосую фигуру, предположительно эльфийскую. - Как насчёт этого? Человеческие самки будут без ума.
- Только лишнего внимания мне не хватало.
- Бери это, и никто на тебя даже не посмотрит, - он переводит палец на незнакомого мне жирдяя, очень похожего на местного пекаря, только тот, если я правильно помню, ещё живой. И каким боком я его запомнил? Наверное, часто к нему заходил.
- Нет, не то. Я же хочу восхищаться собой.
- Требовательный, как и всегда! - кажется, кобольд только доволен торгами и с оживлённым интересом предлагает мне вариант за вариантом, пока я ловлю себя на том, что разговор этот для меня совершенно привычен и обыденен.
За это время к нам нормальной походкой, пробираясь сквозь толпу кобольдов, приближается Парло, и я бросаю на него мстительный взгляд, мол, как ты посмел отправить меня в свободный полёт, ты, низшее существо? Но это всё, конечно, в шутку, ведь я всё равно его обожаю. Этого ворчливого седого священника, который готовил невероятно вкусную пищу для моего мёртвого желудка и проговаривал нараспев молитвы для моих гниющих ушных каналов.
Кстати, в прошлом я отлично разбирался в анатомии. У меня есть неплохие рисунки и чертежи разного вида животных и даже людей, хоть и понятия не имею, откуда я их брал. Не убивал же деревенских? Нет, этого мне Парло никогда бы не простил. Я бы сам себе не простил, убей я кого-то. Скорее всего, тоже покупал прямо здесь, в подземелье, пропитанном острым запахом формалина.
Наконец я выбираю подходящее тело. Не слишком приметный рыжий веснушчатый парень, с несколькими шрамами на животе и груди и четырьмя маленькими швами ровно посередине.
- Закололи вилами?
- Как всегда наблюдателен, - смеётся Брейн.
Остальные кобольды давно уже разошлись кто куда, бегали с фонариками и факелами, перенося гробы и тела или размахивая кирками. Кладбище нуждалось в постоянном расширении. Это давало возможность получше оглядеться в те моменты, когда я не смотрел на тела по ту сторону стекла. То ли из-за старой закалки, то ли из-за того, что я ещё не пришёл в себя после пробуждения, они не пугали меня, даже привлекали. Их бледная кожа, плоть без следов гниения, обнажённые формы, тщательно зашитые раны, многочисленные синяки то тут, то там... Я чувствую собственный нарастающий интерес к трупам.
- И сколько стоит это удовольствие?
- Парнишка свежий, всего-то 840 золотых.
- Нет, - впервые за это время вмешивается Парло, прервав моё намерение согласиться и пошарить по карманам. - Ты каждый раз пытаешься его одурить. Настоящая цена - 760 серебряных! И это максимум.
- Вот за что тебя не люблю. Мешаешь процветать бизнесу! - раздражённо вздыхает Брейн, недовольно дёргая своими большими ушами. Нет, ну правда, вылитый домовой. Как я мог с таким связаться? Ненавижу ведь домовых. А вот кобольды почему-то приглянулись.
- Названную тобой сумму всей деревней не наберёшь, ты знаешь? Каждый золотой - 3 серебряных. 840 на 3 - 2520 серебряных. 2520 минус 760 - 1760. Ты пытаешься сорвать с него в два с половиной раза больше!
- Да не ворчи ты, понял я. Хотя для некроманта добыть золото вообще не должно быть проблемой, нет?
Вот сейчас я действительно благодарен Парло за его скверный характер. Готов даже простить то, что он недавно пытался меня убить... Хотя, нет, не готов.
- Будут тебе твои золотые.
Парло переводит на меня ошарашенный и вместе с тем гневный взгляд.
- Ты понимаешь о чём говоришь?!
- Нет, не понимаю, но Брейн прав. Я некромант или кто?! Стоит мне пожелать и я буду королём мира!... Не делай такое лицо, - вздыхаю я, когда священник раздражённо проводит ладонью по лицу и смотрит на меня исподлобья.
Брейн тем временем ликует и уже выуживает из-под мантии какие-то документы, когда Парло снова грубо обрывает его, глядя на меня как на нашкодившего щенка:
- Я не собираюсь переплачивать за тебя.
- Я сам за себя заплачу.
- У тебя нет таких денег и быть не может!
- Я могу заставить своих подчинённых искать золото, а сам в это время производить его в домашней лаборатории.
- Снова от своего порошка понабрался умных слов...
Покинули мы подземелье когда уже на улице светало. Парло не выспался, а должен был идти на службу. Я провожал его с печальным видом и чувством вины, закутавшись в свой плащ по самую макушку, чтобы солнце не вздумало атаковать меня своим ультрафиолетом. Мы обнялись и распрощались, я зашёл в дом и лёг, закутываясь в одеяло. Хотя жутковато лежать, зная, что творится под кроватью. Как рассказал мне Парло, в доме каждого священника теперь есть такие проходы, и все, кому приходилось хоронить своих родных после n-ного года, знали о новом кладбище во всех подробностях. Так было надёжнее в связи с увеличением случаев восстания мертвецов из могил. Я бы счёл это последствием применения своей магии, но событие имеет повсеместный характер, как и ухудшение природной среды.
Я переворачиваюсь на левый бок и тут же ощущаю лёгкую пульсацию, словно бы что-то себе отдавил. Удивлённый, я подскакиваю и принимаюсь себя осматривать. Вроде ничего.
Если подумать, я не очень хорошо помню свои ощущения в прошлые разы, но сегодня явно что-то не так, и я не могу понять, что именно. Нервы после пробуждения "включились" слишком быстро, сознание на удивление ясное, вон какие длинные и сложные предложения я выдаю. Чувствую себя... живым? Нет, бред. Я давно уже мёртв. И тем не менее что-то не даёт мне покоя, что-то тревожит, и я должен разобраться, что это.
Перебарываю сонливость, отодвигаю стул, сажусь на своё рабочее место и выдёргивая из стопки один из наиболее пыльных дневников, принимаясь листать в поисках информации. Было ли такое раньше? Если было, то когда? Сумел ли я разобраться, что это? Можно ли повторить такое в будущем и стоит ли? Является ли это чувство плохим или хорошим?
Видимо, я буду искать ответ до самой поздней следующей ночи.
========== Всплывшая правда ==========
- Смотри сюда!
Мальчик собирается войти в дом, но тут поворачивается на голос позади себя. Там стоит его друг, чему-то улыбается и смотрит на него с нескрываемым восторгом. У него в рясе с десяток свежих только что сорванных яблочек и он явно ждёт похвалы. Вот только вместо неё получает смачный подзатыльник.
- Ты что?! Опять воровал в деревне? Нам нельзя... Вообще никому нельзя заниматься воровством. Восьмая заповедь гласит...
- Не укради. Не воруй, - мычит тот, которого ударили, с обидой хлюпая носом, но в следующий момент вновь с восторгом улыбается и тянется взять яблочко. Другой мигом хватает его руку и отводит её в сторону, вызывая у друга прилив разочарования.
- Ты сам знаешь все заповеди и всё равно их нарушаешь. Как так можно? Бог правосудия Фемидос не простит тебя!
- Скажи ещё, что яблоки не любишь.
Смотря на них, не поймёшь, что воришка, который на три сантиметра выше своего спутника, на самом деле ещё и старше. Слишком уж он весёлый и гордый своей шалостью, смотрит лукаво и чем-то смахивает на демонёнка без хвоста и рожек, тогда как его спутник похож на сурового учителя.
- Я же для нас обоих старался, для тебя и меня!
- Верни, откуда взял.
Воришка опускает голову и отводит взгляд в сторону. Спустя несколько тяжких секунд он мямлит под нос:
- Я не помню, у кого я их сорвал...
Младший вздыхает и берёт одно яблоко, надкусывая под удивлённый взгляд наглого вора.
- Думаешь, я поверю? С твоей-то памятью?
- Ты не понимаешь, у меня фо-то-гра-фи-чес-ка-я память. Я могу запомнить текст, потому что на каждой странице он выглядит по-разному, но все огороды как один!
- Откуда ты набираешься таких умных слов? Такого слова даже нет.
- Оно есть! Его Оракул называл.
Они стоят около цилиндрического дома, вытянутого в высоту, похожего на дерево с обсерваторией-кроной на верхушке, и болтают о совершенно обыденных вещах с детской непосредственностью, так свойственной их возрасту. Если и объединяло их что-то, так это то, что оба были одеты в монашеские рясы. Больше между ними не было ничего общего. Один низок, кругловат в фигуре, с коротким круглым носом, с зелёными глазами. Другой - высок, совершенно худой и тонкий, как тросточка, его острым носом запросто можно разделывать мясо, а глаза кошачьи-кошачьи - янтарные, и на голове ни единого волоса. Один носит крест на виду, другой прячет под одежду.
- Ладно, заходи, мама приготовит из них пирог. Только не смей говорить ей, что украл. Скажи, что оборвал дикую яблоню в лесу, - говорит он "мама" с ударением на последний слог.
- Ты скрываешь от фьорны* Бельдс мои подвиги? - разулыбался старший, смотря, как первый достаёт из складок рясы медный ключ.
- Мама не переживёт, что её любимчик промышляет воровством.
- Спасибо, Паоло.
Паоло Бельдс корчит недовольную гримасу, но ничего не отвечает, лишь вздыхает тяжко и делает ещё один укус от яблока. Действительно очень крепкое. Отдаёт кислинкой. Пироги должны быть просто шедевральные.
- Это только для тебя, Ка...
Я резко распахиваю глаза и выпрямляюсь, судорожно дыша. Потом, немного успокоившись, опускаю локти на стол и смотрю перед собой туманным взглядом, пытаясь понять, что это сейчас было. Сон? Я давно таковых не видел. До нынешнего момента вообще сомневался, что могу их видеть, однако, вот оно, самое настоящее сновидение, от которого на меня накатывает совершенно глупое и неестественное желание расплакаться, как маленький ребёнок, и забиться в угол, из которого меня никто не вытащит до прихода Парло. Нет никаких эмоций, нет страха или грусти. Просто хочется плакать.
Опускаю голову на стол и чувствую подбородком тонкие пожелтевшие страницы, помятые после того, как их использовали в качестве подушки. Я не помню, о чём был сон, но кажется, что это было нечто важное для меня. Такое, что мне срочно нужно вспомнить всё до последней детали. Вспомнить солнце, горевшее над головами двух детей. Вспомнить траву, шуршащую под ногами. Вспомнить совсем новёхонький, отличающийся от всех прочих в округе дом, в котором живёт маленькая дружная семья. Вспомнить, как звали второго ребёнка, наглого воришку с острым носом и непокрытой лысой головой. Смешно, конечно. Такой маленький, а уже лысый. Разве бывают подобные дети? Может, он чем-то тяжело болен? Кто это вообще такой? Точно не я. Это просто не могу быть я, потому что... ну, я не знаю, почему. Если бы это был я, то я видел бы сон его глазами, а не глазами третьего лица. Наверное.
Зарываюсь пальцами в волосы и вздыхаю. Всё это слишком странно. Сначала странная пульсация внутри, затем потеря сознания, затем этот сон... Что-то определённо не так. И я планирую отыскать причину этому в дневнике.
Возвращаюсь взглядом к страницам. Перелистываю до ближайшей даты и пытаюсь разглядеть что-то среди закорючек, местами стёртых, местами забрызганных чем-то чёрным. Предположительно, засохшей кровью... Нет, у меня же не идёт кровь. Чужая кровь? Или вообще чернила, которые моя богатая фантазия пытается выдать за разводы совсем другой жидкости?
"Десятое ли___ 6__ года от Начала Истории. За окном +230 градусов Комбеля, 16 часов по свечным часам."
Оглядываю стол и цепляюсь взглядом за маленькую подставку с ручкой, в которой застыл воск. Я давно не пользовался свечами для определения времени, они служили теперь только для освещения моей тёмной круглые сутки берлоги. А потом купил очки, позволявшие видеть в темноте, у какого-то путника-изобретателя. Как его звали? Альфонс? Альберт? Всё равно дешевле, чем постоянно тратиться на свечи. Эти очки, кстати, сейчас на мне.
"Продолжаю вести дневник. Это первое, чем я ___ после третьей своей смерти. Чего я и боялся, воспоминания начали утекать. Я с ужасом понял это, когда забыл собственное имя. Хорошо, что Парло со мной. Он всегда со мной. Я многим ему обязан. Ничего не смог бы без него.
Я очнулся три часа назад. Нервы активировались только сейчас. Ужасные ощущения. У этого бедняги оказалась сломана нога.
Не хочу терять воспоминания. Они мне дороги. Нужно сохранить их, пока всё не исчезло."
Коротко и по делу. Именно так я вёл дневники. На большее просто не хватало ума и усидчивости, ведь каждая минута на счету. В любой момент мои мозги могли отключиться, а реальность превратиться в один сплошной бред из-за очередного выброса гнили внутрь моего мёртвого организма. Вот все говорят, что зомби - это голодные злые твари, не знающие милосердия. На самом деле они просто не понимают, что такое милосердие. Они вообще ничего не понимают, для них существование - один сплошной глюк. Им, возможно, снится, что они бегают по радужным полям за булочками или свежеиспечённым хлебом, кровь похожа на сладкий джем, а ходить и передвигаться сложно из-за игривых цветастых змей, путами вертящихся под ногами. Я так однажды чуть не съел деревенскую девушку, благо Парло (скольким я ему уже обязан?) вовремя меня от неё оттащил и запер в доме, пока готовился к следующему моему убийству. Он должен убивать меня, как только я теряю рассудок. Не могу представить, как ему от этого тяжело. Он и в первый раз не хотел меня убивать, я слёзно умолял его об этом. Это нечто, что врезалось в мою память слишком глубоко.
Следующая страница.
"Я помню день, когда впервые нарушил закон жизни и смерти. Это бы___ (несколько строк зачёркнуто) Он на меня накричал и ___ (одно большое пятно почти на всю страницу) надолго."
Серьёзно, как я мог настолько испачкать дневник? Может, уронил чернильницу? Это многое бы объяснило. И как назло, залило, кажется, самое важное. Вообще я всегда был неловким. Умудрялся проткнуть себе палец пером или споткнуться на ровном месте. Нет ничего удивительного в том, что я уронил чернильницу, да при этом чтобы чернила растеклись именно по дневнику.
Я закрываю глаза и вновь ложусь на страницы. Да, это важная информация, но это не то, что мне сейчас нужно. Мне нужно что-то о сновидениях. О странных ощущениях, которые я никак не могу объяснить. О странной пульсации у меня в животе.
Но только я с головой ухожу в эти размышления, как раздаётся тихое пение.
- Разве ты не думал часто,
что жизнь слишком уж скучна?
Разве ты не думал, что глядеть на всё издалека
не лучшая затея,
и раз такой есть шанс
пуститься в приключенье будет лучший путь для нас!
Опасностей он полон, но не переживай...
- Нет, не думал, мне и так хорошо, - обрываю слова песни я и поворачиваюсь к источнику голоса.
Пение началось прямо за моей спиной совершенно внезапно, в тот момент когда я перечитывал свои дневники в поисках ответов на свои бесчисленные вопросы по поводу моего внезапного улучшения самочувствия. Честно, я бы испугался, не будь этот голос ко всему прочему очень мелодичным и звонким, как голоса колокольчиков.
Гостьей оказалась самая настоящая фея ростом с человека. Её происхождение объясняет, как она незаметно пробралась в мою запертую со всех выходов комнату. Феям не страшны замкнутые пространства.
Она стоит в расписном зелёном платье, у неё каштановые волнистые волосы. Прям тошнит от такого клише. Единственное, что в ней нарушает привычный образ всех фей, это примечательная пурпурная накидка.
- Но... Я клянусь, ты мечтал об огромном путешествии! Это было всего несколько дней... назад... - фея стихает, когда я беру её за руку. Холодок пробегает по её коже, крылатая сжимается от ужаса при виде посиневших в одно мгновение пальцев. Она наконец ощутила мою энергию. Разглядела за личиной маленького мальчика взрослого мужчину с тёмным прошлым.
- Пусти! - она машет крыльями и пытается вырваться, но я не отпускаю, сжимая руку всё крепче. Она барахтается и борется за свободу, хватает меня за запястье свободно рукой, царапает аккуратными ноготками. Я держу. Не отпускаю. Она кричит громче, дрожит всем телом, а я притягиваю её к себе всё ближе и раскрываю рот, будто намереваясь укусить. Но я же не сумасшедший, верно? Хотя, я слышал, мясо фей всё равно что мясо русалок, только если второе дарует бессмертие, то первое - огромную силу.
- Ты что-то знаешь о владельце этого тела, верно?
- О НАСТОЯЩЕМ владельце этого тела, да, знаю! - кричит она. Мне хочется её отпустить, но она тут же смоется, поэтому я поднимаю свободную руку и из-под стола вылетают кандалы, быстро захлопывающиеся на её лодыжках. Я отпускаю фею, и она падает на колени, скребя пальцами по полу. От злости и страха. Потому что магическая печать не даёт ей уменьшиться и убежать или телепортироваться.
Присаживаюсь перед ней и заправляю одинокий локон за ухо.
- Что именно ты знаешь?
- А какое дело мерзкому некроманту?!
Она рычит на меня словно взбешённая кошка и я примирительно поднимаю руки, показывая, что не настроен драться.
- Отпусти меня!
- Только когда ты ответишь на мои вопросы. Сама же ворвалась в чужой дом.
- Потому что здесь ощущается присутствие того мальчика!
Это меня озадачивает. Я слышал, что феи, собирающие детские сны, могут ощущать местоположение своих воспитанников, но только когда они живы. Андрий же (надо же, я решил запомнить это имя) не так давно, но умер. Его присутствие просто физически не может ощущаться. Если бы только его душа находилась здесь... Но она на небесах.
- Ты что-то путаешь.
- Это ты что-то путаешь, пользуясь телом невинного ребёнка! Быстро выпусти его!
- Ты не поняла...
- А мне не нужно понимать!
Секунда - и на моей щеке расцветают четыре продольные царапины, а чёрная кровь выступает на ране. Мозг кричит о боли, о разрыве тканей, и я касаюсь атакованной щеки, равнодушно глядя на фею. Вот как, значит она собирается драться из последних сил. Такими темпами я ничего от неё не добьюсь.
Но что-то не так.
- Посиди здесь, - говорю я и ухожу на кухню, возвращаясь в скором времени со стаканом свежевыжатого грушевого сока. Обычно это заняло бы больше времени, но так как мозг этого тела в моей власти, я могу ненадолго (иначе будут катастрофические последствия) "включать" те или иные его участки, увеличивая свою силу в определённых конечностях. Так что даже маленький мальчик, тело которого я занял, сумеет раздавить фрукт словно бумагу. Наверное, я снова непонятно изъясняюсь или что-то путаю, ведь после стольких лет подобная работа для меня проходит скорее интуитивно, чем полностью осознанно.
Я ставлю стакан перед гостьей и сажусь на стул, вне досягаемости её рук и несомненно острых ногтей. Если только ноги мне расцарапает, но с этим я готов смириться.
- Попей немного.
- Ты явно его отравил!
Приходится мне наклониться, взять в руки стакан и отхлебнуть немного, довольно облизнувшись, и протянуть стакан обратно фее ради ещё одной недовольной реплики:
- Ага, буду я после некроманта пить.
- Тебе не угодишь, - вздыхаю я без какой-либо злобы.
Я давно разучился злиться. Для меня не существует подобной эмоции. Какие вообще эмоции у меня остались кроме усталости и бесконечного желания спать и спать? Никаких.
- Если бы я хотел сделать что-то плохое, я бы уже это сделал.
- Ты пленил меня!
- Потому что ты хочешь убежать, а у меня накопились вопросы.
- И ты всерьёз думаешь, что я буду на них отвечать? - усмехается она. Наглая. Не люблю таких. Даже Парло лучше и сговорчивее, хотя казалось бы, как можно убедить в чём-либо человека, который не понимает, что мертвецам не нужна еда. Однако я только рад его непониманию, ведь готовит он действительно вкусно, а я по своим ощущениям от еды угадываю, сколько осталось до следующего разложения.
Я вздыхаю снова, отбрасываю волосы со лба и устраиваюсь на стуле поудобнее.
- Тогда выслушай меня...
- Ла-ла-ла, не слышу, - она показательно зажимает уши, но я не обращаю внимания и просто говорю:
- Этот мальчик уже несколько дней как мёртв.
- Нет, он жив, и ты занимаешь его тело!
- А говорила, что ничего не слышишь.
Настала моя очередь усмехаться этой обиженной милой мордашке застигнутой врасплох феечки, которая надулась и смотрела на меня враждебно.
- У меня просто нет сил занять живое тело, понимаешь? Я обессилен. Этот мальчик не может быть жив.
- Его душа всё ещё здесь!
Я открываю было рот, чтобы возразить, но резко замираю, не в силах сказать ни слова. Нет, фея ничего не сделала. Это я осознаю, что её слова правдивы. Просто до этого я был слишком занят, чтобы заметить столь очевидное.
Вновь касаюсь левого бока и вновь ощущаю пульсацию, а вместе с тем незнакомое движение глубоко под кожей, где-то в органах, словно большая пиявка укладывается спать. Меня как током прошибает от осознания.
- Но... это невозможно, - если бы я мог искренне удивляться, эмоции сами собой дали бы о себе знать в моей переполненной мыслями и догадками голове. Мой тон настолько искренний, что самодовольная ухмылка сползает с лица моей гостьи и она смотрит с прежним страхом, как я ощупываю себя в попытках что-то найти. Ещё признаки того, что я в этом теле не один. Провожу рукой по щеке и думаю, насколько же я туп, если меня сразу не насторожило то, что у меня - у мертвеца - течёт кровь. Её так много, что весь воротник промок, и она не планирует останавливаться. Насколько остры "когти" у этой дамочки?
- Что невозможного, мерзкий монстр? Пытаешься прикинуться невиновным? Я тебе не верю, - она выплёвывает это с невообразимой злобой и агрессией.
Да, наша деревня привыкла ко мне, к Некроманту, но не другие.
Вряд ли кто-то поверит, что люди могли привыкнуть, что неизвестная тварь занимает тела их умерших родных и бродит по деревне, но должен удивить, никто не против. Я принёс им долгую жизнь и исцеление от любых ран. Я помог деревенским справиться с неурожаем, выведя новый сорт растений, способный прорастать в неплодородной земле. Конечно, вкус не ахти, но зато никто не умер зимой от голода. В конце концов, я подарил многим из них бесплатную рабочую силу, сделав из злых скелетов, атаковавших деревенских жителей, безвольных рабов.
А если этого недостаточно, то скажу просто, что Парло однажды поймал демона и мы отпустили его после того, как он загипнотизировал деревенских жителей считать меня крохотным божеством. Благо, богов у нас много, всех не упомнишь. Отдать своё тело мне считается теперь высшей почестью, но я никому не желаю смерти и больше полагаюсь на кобольдов с их грязным бизнесом. И прежде чем кто-то спросит - нет, никто не убивался ради меня. Парадоксально, что я спасал их жизни всеми силами, когда моя собственная жизнь зависела от уровня их смертности.
- Чего молчишь? - прерывает она мои мысли своим тоненьким голоском. Видимо, я вновь ушёл в себя слишком глубоко и надолго и вынужден был теперь вернуться в реальный мир.
- Думаю, как доказать тебе, что я не преступник.
- Ты никак это не докажешь, мерзкое чудовище.
- Хватит уже обзываться, я стараюсь относиться к тебе с уважением.
- Сдалось мне уважение...!
- Какого-то мерзкого монстра, да, - зеваю с напускной скукой и снова пытаюсь уйти в свои мысли. Я действительно ощущаю в себе чужую душу, а пульсация в животе... Неужто биение сердца? Но как такое возможно? Я давно лишён жизни. Это тело лишено жизни. Почему же оно такое... живое?
Фея дуется и смотрит на меня с агрессией, а её пальцы так и сгибаются, собираясь впиться ногтями в мою лодыжку, так что я на всякий случай отодвигаюсь подальше, вдавливая спинку стула в край стола. Я не хочу терять ещё больше драгоценной крови, когда узнаю, что она у меня есть. Заодно прикладываю ладонь к щеке и исцеляю оставленные царапины, после чего опускаю взгляд на гостью и протягиваю ей окровавленную руку.
- И не стыдно тебе так делать? Ты, вообще-то, сейчас мальчику навредила, а не мне.
Это действует на неё отрезвляюще. Она испускает вздох ужаса и опускает пристыженный взгляд, полный осознания собственного поступка.
-...Покинь его тело.
- Я не могу. Не я в него вселился. Это сделал Паоло.
Она смотрит на меня с непониманием и недоверием, но моё замечание явно повлияло на её линию поведения: она стала более сговорчивой и тихой.