В утреннем сумраке небо покрыто ровным гладким слоем голубоватой пены, которая на рассвете тихо тает и приобретает розоватый оттенок. Она подобна пене парного молока, озаряемой лучами встающего солнца. Только пена парного молока тает с шипением, а эта тихо. Быть может, ещё немножко, и небесная пена полностью растает, и тогда на синей выси появится, наконец, большое казахстанское солнце!
Сегодня необычное утро: штиль. Такое здесь очень редко случается. Это почти невероятно!
В лесу затишье. Сегодня что-то таинственное происходит в нём в первые минуты после рассвета. Быть может, если свернуть с дорожки, то можно тайну эту разгадать где-то в самой лесной гуще. Но сворачивать не хочется: пусть тайна остаётся тайной, ведь так интересней...
Околдованные или очарованные безветрием и тишиной деревья стоят не шелохнувшись. Когда пробегаешь мимо них, кажется, что они смотрят на тебя застывшим усталым взглядом, а может, испуганным, потрясённым. Кто знает, может они видели или видят такое, чего мне даже не представить.
Птиц не видно и не слышно, словно их совсем нет. Кажется, что в лесу ни единой живой души кроме меня. Обычно птицы затихают и прячутся перед бурей. Чего же тогда ожидать? Время покажет.
Степь, как на картинке: ни единая травинка не шелохнётся. Чувствуешь только, как степная гладь спокойно дышит. Я останавливаюсь перед ней и замираю, чтобы впитать её загадочную тишину.
Небо белое и гладкое. Солнце робко еле проглядывает. Но хотя бы оно обозначилось: его желтоватый кружок просвечивает сквозь тонкий, но густой слой белой дымки, словно сметаны, - этого достаточно, чтобы значительно потеплело.
Вчера ещё лужи были глубоки и повсеместно, а сегодня с утра их уже практически не осталось. Но это совсем не удивительно: сухой климат и ветер без перерывов методично делают своё дело. Хотя вот на счёт сухого климата уже как-то сомнительно: приехав сюда из Санкт-Петербурга, пока особо и не заметил разницу во влажности...
Вдруг по верхушкам деревьев прошлась струйка ветерка. Потом ещё и ещё, словно невидимый волшебник замахал волшебными палочками. И вот уже струйки переплелись, закружили, начали спускаться всё ниже и ниже...
И лес очнулся: деревья, скинув таинственные чары, спокойно вздохнули и радостно, и привычно задвигались - берёзы, сгибаясь, затянули шелестящие песни, осины упруго задрожали, появились птицы, закопошились, залепетали, залетали, застрекотали и закаркали сороки с воронами, вдалеке послышалась кукушка, зажужжали пчёлы, заползали букашки, появились комары - ожили! Просто удивительно, чтобы в сентябре были комары!
Появился и народ...
2
Крупная молодая казашка в облегающих чёрных лосинах, в чёрно-белой курточке, в глухом капюшоне, под которым проступали большие наушники, отчего голова её казалась приплюснутой, настырно всё бегала мимо меня. Я постоянно оборачивался: бежала легко, что удивительно, но ляжки, казалось, со скрипом тёрлись друг о дружку. Или это её кеты скрипели ("скрипучая") ...
"Удалой" мужичок (давно его помню), с удивлённым детским взглядом, рябой, со впалой и всегда голой розово-седовласой грудью, вышагивал, как и раньше, лихо, вразвалочку (отчего и прозвал "удалым") и, как раньше, держал перед собой радио, которое громко ему о чём-то вещало. Скорей всего что-то очень серьёзное.
Я весело поприветствовал его, подняв ладонь.
- Физкульт-привет! - с готовностью и с нескрываемой радостью, даже подпрыгнув, ответил он.
И готов был уже остановиться, и начать мне с жаром, с чувством рассказывать что-то такое, что знает только он и никто другой (не зря же он постоянно с радио!). И уже стал останавливаться, и подтягиваться ко мне, но я сделал вид, что не заметил этого: если встанешь, то надолго...
Появился новый дядя-небоскрёб. Глянув на него, сразу припомнился детский персонаж Сергея Михалкова - дядя Стёпа-милиционер. Потому определил его "дядей Стёпой на пенсии".
Итак, "дядя Стёпа на пенсии" теперь с финскими палками, которыми он отчаянно стучит по асфальту и его далеко слыхать: вот где-то в лесу раздаются его темпераментные "цоканья" или "чавканья", которые всё громче и громче, и через полминуты появляется, наконец, он сам. Идёт он широкими, тяжёлыми шагами, подавшись верхней половиной тела вперёд, словно несёт на плечах груз. Да, действительно, это уже не тот бравый "дядя Стёпа-милиционер", как на картинках в детской книжке!
"Дядя Стёпа на пенсии" с благодушным выражением полного, гладкого лица. Казалось, он на всё и на всех смотрит свысока, чуть прищурившись, с молчаливой, хитроватой улыбочкой. Мне он приветливо чуть кивает и, быть может, загоревшись моим бегом, взял вдруг, и побежал, да так быстро! Как ребёнок, ей богу!
Пробежав метров сто, он сильно стал отдуваться, лицо заблестело, ноги у него ещё больше отяжелели, но смотрит он на меня ещё более приветливей...
Появился ещё один бегун. Помню его ещё с прошлого приезда. Тогда ещё прозвал его "заводным". И, действительно, его словно завели и выпустили из рук. И вот он носится по лесу, пока заряд не закончится.
Совершенно не спортивного сложения: сутуловат, с кругленьким пузом, тонкими короткими руками, кривоватыми - "казачьими" - тонкими ногами, которыми быстро-быстро семенит. Лицо широкое, мясистое. Рот приоткрыт в зловещей улыбке. Зубы выставлены. И, вроде как, даже рычит.
Понятно, удовольствия от бега не получает - "рычит" на него! Просто, видимо, надо... надо пузо побыстрей убрать. А как? - да лишь бы как!
Но "лишь бы как" - это неправильно. И это не просто неправильно - это очень вредно.
Оздоровительный бег, прежде всего, должен доставлять удовольствие. Он не должен быть мукой. Он должен быть радостью. А для этого совсем не нужно бежать быстро или обязательно определённый километраж (рекорды здесь совершенно не уместны!). Очень важно ровно и достаточно дышать, без всяких сбоев, учащений и задержек, потому перемены темпа бега, остановки, разговоры, смех - запрещены! Нужно чувствовать свой организм и бегать, что называется, "по состоянию". И ещё очень важны для оздоровительного бега обязательно светлые мысли.
Очень часто можно увидеть "ходоков" или "бегунов" с разговорчиками. Это грубейшая ошибка: в этом случае ходьба или бег не прибавят здоровья...
Пенсионерки во главе со своим любимым и во всём "чётким" тренером-энтузиастом решили, видимо, в этот день начать зарядку с прогулки. Улыбаясь всему, что попадается им на глаза, радуясь всему, что их окружает, смотря на всё большими глазами, словно впервые, они прогулочным шагом идут гурьбой по дорожке. Быть может, у них сегодня какое-то событие, день рождения чьё-то, к примеру. Или просто они сегодня в восторге от долгожданного тепла и решили поэтому погулять по удивительно тихому лесу.
Поравнявшись с ними, я громко и весело поздоровался. Они ответили мне дружным хором. А тренер их оказался среди них: я его сразу и не заметил! Он, оказывается, небольшого роста, весь такой гибкий, прыгучий, счастливый в столь мягкой и жаркой компании, в которой, оказывается, имеются гораздо выше и шире его "воспитанницы"! Но от этого он, конечно, не становится для них менее милей...
А может, у него сегодня день рождения? А почему бы и нет, если вместо непреходящего "идейного" выражения лица и выверенных до "миллиметра" команд у него сегодня только молчаливая расслабленная улыбка, да к тому же его сегодня, как показалось, чуть ли не на руках носят!
Со всеми стараюсь здороваться - по привычке, ведь всегда в лесу все друг с другом здоровались, даже если видели кого-то впервые. Это было так естественно, что никто об этом даже никогда и не задумывался. Надеюсь, что и сейчас также...
3
Днём снова побывал во Дворце Спорта. На этот раз постарался не в обед: очень захотелось услышать эту вдохновляющую на жизнь спортивную песню, как в детстве!
Вахтёрша сразу меня узнала. С улыбочкой закивала из своей будки.
Кстати, зачем нужна эта будка?
Раньше, помню, вахтёр, деда Миша, сидел за столом. Был он ветераном. Помню его в потёртом пиджаке с наградными планками, в квадратных чёрных очках, в которых глаза его становились круглыми и огромными, как у циклопа. Был он небольшого роста и тучным (внешне похожим на мультяшного Винни Пуха), но был очень подвижным и очень внимательным ко всем. Каждому вошедшему - "свой" или "не свой" - улыбался ещё издалека, качал головой. С каждым тренером, вставая, здоровался за руку. И мне он улыбался, когда я появлялся. И от его улыбки я улыбался.
- Здравствуйте, деда Миша! - кричал ему.
- Здравствуй! - отвечал он и сообщал: открыт зал или закрыт.
Это его сообщение было полезным, ведь если открыт, можно и поторопиться, а если закрыт, то есть, тренера ещё нет, можно и не торопиться, а спуститься, к примеру, в туалет или зайти в игровой зал, послушать приятную музыку и посмотреть тренировку по художественной гимнастике красивых девочек.
А бывало, он говорил, протягивая ключ:
- Геннадий Иванович сказал, чтобы вы без него открыли зал и начинали разминку. А он подойдёт попозже.
Я тогда, взяв ключ, пулей летел на третий этаж, чтобы быть первым!
Всегда он встречал меня с улыбкой. Но, казалось, грустной. Казалось, он меня жалеет, словно его большие грустные глаза в мутных окулярах говорили мне: "Бедненький, снова ты пришёл мучиться на эту проклятую борьбу!"
А может, он всем спортсменам так улыбался и на всех так смотрел - всех жалел...
Сейчас же вахтёрша сидит в будке. И хоть её видно за стеклом, но от кого она отгородилась? от детей?
4
Мне кое-что нужно было ещё посмотреть, и я стал внимательно снова изучать информацию на стендах, портреты спортсменов. В какой-то момент я заметил вахтёршу рядом с собой: она стояла в метре от меня и пристально, с большим интересом наблюдала за мной. Её чёрные глаза даже не моргали.
Я посмотрел на неё. Потом осмотрелся кругом - все присутствующие в этот момент в холле на меня также смотрели, как и она!
Неужели, это так удивительно: человек рассматривает информационные стенды в холле, на которых портреты казахстанских спортсменов, фотографии спортсменов с Президентом, слова казахского гимна, государственный флаг!
Видимо, далеко не часто так внимательно рассматривают всё это. Но мне было очень трогательно и волнительно заметить, что все взгляды, обращённые на меня, были благодарные...
Если не ошибаюсь, спортом номер один в современном Казахстане является бокс. В этом виде спорта Казахстан действительно добился больших успехов. Достаточно вспомнить его чемпионов Олимпийских Игр, портреты которых аккуратно вывешены у зала бокса. Итак, это Василий Жиров (1996, Атланта), Бекзат Саттарханов (2000, Сидней), Ермахан Ибраимов (2000, Сидней), Бахтияр Артаев (2004, Афины), Бахыт Сарсекбаев (2008, Пекин), Серик Сапиев (2012, Лондон), Данияр Елеусинов (2016, Рио-де-Жанейро).
К сожалению, зал бокса был снова закрыт. А жаль: хотелось посмотреть на ринг, ведь когда-то, в семилетнем возрасте, я впервые в этом самом зале увидел "живьём" соревнования по боксу...
Помню, был предновогодний весёлый денёк: на голубом небе блистало только вставшее, ещё юное солнце и пушистые сугробы всюду ослепительно сверкали, лёгкий морозец, словно шутя, щепал щёки и "натирал" их у всех до красного горения, а плотно утоптанная тропка к Дворцу Спорта отзывалась на каждый шаг смешным "кряканьем".
Мы бежали по тропке втроём: я, соседский пацан, Петька, который был старше меня лет на шесть, и его сестра, Таня, которая была младше брата года на два. Петька уже несколько лет занимался классической борьбой. Он и меня месяц назад записал на неё, и я успел уже поучаствовать в соревнованиях! Так что быть борцом и участником соревнований уже мне "не привыкать", а вот быть зрителем на соревнованиях или болельщиком, мне ещё не приходилось.
И вот сегодня, в субботу, наскоро позавтракав, я побежал за Петькой, хотя не вполне и понимал, куда и зачем...
Пока бежали мы по тропке, я всё думал: "Не лучше ли покататься с горки во дворе, ведь там лёд и так быстро, и так далеко катишься на картонке!" И вспоминал где припрятана картонка, и как вчера здорово покатался, аж до самой ночи, мама даже не могла докричаться! А сегодня с самого утра Петька одно своё заладил: "Бежим смотреть соревнования по боксу! Бежим смотреть бокс! Бокс сегодня, бежим скорей!" - И, глядя в его глаза, какие-то в это утро необычно вылупленные, чуть ли не вылезающие из "орбит", я без лишних слов согласился и побежал. Даже родители слова вдогонку не сказали, видимо, зная наперёд, что меня ожидает!
А про Таню и говорить нечего: она везде за Петькой, как пацан, худая, смешливая, с большими зубами и двумя тонкими косичками, концы которых вечно суёт в рот. Она и на борьбу хотела с нами вместе записаться! Хорошо, что тренер, Геннадий Иванович, сказал ей, что девочек не записывают...
Верхнюю одежду сдали в гардероб, который в то время был в цокольном этаже между мужским и женским туалетами (там же тогда располагался буфет, так полюбившийся мне, и в котором я впоследствии после каждой тренировки с удовольствием выпивал стакан холодного молочного коктейля по двадцать копеек и съедал горячий беляш по десять копеек).
Так вот, раздевшись в гардеробе, пришли мы в этот самый зал, который сегодня оказался снова закрытым. И первое что я увидел, зайдя в зал с окнами во всю стену, потому весь залитый ярким солнечным светом, это квадратный ринг, большой и высокий, настоящий боксёрский, который видел до этого только по телевизору! Сильно натянутые канаты его были такими же белыми, как снег. В солнечном свете они эффектно и волнительно выделялись своей напряжённой холодной белизной. Мне показалось, что они дымились белым морозом, как в морозильнике, отчего я поёжился. Ринг был выше уровня моих глаз, он словно парил в воздухе белым морозным облаком!
В зале было свежо, хотя много уже "тёплых" зрителей сидело на низких, длинных лавках перед рингом. По бокам его - судейские столы, за которыми сидели судьи. Они разговаривали, смотрели в листочки, кивали головами.
Мы протиснулись вперёд и сумели в этой возбуждённо бурлящей толпе сесть поближе к рингу. Было тесно, весело и интересно! Я сел рядом с Таней. А Петька затесался где-то у самого угла ринга в кругу своих знакомых.
Когда боксёры вошли в ринг на разминку, я вдруг заметил, что Таня как-то по-особенному наблюдает за одним мальчиком: она высматривала на ринге только его, и на какие-то его движения руками или ногами вдруг вздрагивала, даже вскрикивала, и всегда какая-то особенная улыбка не сходила с её лица.
Я внимательней посмотрел на этого мальчика, но ничего особенного не заметил: худой, в длинных и широких белых трусах, как и все остальные, в красной майке, в боксёрских перчатках величиной почти с его голову. Он был даже ниже всех ростом! Единственное, только волосы его были светлей, чем у других...
Прозвучал гонг, и первая пара в ринге начала биться! Зрители закричали, и мы с Таней оказались вдруг посреди невероятного шума. Никогда я ещё не испытывал такого возбуждения, ведь отовсюду были крики, лица с каким-то диким, лихим выражением, раскрытые рты, резкие взмахи рук, свист! Кто-то вскакивал, его тянули назад, чтоб он сел, ведь он мешал смотреть другим. Кто-то поднимал кулак и что-то вопил во всю свою глотку. А кто-то скандировал "кричалку". Я, посмотрев на зрителей с раскрытым ртом, на Таню, которая тоже, как и все, уже начала кричать, особенно тогда, когда в ринге был тот самый мальчик, посмотрев на боксёров, которые глухо и жёстко "били" друг друга по плечам, локтям и по лицу (!), на юркого, "белого" судью, который кружил, как юла, вокруг бойцов или вдруг оказывался между ними, разводя в стороны руки, то и дело свистя, и что-то выкрикивая, на всю эту впервые виденную, удивительную, будоражащую, кипящую атмосферу, сам вдруг, как заправский болельщик, впервые в жизни начал чего-то кричать и даже махать над головой кулаком!
Тот мальчик всё-таки чем-то отличался от всех. И я, семилетний пацан, это почувствовал. Только чем именно, не мог понять. Что-то в движениях его было не такое, как у всех: что-то более мягкое и одновременно решительное, как думаю сейчас, что-то более высокое или более осмысленное. И глаза в бою у него были красивей, чем у всех: их он никогда не опускал, а всегда смотрел прямо и смело на соперника!
Этому мальчику судья неоднократно после боёв поднимал руку. И Таня тогда вскакивала с места, и громко хлопала в ладоши со счастливой улыбкой. А в конце соревнований, когда ему, улыбающемуся, с красиво растрёпанными волосами и красными припухлостями на блестящем лице, вручали кубок, она не удержалась и вдруг мне призналась:
- Мне нравится этот мальчик...
Никогда она не говорила таким голосом. В её голосе снова было что-то особенное. А что, я только чувствовал. Что-то такое глубокое, честное, совсем не смешливое, совсем не ради забавы, отчего и мне вдруг захотелось тоже на него смотреть, высматривать его в толпе боксёров, болельщиков, улыбаться ему, даже восхищаться им. И в какой-то момент он мне тоже вдруг чем-то понравился! Быть может, своим взглядом - смелым, чистым, светлым. Что-то было в его глазах такое, что отличало от глаз других боксёров: в них был какой-то необычный свет... Да и вообще как-то всё вокруг показалось вдруг ещё более светлым - и ринг, и зал, и день, и снег, и лица прохожих...
Мы бежали с Таней обратно (Петька отстал: он был гораздо старше нас и у него были свои интересы). Мы бежали по той же самой тропинке и отчего-то громко смеялись. Отчего? - мы и сами не знали. Просто нам было очень весело, очень хорошо, просто кругом было так красиво, так ярко, так светло! И я нисколько не жалел, что не покатался с горки, ведь увидел много нового и пережил много нового, и чего-то понял или почувствовал что-то новое, такое приятное, от которого всё вокруг стало ещё светлей. И Таню я увидел как-то по-новому, в новом свете...
Было это в конце декабря 1978 года. Мне было семь лет. Это были мои первые соревнования, на которых я присутствовал в качестве болельщика!
Сейчас написал эти строки и вот о чём подумал: в то время центр города и здание администрации города ещё только достраивались, а Дворец Спорта уже во всю функционировал и дарил всем вот такое спортивное счастье...
И ещё подумал: а ведь в тот день Таня впервые увидела того мальчика, я в этом уверен, увидела и... с первого взгляда...
5
Из игрового зала доносилась лёгкая музыка и в распахнутые двери были видны маленькие гимнастки. Они прыгали под музыку, кружились, изящно двигали руками, подбрасывали обручи и ленточки, которые красиво взмывали, потом падали - всё точно также, как и во времена моего детства...
С этим залом многое связано. Здесь я сам много раз играл в баскетбол, в футбол, в волейбол. Здесь много раз был свидетелем ярких, незабываемых соревнований, к примеру, республиканских соревнований по тому же самому боксу, когда битвы в ринге были просто супер-захватывающими (вообще, надо отметить, что соревнования по боксу всегда были самые зрелищные и всегда собирали полный зал болельщиков, и всегда шум в зале во время "битв" стоял невероятный!). Или, к примеру, был свидетелем игры наших прославленных волейболисток, или выступлений наших гимнасток. А один раз, помню, попал на соревнования по тяжёлой атлетике, когда посреди зала был помост и на него по очереди выходили богатыри-тяжелоатлеты. И, казалось бы, ничего не было здесь зрелищного, но это только кажется, пока не окажешься среди зрителей. Поверьте, соревнования по тяжёлой атлетике необычайно эмоциональны!
Здесь, в этом большом солнечном зале, и сам неоднократно участвовал в соревнованиях по классической борьбе.
И прежде всего вспоминаются мне два самых ярких соревнования.
Первое соревнование - в самом начале моей спортивной карьеры, когда мне было восемь лет. Тогда я не по годам имел тяжёлый вес, хотя ростом был небольшого. И на этих соревнованиях соперников для меня не оказалось, то есть, никого не было в моей категории и моего возраста. Но бороться мне всё равно пришлось: соперником оказался борец из Целинограда, которого все тренера называли ласково Андрюшей.
Андрюша был моего возраста, вот только вес его был на целых тридцать килограмм больше моего!
Для меня тогда это обстоятельство явилось первым в жизни настоящим испытанием и настоящим потрясением, но и первым настоящим уроком по воспитанию мужского характера...
Победил я тогда Андрюшу чистой технической победой - 11:0! А дело в том, что я, весь сгорая от волнения и возбуждения, не помня себя, и не видя ничего кроме "горы" своего соперника, с разбегу, со всей силы врезался в его необъятный живот и тем самым сбивал его с ног! Соперник падал, а я падал на него. И так одиннадцать раз (!), за что мне все одиннадцать раз судьи давали по баллу. А что творилось при этом среди болельщиков - не описать словами: они словно видели супер-захватывающее и супер-смешное цирковое шоу! Их даже милиционеры успокаивали.
Правда, и меня во время схватки судья успокаивал неоднократно, громко и настойчиво повторяя одну и ту же фразу:
- Борец в "красном", успокойтесь! Борец в "красном", успокойтесь...
Вот до такой степени я был возбуждён! На меня, наверное, даже страшно было смотреть. Я даже, помню, рычал, как разъярённый зверь, сжимая кулаки...
А вот вторые соревнования в этом самом зале, которые я прежде всего вспоминаю, наоборот были уже на закате моей спортивной карьеры. А было это, когда я учился в девятом классе...
Я тогда сумел дойти до финала: родные стены, родные болельщики - всё тогда мне помогло. И вот финал. Я хорошо знаю своего соперника: мы с ним постоянно встречаемся на всяких соревнованиях. Он также из Целинограда. Звать его Юрой. Мы хорошо уже друг друга изучили. И я знаю, что физически он сильней меня. И я знаю, что он меня опытней и хладнокровней. И я ему гораздо большее количество раз проиграл, чем он мне. И я знаю, что победить его, особенно сейчас в финале Всесоюзных соревнований, - это невероятно сложно, почти невозможно, но всё-таки можно, если очень-очень постараться, если выложиться на все сто...
И вот финал. Мы выходим на ковёр. Болельщики, конечно, от всей души болеют только за меня! Они стоя, с радостными лицами хлопают в ладоши и смотрят на меня: они не сомневаются в моей победе - они верят в меня! И я всё понимаю: я должен оправдать их надежды, я не имею права их подвести.
В центре ковра нас встречает судья Всесоюзной категории, которого в этот момент представляют. Он с уважением смотрит на нас. Просит показать пальцы (проверяет: нет ли ногтей). Заикается о платочках, и мы одновременно достаём их, потом также одновременно прячем обратно в трусы. Прикасается ладонями к нашим горячим плечам (проверяет: не намазались ли мы какой-то мазью). Просит нас быть внимательными к его командам. И всё так спокойно, с улыбочкой, почти ласково, словно это семейный разговор между братьями и отцом, а не финал Всесоюзных соревнований. Но каково нам! Ведь мы сгораем от нетерпения. Ведь всё внутри нас кипит и клокочет!
Наконец, после этих "бесконечных", этих мучительных минут, судья поворачивается к главному судье, который даёт разрешение на начало схватки.
Свисток...
Первые два периода мы боремся на равных. Я выкладываюсь полностью, потому даже выигрываю с минимальным счётом. Зато в последнем периоде соперник начал бороться с максимальной отдачей: он снова перехитрил меня, ведь сохранил силы для решающего периода!
Я понимаю, что сил у меня уже нет, что любая моя попытка атаки, при которой придётся раскрыться, чревата самым трагичным "залётом", то есть, чистым проигрышем - "на туше"! Потому я полностью закрываюсь и не даю сопернику ничего провести - ни овладеть захватом, ни сбить меня в партер или просто сбить, чтобы я потерял равновесие, ни заставить меня сделать шаг назад, а тем более, за черту ковра, за что сразу получаешь предупреждение, а соперник - выигрышный бал, в общем, не даю как-то проявить выигрышную инициативу. Но и сам перестаю проявлять всякую эффективную активность, другими словами, перестаю бороться, а лишь ухожу, как могу, от захватов, закрываюсь, упираюсь, зажимаюсь, имитирую срывы бросков...
А что я мог сделать? - ничего! Ведь сил у меня не было, "дыхалки" - не было, мыслей внятных - не было, а была в голове только одна тупая мысль, которая била по мозгам не переставая, как тупой колун по бревну: удержать во что бы то ни стало минимальное преимущество до финального свистка!
Но этот мой отказ от борьбы, естественно, не остался безнаказанным: я быстро получаю два предупреждения за пассивное ведение борьбы.
Помню, после второго предупреждения, судья неожиданно подходит ко мне вплотную и, смотря мне прямо в глаза, внушительно и членораздельно говорит мне... нет - кричит мне, чтобы до меня дошло:
- Борец в "красном", у вас два предупреждения! Третье - последнее! Вы понимаете меня?
Я киваю головой: да, я всё понимаю!
Но что я могу сделать? - ничего! Ведь я очень, очень боюсь раскрыться, чтобы атаковать, очень боюсь раскрыться даже на одно мгновение, ведь тогда сразу попаду на приём, а там и до "лопаток" недалеко! Почему-то я в этом не сомневался.
Моя задача незыблема, я словно помешался на ней: дотянуть во что бы то ни стало с минимальным преимуществом до финального свистка - всё. И тогда победа! А победителей - не судят. И я смогу это сделать, смогу, нужно только ещё немножко потерпеть, нужно только ещё немножко продержаться, тем более, что остаётся уже совсем немножечко - семь секунд, шесть, пять...
Но раздаётся оглушительный свисток судьи, словно гром среди ясного неба! Я понимаю, что всё кончено. Непроизвольно ахаю. И зал вместе со мной. Смотрю на табло: четыре секунды до окончания схватки! Каких-то ЧЕТЫРЕ СЕКУНДЫ до финального свистка, до моего триумфа!
Но "триумфа" не будет: я получаю последнее предупреждение.
Вот и всё: я проиграл с минимальным преимуществом по счёту, получив три предупреждения за пассивное ведение борьбы.
Покидая ковёр тогда, я не смотрел на зрителей: я не мог смотреть, ведь я проиграл... не оправдал... не смог... можно сказать, сдался... Мне хотелось побыстрей сбежать, что называется, с глаз долой!
Именно после этого проигрыша я окончательно понял, что "великим" борцом я не стану, а значит с борьбой нужно "завязывать" ...
А вот если бы я протянул до финального свистка, если бы что-то сделал в эти четыре секунды, какое-нибудь махонькое "борцовское" действие, какую-нибудь мелочь, которая позволила бы мне продержаться, благодаря которой судья не стал бы меня наказывать, а отдал бы мне победу, что бы тогда было?
Да, я бы выиграл Всесоюзные соревнования, стал бы чемпионом, взошёл бы на верхнюю ступеньку пьедестала, повесили бы мне на шею жёлтую бляху, вручили бы кубок... И, кто знает, может быть, жизнь бы моя сложилась по-другому... Может быть, жизнь бы моя была бы совсем другой, была бы ярче, богаче...
Но я не сделал эту "МЕЛОЧЬ"! Не посчитал нужным. Пренебрёг. Не смог. Побоялся. Понадеялся на время, на судью, на "авось". Я тогда решил, быть может, перехитрить судью, перехитрить всех, перехитрить весь мир...
Вспоминая ту схватку сейчас, мне становится даже стыдно, ведь я тогда проиграл за неведение борьбы, за отказ от борьбы, за имитацию борьбы, за симуляцию борьбы! А симулянты - обманщики! А обманщики не должны в спорте побеждать: спорт должен быть честным до конца. Так что правильно всё. Так и должно быть. И судья оказался настоящим судьёй. И спасибо ему за этот урок...
Помню, когда я вышел в финал, сразу после победной полуфинальной схватки, ко мне вдруг подошёл мой первый тренер, Геннадий Иванович, тот самый, к которому меня привёл осенью 1978 года Петька, тот самый, который тренировал меня в шестилетнем возрасте (!), тот самый, который для всеобщей забавы часто на тренировках "боролся" со мной - с "шестилетним щеглом"! Как я смеялся тогда, "катаясь" по его мускулам, словно резиновым мячикам, как я восхищался тогда его здоровой, настоящей мужской, такой приятной на ощупь силой, а как я наслаждался тогда запахом его одеколона! На всю жизнь я запомнил этот запах - запах настоящей мужской силы, пота и одеколона, запах, лучше которого нет во всём мире!
Но тогда после полуфинала (а было это уже в 1988 году) я его даже не сразу узнал, ведь уже много лет не видел его, поскольку он давно уже не жил в нашем городе.
- Костя, ты меня не узнаёшь, что ли? - помню, удивлённо и даже, как сейчас думаю, растерянно спросил он меня. - Это же я, твой первый тренер! Это же я тебя тренировал, когда ты ещё был шестилетним щеглом! Помнишь меня?
Конечно я вспомнил!
- Да, конечно, помню вас, Геннадий Иванович...
Он долго сжимал мою правую ладонь в своей маленькой, но "каменной" ладони. Он сжимал мою ладонь крепко. Очень крепко. Он словно старался сжать её как можно крепче. Он словно не хотел меня отпускать. Он словно поймал, наконец, свою давнюю мечту...
Я смотрел в его морщинистое постаревшее лицо, в его грустные глаза и только улыбался ему, и ничего не мог говорить. А он всё держал мою руку, сжимал её, смотрел мне в глаза и всё эмоционально повторял:
- Это же я твой первый тренер! Это же я тебя тренировал в самом начале! Это же я! - И, наконец, напоследок произнёс: - Не забывай меня...
И отпустил руку. И быстро ушёл. И, как оказалось, это была наша последняя встреча, ведь после финала он ко мне... не подошёл...
Как мало - четыре секунды, а как много они могут значить для человека!
Как мало стоит "мелочь", но как много она может принести человеку!
"Мелочь", со "себестоимостью" в копейку, может стоить очень дорого, даже может стоить целой жизни. Поэтому никогда нельзя пренебрегать ею. В жизни, в конечном итоге, всегда оказывается, что нет мелочей. И хоть я всегда стараюсь ко всему относиться как можно проще, стараюсь "своими руками" ничего не осложнять, не усугублять, не накручивать себе чего-то, а наоборот, стараюсь всё упрощать на столько, на сколько это возможно, но всегда я помню, что В ЖИЗНИ НЕТ МЕЛОЧЕЙ...
Я смотрел в пространство и невольно улыбался, вспоминая.
Да, этот зал видел всё: и мой взлёт, и моё падение...
Нет, не падение: тогда я всё-таки только "запнулся". Но и это оказалось достаточно хорошим уроком на всю жизнь!
Красиво девочки прыгали со скакалками. Они были гибки и грациозны. Они улыбались. И я улыбался уже настоящему - воскресшему из прошлого, - этим стенам, этим огромным окнам, этим деревянным креслам, этой музыке...
- Четыре секунды... - шептал я, выходя из зала, улыбаясь. - Четыре секунды...
6
На площади перед Дворцом Спорта поставили памятник казахскому борцу Кажымукану.
Я не сразу его вспомнил. Но, вглядываясь в его лицо, в его уверенный строгий взгляд, начал припоминать...
Впервые его портрет увидел на соревнованиях в казахстанском городке, в каком именно, точно не помню. Была зима и был крепкий мороз. Портрет тот был чёрно-белый, совсем небольшой, висел в холодном спортивном зале, где боролись. Висел как-то неказисто, робко на большой и голой, выкрашенной в холодный синий цвет, стене, и совсем не смотрелся. На портрете - усатое и скуластое молодое лицо казаха: полоска чёрных волос, чёрные аккуратные усы, неестественно белая и неестественно гладкая кожа (фотография начала двадцатого века), застывший, холодный взгляд чёрных глаз. В общем, портрет "не грел", даже, казалось, становилось от него холодней.
Ещё в книге о великом русском борце Иване Поддубном, которую читал в детстве, было о нём упоминание. Вот, в общем-то, и всё, что припомнил...
Памятник выполнен на славу: на высоком красном гранитном камне бронзовый настоящий борец с "борцовской" широкой шеей, "борцовскими" горами плеч, валунами рук, ухабами груди и, конечно, броневой спиной...
Не помню, чтобы в моё "борцовское" время проводились соревнования в честь этого борца, хотя это так естественно, если он действительно великий, ведь памятник-то ему поставили! А были всякие турниры, к примеру, на призы великого казахского батыра Богембая или на призы казахского революционера Амангельды Иманова, или в честь дважды Героя Советского Союза, лётчика, Талгата Бегельдинова. Но на призы Кажымукана - не помню...
7
В центральной городской библиотеке вахтёрша, щекастая и щуплая пожилая казашка, приняла куртку, но номерка не дала, объясняя просто:
- А зачем, вы всё равно один!
- Пока один, - уточнил я и спросил, стараясь веселей: - А что, никто не ходит?
- Как не ходят - ходят! - сразу ответила она. - Сейчас школьники много ходят!
Мне стало смешно: номерок не даёт, но при этом говорит, что много ходят.
- Но вы меня запомнили? - спросил я сквозь смех.
- Запомнила, запомнила, идите спокойно! - также весело ответила она, махая рукой, и добавила, садясь снова на стул: - Я всех запоминаю! - И слова полились непрерывным потоком: - Даже по именам. А что запоминать: одни и те же ходят! А вот вас вижу впервые. Сразу видно, приезжий. У нас такие не ходят. У нас ходят ученики и студенты. Редко бывают пенсионеры. Другие не ходят - не интересно! Да и вообще, жизнь в городе не интересная. Ну, куда здесь пойти? - некуда: ни театров, ни музеев, ни концертов нормальных нет. Даже поговорить не с кем...
Она всё говорила и говорила. Ей явно хотелось выговориться. Её голос был звонкий, с игривой ноткой, задорной хрипотцой. А говорила она с лёгким, таким милым для слуха акцентом. И всё это напоминало разговор ребёнка, который возбуждённо о чём-то рассказывает.
Слушая её, смотря на неё, просто нельзя было не улыбаться: маленькая, шустрая, пухлые щёчки на маленькой круглой головке активно двигались и от этого чуть краснели, маленькие глазки, широко раскрытые, смотрели серьёзно, и вообще, весь вид её говорил о том, что она не шутит, но её голосок...
Она сидела на стуле в позе хозяйки, сложив руки на груди, и, смотря на меня не моргая, эмоционально продолжала:
- ...а дети болтаются где-то! Вот и наркомания! Наша власть не думает о детях: ничего для детей нет, некуда сходить, негде с детьми отдохнуть, даже во дворах качелей нет! Скучный у нас город, серый, грязный. Живём, как в подземелье, как у Горького - на дне...
Я еле вставил:
- Да, я понимаю...
- И я понимаю!
- Но не всё так плохо...
- Да плохо, плохо...
- Давайте, в другой раз договорим!
- Давайте, давайте... договорим... А, что говорить - всё ясно! Вам по лестнице наверх... - Она резко подняла большой палец на потолок.
- Спасибо!
8
Всё, как и раньше: на втором этаже абонемент, на третьем - читальный зал.
Ничего не изменилось с советских времён: те же лестницы, те же ковры, те же портреты на стене Мухтара Ауэзова, Чокана Велиханова, а в холле второго этаже та же галерея из более чем двух десятков портретов русских поэтов и писателей, начиная Радищевым и заканчивая Маяковским.
Помимо творцов "первой" величины, таких как, к примеру, Александра Пушкина, Льва Толстого, Фёдора Достоевского, Антона Чехова и др., здесь и Гаврила Державин, и баснописец Иван Крылов, и драматург Александр Островский, и Николай Островский, и Николай Чернышевский, и Михаил Шолохов, и Александр Герцен...
Большие масляные великолепные портреты! Ещё учась в школе, я всегда их с удовольствием рассматривал. И на этот раз не удержался, чтобы также, как когда-то, лет сорок назад, пройти тихо и неторопливо, кажется, по тому же самому мягкому ковру вдоль этой живописной длинной стены.
Это настоящая портретная галерея! И не прав будет тот, кто скажет, что в городе нет своей картинной галереи!
Каждый портрет с детства знаком - это мастерски выполненные копии широко известных портретов русских гениев...
Но кто же автор этих копий? Попытался узнать у проходившей мимо молодой работницы:
- Извините, вы не подскажете, кто автор этих копий? Кто художник?
Улыбчивая и несомненно очень приветливая девушка сразу смутилась: она явно не ожидала подобного вопроса. Она, часто моргая красивыми глазами на портреты, несколько секунд стояла, как вкопанная: она явно была растеряна. Наконец, пожимая плечами, смущенно произнесла:
- Ой, я даже не знаю. Давно здесь висят...
И, покраснев, удивлённо улыбнулась. И глядя на неё, я понял, что удивлялась она сама себе...
"Ладно, - подумал, - не знает молодая, знает - немолодая!"
- Извините, подскажите, пожалуйста, кто автор этих копий? - спросил я у худенькой и с виду строгой работницы средних лет. - Кто художник?
Работница вначале открыла на портреты широко глаза. Потом задумалась.
- Ой, - озадаченно вдруг произнесла она и нахмурилась на портреты.
Некоторое время она на них смотрела, наверное, как на нерадивых своих читателей: очень строго нахмурив брови, и крепко сжав тонкие губы. Наконец, произнесла, всем видом показывая, что ей некогда:
- Вы знаете, никогда не задумывалась над этим! - И поскорей пошла прочь...
А я ещё походил взад-вперёд, задерживаясь то у одного, то у другого портрета, словно в музее, к примеру, у портрета Николая Островского или у Михаила Лермонтова. На каждом портрете в уголке свой QR-код, потому всё самое основное о русском писателе, думаю, может узнать любой желающий...
9
В читальном зале за книжными шкафами звенели голоса и чашки. Я, стараясь не привлекать внимания, стал рассматривать книги. И первая книга, которую взял в руки, была о знаменитых казахах нашей Акмолинской области. Нашёл быстро статью о Кажымукане...
Действительно, легендарная, достойная личность: выступал за Россию вместе с великими русскими борцами Иваном Поддубным, Иваном Заикиным, Иваном Шемякиным, Григорием Кащеевым, многократный чемпион мира, активно участвовал в создании советского спорта, в войну отправлял деньги на фронт и даже подарил сражающейся Красной Армии самолёт (по другим источникам - танк), названный в честь Амангельды Иманова...
Появилась библиотекарь.
- Меня интересует история города, этого края, - пояснил я ей.
- Пожалуйста, вот здесь специальный стенд, посвящённый городу. А вот здесь книги о других городах нашей области, - со всем вниманием начала она ориентировать меня. - Вот книга о Шантюбе. А вот толстая книга Кошебаева, нашего первого Акима. Она в единственном экземпляре, потому мы домой её не выдаём...
Она была вся во внимании ко мне, готовая к любому вопросу. Её простое лицо, спокойный располагающий голос, плавные тихие движения, искреннее внимание, некоторая смущённость, неподдельная улыбка - всё располагало, потому решил пока не спрашивать об авторстве портретов...
Просмотрел с удовольствием все книги, посвящённые городу. Были и стихотворные сборники, посвящённые ему, в которых местные поэты очень душевно и трогательно признавались ему в любви.
Но особенно привлекла книга "Здесь прописаны наши сердца!". Это сборник воспоминаний первых лиц города - тех самых "отцов" города, кто начинал его, строил, кто своими руками, талантами, своей любовью, своей душой творил его уникальный промышленный, социальный и культурный потенциал...
- Да, уникальный город! И такой город потерять! - вдруг, сам не ожидая, горячо вырвалось у меня.
Потом продолжил более спокойно, словно объясняя свою горячность:
- Дороги разбиты, мусор, всё перекопано...
- Всё эти "закупки" виноваты... - удручённо произнесла библиотекарь.
- Но ведь многое и от самих жителей зависит. Ведь вы же всё видите...
Потом, разговорившись, она пыталась объяснить, что идея этих самых "закупок" неплохая: кто соответствует всем требованиям и за меньшие деньги готов взяться, тот и выигрывает тендер. Как просто!
- Но ведь дёшево не всегда качественно, - заметил я.
- Да, конечно... В основном, как оказалось, непорядочные люди брались за работу: деньги получали, а сделать не могли. Вот и сейчас... Вы себе не представляете, Акимат постоянно судиться! Вечные суды...
- А что толку от этих судов: дело-то стоит! Вон, перекопали всё, трубы лежат, а зима-то ведь уже скоро! Снова разморозят город! Снова вы замерзать будете, как в прошлом году!
А дело в том, что в декабре 2023 года случилась жуткая авария и были разморожены первый и второй микрорайоны (мне сообщили тогда об этой аварии товарищ и участковый).
- Да, в прошлом году было страшно: лёд был в квартирах, - согласилась библиотекарь и печально добавила: - В основном пострадал, конечно, второй микрорайон.
- Ну, людей-то куда-то эвакуировали тогда?
- Нет, никуда... У кого была возможность к родственникам уйти или уехать куда-то, ушли, уехали. А в основном все так и переживали это страшное бедствие в своих замёрзших квартирах... Я сама жила в таких условиях...
У меня не было слов! Я посмотрел на неё, и мне стало её жалко.
"Вот они, - подумал я, - наши русские женщины, сильней и терпеливей которых нет на всём свете! Сколько же им ещё терпеть..."
Молодой паренёк, работник библиотеки, видимо, занимался монтажом видеоролика о городе, но у него что-то не клеилось. Он горячился, снова и снова радостно повторяя одно и тоже:
- Если вы думаете, что будет скучное путешествие, то вы ошибаетесь! Садитесь скорей поудобней, ставьте рядом любимую кружку чая, большую чашку любимого печенья и поехали! И первая наша остановка будет возле памятника Сатпаеву, что на привокзальной площади...
Здесь у него происходил какой-то сбой, и он, в сердцах произнеся пару неласковых слов в адрес своей аппаратуры, в который раз начинал терпеливо записывать заново в том же тоне:
- Если вы думаете, что будет скучное путешествие, то вы ошибаетесь...