Ещё не прояснилось, а я с надеждой вглядывался в небо. К счастью, оно оказалось чистым: окна квартиры выходят на восток и встающее солнце, ещё невидимое, озаряло его идеально ровное с голубым оттенком полотно белым матовым светом.
Помня, что здесь всегда ветра, оделся потеплей и побежал в парк.
Парк - драгоценный подарок природы жителям степного городка в виде пёрышка естественного леса, "упавшего" посреди степи. По легенде, именно это мохнатое, лиственно-хвойное "пёрышко" послужило знаком всемогущему министру Среднего машиностроения СССР Ефиму Славскому для выбора им места строительства рабочего посёлка в 1959 году (статус города - с 1964).
Переехав сюда из Абая, что в Карагандинской области, весной 1978 года, для нас этот лес стал спасением, отдушиной, лекарством, ведь мы - уральцы, и для нас лес - естественная потребность для здоровья души и тела.
Будучи на пенсии, родители каждое утро и зимой, и летом, и в дождь, и в снег ходили "за здоровьем" по его дорожкам, берёзовым рощам, сосновым борам - дышали им, общались с ним, заряжались им, лечились им...
В тёплое время родители на рассвете шли в лес за шиповником, иргой, груздями, белыми грибами, маслятами, за лекарственной травой, сосновыми шишками, берёзовыми почками. "Берёзовые почки обладают феноменальной силой!" - торжественно объявляла мама и делала из них настои. А из ирги папа делал вкусное вино.
Я навсегда привязался к нему с седьмого класса, когда серьёзно увлёкся бегом. Взрослея, привязанность эта переросла в любовь. И вот уже сорок лет эта любовь не ослабевает, и даже продолжает развиваться: она обогащается с годами какими-то новыми душевными оттенками...
2
Раньше, приезжая в это же время, я также на второй день всегда бежал в парк. Помню, утро всегда было летним. Побегав по его тенистым дорожкам, всегда выбегал в степь, где солнце уже во всю жарко блистало. Помню, с каким наслаждением я впитывал его приятно обжигающую, маслянисто-лучистую энергию - энергию открытого, бескрайнего степного мира!
Тогда невольно переносился в детство: как я любил побегать по степи под палящим солнцем! Тот, кто никогда этого не испытывал, тот не поймёт это необычное состояние, когда растворяешься в солнечной степной плазме, когда дышишь ею, наполняешься ею, живёшь ею! И ничего больше не надо, и ничего не существует - не существуют земля и небо, ветер, горизонт, день и ночь, время, а существует только одна... солнечная степная плазма...
В этот раз, хоть небо и очистилось, и светило солнце, но ветер оставался обжигающе ледяным. В степь выбегать совсем не хотелось. "Ничего, всё ещё впереди!" - успокаивал себя.
Побегал с удовольствием в парке по давно известным дорожкам, мимо с детства известных сосен-великанов, танцующих берёз, робких осин, пенёчков.
"Вот они мамины пенёчки, - думал я. - Она всегда крошила на них хлеб. Все птицы её знали и каждый день ждали..."
Казалось, что вот-вот она появится вдруг на дороге. Казалось, она рядом, где-то у берёз и сосен, что она как всегда свернула в лес, заметив гриб или что-то интересное, ведь ей всегда всё было интересно - и какие-то колючки в кустах, и причудливой формы, как ей казалось, уже полусгнившие коряги, и всякие паучки, бабочки, цветочки...
Ей всегда всё было интересно! До последнего ей было интересно жить! Жизнь она воспринимала, как интересное путешествие в неведомые, чудесные дали. И даже на известное она всегда смотрела с интересом, словно впервые, творчески его преобразовывая. И совершенно не беда, что в этом путешествии есть свои строгие правила, ведь они ей были совсем не в тягость, а даже также интересны при её умном хозяйственном, творческом к ним подходе.
Почти восьмидесятилетней она продолжала открывать этот мир - его неведомые чудесные дали, словно ребёнок...
Вспоминал, как каждое утро она ходила, а я бегал. А когда наши пути встречались, бежал на неё со всей силы, всем видом показывая, что сейчас налечу! Тогда она, совершенно не боясь, останавливалась, разводила руки и под громкий наш смех ловила меня в объятия...
Появлялись на дорожках утренние ходоки, в основном пенсионеры. Они меня, как "новенького" или "свеженького", примечали, присматривались ко мне, многие узнавали и, поздоровавшись, сразу принимали в свою дружную, оздоровительную, лесную семью - я это чувствовал.
Когда-то, из-за того, что я каждое утро неизменно бегал, "ходоки" меня между собой называли "козликом", что вызывало у меня только улыбку - со стороны видней! Годы шли, "ходоки" менялись, но прозвище сохранялось...
После пробежки позанимался на тренажёрах.
Всё тот же дворник уже не первый год - небольшого ростка казах - мёл среди тренажёров добросовестно: выметал всё до последнего листочка. Но мёл нудно, с грустным или задумчивым лицом и не в моём тренировочном ритме, потому в глубине души с нетерпением ждал, когда же он закончит...
На обратном пути увязалась какая-то приблудная собака. И тянулась ко мне, и хвостом вихляла, и никак не отставала. Откуда она меня знает? Может, почуяла во мне маму...
3
После завтрака отправился менять рубли.
Зашёл в банк. Курс - не очень. Пошёл на рынок к "меняле". Давно он меняет. Все его знают. Теперь у него своя комнатушка с окошком - "офис". У него оказался курс лучше...
Вообще, разные были раньше менялы, особенно в девяностые. Целые группы их стояло, крепких, молодых, хорошо всем известных парнишек, ведь все они были нашими же степногорцами. Были среди них и мои приятели, с которыми занимался борьбой.
Особенно запомнились два брата, белобрысых и белокожих. Старший, Виктор или Витёк, был вообще для нас, школьников, чуть ли не звездой, ведь был мастером спорта по самбо, кандидатом в мастера спорта по дзюдо, служил в воздушно-десантных войсках, где стал чемпионом по рукопашному бою. Как-то, помню, об армии своей он отозвался так: "Каждые сутки восемь часов ты - человек, остальные шестнадцать - беговая лошадь!"
На тренировках занимался он самостоятельно, вдумчиво и молчаливо, скрупулёзно отрабатывая удары руками, легко передвигаясь вокруг груши, а также и ногами, эффектно и высоко подпрыгивая, словно и не было в нём почти центнера веса. Иногда у него было настроение "повошкаться" с кем ни будь. Верней, не с кем ни будь, а с нашим тренером, Сергеем Алмаевым, ведь достойней соперника для него не было. Сергей Алексеевич хоть и не сразу, но соглашался. И вот тогда они показывали нам почти цирковое представление под наши восторженные и комичные улюлюканья, резво сталкиваясь друг с другом, яростно упираясь друг о друга, поднимая и крутя друг друга, наконец, скручивая или даже бросая друг друга, со звонкими ржаньями, фырканьями и шлепками посреди ковра, словно необъезженные, дурные или дикие, красные, взмыленные жеребцы!
На соревнованиях он выступал и как борец классического стиля, и как борец вольного стиля, и как дзюдоист, и как самбист. В общем, был мастером-универсалом - спортсменом от бога! Он даже как-то с боксёром вышел на ринг в неофициальной встрече. Помню, боксёр начал активно прыгать вокруг него и периодически доставать его ударами по лицу. Но Витёк не долго это терпел: в какой-то момент, видимо, когда это ему совсем надоело, он тихо и просто, без лишних движений поставил ему подсечку, и "прыгун" в перчатках рухнул, как подкошенный, а Витёк со знанием дела, обстоятельно и сосредоточенно принялся за любимый свой болевой приём. Теперь уже боксёр не долго терпел, а, вскрикнув, постучал перчаткой по мату...
"Боксёров не люблю, - словно оправдываясь, говорил потом Витёк, чуть морщась. И пояснял: - Они слишком дерзкие!"
Помню, тренеры даже чуть ли не в очередь вставали, чтобы привлечь его к участию в соревнованиях, ведь он был беспроигрышный вариант для всех!
- Витя, - обращался к нему тренер по дзюдо с плотными чёрными усами, которые он очень любил, даже гордился ими, потому всегда поддерживал их в идеальной форме, - Витенька, слушай, в субботу в Целинограде начнётся областное первенство. Поучаствуешь, а? Выручай, нам в тройку войти - кровь из носа!
- Вряд ли, я по "классике" уже дал согласие...
- Ничего страшного, - парировал тут же усач, похлопывая Витька по груди, - мы это дело совместим, я устрою! Ну, соглашайся, Витенька, на тебя же вся надежда!
Малоразговорчивый и скромный Витёк улыбался и чуть пожимал плечом, что означало его согласие. И тренер, что-то весело напевая себе под нос, бежал "устраивать".
Младшего брата спорт мало интересовал: часто прогуливал тренировки, потому и спортивные достижения у него были гораздо скромней. А вот зато "менялой" оказался первоклассным! Много лет он целыми днями стоял на рынке, благо рядом жил. Много лет выручал, часто, что называется, по старой дружбе. Всегда коротко подстрижен, аккуратно причёсан, чист, свеж, побрит, подтянут. Всегда внимателен, даже чуток к клиенту, с неизменной своей мальчишеской улыбочкой, с той самой, с которой когда-то, ещё школьником, появлялся на пороге борцовского зала после нескольких пропущенных не известно по какой причине тренировок...
4
Купил красные розы. Отправился на кладбище.
Папа всегда говорил и в шутку, и всерьёз: "Мне на могилу только красные цветы!" Именно красные...
Ещё далеко был от могил, а чёрные вороны уже стали слетаться к ним. Неужели узнали меня! В прошлые разы я всегда им приносил хлеб. Крошил целыми булками. Они терпеливо и деликатно рядом ждали. А когда уходил, они не сразу налетали на угощение, а ждали, чтобы я отошёл подальше, но самое главное, как я думаю, чтобы я переключил внимание на что-то другое, в общем, чтобы я перестал обращать на них внимание. Отчего же? Может, от своей вороньей гордости? Скорей всего...
На этот раз, к сожалению, я совсем забыл купить хлеба. А они слетались ко мне со всего кладбища - большие, чёрные, блестящие, важные и властные. Также, как и всегда, они делали крутые пике над родительскими могилами, по-хозяйски садились недалеко на кресты, памятники, заборы и начинали ждать. Ждали, как всегда, терпеливо, с пониманием.
Может быть, такое внимание они проявляют к каждому посетителю, но то, что они уважают родителей и даже, я уверен, оберегают их могилы, в этом я уверен...
- Да не взял я вам хлеба, успокойтесь! - горячился я. - Забыл! Ну, так получилось. Ну, извините! В следующий раз - обязательно. Обещаю!
Они поняли. Приняли извинения. Извинили. Но извинили в первый и последний раз, как я понял по их сверкающим взглядам...
Быстро могилы зарастают травой, если за ними не ухаживать. Вот и родительские стали зарастать.
Эта степная трава! Она такая наглая, такая цепкая и прочная! Жилы у неё, словно стальные, а корни её, словно буры, врезающиеся глубоко-глубоко в каменистую почву. Вырвать её совсем не просто. А лезет она всюду своими "щупальцами", даже через самую узкую щелку между плитами, завоёвывая пространство во все стороны - это её вечная и главная задача!
Подёргал её до боли в ладонях, помучился и понял, что без специальной предварительной подготовки здесь не обойтись...
Место удачное: на пригорке. Я всегда встаю между двумя памятниками, кладу на них руки и всматриваюсь в степную даль. И в какой-то момент даже перестаю ощущать под ногами землю.
Вот и в этот раз не изменил своей привычке.
Тихо... Только ветер, как всегда, тянет свою степную вечную песню, да вороны иногда где-то по сторонам хрипло переговариваются. Далеко видать. Слева видны светло-кирпичные мавзолеи казахского кладбища, справа - парк, город, здание бывшего аэропорта, прямо - посадки ранета, за ними степные просторы с маленькими сопками и лесочками... горизонт, небо...
Серые облака несутся на юг неудержимо, увлекая и меня за собой. Где-то внизу фыркают машины. И кажется, что они всё дальше и дальше, ведь я лечу за облаками... до головокружения. Тогда становится тревожно и я крепче цепляюсь за памятники, чтобы не упасть...
Новые могилы. И молодые, и пожилые. Не прохожу мимо. Вчитываюсь в имена, вглядываюсь в фотографии. И кажется, что все знакомые...
Посетил могилы последнего в городе участника Великой Отечественной войны Клавдии Дорош, которая умерла в 2022 году, и горожане накануне Дня Победы перед парком посадили "фамильное дерево" - яблоньку с её именем. Завернул на могилы воинов-афганцев, на могилу старого тренера по боксу, уважаемого всеми, Аркадия Парусова.
Много лет ищу могилу своего учителя музыкальной школы. Вот и в этот приезд снова поищу...
5
На обратном пути, идя по степи, вслух декламировал стихи. Вообще, степь - это место, где можно буквально всё. Можно кричать до хрипоты, задрав голову в небо, или произносить пространные речи, оглядывая горизонт, при этом прислушиваться к себе, к звучанию своего голоса, хотя, внутреннее восприятие своего голоса всегда искажённо. Думаю, редко кто узнает свой голос, если услышит его запись, и редко он кому понравится.
В степи можно петь во весь голос на самой большой в мире сцене и представлять себя великим тенором, к примеру, Энрико Карузо или великим басом - Фёдором Шаляпиным. Можно танцевать головокружительные и даже не вполне приличные танцы. Можно дико смеяться, рыдать в голос, играть любые роли, даже не вполне пристойные, и не бояться, что кто-то это увидит, потому не придётся краснеть. Можно бежать хоть куда, хоть на край света, и самое главное, что край этот будет оставаться на одном и том же месте. Можно размахивать руками, ногами, кулаками, головой и, главное, не бояться, что кого-то ударишь или сам обо что-то стукнешься. Можно прыгать, кувыркаться кружиться, отрываться...
Степь - это то место, где ты можешь быть хоть кем, где ты можешь быть абсолютно свободным в своих решениях, в своих желаниях, в своих прихотях и, главное, что никто тебе слова на это не скажет, ведь никого нет. Ни-ко-го. Только степь. А она всё понимает, ведь она во истину мудрая.
В романе "Жизнь и судьба" Василий Гроссман написал о степи так: "Есть у степи одно особое замечательное свойство. Это свойство живёт в ней неизменно - и на рассвете, зимой и летом, и в тёмные ненастные ночи, и в светлые ночи. Всегда и прежде всего степь говорит человеку о свободе... Степь напоминает о ней тем, кто потерял её..."
В степи не покидает ощущение соприкосновения с Вечностью: вот это вечное небо, это вечное солнце, эта вечная луна, вот он вечный горизонт, а под ногами вечная нетронутая земля и ты, и только ты, и больше ничего и никого...
Никогда так не читал стихи - в полный голос. Никогда так не звучали они - полнокровно, крылато, вольно. Они летели вольными птицами - они жили в степном просторе смело, стремительно, печально, задумчиво, изящно.
Какими же птицами они летели...
Скорей, орлами - стихи Лермонтова и Бёрнса, чайками - Мандельштама, журавлями - Пастернака, Рождественского, лебедями - Заболоцкого, Блока. И даже ангелами, к примеру, стихи Булата Окуджавы:
В земные страсти вовлечённый,
я знаю, что из тьмы на свет
однажды выйдет ангел чёрный
и крикнет, что спасенья нет.
Но простодушный и не смелый,
прекрасный, как благая весть,
идущий следом ангел белый
прошепчет, что надежда есть...
Я поднимался к солнцу, а из-за сопки постепенно вырастал мой белый город...
6
Прошёл через центр.
Когда-то, когда мне было шесть лет, я видел, как его строили солдаты-чёрнопогонники, "вооружённые" лопатами и носилками - видел, как строился его уникальный для того времени единый ансамбль, состоящий из гостиницы "Степногорск", Центральной библиотеки, Дворца культуры "Горняк". А через площадь строилось здание городской администрации. Было это в 1978 году...
Живо всё строилось - по-армейски! Мне тогда нравилось бегать сюда и наблюдать за большой стройкой, ведь кругом копали, стучали, бурили, кран поднимал бетонные блоки, самосвалы разгружали щебень, потом, чуть буксуя в жирной, словно шоколадное масло, глине, рычали и медленно ползли, еле выбираясь на утрамбованную дорожную колею, крутились бетономешалки, бетон накладывали лопатами на носилки, несли их на верхние этажи...
- Давай на пятый! - командовал маленький солдат с жёлтыми лычками на погонах, наверное, сержант, с коротенькими кривоватыми ножками.
И двое бойцов строительного фронта без промедления брали носилки, смело несли их к массивному, казалось, развороченному в бою сооружению, ещё без окон и дверей - бесстрашно шли в трудовую атаку - брали высоту! За ними к бетономешалке подходила следующая пара смельчаков с носилками...
Солдат было много, словно муравьёв, - много молодой, подневольной, многонациональной силы! В жару они были без ремней, в одних гимнастёрках навыпуск. Верхние пуговки были расстёгнуты. Пилотками утирали пот. Они запомнились запылёнными, с чёрными от пота спинами, с выгоревшими на солнце бровями на загорелых, почерневших от пыли и пота, но белозубых лицах. И все были либо с лопатами, либо с носилками (а вот автомата я тогда ни одного так и не увидел!).
Помню, один солдатик с длинной шеей на меня обратил внимание. Он нагрузил раствором очередные носилки, воткнул лопату в землю, выпрямился, утёр пилоткой пот и наши глаза встретились. У него было пару минут для отдыха и эти минуты он улыбался мне. Так и стоит он по сей день передо мной, смотрит на меня, улыбается мне - он, молодой, худой, усталый советский солдат со своей белозубой, трогательной улыбкой посреди шумной, пыльной, раскалённой огромной стройки!
Но вот его хмурые товарищи вернулись, бросили носилки к его грязным сапогам, что-то устало заговорили, наверное, ругая жару, беспощадное солнце, горячий ветер, поднимающий пыль, а он снова заработал лопатой...
Всегда видел офицеров в фуражках, казалось, чистеньких, по сравнению с солдатами, в блестящих сапогах, широких галифе и с кобурами на портупеях. Они всегда передвигались по стройке быстро, нигде не задерживались, иногда отдавали солдатам громкие и краткие команды.
Часто всю мою детсадовскую группу воспитатели водили в кино в кинотеатр "Юность". А дорога всегда лежала через эту стройку. И потому для нас, детей, всегда была двойная радость: и кино, и стройка! Причём, стройку мы глядели два раза, в отличие от кино: когда шли и туда, и обратно. И вот шли мы, помню, через стройку, и с открытыми ртами глазели во все стороны!
А в библиотеке уже полным ходом шла отделка и в её окнах видны были пухлые, смешливые малярши в платочках. Они стояли в проёмах окон и между делом что-то звонко и весело кричали совсем невесёлым солдатам, видимо, подтрунивая над ними или подбадривая их. Они и нам весело махали руками и что-то кричали нам. И мне казалось всегда в этот момент, что это были наши мамы: с такой любовью они смотрели на нас! И не только мне так казалось, но и всем, ведь и мы все также всегда им весело кричали, и махали руками. А потом мы их вспоминали, их улыбающиеся лица. И кто-то не сомневался, что это действительно была его мама! Ну, или очень-очень похожая...
А перед библиотекой рабочие, кто в рубашках, кто в майках, а кто и с голым торсом, собирали сверкающие конструкции фонтанов, облицовывали гранитной блестящей плиткой бассейны. Уже совсем скоро, буквально этим летом, целый каскад бассейнов с фантами оживут и в их звенящей радужной свежести долгими счастливыми летними деньками мы - мелюзга - начнём плескаться!
Солнце смеялось тогда беззаботно и город смеялся тогда также вместе с ним, ведь мне было всего шесть лет...
7
Между Центральной библиотекой и Дворцом культуры расположился незаметно Историко-краеведческий музей. Зашёл.
Тихо походил в полутьме среди стендов с историческими фотографиями города, среди чучел животных и птиц местной фауны, постоял у стендов, посвящённых Великой Отечественной войне, ветеранам.
На чёрно-белых фотографиях юный, вычерченный по линеечке город, крепко и смело сбитый, белый, словно "молочный", с новенькими, наверное, пахнущими ещё краской, чистыми домами и светлыми широкими улицами, с юными пушистыми деревцами и юными, круглыми, "молочными" лицами его первых жителей...
Музей небольшой. И когда весь обошёл, вышла работница - крупная молодая очень приветливая казашка. Видимо, оттого, что никто так просто не приходит, она была мне не то что рада, а даже несколько удивлена: смотрела на меня почти как на диковинку! Даже оторвалась от чая, потому что, бродя по музею, я слышал, как в соседней комнате шумел чайник, звенели чашки.
Она сказала, что можно заказать экскурсовода и цена смешная.
- Посетители-то есть? - спросил её.
- Иногда приходят школьники целыми классами, а больше никого...
Я был впервые в этом единственном в городе музее. Удивительно это было для меня - впервые! Было совершенно не понятно, почему же раньше, к примеру, учась в школе, не посещал его, хотя вывеску всегда видел. Странно...
8
На кухне появилась пчела. Видимо, вчера, когда открывал ненадолго балкон, чтобы проветрить квартиру, она залетела, спасаясь от холода, где-то затаилась в укромном месте, отогрелась, освоилась. И вот сегодня вечером не вытерпела (голод ведь не тётка!): прилетела на запах вишнёвого маминого варенья, которое ем с чаем. А запах действительно разлился по всей квартире! Видимо, за пять лет оно настоялось в герметично закрытой банке, аромат его максимально сконцентрировался.
Ещё в холодильнике обнаружил клубничное, смородиновое, малиновое, яблочное, иргиное, сливовое. Каждую баночку мама прилежно подписывала, протирала, аккуратно ставила на полочку, согласно размеру, берегла. В общем, запасалась - готовилась к встрече...
Думаю, пока живу здесь, тихими вечерами, за кружкой чая и интересной книжкой из папиной библиотеки, мно-о-ого маминого варенья съем! Верней, съедим: пчела быстро освоилась и, как у себя дома или как старая знакомая, преспокойно, почти не обращая на меня внимания, с удовольствием ползала по открытой банке.
У мамы всегда были пчёлы на балконных цветах. И по её рассказам, они от восхода до захода солнца всегда были в своём кропотливом труде. И про то, как они трудились, она рассказывала с восторгом: "О-о-о, - покачивала она головой, - ты не представляешь, какие это великие труженики! - с чувством говорила она. - Свили улей над балконом. Я им даже пуха для него дала. Так они его быстро растеребили и отдельно каждую ниточку вплели в свой улей! Представляешь? А потом целыми днями они без отдыха - от цветов к нему, от него - к цветам. И летят строго по одному маршруту, ведь ни на миллиметр не отклонятся! Я как-то случайно встала на их дороге, так они остановились передо мной и ждут, пока не отойду! Я отошла - они дальше полетели! Это же просто чудо какое-то! Ой, что ты! - махала она рукой. - Я уж им стараюсь не мешать, только осторожно наблюдаю. А как за ними интересно наблюдать, ты не представляешь!.."
Здесь же в холодильнике стояли баночки с облепиховым и "розовым" маслом (из лепестков роз), мочёной рябиной, солёными грибами - груздями, шампиньонами. Всё это мамины чудесные творения, её труды, её душа, её руки...
Но вечер омрачили верхние соседи: очень шумели, но главное, носились, как кони! Просто невероятно громко. Кто же там живёт? Неужели, так могут дети своими маленькими ножками? Такое впечатление, что кто-то сверху бил мне по голове тонкими колотушками!
За крепость потолка я был спокоен, ведь дом хоть и старый, и с виду совершенно обыкновенный, но построен он не из обычных железобетонных блоков, предназначенных для гражданского строительства, а из "оборонных", особо прочных, специального состава. А объяснение этому простое: просто после завершения строительства оборонного Целинного горно-химического комбината, как вспоминали сами строители, остались "лишние" блоки. Вот и построили из них наш дом - что здесь плохого!
Да, действительно, ничего плохого. Только перфоратор стены не брал. И чтобы повесить полочку на них или, к примеру, фотокарточку в раме, папе приходилось целый день дупелем пробивать маленькую дырочку! Только и всего...
Порывался подняться. Но решил познакомиться на следующий день.
Только около одиннадцати всё стихло. И наступила всегда желанная, такая любимая, драгоценная тишина...