Когда город только пробуждался от беспокойных солнечных зайчиков, свежего дыхания природы, перезвона листочков, словно маленьких колокольчиков и трелей ранних пташек, я провожал друга в отпуск. На автобусной остановке Олег, в мыслях погружённый в блаженство предстоящего двухнедельного отдыха на берегу сибирского моря, был в превосходном настроении - он улыбался колышущимся шторкам из окон домов, блистающим в солнечной пене верхушкам тополей и ослепительному небу.
- Через шесть часов, - радовался я вместе с ним, - ты погрузишь свои могучие и потные тела в прохладные воды Обского моря. Ляжешь на волны...
- И дуну в гудок! - срезал плотным баритоном друг, не меняясь в лице.
Я, смеясь, попятился в сторону. Олег стоял, не шелохнувшись, сунув руки в белые джинсы. И только отлитое, словно из чистой бронзы, его статное тело под трепещущей сетчатой безрукавкой мерно приподнималось и опускалось плечами и грудью, надуваясь, и сдуваясь животом.
- Пожалей отдыхающих! - взмолился я сквозь смех. - Другим же тоже хочется...
- Дунуть, что ли?
- Купаться!
- Пусть купаются!
- А, если смоет?
- Значит, слабаки! - рявкнул он и опустил суровый взгляд на пожилую женщину в зелёном спортивном костюме, проходившую в этот момент мимо.
Она испуганно выпучила на него глаза, потом резко отвернулась и быстро засеменила прочь.
- Буду лежать, - заговорил он ей вслед, - с бутылочкой пивка посреди моря, как кит, и пускать волны: дуну - глоточек, дуну - глоточек! - Женщина, ниже пригнувшись, перешла на бег, активно заработав локтями, словно отталкиваясь ими. - Хорошо! - бросил он ей. - Ножки ставит прямо - ать-два, ать-два! Хорошо! - И строго меня спросил: - Зачем ты её напугал?
- Я? Её?..
- А, кто же кроме тебя мог напугать эту зелёную ласточку? Ты же у нас любишь попугать всех, когда фасоли сырой наешься! Тебя же теперь даже звери в лесу боятся! - гремел он, выпучив на меня глаза.
- Я не ел сегодня сырую фасоль! - пытался я защищаться.
Олег, как это часто теперь он с удовольствием делал, напоминал про случай прошлым летом, когда я у него на даче наелся сырой фасоли, что, оказывается, категорически нельзя делать, перепутав каким-то образом её с бобами! Потом я долго бродил по лесу, по его выражению, 'пугая зверей'...
- Завтра, - голос его приобрёл деловитую резкость и остроту, - после работы дуй ко мне на море, - он устремил свои ещё выпученные глаза вперёд, - я там тебя буду ждать в кресле-качалке. Буду сидеть с бутылочкой пивка, - и вновь его баритон стал разливаться над головой плотной и мелодичной волной, глаза куда-то стали плавно закатываться, а нижняя половина лица объёмно растягиваться в стороны, - смотреть на море и покачиваться. Локоток поставлю на подлокотник, а горлышко буду держать у рта. И вот представь, абсолютно никаких движений: качнусь вниз - пивко в этот момент сольётся в рот, а качнусь вверх - проглочу, потом снова - вниз - пивко в рот, вверх - проглочу! А пивко мне будут в бочках на вертолёте... - Из-за поворота показался автобус и стал быстро приближаться. - Всё, завтра вечером встречаю тебя. Постарайся без неожиданностей! - Хлопнув мне по ладони, он схватил сумку, стоявшую у ног, и запрыгнул на ступеньку подъехавшего автобуса.
- Счастливого пути! - Я поднял правую ладонь, ощущая в ней колкое жжение и тепло руки друга.
- В субботу у меня день рожденья! - ты для меня лучший подарок! - крикнул напоследок Олег и двери закрылись.
Посмотрев на удаляющийся автобус, я сунул руки в льняные брюки песочного цвета и не спеша отправился на работу.
Идя по только что вымытому тротуару, озарённому радужными переливами и благоухающему озоном, я размышлял о предстоящем рабочем дне: 'Хорошо бы без неожиданностей, но именно в самые неподходящие моменты они и случаются!'
На площади перед десятиэтажным серым зданием Управления с широким крыльцом, отделанным чёрным мрамором, и массивными дубовыми дверьми, над которыми на небольшом табло зелёным цветом высвечивался результат непрерывно измеряемой мощности дозы гамма-излучения, не было ни одной живой души. '15 мкР/час' - показывало табло. 'День начинается без неожиданностей!' - сделал я маленькое, но приятное заключение.
В прохладном холле было сумрачно и непривычно пусто, и только белолицая девушка в зелёной форме военнослужащей стояла у 'вертушки'.
- Доброе утро! - улыбнулся я ей, показывая пропуск. И, глядя в её большие голубые глаза, спросил: - А вы были на Обском море?
- Нет, - улыбнулась она веснушчатыми щёчками.
- Поехали завтра со мной!
Её маленькая головка в тоненькой пилотке качнулась в сторону, глаза опустились, а щёчки порозовели. Жгучая волна окатила меня, наверное, передавшись от неё, и я почти физически ощутил её сочное, упругое тело.
- Я на службе... - донёсся до меня её голосок лёгким дуновением.
- Жаль. Значит, в следующий раз...
И, то и дело, оборачивался, улыбаясь ей и любуясь ею, особенно той её частью, которую так красиво обтягивала 'военная' юбочка...
В кабинете первым делом открыл настежь окно с видом на узенький сквер. Бодрящий ветерок с шелестом листвы и тявканьями собачонок заставили меня застыть у окна с мыслью о лете: 'Ах, это лето! Какое же это волнительное время!' - Но тут же произнёс вслух:
- А ещё - трагически короткое! - И захотелось немедленно мчаться за Олегом - '...пока стоят ещё эти летние деньки с таким солнцем - невыносимым на работе, но замечательным на море...'
Мои мысли прервали по-военному чёткие шаги в коридоре. 'Начальник, - понял я и замер, обернувшись к двери. - Всегда приходит первым, но сегодня первым пришёл я...' Послышался скрежет открывающегося замка и скрип дверей приёмной. Из приёмной сразу 'вырвалось' щёлканье неусыпных настенных стражей времени. В унисон им послышались два отдалённых шага и щёлканье замка. Потом - два уже далёких шага, тяжёлый скрип главной двери в отделе и снова стало тихо, только 'стражи' также бодро и невозмутимо продолжали отщёлкивать свои вечные секунды.
Я обратился к скверу. Сквозь маслянистую листву различил равномерные и равноудалённые столбики, с натянутыми между ними блестящими струнками колючей проволоки. Эта была граница нашего закрытого городка. Там было всё, как всегда - по-военному - бойцы внутренних войск, светящиеся каски, автоматы...
А за границей текла заметно обмелевшая, всегда о чём-то задумчивая Томь. В течение дня по ней неторопливо проплывали пароходы, молчаливо держащие путь до таёжных деревень или обратно в Томск, рыбацкие катера, с рёвом режущие водную гладь, длинные неторопливые баржи, нагружённые лесом, углём, гравием, песком, бочками с нефтепродуктами...
А на противоположном берегу прямо посреди безбрежного лесного моря светлела церквушка с синей луковкой и светящимся на солнце золотым крестиком. В ненастные дни её цвета были тусклыми, очертания размытыми, а крестика совсем не было видно - он сливался в 'пучине' почерневшего и похолодевшего леса. Зато в ясные деньки она была маленьким ярким пятнышком на фоне пушистого таёжного моря, такого тёплого и спокойного. В тёплые вечера через раскрытое окно до меня часто доносился робкий звон одинокого колокольчика. Тогда я откладывал все дела, подходил к окну и начинал вслушиваться, с каждой минутой всё отчётливее различая его тоненький, словно детский голосок, благодаря старанию какого-нибудь бородатого звонаря. В такие вечера я долго стоял у окна с закрытыми глазами, сложив руки на груди, и слушал, слушал, слушал...
Но рабочий день только начинался и первым делом решил просмотреть отчёт о результатах утренних анализов сточных вод комбината, который должен был быть уже доставлен курьером и лежать в специальной папке в приёмной. Точными и быстрыми движениями нашёл нужный документ и вернулся к себе. Прибавив звук радиоприёмника, висевшего при входе, я сел за стол. За спиной ласково шелестел сквер, наполняя кабинет тополиными пряностями. Шторки нежно касались плеч. Спереди лились радужные звуки оркестра Поля Моруа. А я просматривал величины активностей радионуклидов, содержавшихся в этот день в сточных водах.
Мимо двери, здороваясь, стали проходить коллеги.
- Не спится? - дело молодое! - задержался самый пожилой коллега, обнажив в улыбке бурую верхнюю вставную челюсть. - Я в ваши годы вообще не спал: вечером - на танцы, потом всю ночь гуляешь с барышней, а утром - на работу! Так что, я тоже был молодым и кудрявым, не думайте, что только вы такие!
Он продолжал громко рассказывать про свою молодость уже кому-то в коридоре, а я, пробегая глазами цифры, услышал голос Станислава Анатольевича:
- Ох...
Протянул ему руку и ощутил в руке дрожащую узенькую ладошку.
- Ох, - устало повторил коллега, - как я устал! - Он свалился в кресло, стоявшее у правой стены от входа. - Ходили вчера на пляж, - стал рассказывать он, еле двигая языком, - а там все наши. Ох, что началось, думал, живым не уйду. Я не представляю, как сегодня работать. - Он потерянно уставился на пол. - А сейчас Карлыча встретил на лестнице. Начал мне мозги компостировать с самого утра. Ох, что делать?
- Уйди с глаз куда-нибудь... - Я остановился на цифре против изотопа стронция номер девяносто и почувствовал что-то неладное.
- Уехать на завод, что ли, какой-нибудь... - соображал коллега вслух.
- Всё в твоих руках... - соображал и я с нарастающим в груди и ушах сердечным стуком. - Неужели...
Резкими движениями достал из ящика стола книжечку санитарных норм и открыл её на нужной странице. Потом поднял глаза на длинную и разноцветную схему гидротехнических сооружений комбината, висящую над креслом, и взгляд точно попал в точку сброса сточных вод комбината в Томь.
- Превышение! - ахнул я. - Вот тебе и неожиданность...
- О, - сразу поднялся коллега, - я пойду. - Он быстро удалился, почувствовав наступление 'бури' в отделе.
Как раз в этот момент в коридоре послышался гнусавый и, как всегда, пискляво хихикающий голосок Сергея Евгеньевича - начальника бюро контроля сточных вод комбината. Рванулся к нему навстречу.
- Сергей Евгеньевич, вы в курсе?
Сергей Евгеньевич - маленький и головастый очкарик, с залысиной на макушке, мячиком в животе и неизменной потёртой папочкой под мышкой - от неожиданности вздрогнул.
- Во-первых, - пискнул он, приходя в себя, - здравствуйте, молодой человек. - И, опустив с меня округлившиеся в размер круглых окуляров глаза, недовольно загнусил: - А, во-вторых, естественно, я в курсе, - он помолчал, потоптавшись, - какая у симпатичной охранницы самая красивая часть тела, я же не слепой! Только не надо меня пугать. Это вам молодым здоровье девать некуда! - И его лоснящееся лицо, похожее на мордочку сытого хомячка в маленьких очках, мелко-мелко дрожа, пискляво захихикало.
- Здравствуйте, Сергей Евгеньевич. Превышение...
- Дайте отдышаться, а то с утра пораньше, того и гляди, снесёте меня своим рвением. Мне даже страшно стало. - Он внезапно перестал хихикать, и с обиженным видом бойко зашагал мимо меня к своёму кабинету.
- Сергей Евгеньевич, - пошёл я с ним, - превышение по стронцию.
- И что? Это же не значит, что вы должны налетать на меня с самого утра прямо с порога, - с обидой гнусил мне начальник бюро. - Надо работать, молодой человек, спокойно, вдумчиво, а самое главное, - он глянул мне в лицо уже не столь округлёнными глазами, - не забывать о технике безопасности!
Мы подошли к его кабинету.
- А когда выясните причину, сегодня?
Он открыл дверь, вошёл в кабинет, а я остался стоять в проходе.
- Сергей Евгеньевич, ведь, это Реакторный завод, осколки...
- Кто вам сказал? - Он положил папочку на стол и направился к окну.
- Это очевидно...
- Кому очевидно? Вам очевидно? Вы молодой человек, не спешите никогда что-либо констатировать. - Тяжёлые шторы неохотно раздвигались под натиском его коротеньких ручонок. - Вы ещё даже не представляете, - задыхаясь, продолжал он гнусить, - что это такое и с чем его едят. Не мешало бы вам заняться самообразованием, там, почитать книжечки умные.
- Не понимаю вас, - вошёл я в кабинет.
- Посмотрите, какая жара стоит, - протянул он руки к окну, за которым густо перемешивались тополя. - Это вам ни о чём не говорит? - Он принялся за рамы, встав на цыпочки, и из его коротких штанишек показались жёлтые носочки с синими цветочками, напоминающими Васильки: - Это говорит о мощном испарении воды в каналах и первом водохранилище. - Рамы, наконец, поддались, и освежающая волна с горьковатым шелестом хлынула в кабинет. - Разве это не может быть причиной? - повернул он ко мне красное лицо. - А испарение приводит к увеличению концентрации...
- Именно по стронцию?
- Не только по стронцию, но и по другим веществам. Почему именно по стронцию? Я уверен, что и по другим веществам тоже произошло резкое увеличение концентраций, просто по стронцию сегодня концентрация превысила норму. Посмотрите отчёт, к примеру, о сбросах вредных химических веществ. Я уверен, что вы его не смотрели. Ведь так? - Он встал у стола.
- Так.
- Вот, - расплылся он в улыбке, хихикнув. - А я знаю потому, что вы молодые всегда бежите впереди поезда, а надо никуда не бежать. Надо кропотливо собирать всю возможную информацию по данному вопросу и спокойно, а главное, вдумчиво её анализировать. В нашем деле, молодой человек, всё нужно учитывать и причиной может быть обстоятельство, совершенно не имеющее отношения к Реакторному заводу, в чём я даже не сомневаюсь! Вам понятно?
- Понятно. Не понятно только, почему вы уверены...
- Я пока ни в чём не уверен!
- Тогда начните с Реакторного завода.
- Вы мне будете указывать, что делать?
- Я обязан знать причину...
- И я не меньше вашего обязан знать причину! - пропищал сильнее обычного Сергей Евгеньевич и, нервно сев за сверкающий гладью стол, открыл папочку, достал бумажки и нахмурил лоб, показывая, что не желает более моего присутствия.
- Думаю, что сам займусь этим вопросом немедленно!
- Занимайтесь своими делами, а в чужие дела не суйтесь, молодой человек! - раздражённо бросил он мне в спину...
Заместитель начальника отдела - Геннадий Карлович - всегда старался выглядеть серьёзно, но, имея от природы курносое добродушное лицо - безуспешно, придавая лицу этим старанием лишь глуповатый вид. Говорил он раскатисто и зычно, порой оглушая собеседника, если тот оказывался вдруг недалеко от его рта. Понимая это, Геннадий Карлович, понизив силу голоса, виновато пояснял ему: 'Это я в десятом отделении третьего цеха Радиохимического завода долго работал, там и привык так громко разговаривать, сами понимаете!' И снова голос его громоподобно раскатывался по кабинету или даже целому отделу. Очень редкий собеседник понимал, о каком-таком десятом отделении он ему говорил, но не уточнял, полагая, что это отделение какое-то чрезвычайно серьёзное на комбинате, о котором лучше всего не спрашивать. Зато если кто-то вдруг решался спросить, тут Геннадий Карлович, откинув голову назад, с ностальгической ноткой в голосе и грустной улыбкой называл его 'своим детищем'. И принимался рассказывать с жаром, окончательно оглушая собеседника, про плазмотрон, плазмохимический процесс, ультрадисперсный порошок оксида циркония...
- Да, было время! - внезапно прерывал он рассказ возгласом. - Мы были пионерами! А сейчас, - он с досадой махал рукой, - занимаюсь бумажно-кабинетной волокитой...
К нему-то я и направился после Сергея Евгеньевича.
- Геннадий Карлович, - сразу с порога начал я, - превышение в контрольном створе по стронцию девяносто!
- Знаю, - сурово выдал заместитель начальника из-за вороха бумаг на столе. - Мои ребята на Реакторном заводе выясняют. - Он поднял седую голову, снял очки и стал тереть пальцами глаза. - Обещали о результатах сразу сообщить. Хотя им некогда. - И он заговорил тише: - Американцы на заводе, сам понимаешь, это всё оттуда мутят... - Он красными глазами поглядел на потолок. - У нас же соглашение с ними, сам понимаешь... - Он достал из кармана пиджака свой всегда мятый носовой платок и стал активно утирать им лицо, приговаривая: - Опять эта жара, с самого утра! Когда же она прекратится? А, ты не знаешь? - И уставился на меня с открытым ртом.
- Не знаю. А вы окно откройте.
- Там дорога - пыль, шум, сам понимаешь. А на счёт превышения молодец, что сразу среагировал, только пока не суетись. Всё под контролем!
- А когда ваши ребята обещали выяснить?
- Не знаю. Я же тебе сказал, что им пока некогда. Как только - так сразу! Не отвлекай меня, мне надо сообщение для начальника подготовить. Вон, видишь, сколько справок - во всё надо вникнуть, всё надо проанализировать. Понапишут, чёрт знает что, а ты разбирайся потом! Что за люди... - Он сунул платок обратно в карман и надел очки. - Ладно, тебе это не надо - у тебя своей волокиты... в смысле, своих дел хватает. Иди работать! - Он махнул рукой в мою сторону и склонился над вечной бумажной кучей.
- А Сергей Евгеньевич говорит, что причина совсем не в Реакторном...
- А в чём? - Он, дёрнувшись вверх, уставился на меня.
- Не говорит ничего конкретного, всё общие фразы.
- Заставим - скажет точнее, никуда не денется! Нашёлся, понимаешь, гусь! Просто, сам не знает ещё! Ты его сейчас меньше слушай, он любит иногда затуманить мозги. Ну, меня-то ему не затуманить, сам знаешь. Ладно, я сам с ним переговорю, а ты займись пока другими делами.
Постояв ещё несколько секунд, и посмотрев на его маленькую лысину, белеющую идеальным кружочком точно на макушке, вышел в приёмную.
- Привет. Возьми документы, - пробасила секретарша, как только оказался в приёмной. - И распишись в журнале.
- Здравствуйте. Вот сегодняшний отчёт о сбросах, - протянул ей документ. - Я сегодня пораньше пришёл...
- Вперёд начальников бежишь? - секретарша сразу вся вспучилась, включая ярко-красные, без того невероятно выпученные, словно распухшие губы. - Сначала начальники должны посмотреть его, а потом, если тебе адресуют, уже ты. Отчёт же с грифом 'ДСП'!
- Да, поторопился, согласен. А Владимир Александрович у себя?
- Не знаю.
Взяв документы, отправился к ведущему инженеру-физику Владимиру Александровичу - низкорослому крепышу. В коридоре встретился пробоотборщик - балагур и весельчак, с крашенной, по его словам, в памятный с молодости цвет 'Сочинской ночи' шевелюрой.
- Какие люди в Голливуде и без охраны, - запел он, разведя руки.
- Вы сегодня отбирали пробу в контрольном створе?
- Так точно, как учили! Опять, что ли, Реакторный завод?
- Почему, сразу Реакторный завод?
- Да, знаю я, моя агентура всё мне докладывает!
- А вы случайно сегодня ночью там фонариком не светили?
- Я ночью спал с супругой, кстати, молодой и сексуальной!
- А, что за агентура там у вас?
- Свих агентов я не выдам, хоть режь меня!
- Хорошо, только вы потише... - Похлопал его по плечу.
- Не учи учёного! - крикнул он мне вслед.
Владимир Александрович, в квадратных очках с чёрной толстой оправой, с широким лбом, заметно выступающим вперёд, чёрными блестящими волосами, аккуратно зачёсанными назад и белой рубашке с закатанными рукавами, был похож на настоящего физика-экспериментатора, не хватало только паяльника да сигареты в зубах. Он эмоционально разговаривал по телефону в своём просторном светлом кабинете с большим распахнутым окном прямо на оживлённую улицу, вполне гармонично дополняя автомобильные гул и сигналы за окном - рабочая жизнь вдохновенно кипела в его кабинете:
- Да, считаю! Да, есть смысл сделать повторные расчёты! А вы вначале сделайте, потом посмотрим! Только не надо мне сказки рассказывать! Да, я в своём уме! Я знаю, но дело надо сделать! Всё! - Он бросил трубку. - Не хотят работать и всё, ну, хоть ты тресни! - горячо обратился он ко мне.
- Здравствуйте, Владимир... - постарался я влиться в его ритм.
- Здорово! - он поймал мою летящую к нему руку и быстро заговорил, кивая головой: - Знаю, всё знаю! Но пока команда - этим не заниматься.
- А, кто дал команду?
- Начальник мой, Сергей Евгеньевич, с самого утра, я даже в кабинет ещё не успел войти.
- Когда он успел, ведь он только пришёл, я его в коридоре встретил?
- Правильно: вы встретили уже после того, как он мне сказал.
- Откуда же он узнал про превышение?
- Из отчёта, откуда же ещё!
- Я сегодня пришёл самым первым, даже раньше самого начальника! И первым взял отчёт. Вот он, у меня в руках, так и не выпускаю его из рук!
- Значит, он узнал про превышение из других своих каналов!
- Из каких?
- Ха-ха-ха! Этого я не знаю!
- Всё равно, как-то странно...
- Что же здесь странного? - развёл руки Владимир Александрович, искренне не понимая меня, и удивляясь моей наивности. - Кто, как не он первым должен узнавать о нарушениях! Скорее всего, он уже вчера знал, что сегодня анализ покажет превышение! На самом деле, это запросто!
- Запросто?
- Конечно!
- И команду дал не выяснять...
- А вот этого, я вам не говорил, - сразу тише заметил коллега.
- Понял.
Зазвонил телефон, и Владимир Александрович стал что-то доказывать в трубку, словно пытаясь часто повторить автомобильные сигналы за окном...
Зайдя в свой кабинет, сразу настроил радиоприёмник тише, решив позвонить в службу радиационной безопасности Реакторного завода, ведущему инженеру-физику, худому, всегда улыбчивому и рыжему, Игорьку.
- Слушаю, - раздался его негромкий голос в трубке.
- Игорёк, привет!
- А, привет.
- Как у вас дела?
- Нормально.
- Говорят, комиссия?
- Да, 'трутся' какие-то пингвины...
- О реактора, что ли?
- Да. Вместе с 'папой' и главным инженером...
- Понятно. Слушай, а что там со сбросами?
- Всё нормально. А что? - Игорёк явно насторожился.
- Сегодня в контрольном створе превышение по стронцию девяносто. У вас в работе ничего не изменилось?
- Ничего - как работали, так и работаем. Я сейчас посмотрю наши сегодняшние результаты анализов... - он оторвался от трубки. - Вова, принеси мне сегодняшние результаты анализа проб. Да, воды. Как, ещё не принесли? Почему? А где Галя? Заболела? А Оля? Ну, позвони Оли. И Оли нет? А куда она делась? А, понятно, решила догулять. А надолго она? Понятно. А кто там у них 'живой' остался? Маша? Какая Маша? Эта, которая с длинными волосами, что ли? Ну, с длинными ногами, что ты не помнишь, что ли? Ну, молодая, в мини-юбке такой ходит, трусики видать? Да, эта, эта! Пусть мне позвонит. - И снова мне: - Сейчас посмотрим, просто в лаборатории обед. Давай, я тебе перезвоню?..
Пип, пип, пи-и-ип, - пропищало радио, а потом заговорило мужским приятным баритоном: 'Московское время восемь часов утра. Передаём последние известия...'
'Скоро обед. Нет, он не перезванивает, видимо, эта Маша в мини-юбке не вернулась с обеда. Может, наелась так, что юбка разошлась по швам, вот зрелище-то, наверное! - Я усмехнулся и прислушался. - Тишина, только часы слышно. Все затаились в своих кабинетах, даже Галины Ивановны не слышно. Может, уснула?..'
- Заберите документы!
'Нет, не спит. О! - и Стас тоже не спит! Всё, как всегда. И начинается самое пекло. О, - вдруг осенило меня, - а поеду я на Реакторный завод! Там у них кондиционер, да и с Машей этой надо познакомиться: что-то заинтересовала она меня!'...
- Геннадий Карлович, а поеду я на Реакторный завод? - спросил с порога кабинета.
- Закрой дверь поплотнее, пожалуйста, - попросил он, нахмурив брови, и, дождавшись выполнения просьбы, стал говорить тише, стараясь выглядеть очень серьёзно, отчего мне захотелось улыбнуться, но сдержался: - Сейчас нет смысла ехать: там комиссия работает очень серьёзная - все 'на ушах', сам понимаешь. Там пока не до превышения. Подожди, не кипятись. Садись, пожалуйста. - Он махнул мне на стул у стола, снял очки, достал свой неизменный платок и начал активно утирать лицо, приговаривая: - Ну, и жара! Когда она кончится, не знаешь, а?
- Не знаю. Может, зимой.
- Зимой понятно, что кончится. Шутишь? Здесь не до шуток, тут превышение, а ты шутишь! Надо разобраться!
- Так, вот, я и...
- Подожди, не кипятись. Тут, не всё так просто. - снова заговорил он тише. - Ты займись пока другими делами, а я сам поеду на Реакторный завод. Надо здесь осторожнее, дело такое, сам понимаешь... - Он покрутил ладонью у лба, отчего мне снова захотелось улыбнуться. - Здесь нахрапом ничего не получится. Там все ребята ушлые, они тебя быстро облапошат! Здесь надо хитрее поступить. - Он задумался. - Понаехали ещё тут, понимаешь, работать не дают! - в сердцах закончил он, спрятал платок, надел очки и склонился над бумагами.
Я собрался уже уходить, как вдруг неожиданно для себя спросил:
- Может, мне отгул на завтра взять, срочных дел у меня пока нет?
- Возьми, только не вздумай на Реакторный поехать! Меня не проведёшь! Если поедешь без разрешения - накажу!
- Да, нужен мне этот Реакторный завод сто лет!
- Ну, как это! - это наш хлеб! А то, что у них там что-то произошло, это штатная ситуация. Поработаешь подольше - привыкнешь. Это производственный случай, который технологически возможен. Конечно, надо разобраться, установить причины, наказать виновных. Всё это будет. Вот, на следующей неделе я этим займусь вплотную, тогда посмотрят они у меня! - Он потряс кулаком в сторону Реакторного завода. - Так что спокойно напиши заявление. Только не затягивай, надо ещё у начальника успеть подписать, а то он сегодня собирался на Реакторный после обеда, сам понимаешь... - И тут же углубился в чтение.
Я вышел с улыбкою: 'Раз такое дело, поеду на Обское море! Ха! Надо же, как повезло!'...
Заявление быстро подписал у обоих начальников, причём, главный начальник, даже слова не сказал, что, совсем не похоже было на него, поскольку, всегда задавал в таких случаях вопрос: 'А что, работы нет?' Но на этот раз - ни слова! Он явно спешил и был весь погружён в свои мысли:
- Что у тебя? - хмуро спросил он, решая одновременно в своей гладко прилизанной голове явно не одну задачу.
- Александр Иванович, заявление на отгул. На завтра... - неуверенно протянул я листочек. - Геннадий Карлович согласен.
- На завтра? - строго переспросил начальник. - Давай. - Быстро пробежав глазами, он, не задумываясь, аккуратно на нём вывел: 'Предоставить'.
Вернувшись в кабинет, первым делом позвонил Олегу.
- А я только доехал, - радостно кричал он в трубку, - вот, сидим, чаёк из рюмочек попиваем! Только о тебе вспоминали! Приезжай быстрей, тебя здесь не хватает!..
Остаток рабочего времени занимался текущими делами, в предвкушении такого желанного и скорого отдыха на море, лишь один раз отметив про себя, что как-то неожиданно очень легко и даже, как показалось, равнодушно отнеслось руководство отдела к сегодняшнему превышению. 'Странно, - заметил я. - Может быть, из-за американцев? - я подумал. - А причём тут американцы? Не знаю. Но, как-то, очень странно всё это...'
В самом конце рабочего дня дверь кабинета неспешно отворилась, и в кабинет 'заплыл' с красным лицом и открытым ртом Станислав Анатольевич в мокрой от пота расстегнутой до пупа рубашке, обнажив чёрно-волосатую грудь и худой живот. Не говоря ни слова, он сразу привычно 'свалился' в кресло и облегчённо выдохнул:
- Фу-у-у-ф-ф!
Отдышавшись, словно после забега, и не поворачиваясь ко мне, наконец, тихо произнёс, стараясь, как можно меньше напрягаться:
- Сейчас бы на море...
- А я еду, - спокойно сказал я.
- Когда? - не шевелясь, спросил коллега.
- После работы.
Станислав Анатольевич, соображая, молчал, только блестящая от пота грудь торопливо двигалась вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз..., качая чёрные кудряшки волос. Через минуту, медленно повернув в мою сторону голову, и ещё медленнее подняв на меня глаза, возможно, впервые за весь день с более-менее осмысленным и чуть удивлённым взглядом, спросил:
- Сегодня, что ли?
- Да. - Коллега снова призадумался, видимо, мозги его за рабочий день основательно расплавились, а я непринуждённо продолжал: - Буду уже сегодня купаться. На Реакторный завод не пускают, говорят, там комиссия американских пингвинов - трут своими широкими попами реактора - ни пройти, ни проехать, а наши все на ушах вокруг них! - прыгают серыми козлятами...
- А американочки в комиссии есть, не знаешь? - заулыбался коллега.
- Не знаю. Может, и есть.
- Может и есть... - задумался он. - Какие у них попки, интересно, как ты думаешь?
- Американские, наверное. Хотя мне это уже не интересно.
Коллега растянулся в кресле, вытянув ноги, закрыл глаза и спросил:
- А, что за море?
- Обское.
- А где такое?
- Около Новосибирска, точнее, около новосибирского Академгородка - водохранилище на Оби.
- А-а-а... - лениво протянул коллега, положив голову на спинку кресла.
- У друга в субботу день рождения.
- А-а-а... - снова протянул коллега с закрытыми глазами. - Везёт, - будто засыпая, проговорил он, а потом мечтательно: - Море, небо, солнце, песочек, девочки в бикини, такие хорошенькие, бегают, прыгают, резвятся...
- Да-да, и я буду с ними рядышком...
- Резвиться! - И Станислав Анатольевич засмеялся. - А работа?
- Отгул взял на завтра.
Коллега, словно в трансе закивал головой, и, не открывая глаз от потолка, произнёс:
- Да, везёт, а мы будем па-ариться... - И, посидев неподвижно с минуту, вдруг оживился - поднял голову и произнёс, явно чего-то задумав: - Хотя...