Аннотация: Цикл "Казахские зарисовки". Рассказ 23-й
ИЗМАЙЛОВ КОНСТАНТИН ИГОРЕВИЧ
ЦИКЛ "КАЗАХСКИЕ ЗАРИСОВКИ"
(рассказ двадцать третий)
Небо
Бежит по дорожке наш автобус в степь. Остаются позади горы курорта "Боровое". Мы смотрим на них до тех пор, пока они совсем не исчезают позади, в степи. Кажется, степь их поглотила, но нам от этого не грустно - все наши чувства и мечты связаны уже с тем, что нас ждёт впереди, там, где раскинулся на степном просторе наш молодой цветущий город. Там ждут нас родители и близкие, друзья и учителя. Там будет замечательное продолжение каникул! Потому мы и поём весело уже выученную наизусть ночную песню о синей птице, хотя на небе не осталось и следа от её крыла, но нам хочется петь, нам, отдохнувшим и окрепшим, загоревшим и счастливым! И то ли ещё будет у нас там, впереди, на степном просторе, куда торопливо и радостно несёт нас автобус по сверкающей дорожке!
Гул мотора и дующего через открытые форточки ветра заглушает наше пение, потому мы поём громко, точнее, кричим. И в автобусе у нас сейчас настоящий гудящий и галдящий шум. Зато за окнами тихий мир, молчаливый и недвижимый, разделённый пополам на степь и небо. Степь во все стороны ярко золотится тёплыми пшеничными морями и пушится ковыльными берегами, вольно расстилается уже выжженными солнцем волнистыми коврами и вспучивается каменными кущами, сверкая гладью валунов. Валуны, как окаменевшие её древние воины-богатыри - батыры, стоят сквозь века, не двигаясь, и не изменяясь, несмотря на ветра и бури, дожди и снега, жару и стужу, и только их доспехи - каменные панцири - сверкают всё ярче и ярче.
Млеют в степи одинокие сосны-крепыши со спасающимися от пекла в их плотных кронах птичками. Птички чернеют в них неподвижными маленькими клубками - дремлют. Суслики же, замерев, стоят в степи рыжими столбиками у своих норок - присматриваются и прислушиваются, ведь всюду - и на земле, и в небе - их коварные враги, когтистые и клыкастые, ползучие и крылатые. Именно сейчас, кажется, их что-то настораживает. Что же? - подозрительные звуки или движения, к примеру, в кроне ближайшей сосны, колебание её веточки, а может, шуршание травы, щёлканье камушка? - рысь прыгнула на ветку и потревожила птичек, лиса крадётся, сливаясь с травой, гадюка ползёт среди камней, в траве и трещинках земли? А может, орёл парит высоко в небе, который в плотных солнечных лучах нам совсем и не заметен? Они же его замечают в виде растворяющейся в лучах точки, благодаря прекрасному зрению, и, как обычно, наверняка сейчас тревожено пищат, сообщая друг другу об опасности. Ох, и боятся же они его! - наверное, пуще всех своих врагов! И, заметив его, даже в виде точки в небе, торопливо прячутся в норки. Потому, орла, скорее всего, в небе нет, просто видят они наш автобус, оттого и начеку! И лишь одного только малого движения сейчас в их сторону достаточно, чтобы они вмиг скрылись в своей норке. А норка у них глубокая и длинная. В самом конце её, говорят, всегда гнёздышко из сухой травки, часто с детёнышами. Интересно бы посмотреть, как они там...
Но суслики стоят. Потому, может, и нет пока никакой опасности для них. И наш автобус, может, им и не так страшен - привыкли уже, ведь живут-то рядом с дорогой...
А июльское небо нежно-чистое. В нём только жгучее, ослепительное солнце. И никакая птица, мне кажется, не отважится сейчас подняться в него, чтобы не опалить крылья. А, может, и есть такая птица - смелая и сильная. Кто же она - степной орёл? Наверное...
Может быть, и парит он сейчас высоко-высоко в небе, так высоко, что и сусликам его не заметить. А он кружит неторопливо и степенно, осматривая горизонт и степь. Он всё видит - и наш автобус, и сусликов, и рысей, и змей, и даже птичек в сосновых кронах. Но сейчас, видимо, его это всё не интересует. Что-то его тревожит другое. Может, он чувствует сотрясание воздуха, видит, как темнеет и сверкает горизонт? Может, он единственный во всей степи уже знает, что скоро будет буря...
А крылья-то у него с густым оперением, потому и не страшны ему никакие солнечные лучи. А сильные-то какие, ох, и сильные! - ими он развивает такую скорость, что способен пролететь две-три сотни километров за час! А какие они у него широкие! - прямо в длину всего его тела! Кажется, что эта птица, когда в небе, состоит только из двух крыльев и всё. Но у земли мы видим и хвост, и голову, и клюв с жёлтой прожилкой, и тоненький язычок, и капельки глаз. Да, его зоркие голубые глаза...
Мы же жаримся в раскалённом воздухе, дующем из форточек. Дуем из канистр ещё прохладную родниковую воду, жуём бутерброды с колбасой и котлетами, специально для нас приготовленные в дорогу курортными поварихами, жмуримся в пузырящиеся окна и поём, мы - борцы и гимнасты, баскетболисты и боксёры, штангисты и волейболисты - мы, сдружившиеся лагерем "Золотой бор".
На переднем месте сидит Ира. Рядом с ней на капоте мотора разложен пакет с едой. Она следит, чтобы все не только пели, но и жевали, а тому, кто перестаёт жевать, сразу передаёт очередной бутерброд, включая водителя. Вот мне она уже третий раз протягивает бутерброд с котлетой, хоть я и не прошу, но и не отказываюсь и тянусь к её руке за бутербродом потому, что котлеты-то вкуснее колбасы, да и вообще, как-то это у нас "вкусно" получается в компании-то и под песню, несмотря на жар! А ещё улыбается она мне в этот момент не как остальным, а как-то по особенному, может быть, как лучшему другу, я-то это чувствую...
А в этот момент посреди степи на высоком камне гордо восседает каменный орёл. Я не удивляюсь, ведь это человек увековечил крылатого символа Великой степи, зато замечаю, как удивляется чему-то Ира, беседуя с водителем. Я вслушиваюсь:
- Небо? - громко переспрашивает его она, стараясь перекричать гул.
- Небо! - кричит он ей. - Небо у древних кочевников было главным божеством, ведь в нём и солнце, и тучи, и дождь, и снег, и облака. Значит, оно даёт и тепло, и свет, и воду, и прохладу, одним словом, жизнь! - Он поднимает над головой мясистые и загорелые руки. - И только с неба в степи, - продолжает он, опуская руки на руль, - можно было заметить врага. Кочевники запускали в небо орлов, а те сообщали им об опасности. Вся степь была у этих птиц под контролем, каждого суслика и даже мышку замечали они сверху за несколько километров. Вот, что такое было для них небо! - возбуждённо кричит водитель и снова поднимает обе руки. - И жизнь даёт оно, и смерть даёт оно, вот как! - и он замолкает, опускает руки на руль, радостно поглядывая на Иру.
Ира, кажется, восхищена. Она задумчиво молчит, смотрит на водителя, дорожку, степь, небо. Наверное, открыла что-то новое, необыкновенное, невероятно интересное. Я разглядываю водителя - обычный мужик, широкий и загорелый, волосатый и усатый...
Автобус бежит точно посреди трассы, и нечего опасаться: дорога просматривается далеко. Мы одни на ней уже давно. И вообще, мы давно уже наедине со степью и небом.
"И жизнь даёт, и смерть даёт... - вдумываюсь я в эти слова, жмурюсь на небо и вспоминаю каменного орла. - А может, это и не человек увековечил его, а Небо - главное божество древних кочевников, - вдруг предполагаю я. - Давным-давно оно спустило его на самый высокий камень и увековечило вот так над степью. Зачем? - я задумываюсь. - Как, зачем! - это же символ степи! Зачем нужны вообще символы? Просто, так надо и всё..."
Впереди показывается деревня. Здесь колодец. Будет свежая холодная вода. И мы все очень радуемся...