- Давай, давай, продолжай. - Я прикурила сигарету и подобрала под себя ноги, сев поудобней.
- Слушай дальше. Где это... А, да... "Июль. Двадцать пятое. Сегодня ровно год, как я в первый раз его увидела. Я даже не могу сказать, что тогда я его "увидела". Нет, конечно, я его увидела, но я не обратила на него никакого внимания. Я не сделала "стойку", не стала поправлять прическу, и вообще, не могла даже предположить, что когда-нибудь я увижу в нем мужчину... В нем нет ничего, что когда-либо нравилось мне в мужиках. Нет высшего образования, нет машины, и он даже не блондин. Машка, не поверишь, но я даже не знаю толком, чем он занимается. Не знаю, зачем он мне нужен. И нужен ли он мне вообще. Может быть, это просто физиология, а я просто хочу нормального, здорового, страстного секса (а у него это получается, можешь мне поверить)...".
- О ком это она? - Перебила я, стряхивая пепел.
Маша сморщила лицо, как будто откусила лимон.
- Да, там... Был у нее один. - Помолчав, она добавила. - Господи, да у нее их столько, что я удивляюсь, как она сама в них не путается. Слушай дальше. Где это... А, да... "Вообще, мне кажется, что меня мужики бояться... Я, конечно, по этому поводу особо не страдаю, как говориться, это их проблемы... Но, неужели я настолько неинтересная, что со мной не могут нормально общаться?.. Скорее наоборот, мне с ними скучно. Но, с другой стороны, что же это должен быть за доцент или доктор наук, что бы мне с ним было интересно. Машка, ты не представляешь, как я запуталась... Я очень одинока. Я так одинока, что мне иногда выть хочется. Но проходит мгновение, и я с ужасом представляю себе, что рядом со мной может кто-то находиться. Что по моей квартире будет ходить волосатое чудовище в семейных трусах, которое будет требовать горячие щи и заставлять меня стирать нечто стоячее и вонючее, в народе называемое носками.
Я хочу все сразу и побольше. А так не бывает. Но ведь хочется! Господи! Кто сможет меня понять, если я сама себя не понимаю!!!... Прости меня за такую чушь, но, как говорится, для этого и нужны друзья. Ответ можешь не писать, но почту проверяй. Я скоро с тобой свяжусь. Пока! Я."
Маша выключила ноутбук, шумно вздохнула и, посмотрев на меня, спросила:
- Что ты об этом думаешь?
Честно говоря, я ничего не думала. Я не понимаю, зачем переписываться по интернету, когда можно просто поднять трубку и позвонить.
- Я не знаю... - пробормотала я.
- Что значит - "не знаю"? Курочкина, ты меня поражаешь!...
- Что ты так за нее переживаешь? Она сама разберется. Я-то здесь при чем?
- Слушай, я хочу тебя попросить об одном одолжении. - Маша встала с дивана. - У меня начался отпуск, я давно уже купила билеты в Турцию. А с Соней творится что-то не то, сама видишь. Ноутбук с собой брать я не буду. Так вот... Не могла бы ты некоторое время вместо меня с ней пообщаться? Она ничего не заподозрит.
- Ты что?
Я даже не знала, что сказать ей, так много всего пронеслось у меня в голове. Я хотела упрекнуть ее, но вдруг поняла, что на ее месте тоже не решилась бы бросить подругу в таком положении.
- Но при чем здесь я? Больше попросить некого?
- Да не хочу кого-то просить! Тебе ведь будет совсем не сложно мне помочь, правда? - Маша посмотрела на меня таким умоляющим взглядом, что я сдалась.
- Ну, хорошо. Только обещай мне, что больше никогда так делать не будешь. По крайней мере, не со мной. Все-таки ковыряться в чужой душе не слишком доброе дело.
Маша благодарно чмокнула меня, вручила ноутбук и, под предлогом того, что ей надо собираться, выставила за дверь.
Вернувшись домой, я положила ноутбук на кровать и стала собираться в институт. После семинара я поехала в маленькую конторку, под громким названием "офис", где я имею честь работать секретаршей. Ах, простите, сейчас это называется - "офис-менеджер". Хотя я не понимаю, в чем разница. Промаялась там два часа, посплетничала с дородной бухгалтершей о новой крашеной пассии генерального, которая метит на мое место, выпила две чашки кофе, смоталась в банк, по приезду подготовила три договора, отослала шесть писем, ответила на безумное количество звонков. Когда моя голова была уже готова взорваться, позвонил очередной любимый и назначил свидание.
Я никогда не любила пиццу, но сейчас, энергично работая всеми мышцами лица, дабы разжевать сыр, была благодарна милому за то, что он выдернул меня из этой суматохи. После того, как он, бурно жестикулируя, описывал, какой великолепный проект ему сегодня поручили (он дизайнер по интерьеру), и как он отшил шикарную брюнетку (наверное, это должно было произвести на меня впечатление), он спросил:
- Котенок, как прошел твой день?
Я пожала плечами, показывая, мол, ничего хорошего. Из-за этого ужасного сыра я не могла разлепить челюсти. Видно, он понял это и перестал донимать меня вопросами. Потом мы поехали ко мне заниматься более интересными делами, нежели поглощение резиновой пищи в малопривлекательной забегаловке, которой посещение санэпиднадзора пошло бы на пользу.
Честно говоря, я совершенно забыла о Соне и ее переживаниях. Моя жизнь протекала слишком бурно, чтобы думать о чужих проблемах. Стыдно сказать, но в руки я взяла ноутбук только через два дня. Минут пять понадобилось, чтобы разобраться в этой малознакомой мне машине. В своем (то есть Машкином) почтовом ящике я обнаружила письмо.
Я долго собиралась с духом, прежде чем его открыть. Мне было не то, что неудобно, но как то не по себе. Все-таки, это не совсем хорошо. Но, с другой стороны, можно представить, что я помогаю человеку. Конечно, я не психолог, но я же, как бы, женщина.
Соню я не знаю. Но видела фотографию. Шикарная брюнетка с огромными глазами и золотистой кожей, улыбаясь белозубой улыбкой, делала ручкой с побережья Кипра. Наверное, никому никогда и в голову бы не пришло, что творится в ее душе. Но, кто знает, что происходит с человеком, когда он остается наедине с собой?.. Я открыла письмо.
"Я начала плакать без причины. Просто, ни с того, ни с чего у меня начинается истерика, я не могу себя контролировать. Не знаю, что это такое, наверно, мои эмоции уже не находят другого выхода. Я ужасно одинока, хотя вокруг меня прекрасные люди. Может быть, это сказывается ступор с моим бизнесом, а может я просто хочу влюбиться. Я очень сильно изменилась. Если раньше я не хотела серьезных отношений, то сейчас я хочу только одного - выйти замуж. Это смешно, наверно, но мне, по-моему, уже все равно, за кого. Бред!!! Ладно, не будем об этом больше. Слезы высохли - и, слава Богу! Все равно ничего не изменится...
Мне очень страшно. Страшно остаться одной, страшно жить, страшно любить. Это ужасно, бояться всего на свете. Чувствовать, что ничего не можешь сделать. Хотя, наверно, я не права. Просто у меня сейчас такое настроение.
У меня менструация, температура и депрессия... Я так устала.... Надо чем-нибудь занять мозги, иначе я с ума сойду. Может, я тебе уже надоела? Если так, напиши, и я не буду больше использовать тебя в качестве жилетки. На этом все. Пока! Я."
Несколько минут я сидела и тупо смотрела на экран. Что отвечать ей - я не знала. А отвечать было нужно. Глубоко вздохнув, я начала выстукивать ответ:
"Разумеется, ты можешь мне писать все, что хочешь. В конце концов, кому ты можешь еще поплакаться? Но, честно говоря, я не понимаю суть проблемы. Может быть, я что-то упустила, ты писала довольно сумбурно. У тебя неприятности на работе? Ты не хмурься, вполне вероятно, твое состояние из-за этого. Пиши. Жду".
Письмо я отправила. Очень хотелось получить ответ сразу, но, подождав минут пятнадцать, я поняла, что сегодня отвечать Соня не будет.
Будни потекли пусто и уныло. Не могу сказать, что я скучала. На это у меня просто не было времени. Наверняка у каждого человека бывает такое, когда вроде вертишься, что-то делаешь, а ощущение, что стоишь на месте. Как в известной шутке: "Жизнь идет хорошо... Но мимо...". Именно так и "прошли мимо" четыре дня. Суетилась на работе, стругала салатики по вечерам любимому, читала классиков и пыталась вникнуть в совершенно не усваиваемый текст учебника, где, по мнению автора, должно быть объяснение разницы между синтагматическими и парадигматическими отношениями в лексико-семантической системе языка. Иногда мне казалось, что я как муравей, ползаю по давно протопанным не мною тропинкам, таскаю на себе какие-то стебельки и понятия не имею, кому и зачем все это нужно.
Меня нельзя назвать несчастной. Но и особо счастливой меня тоже не назовешь. У меня всегда все хорошо. Только как-то пресно. Хорошая пресная работа с пресными людьми. Пресные свидания с пресными кавалерами. Пресные дни, похожие друг на друга, как два таракана. Так проходили дни, месяцы.... Прочитывались книги, зубрились учебники, писались контрольные, сдавались экзамены, менялись любимые.... Не менялись только две вещи - подруга и пресность. Со вторым я свыклась. А первое очень радовало.
Я очень люблю Машку. Это совершенно невероятный человек. Она может превратить в шоу любое событие своей жизни. Про нее надо писать книгу или снимать кино. Такой решимости и упрямства я не встречала ни в одном человеке. Как я подозреваю, она в раннем младенчестве внушила себе попробовать все на свете. И до сих пор неукоснительно следует этой установке.
В пятом классе ей взбрело в голову выучить японский язык. Первое что она сделала - это купила с рук на сэкономленные на завтраках деньги русско-японский словарь. Вдоволь насмотревшись на загогуленки иероглифов и осознав, что по словарю вряд ли что можно выучить, она провернула хитрейшую операцию. Прогуляв литературу, она приехала к японскому посольству, встала у проходной на территорию и стала ждать подходящую кандидатуру на роль учителя. Первой вышла худенькая, щупленькая женщина. Маша тут же ринулась в атаку, и японка сдалась под натиском причитаний и слез "несчастного ребенка, которому советская (тогда еще) власть не дает воплотить в жизнь мечту свободного общения с японскими детишками". Я думаю, не стоит говорить, что сейчас Маша японский знает в совершенстве. Потом она заболела минералогией. Бредила геологоразведочным институтом, скупала книги и приносила домой разнокалиберные булыжники. Вместо того, что бы в десятом классе, вместе со всеми, проходить практику, она сделала вид, что у нее неизлечимо воспалился мозжечок среднего уха в области тазобедренного сустава, и укатила на Кавказ. Там она самозабвенно лазила по горам, ночуя в пещерах, и Бог знает, чем питаясь, собирала какую-то коллекцию. Пару раз ее чуть не украли с целью женитьбы, но, к несчастью, горе-женихи не знали, с кем имеют дело. Одного Машка чуть без уха не оставила, а что касается второго, то я очень сильно сомневаюсь в существование его потомства. Приехала Машка совершенно черная и с очередной идеей. В один прекрасный день она увидела по телевизору передачу об Америке. И загорелась поездкой в эту "страну-мечту". Маша изучала американский английский язык по путеводителям и словарями и, в итоге, выучила его. Дело оставалось, так сказать, в "малом" - в деньгах и документах. Но, раз Маша захотела - то непременно должно получиться, иначе просто не бывает. Она работала на трех работах, скопила приличную сумму на поездку, сделала загранпаспорт. Но ей не дали визу. Я не знаю причину отказа, но Машку это не остановило. Она все-таки съездила в Америку. Как? По фальшивым документам. Вернее, по чужим. Она заявила, что просто немного поправилась. А то, что в паспорте написано, что ей сорок, а сама она тянула разве что на двадцать пять, и то благодаря немыслимому количеству косметики, она даже не удосужилась объяснить. Мол, да, я такая!
За это время у нее сменилось немыслимое количество мужчин разного роста, национальностей, должностей и образований. Порывала с ними Маша так же легко, как и влюблялась. Так продолжалось, пока она не встретила Сявкина Пашу. Я всегда знала, что у нас с ней разные вкусы, но не знала - насколько, пока не увидела этого Павла. Худющий шибздик с лошадиным лицом и амбициями в шесть километров. Но, как говорит Машка, она с ним счастлива. Ну, и слава Богу. В общем, вся ее жизнь - одно сплошное представление, причем, в этом потоке ярких красок, мгновенных смен декораций и партнеров, Маша чувствует себя, как рыба в воде.
Что касается Сони, то материализовалась она, когда мы с Машкой учились на втором курсе. То есть, материализовалась она для Маши, потому, что за то время, что она общается с Соней, она так и не смогла найти случая, чтобы нас познакомить. О Соне Машка рассказывала много. Какая она замечательная, умная, красивая, какая у нее фигура, как умудрилась в короткие сроки открыть свою фирму, и учится она отлично и мужиков у нее навалом. В общем, просто идеал.
На следующий день я залезла в почтовый ящик и увидела новое письмо. Открыв его, я прочитала:
"Как тебе не стыдно?! У тебя-то в жизни все нормально! И с Пашей живете душу в душу.... Какая работа? О чем ты? Я о ней и думать не могу. Мне надо что-то менять. И потом, я уже решила выйти замуж. И даже подыскала подходящую кандидатуру. Ты и так знаешь, кто это. У него хоть денег навалом. А что касается "моего", то он просто амеба, никаких движений, кроме тазобедренных, я за ним не замечаю. А мне это уже порядком надоело.... Нет, не тазобедренные движения, а это непонятное состояние, будто он в вакууме. "Люблю тебя, но странною любовью". Я с ним как будто зависла в невесомости. Но я же все-таки живая, и жить хочу сейчас и, при том, с хорошим человеком. Как ты. Вот и все. Пока! Я.".
Я попыталась вспомнить, когда это Маша жила "душа в душу" с Павлом. Сколько я знаю эту пару, каждый день они расходятся. С бурными скандалами и битьем посуды. А на следующий день у них по плану - разборки с соседями и закупка очередной партии посуды. Небьющуюся принципиально не покупают. Но надо было что-то отвечать, поэтому я набрала ответ:
"Я не понимаю, о ком сейчас идет речь: о тебе или обо мне? И при чем здесь мои отношения с Павлом? Что ты кипятишься? Я просто хочу помочь! Мне же не все равно, что с тобой происходит. Ты пытаешься выдуть из мухи слона. Может у тебя авитаминоз? Ты не злись, но я не могу понять, откуда у тебя такие мысли в голове? Давно бы обратилась к профессиональному психологу. Только не обижайся".
Я не знала, правильно ли я сделала, что так, довольно круто ответила ей, но мне показалось, что ей действительно нужна помощь профессионального врача. Через час я получила ответ.
"Мне сегодня приснился сон. Как будто мы с тобой зашли в метро, собираясь куда-то ехать. Мы подошли с тобой к краю платформы, как раз подходил поезд, и вдруг меня кто-то толкает. И невероятная волна народа буквально уносит тебя от меня, и ты оказываешься внутри поезда. Я же пытаюсь устоять на ногах, орудуя и локтями и коленками. То, что ты уже внутри вагона я увидела слишком поздно. Ты отчаянно махала мне руками. Я сделала тебе знак, чтобы ты вышла на следующей остановке и подождала меня. Ты кивнула и уехала. Тут подошел следующий поезд, я решила поехать, найти тебя. Я зашла, села. И тут кое-что произошло. Сначала я услышала голоса, как будто они звучали в моей голове. Говорили они мне примерно следующее: "Что же это за подруга у тебя, которая тебя бросила, оставила одну на этом перроне. Все люди используют тебя, чтобы достичь своих целей. И твоя подруга ничем не лучше других. Ты не должна верить людям..." И все в таком духе. Я ничего не могла понять, стала оглядываться и вдруг увидела, что все пассажиры в вагоне смотрят в окна, отвернувшись от меня (поезд шел по улице, как на Филевской линии) и никто между собой не переговаривается. Как будто каждый из них одинок, как разные вселенные в космосе. И представляешь! Тут до меня доходит, что эти голоса не в моей голове! Все это говорят мне эти самые пассажиры! Я же молчу, не понимая, что им всем от меня надо и что они знают о тебе и о нашей с тобой дружбе...
И тут поезд подъезжает к станции, ты влетаешь в вагон и начинаешь меня насильно вытаскивать на перрон, говоря, что мы случайно поехали не в ту сторону. И пассажиры опять затараторили, мол, вот, мы же говорили тебе, она с тобой совершенно не считается, делает только то, что нужно ей... Они все бубнили, бубнили... И знаешь, ведь ни один из них так и не посмотрел на меня. Они не обернулись, когда в вагон зашла ты... Им было все равно, но они опять-таки пытались мне "вправить мозги". И я поняла, что "сделать вид" заботы, а самому отвернуться - легко. Тем более - за деньги. Так что, не говори мне о профессиональных психологах. Мне вполне достаточно тебя.
Я тут недавно думала, как странна и не совершенна жизнь. Ведь никогда не знаешь, когда у тебя пройдет этот эмоциональный всплеск, который всегда бывает, когда ты влюблена. И если так уж серьезно подумать, то у меня (впрочем, как у любой женщины) в жизни лишь две перспективы: всю жизнь скакать с одного мужика на другого в поисках идеального, или же найти тихую гавань, поставить на своей физической и эмоциональной жизни большой и жирный крест и доживать свою жизнь в сумеречный мечтах о недосягаемом принце. Я думаю, что третий вариант возможен, но он из разряда исключений, которые случаются далеко не со всеми. Все. Пока! Я.".
"Опять ее понесло в дальние дали", - сморщилась я и закрыла ноутбук. Затем посмотрела на часы. Что-то любимый не звонит. Хотя должен был.
Чего я в мужиках терпеть не могу - так это безответственность. Сказал, - умри, но сделай! Или не говори вообще. Я помню, мой папа, ругая меня после очередного опоздания с вечерней прогулки, рассказал мне одну басенку.
"Жил был доктор. Очень хороший, умный доктор. Его уважали и любили и коллеги, и пациенты. И вот, однажды, привезли в больницу одного тяжелобольного пациента. Доктор осмотрел его, назначил лечение и, после того, как его смена кончилась, поехал домой. Приехал он домой, поужинал, раскрыл газету и удобно устроился на диване. И вдруг раздается телефонный звонок. Звонят из больницы и говорят, что тому больному стало плохо. Необходима срочная операция. Речь шла о минутах, полчаса - максимум. Доктор дал распоряжение, чтобы готовили операционную, быстро оделся и выбежал из квартиры. Он опоздал к назначенному сроку всего на пять минут. Больной умер. Так скажи мне, какая больному разница, отчего опоздал доктор? Он уже умер, и никакие объяснения про застрявший лифт и пробки на дорогах его уже не вернут". Эта история застряла у меня в голове железобетонно. И теперь, когда кто-то не выполняет данного обещания, я вспоминаю этого пациента.
Взглянув последний раз на циферблат настенных часов, я решила, что и этот больной скончался. Затем, посмотрев на ноутбук, мне стало неловко, что я не ответила на письмо Сони. Но что писать ей? Как я могу понять тихий бред человека, который, по моему мнению, должен благодарить судьбу за такую яркую, по сравнению с моей, жизнь? Надо было найти какую-нибудь другую тему для переписки. Что-нибудь нейтральное, а не отдающие в мистику философские размышления о смысле жизни.
Я открыла компьютер, и написала всего один вопрос: "Что там у тебя с "твоим"?"
Ответ пришел на удивление быстро.
"Надоел до чертиков! До глубины души. Ненавижу его всеми фибрами, жабрами и швабрами своей души. Но, что делать? Больше пока у меня никого нет! Тот, другой, о котором я тебе писала, уже отпал сам собой. Не могу я с ним... Даже если он обклеит меня от пятки до макушки сто долларовыми купюрами. Не могу я продаться. Даже за большие деньги. Не поверишь, но даже немного досадно. Все могут, а я не могу. Противно. Да, еще кое-что. Решила поехать в Таиланд. Надоело мне быть... Ну, как ослепленный, только вылупившийся кукушонок. Именно кукушонок. Изначально - не в своем гнезде. Но я отвлеклась. О чем я? Ах, да! Таиланд. Поеду, развеюсь немного. Может, в себя приду и перестану тебя терзать. Все. Пока! Я".
Я не могу сказать, что меня это не обрадовало. Но и не огорчило тоже. Сложно иметь дело с человеком, особенно, которого даже не знаешь. Может оно и к лучшему... В ответ я написала, что рада за нее, пусть отдохнет. Все же лучше, чем медленно сходить с ума, даже не зная отчего.
Наконец-то позвонил мой кавалер. Но, увы, поздно. Я уже обиделась. А обижаюсь я только один раз. Тем более, что у меня уже был на примете другой кандидат на его место.
Не знаю, почему, но я никогда особенно не держалась за мужчин. Я совсем не понимаю выражения: "бороться за свою любовь". Если любовь есть, то зачем нее бороться? А если нет, то я не вижу смысла в этой "борьбе". Зачем тратить время на заведомо бессмысленное занятие ради одного, когда вокруг миллионы абсолютно таких же, ничем не хуже, да и не лучше, пожалуй. Время жалко. И я разворачиваюсь и ухожу.
Конечно, я не всегда была такой. В жизни любой женщины есть "первый" мужчина, который выкраивает из ее недозрелого полотна сознания схему последующих отношений. Первый не означает буквально, что он первый. Он может быть и тридцать первым, но единственным. Был такой "первый" у меня, был и у Машки, и у большинства моих приятельниц. За таких замуж не выходят. Их сначала очень любят, затем ненавидят, потом прощают. О них никогда не говорят, но и не забывают. Как первое сентября в первом классе. Конечно, не у всех этот опыт был такой, как у меня. Хотя все относительно. Ведь благодаря этому мужчине я сейчас такая, какая есть. Именно благодаря ему я научилась быть стойкой, гордой, пуленепробиваемой. Хорошо или плохо, но я разучилась прощать. Слишком часто я это делала раньше, давая повод садится мне на шею. Я отключила понимание и жалость. Тогда и стало все пресным. Я поставила защитную стену, и ничто на свете не смогло бы уже доставить мне потрясение.
А тогда потрясение было сильным. Не скажу, что мощным каким-то, но сильным - факт. Сейчас, конечно, с высоты своего возраста и, так сказать, опыта, я понимаю, что тогда ничего из ряда вон выходящего не произошло. Просто поссорились два подростка. Он не взял меня с собой в гости. Я обиделась. Более того, я разревелась. А он, уходя, сказал другу: "Ничего, пусть плачет. Все равно потом простит, сколько раз такое было". И закрыл за собой дверь. Но больше я никогда никого не прощала.
Может быть, поэтому я до сих пор не замужем. Уж слишком сложно мне идти на компромисс. Да и не хочется мне этого делать, честно говоря. Я лучше книжку почитаю. Иногда даже смешно становится. Особенно, когда посмотришь кино, где девчонки интриги какие-то плетут, чтобы захомутать кого-то. А кого?! Поэтому я не понимаю Машку. Сколько раз она прощала своего Сявкина!.. У меня бы терпения точно не хватило.
На следующий день, новый кавалер по имени Коля испытывал на мне культурную программу. Честно говоря, этой программой меня пичкали все мои ухажеры. И каждый, как я подозреваю, думал, что он оригинален. Программа заключалась в посещении Васильевского спуска, Красной площади, Манежки, Александровского сада и, наконец, ГУМа, где мне был куплен шейный платочек по цене скатерти-самобранки. Когда мои ноги уже отстегивались от усталости, мы сели в кафе. Я молча ковыряла ложкой мороженое, когда поняла, что меня что-то смущает, что-то не нравится, что ли. Я сидела лицом к залу, мне было видно всех. Я небрежно осмотрела немногих посетителей, и мой взгляд выхватил странную пару. Мужчина сидел ко мне спиной, а вот его даму я могла хорошенько разглядеть. Она была в черном бархатном платье с глубоким декольте. "В ГУМе и вдруг в декольте?" - удивилась я и бессовестно на нее уставилась. Внешность, конечно, у девушки была сочная. Мощные икры вырывались из плотно облегающих чулок, далее был живот, затем крупные груди, как два фонаря с Арбата, не помещающиеся в объемном декольте, в недрах которого блестела стеклянная брошь в форме сердечка. Выше был красный рот, голубые веки и завершала картину прическа "конский хвост" из безнадежно желтых волос. До меня донеслось: "Та, шо ты, дорохуша... Не ховори так, а то меня начинает трусить мелкой дрожью... " Ее кавалер что-то ответил, встал и подошел к стойке за кофе. Взял две маленькие чашки и двинулся обратно. И тут меня как будто ударили по голове лопатой. Это был не кто иной, как Машкин шибздик! Да, да! Пашка Сявкин! У меня чуть глаза из орбит не повылезали.
- Что с тобой? - Спросил меня Коля.
- Ничего, пошли отсюда.
- Ты же даже мороженое не доела...
- Бог с ним, пойдем...
Вечер был безнадежно испорчен. Меня всю трясло от негодования. Добравшись до дома, я стала громко ругатся матом, и почему-то действительно чесались кулаки. "Вот мерзавец, - думала я, - Не успела Машка вылететь за пределы досягаемости, как этот кобель себе девиц на свиданки приглашает! Ну, я ему устрою!..." Я металась по кухне, придумывая план кровавой мести за любимую подругу. Когда я нарезала уже пятый круг по периметру, раздался телефонный звонок.
- Алло?
- Здравствуй.
"Знакомый голос", - подумала я.
- Здравствуй. А кто это?
- Это я, Сявкин Павел. Неужели ты меня не узнала? Меня трудно с кем-то спутать...
- Ах, это ты... - Мои ладони непроизвольно сжались в кулаки. - Как же, теперь узнала...
Я стала припоминать все ругательные выражения, какие когда-либо слышала в жизни. Но он не дал мне блеснуть познаниями.
- Нам бы встретиться, - сказал он, - поговорить надо.
- О чем же это мне с тобой говорить?
- Не прикидывайся, я видел тебя сегодня в ГУМе.
- Так же, как и я тебя! - В тон ему сказала я. - Кобель недобитый.
- Слушай, может ты не будешь Машке говорить, что видела меня с... Ну, неважно... а?
- Да уж, конечно, ага, сейчас! Ты что же, решил, что я тебя покрывать буду? Дудки! Еще чего пожелаешь, дорохуша?
- Ладно, не зуди. Я тут под твоими окнами стою, выходи, покалякаем.
- Не о чем нам с тобой "калякать", понял?
- Да, ладно, правда, хватит. Выходи. Я тебя жду.
На улице, у своего подъезда я увидела Павла. Он стоял у своего Мерседеса с букетом роз и мерзко улыбался.
- Это тебе, - сказал он и протянул мне букет.
- Я взяток не беру, - пробормотала я, но букет взяла. - Так что же ты хотел мне сказать?
- Я... В общем, не говори Машке, ладно...
- Так ты мне поэтому цветы притащил?
- Да, ладно, дело твое - напустил безразличный вид Павел. - Все равно, она тебе не поверит. А ты хорошо выглядишь... - сказал он без перехода, окинув меня взглядом с головы до пят. Меня передернуло.
- Спасибо, я знаю.
- Может, прогуляемся? Вечер хороший, пока совсем не похолодало. А то скоро осень, промозгло будет...
- Вряд ли...
- Не бойся, приставать к тебе не буду. Ты не в моем вкусе.
- Вот и славненько. До свидания. - Я развернулась и направилась к подъезду.
- Стой! Мы просто посидим где-нибудь, ничего криминального. Неужто, ты меня так боишься?
- Что? - От такой наглости я даже остановилась. - Я? Тебя? Боюсь? А ну, пошли!
Я буквально оттолкнула его со своего пути, открыла дверь машины, села и с силой ее захлопнула.
Мы поехали в небольшой ресторанчик под названием "Сам пришел". Сели за столик в углу, заказали греческий салат и пива. Посетителей было немного. Может быть, поэтому, Паша сразу расслабился.
- Ты пойми, это вовсе не означает, что я не люблю Машку, - глаголил он мне, - Наоборот, я ее люблю. Но мне, как и любому мужику нужно разнообразие. Мне надо видеть, что моя Машка лучше всех. Чтобы отношения возродить, что ли. И потом, я же все равно, к ней возвращаюсь.
- Прелестно. А если она загуляет этак на полгодика, а потом придет к тебе и скажет: "Милый, ну что ты кипятишься, я же к тебе вернулась?", интересно, какая у тебя на это будет реакция.
- Ты не путай. Она - женщина. А я - мужчина.
- И что, на этом основании тебе можно, а ей нет? Так что ли?
- Ты меня удивляешь, - пробормотал Павел, отправляя в рот оливку. - Я всегда тебя считал девушкой смышленой, а сейчас ты такие глупости говоришь, даже удивительно. Конечно, есть вещи, которые мужчине делать можно, а женщине непозволительно. Так было и так будет, поверь мне. Я же не гуляю напропалую, хотя мог бы. Ты знаешь, сколько девчонок за мной бегают у меня на работе? Я же парень - хоть куда!
- Да, да... Только куда - непонятно...
- Ты зря ерничаешь. Я, можно сказать, каждый день на работе свою честь охраняю. И нечего рот кривить. - Вставил он, глядя, как я пытаюсь сдержаться, чтобы не расхохотаться. - Я, можно сказать, важный человек! Мне, между прочим, шеф поручает решать важные дела! Я, можно сказать, его правая рука!
- Вот как? А я думала, что ты - просто шофер. Простите, я так заблуждалась! - Съехидничала я.
- Да, что с тобой говорить! Все вы, бабы, одинаковые. Вам бы лишь бы деньги давали... Больше от жизни вы ничего не хотите...
Я уже открыла рот, чтобы возразить ему, но не успела. К нашему столику поднесло, по другому не скажешь, пьяного кавказца с красным лицом и густыми усами.
- Ты, - он ткнул в меня пальцем, - дэвушка. Я с тобой танцэвать хочу.
- Благодарю за честь, но я не танцую. - Ответила я и отвернулась.
- Нэ понял. - Мотнул он головой, - Танцэвать пошли!
Он схватил меня за руку и потащил из-за стола. Я вырвалась и отбежала на безопасное расстояние. Появился охранник, схватил кавказца и вытащил и зала. Когда опасность миновала, я села обратно.
Меня неприятно поразило, что Паша за все это время даже не шелохнулся. Он словно прилип к стулу. Его лицо было испуганным, как у ребенка.
- Что же ты не сделал ничего? - Спросила я, глядя, как он медленно приходил в себя.
- А ты что думала, что я драться с ним буду? - С искренним удивлением, спросил он.
- Ну, драться, не драться, но хоть что-то ты должен был сделать. А если бы он меня ударил?
- Не ударил ведь. А если бы да кабы... Я бы позвонил в нашу службу охраны, приехали бы ребята, они бы тут устроили... Ты знаешь, какие мужики у нас работают?... Они бы его...
Я его уже не слушала. Я думала о Маше. Никак я не могла понять, почему она до сих пор с этим... Ведь сколько у нее мужиков было!!! Уму не постижимо. Странно. Мне вдруг нестерпимо захотелось домой. Я уже хотела было сказать об этом Паше, как обнаружила, что он говорит на совершенно другую тему, причем довольно эмоционально.
- ... Все вы такие. Вот взять хотя бы тебя. Сколько у тебя мужиков было? Меняешь их так же часто, как цвет волос. А почему? Да потому, что ни один мужик с тобой долго выдержать не может. Ты же их просто давишь своими завихрениями. Я-то все знаю... - Погрозил он мне пальцем.
- Тебе-то какая разница, сколько у меня их было и как часто я их меняю?...
- Ну, не скажи... А может я тоже не прочь...
- Что - не прочь? - Внутри меня все похолодело.
- Как - что? Не прикидывайся дурочкой. - Павел протянул руку, взял мою ладонь, и начал поглаживать. - Я ведь знаю, что всегда тебе нравился. А Машке мы не скажем. Это будет наш секрет. Я видел сегодня твоего нового кавалера. Ничего, только надолго ли?
- Это не твое дело. - Я вырвала руку из его потных пальцев. - И, между прочим, мой "новый кавалер" кандидат в мастера спорта по боксу. Может, ты с ним хочешь познакомиться?
- Не запугаешь! Я сам три года боксом занимался!
- Короче, хватит. Наш разговор слишком затянулся. Решаем так. Все, что ты мне тут нес, я забываю, а что касается ГУМа, то ты рассказываешь об этом Маше. Не скажешь ты, - скажу я. Поверит она мне или нет, дело тридцать пятое, но покрывать тебя я не стану. А теперь - вези меня домой.
- После таких слов тебя только в багажнике везти. Авось, мозги на место встанут.
Я резко встала, и молча вышла из-за стола. Всю дорогу домой я думала то о Маше, то об этом мерзопакостном Павле. Не нравиться мне все это. Ох, не нравится.
Домой я приехала, когда уже совсем стемнело. Не зажигая свет, я прошла в комнату, нащупала пульт от телевизора на кровати, и плюхнулась в кресло. Но вместо мягкой подушки, моя пятая точка обнаружила нечто необычно твердое. Включив свет, я увидела, что это ноутбук. "Не хватало еще его сломать..." - пробурчала я сама себе. Включила его, зашла в почту и увидела, что меня ожидают два новых письма. При чем, один обратный адрес я видела впервые. Это письмо я и открыла первым.
"Привет из жаркой Анталии!!!" - начала читать я.
- Машка! Как обычно - очень вовремя... - Вырвалось у меня.
"Это я! Скажу тебе, наотдыхалась всласть! Приеду, - ты меня не узнаешь! Накупила всем подарков, ну, как обычно... Я скупала все, что только попадалось мне на глаза. Но такие вещи, - ты просто с ума сойдешь, когда увидишь! Ну, ладно, это все лирика... Мне тут Пашка звонил на мобильный, говорил, у тебя какой-то новый хахаль появился. Кто такой? Что там Соня? Как у нее дела? Ну, ладно, это все. Ответ можешь не писать. Все равно завтра вылетаю. Все. Пока! Я."
Я представила Машку, томно развалившуюся в шезлонге под большим, в красно-белую полоску, зонтом. На голове у нее широкополая соломенная шляпа. В руке - длинная сигарета в мундштуке. И солнечные очки, да, очки - непременно... Хоть Машка в жизни не курила и не носила шляпы, а уже тем более, широкополые (при ее росте, она бы выглядела, как сыроежка-переросток), но все равно, получилось впечатляюще. Везет ей....
Затем я прочитала письмо Сони.
"Привет. Как твои дела? Ты что-то слишком долго не пишешь, я даже беспокоится начала. Честно говоря, даже хотела было позвонить, несмотря на наш уговор, но в последний момент передумала. Что вы там с Пашкой, - жениться не надумали? Очень хочется забыть о диете и поесть как следует. Да! Я послезавтра улетаю! Все! Хватит с меня этой Москвы, этих серых улиц и серых лиц. Ну, это все. Пока! Я."
Ну, вот. Они сговорились! Еще одна полетит в объятия солнца... Будет ходить босыми ногами по горячему песку... А я в это время буду шлепать по лужам. Буду обниматься с осенним, унылым и печальным городом, ласкать взглядом обожаемые мною Московские переулки преклонного возраста, напоминающие запах старых книг в Ленинской библиотеке.
Особенно любимый, миленький Климентовский переулок, будет стучать мне в зонт, испрашивая прощения за влажность в воздухе, зуд в носу и сырость в ботинках. А монументальный и величественный некогда Храм Святого Климентия, заглянув случайно в глаза, сиротливо спрячет лепнину, колонны и барельефы, обглоданные временем, словно сторожевой собакой.
Машка приедет, и будет на весь мир сверкать загаром. А я сливаться бледностью. Можно, в принципе, пойти в солярий, но это то же самое, что вставные зубы или наращенные ногти. Машка ворвется россыпью ракушек и настенных тарелочек. Заполонит все вокруг запахом настоящего турецкого кофе и бликами желтого турецкого золота. А я, в жизни не выезжавшая никуда, дальше Переславля-Залесского, буду пытаться поймать хоть кусочек далекой и жарко зеленой Турции, невыносимо манящей меня соленым привкусом моря на губах.
Внезапно что-то заставило меня прервать поток мыслей. Что-то не то... Я еще раз скользнула взглядом по письму. Не понятно, что же... А, вот что привлекло мое внимание! Самый конец... "Пока! Я."... Я его уже видела... Нет, не может быть. Мне кое-что пришло в голову и это "кое-что" мне ужасно не нравилось.
Через два дня, ровно в десять часов ноль-ноль минут, раздался пронзительный телефонный звонок. Перегнувшись через посапывающего Колю, я взяла трубку. Сонно буркнула:
- Pronto... Ой... В смысле, говорите. Ну?!
- Алло! - Звон Машкиного голоса. - Курочкина?! Ты спишь? С ума сошла, что ли? Я приехала, а она там дрыхнет! Подъем!!! Если через полчаса ты не будешь стоять в дверном проеме моей кухни, я сожгу все сувениры, даже те, которые не горят.
Она может. Я знаю. Хорошо еще, что живем через двор друг от друга. Коле пришлось завтракать в одиночестве.
Открывает дверь какая-то африканка с диким перманентом на голове и почему-то с Машкиным лицом. А улыбка!!!...
Хозяйка перманента атаковала меня поцелуями и обниманиями и завела в квартиру. Протащив меня почти волоком по заставленной разнообразными сумками, котомками и чемоданом прихожей, запихнула в кухню и усадила на стул. На столе было такое немыслимое количество баночек, коробочек и сумочек, что я поразилась, как Машка могла все это дотащить.
- Это "ракэ"... Вечером напьемся. - Верещала Машка, перебирая упаковки и подсовывая время от времени что-нибудь мне под нос. - У меня еще водка есть... Она на вкус сладкая. А это - чай, "Рыза" называется. Это халва "Кокоулу".
- А это? - Спросила я, увлекаясь этой игрой.
- Это сигареты. Пашке привезла. "Текель икибин". Ну, ладно, - Машка отложила все в сторону. - Как там Соня?
- Соня? - переспросила я, надевая невозмутимую маску. - С Соней все в порядке. А что с ней может случится. Переписываемся помаленьку...
- Да? - Машка с сомнением посмотрела на меня. - А как у нее приготовления к поездке протекают?
Откуда Машка могла узнать, что Соня решила куда-то поехать? Ведь ее не было в стране? Я вдруг поняла, что совершенно Машку не знаю. То есть, это раньше мне казалось, что я ее знаю. И тут меня понесло. Я ругалась, плевалась, захлебывалась от негодования. Мне хотелось умереть, но только не видеть этого наигранно-удивленного лица, поднятых бровей и отвисшей челюсти.
- Курочкина, ты замолчишь когда-нибудь? - Прервала она меня. - Дай хоть слово вставить!
- Ну!...
- Объясни, о чем ты?...
- Не надо, Маша, я прошу тебя. - Проговорила я. - Ну, что за цирк... Я все поняла. По последнему письму. Ведь Соня - это ты. Только зачем все это?
Машка как-то потупилась, наигранное выражение слетело с ее лица, она села на стул и, отодвинув рукой все сверточки, коробочки и пачки, тяжело вдохнула.
- Не могу я так больше... - Тихо проговорила она, - Устала я... Устала стоить из себя то, чем не являюсь. Никто меня не хочет слушать. Никто меня не понимает. С кем бы я ни начинала разговор, все только плечами пожинают, мол, "уже не знает куда себя деть, до такой степени у нее мозги кипят". Господи, у меня такой ступор в голове... Я не знаю, что с этим делать...
- Да что такое? Почему ты мне ничего никогда не говорила?
- О чем? - Машка встала и нервно прошлась по кухне, до окна и обратно. - О чем?... Ты хоть помнишь, что ты написала мне, то есть "Соне"? "Может у тебя авитаминоз?!" Так что же ты хотела!
Мне стало больно от стыда. Я опустила глаза и банально промолчала. Машка села обратно и закрыла лицо ладонью.
- Я не знаю, что со мной. Я износила душу. Я не понимаю, зачем все это. Я не знаю, зачем я живу, как я живу, почему я живу... Да, я действительно не знаю, куда себя деть. Да, мне пусто. Мне даже в толпе пусто. Мне холодно и мерзко от того, что я не могу ничего изменить... И я даже не знаю, что надо менять, и надо ли менять вообще!
- Ничего не надо менять, надо просто жить... - Пробормотала я.
- А я что делаю?! Ты думаешь, мне японский язык был жизненно необходим? Или минералы эти... А знаешь, - посмотрела она на меня, - Я ведь и стихи пробовала писать... Хочешь почитаю? Например:
"Это ты?" - Спросила вьюга.
"Это ты?" - Спросило небо.
Это он вошел без стука.
Это он поверил слепо.
Я сказала: "Не бывает!",
Я сказала: "Не возможно!",
Я сказала: "Лед не тает,
Ведь кругом все слишком пошло"...
Ну, как?
- По-моему, хорошо...
- Да, ладно... - отмахнулась она, - Это тоже только средство отвлечься, что-то типа водки.... Нет, поначалу я была даже увлечена этим занятием, пока не поняла, что ничего гениального в этом мире нет. Все только повторение... До нас уже все продумали, записали, да и забыли другие....
- За что же ты так себя наказываешь?
- Ты что, про Сявкина, что ли? Я тебя умоляю... Неужели ты думаешь, что я ничего не понимаю? Или мне не с кем было его сравнить? Или я слепая?
- Тогда зачем он тебе?
- Какая разница... Вот ты - живешь тихо и спокойно. Все у тебя ровно. Работа. Учеба. Мужчины, один другого лучше... И не мучаешься, как я...
- Да я готова все отдать, только чтобы выбраться из этого болота... - Вскрикнула я. - Ты что жизнью-то называешь? Это бесконечное колесо "работа-институт-дом"? Да я даже улыбку на себя одеть в транспорте не могу, не то что на гору залезть... Или в другую страну одной поехать. Я просто трус постылый...
Машка застыла, уставившись на меня так, словно увидела впервые. Над потолком зависло гигантское удивление. Минут пять мы так и сидели, круглыми глазами глядя друг на друга. Первой очнулась Машка. Она протянула руку к моим сигаретам и, улыбнувшись, сказала:
- Знаешь, я, пожалуй, курить начну... Этого я еще в жизни не пробовала... Открой бутылку, я рюмки достану...
Мы проговорили с ней четыре часа. Напившись, мы с умными лицами обсуждали вещи, которые надо воспринимать, как данность. А данность не подвергается анализу.
Про бредни Павла она, конечно, ничего не знала. А та "дорохуша" была его троюродная сестра из Киева. Но это, впоследствии, не помешало Машке послать его в известном направлении.
По дороге домой я думала, как нелепо мне было на протяжении долгого времени завидовать Машкиной бойкости. Вот я дурная!... Так изводиться... Уж лучше моя пресность. Дни, как тараканы. Красное вино одиночества и фильмы с Мироновым.
Вдруг мне ужасно захотелось сделать что-то глобальное. Что-то такое, что мне не свойственно, чего от меня никто не ждет...
Совершить восхождение на действующий вулкан. Полететь в космос. Пройти прямо по машинам в пробке. Раздеться догола в цирке. Плюнуть в лицо президенту. Умереть в сумасшедшем доме, напившись, сэкономленными за год, таблетками.
Дома я, не разуваясь, прошла в комнату, молча кивнула Коле, открыла балкон, взяла ноутбук, и вышвырнула его в прямоугольник неба. Удовлетворенно хмыкнула, услышав шлепок.