Был удивительный зимний вечер. Лопастые снежинки падали в тишине, переливаясь на свете фонарей, деревья одевались в белое, снег чуть похрустывал, недовольно, но с любовью, как бурчит бабушка. Всё располагало к тихим и чистым мыслям, будто в церкви. Санков молился бы, но был атеист, не воинственный, принципиальный. Считал, что честный человек в бога верить не должен. Потому что если бог есть, то выходит, что живём не для себя, а для него. В том отношении, что поступаем не по своему существу, а чтобы богу угодить. Сделал доброе дело и оглядываешься на небеса, мол записывай господи, не пропусти. С богом легко хорошим быть, потому что знаешь о +воздаянии. Здесь потерпеть, а там уж блаженство вечное. Только из-за чего блага делаешь, из-за надежды на будущие сторицы или потому что просто зла противник? Если с богом, то большинство того меньшинства, которое от зла воздержалось, сделало это из корысти, а не потому что действительно к злу непреклонно. Корысти Санков не любил и презирал. Попробуй злу без бога сопротивляться, когда знаешь, что умрёшь, закопают в землю, червякам на потребление и никаких вечных блаженств. Тут трудно, а дальше как все. Вот в таких условиях добра продержись! Трудно, но зато без примесей. Только истинно хорошие могут без бога злу противостоять. Потому что им выгоды нет, а это первейшее доказательство истинности. Те, кто надеются на жизнь вечную, вроде как покупают себе блаженство, сводя его в один ряд с колбасой, которую тоже можно купить. Ему блаженства не нужно, он не для того старается хорошим быть, не перед богом выставляется, а сам по себе. Дальше следовало слабое место в его убеждениях: зачем быть хорошим, зачем злу противостоять? Сколько не думал, но внятного ответа не нашел. Просто так надо и всё. Может быть отчасти примешивалось здесь чувство неудачника в этом мире. А мир зол, поэтому ему надо противостоять. Может ездил бы он на машине, имел хорошую работу, тогда бы и на мир смотрел по другому, а так неудачник, единственное утешение, что не стал таким, как мир, хоть и ничто, а злу противостоит. Аргумент был сильный, но не всегда действенный. Случались моменты, когда слабел и начинал сомневаться в правильности жизненной позиции. Впереди червяки, кому оно нужно его добро? Лучше бы кусок послаще урвал да потешился! Но рвать не умел, поэтому успеха в жизни не достиг, зато черпал оттуда силы. Если бы смог урвать, то и рвал бы, а так о добре говорил и старался злых дел избегать, благо это давалось ему легко. Он ведь почти ноль, ничего от него не зависит, а значит и искушений почти не было. При всём желании мало кому мог навредить. Конечно имелись возможности, но обходить их легко.
Глубоко дышал, наслаждаясь чистотой воздуха, немного грустил. Самую малость. В такую ночь трудно печалиться, другое дело весной, когда сойдёт снег, ветер будет гонять тучи пыли, всё будет серым, старым и глупым. Потом уже зелень выплеснётся и все огрехи прикроет, но несколько недель на кладбище ещё не ставшем родильным домом, давались ему тяжело. Грызло своими ядовитыми зубками одиночество. Не то чтобы в другое время он был не одинок, просто природа в тот момент напоминала о смерти, а значит одиночество становилось особенно тяжелым. Пока просто живёшь, не думаешь о времени, не чувствуешь его, у тебя есть великий резерв и оправдание в виде будущего. Когда остановишься и поймёшь, что время летит, тогда начинаешь чувствовать всё по-другому. Куда острей и уже не веришь в басни об изменениях в будущем. Услышал сзади приближающийся стук каблучков и все мысли мигом вылетели из головы. Оглядываться было неприлично, куда интереснее представлять какова она. Несколько раз сильно горел на этом деле, представлял воздушных красавиц, а лицезрел запыхавшихся бабищ. Похожих на его бывшую жену. Одна из наибольших загадок его жизни, почему он женился на крупной и туповатой бабе, к которой не испытывал ничего кроме удивления, граничащего со страхом. Всё время мечтал и поглядывал на хрупких красоток с нежным голоском и большими глазами, а в загсе стоял с полной противоположностью. Как многими дураками, воображающими себя порядочными людьми, им двигало весьма спорное правило "лапал - женись". Во-первых лапал не он один, во-вторых после потребления горячительных напитков, в-третьих ...Долго можно считать, но факт, что женился. Долго пытался уговорить себя, что счастлив, но не удавалось. Мечтал, чтобы хоть наставила ему рога, тогда мог бы бросить с чистой совестью. Но не наставляла и даже попыток не делала. Была вполне довольна жизнью. А его тошнило от одного её вида. Оказалось, что тупа до неприличия. Смотрела сериалы, слушала задрипанных певичек. Раз спросил почему ей нравится одна безголосая дамочка в полуотсутствующей одежде.
-Танцует красиво.
Санков даже поперхнулся. Оценивать певицу по способности к танцу... Особенно были тягостны вечера. Квартира была однокомнатная, приходилось либо сидеть на кухне, либо потреблять с супругой ушаты помоев, выливаемые с экранов телевизора. Бывали редкие светлые пятна в виде футбола и её уходов к подругам, таким же самым, может и похуже. Тогда отдыхал, думал, что делать. Стук догнал его, скосил глаза, увидел чудный профиль, пахнуло духами, обогнала. Он стал счастлив. Хоть и глупо звучит, но был счастлив. Такая прелесть. Чуть ускорил шаги, чтобы не отставать. Поэтому он и решился. Увидел раз на улице такую же красавицу, пришел домой и объявил жене о разводе. Она не заплакала, стала выпытывать имя, думала, что к любовнице уходит. Подал заявление. Уступал ей и квартиру и вещи, всё, кроме книг и пластинок. Вскоре был суд, и он уже больше года, как свободен. Правда толку от этого мало. То есть по-прежнему одинок. Был осторожен, искал себе по нраву, но как-то не получалось. Вот бы к этой подойти и заговорить. Только ему уже 28, стыдно вот так знакомится, не мальчик уже. Шел следом, из виду не упускал, но и не приближался, чтобы не испугать. Любовался. Невысокая, с точенной фигурой, романтическое лицо. Женщина его любимого типа. Вспоминал как прекрасно пахла. Не то что бывшая женушка, с её резкими запахами, всегда перебирала с парфюмерией. Совсем не было вкуса, внутреннего аристократизма, обычная мещанка. И дура. Хорошо хоть не успел ребёнка сделать. Не хотелось иметь потомство с наследственностью матери. С радостью смотрел вперёд. Красавица была в короткой шубке, аккуратные ножки в чулках, сапожки, шла легко и радостно. Можно только представить какие на вкус её губы. Морозец, снежинки, она разгорячилась от быстрой ходьбы. Хотелось придумать стихотворение, но рифмы всегда его обходили стороной. Длинная стена домостроительного комбината заканчивалась, дальше следовали множество подворотен, где она могла бы исчезнуть навсегда. Он придёт домой расстроенный, не сможет заснуть, будет ворочаться и ругать себя за трусость. Нужно было подойти! Это ведь мог быть его шанс! Постепенно боль будет сходить на нет и дней через десять всё вернется на круги своя. Пусть подольше она не свернёт. Радовался ей и грустил, что никогда с ним не будет такой. Что-то ему не хватало, какой-то важной малости. Он неплохо зарабатывал, мог содержать семью, по характеру не гнилой, внешностью тоже, разве что не высокий. Но был одинок. Иногда казалось, что это естественное и единственно возможное положение вещей. Человек всегда одинок, просто большинство не хотят этого замечать. Чаще Санкову казалось, что он изгой, что все устроились в жизни, приспособились, а он, как кактус на морозе, чахнет и гибнет.
Она свернула. Почувствовал, как забилось сердце. Ещё можно её нагнать, завести разговор, познакомится, узнать телефон, как-то выделить из бытия. С каждой секундой шансы падают, он не решается, скоро настанет момент, когда будет поздно и очень обидно. Он посмотрел в темный переулок, куда она свернула. Знал, что не побежит следом, знал, что будет плохо, злился. Плюнул и пошел, когда вдруг раздался крик. Её, это он сразу понял, её крик. Тревожный и рвущий душу, как роза под колесом грузовика. Побежал. Переулок был короток, выскочил на пустырь, в конце которого горел фонарь. Под ним несколько лбов в дублёнках били её. Не шлепали по щекам, а били, со всей силы и умело. Она летала между ними, как бабочка. С одних кулаков на другие. Так били, что всхлипы её тела были хорошо слышны. Санков остановился и замер. Всякое ожидал увидеть, злую собаку или грабителя, но четверо амбалов, ухающих своими огромными кулаками. Побежал обратно и не останавливался до самого дома. Вскочил в квартиру, запер дверь на все замки, скинул ботинки и залез под одеяло. Била дрожь. Стал плакать. Ведь они её убили. Крепкий мужик сдох бы от таких ударов, а она, маленькая и хрупкая. Вспоминал, как бросали её друг другу, наверняка бросали уже труп. Скоты, как они могли! Бить её. Вообще, бить женщину это величайшая низость. Тем более её, такую красивую и изящную. Подонки. Не мог согреться, укрылся ещё и толстым покрывалом. А он. Конечно, не было смысла бросаться на негодяев. Им ничего не стоило забить и его, но нужно было хотя бы закричать, поднять шум, вызвать милицию. Да, вызвать милиция. Вскочил, но в новой квартире телефона не было. Представил, что нужно выйти в темноту, бежать к ближайшему автомату. Только не это. Снял с вешалки всю теплую одежду и свалил на кровать. Зарылся, но дрожь не успокаивалась. Как же так! Почему они убили её? Почему она погибла? Плохо, когда гибнут люди, но вдвойне плохо, когда такие. Она ему никто, видел несколько минут, первый и последний раз в жизни, но ему было больно, будто умер очень близкий человек. Она и была ему очень близка. По духу. Наверняка такая же грустная, не приспособленная к жизни, чуждая ей. Она могла быть его возлюбленной. Она могла жить и радовать собой, но вместо этого коченеет сейчас на пустыре. Представил, как снежинки падают на её искаженное от боли лицо и не тают. Медленно её присыпает снегом, от прежней радости остался кусок мерзлого мяса. Он плакал. Проклинал этот мир, где не место красоте, а благоденствуют лишь уродства. Как же её били. Он видел их замахи, слышал их уханье. Сделали отбивную. Кусал подушку от бессилия. Будь у него пистолет, пристрелить сволочей на месте! Убийцы. По виду явно бандиты. За что они её?
Не для ограбления точно. Слишком хорошо одеты были и зачем так бить. Подстерегли её, чтобы убить. Твари. Скорей всего кто-то их направил. Наверное приставал какой-то дебил, не смог её добиться и решил отомстить. Что не проститутка она это точно. Невозможно с таким ангельским видом быть проституткой. Скоты. Скоты побеждали красоту и заполоняли собой мир. Скоты сильнее и крепче. Его бывшую жену не станут бить, она заранее согласится. И те мордовороты найдут себе пару, оставят потомство таких же. А они не смогут устроиться в жизни. Она уже мертва, он так и будет одинок. Мертва. Не хотел в это верить. Что она, что прелестный запах, задорный стук каблучков, губы, всё это в прошлом и навсегда. Под грудой одежд стало душно, дрожь унялась, но плохо было по-прежнему. Она умерла, а он сбежал. Только сейчас понимал, что поступил, как быдло. Только сволочь могла поступить так, настолько озаботится сохранением своей шкуры, что забыть обо всём. Не нужно было бросаться на убийц, но хотя бы закричать, отвлечь их внимание. Орать, что есть силы, просить вызвать милицию. Если бы погнались, то убежал, у него фора метров в пятьдесят. А он убежал, в полной тишине, как подонок. Он поступил отвратительно. Особенно мерзко выглядел рядом с ней. Смотрел, мечтал, радовался, почти любил, а как только почуял опасность, сразу же струсил и убежал. Негодяй. Даже ударил себя по лбу. И понял, что не сможет жить с этим пятном на совести. Смочь то сможет, через время подзабудется всё, но не хочет жить сволочью. Раз сможет пережить, то станет говном. Может тогда вполне возвращаться к жене, кушать домашние супы, потрахиваться и смотреть американские сериалы. Он предал красоту, он струсил и показал себя настоящего. Санков подумал о ноже. Набрать в ванну горячей воды, резнуть по венам и так, красиво умереть, раз уж не смог красиво жить. Вылез из навала курток и пошел в ванную. Открутил кран, долго слушал возмущенноё бурчание. Воды не было, ни холодной, ни горячей, на дворе был расцвет демократии и скоро должны были начать отключения электроэнергии. Вешаться не хотел, помнил, как в детстве увидел повесившегося. Бедняга наделал в штаны. Так умирать не хотел, успел в жизни достаточно обделаться. Вернулся на кровать. Можно было резать вены и без воды, но уже передумал. Он пойдет в милицию, сразу с утра. Всё расскажет и будет готов давать показания в суде. Бандиты его не испугают. Раз уже он струсил, но больше не позволит себе бояться. Это будет его памятник погибшей, духовный памятник. Если понадобиться, то поможет и в сооружении материального. Деньги у него есть. Змеёй ужалила мысль, что окликни он, заговори и всё могло выйти по-другому. Мямля чертов! Выходит, что в её смерти частично была и его вина. Будь он настойчивей, будь смелей, то мог и спасти, но вместо этого смалодушничал, а потом и сподличал. Нужно идти в милицию сейчас! Не ждать утра, может удастся поймать бандитов по горячем следам. Обувался, с кухни взял нож для самообороны, закрыл дверь, ключ во внутренний карман, спустился по лестнице, дрожа в темноте. Уже на улице подумал, что не знает где находится местное отделение. Поселился здесь недавно, в старом районе знал, а в новом нет. Куда идти? Топтался на месте. Может сходить на тот пустырь? Боялся подумать, что боится. Нужно найти милицию. Побежал к большим улицам, надеясь там встретить наряд. Но было пусто. Раз только мелькнул пьяный. Санков забыл надеть шапку и начали мёрзнуть уши. Растирал их и шёл. Было часа два ночи, очень вряд ли, что милиция будет расхаживать по улицам. Может попроситься позвонить? Но чужого среди ночи не пустят, чтобы он не говорил. В новом доме Санков никого не знал и был настолько же чужой, как и в любом другом. Ходить и искать отделение глупо. Район большой, можно и три ночи пробродить, ничего не найдя. Остановился. Подумал и повернул домой. С утра пойдёт, а пока старался получше вспомнить нападавших Один со шрамом на лице, другой...Слабо их помнил. Того, со шрамом, ещё мог узнать, а остальных нет. Тем более, что двое стояло к нему почти спиной. Хоть одного. Дома сел за стол, карандашом набросал портрет, чтоб не забыть. Рисовал не плохо, получилось похоже. Отложил карандаш в сторону, снова взял и уже рисовал её. Мельком увиденный профиль, как видел её сзади. Нарисовал лицо. Очень красивое, но наверняка была ещё красивей. Смотрел на белые листы и вдруг почувствовал, что не один. Такое с ним уже было раз, но тогда просто напился до безобразия и прочувствовал любовь к человечеству. Теперь иначе. Впервые за вечер улыбнулся. Посмотрел в её глаза. Он сделает всё, чтобы убийц наказали, ради неё сделает. Нежно прикоснулся рукой, провёл пальцами, почувствовал тепло тела и нежность кожи. Глупости конечно, но как же она красива. Очень хотелось поцеловать лист, сдержался.
-Ты не умерла.
Закрыл листы скатертью, чтобы не так волноваться. Присел на кровати и подумал, что пожалуй теперь ему будет легче. Исполнит свой долг и останется с ней навсегда. Только бы подонков нашли.
Утром спросил у первой попавшейся бабушки адрес отделения, получил исчерпывающие объяснения и через полчаса прибежал. Обратился к дежурному, тот сразу вызвал старшего. Всё им рассказал.
-Место помните?
-Конечно!
-А почему сразу не заявили?
-У меня телефона нет, в этом районе живу недавно, адреса вашего не знал, а соседи звонить не пускали.
-Ладно, поехали.
Сели в УАЗ. Санков и трое милиционеров.
-А вам заявление о трупе не поступало?
-Труп могло снегом замести. Так сколько нападавших было?
-Четверо. Здоровые такие, кулаки, как моя голова!
-А почему думаете, что убили?
-Так ведь били со всей силы! Такие удары, что могли и быка свалить, куда уж ей выжить.
-Вы её знали?
-Нет, шел вечером с работы, она обогнала, красивая такая, я засмотрелся, она свернула, я дальше пошел. Вдруг крик, страшный крик, я вернулся и увидел.
-Только раз кричала?
-Да. Она наверное сразу умерла, когда я прибежал, так они труп футболили.
-Куда дальше?
-Налево, потом прямо и снова налево. Я кричал, но без толку, а когда они рванулись за мной, то побежал. Но они за мной долго не гнались.
-Запомнили хоть кого-то?
-Да, особенно одного. Вот, я портрет его набросал.
-Хорошо рисуешь.
-Художественную школу закончил. Теперь в этот переулок.
Заехали, повел их на пустырь. Хоть снег и шел до утра, но остались следы, видно было, что топталось несколько человек, кровь. А трупа не было. Санков все окрестные сугробы облазил, но трупа не было.
-А куда же они его дели?
-Бог его знает. А точно здесь?
-Конечно, видите же, следы, кровь.
-Ну, это ещё ни о чём не говорит.
-То есть?
-Это вполне могли малолетки разборку тут устроить.
-Как малолетки, вы посмотрите на следы, ведь 46 размер! Хорошие малолетки!
Неожиданно почувствовал, что ему не верят. Стал их убеждать, но чем больше старался, тем меньше верили. Снова облазил все сугробы и нашел только женскую туфельку.
-Смотрите!
-Ну и что?
-Слушайте, вы что мне не верите?
-Верим, но доказательств не видим. Тела то нет.
-Значит они его забрали!
-Зачем?
-Чтобы вас запутать!
-Кто нас путает, так это ты! Поехали в отделение.
Обратно ехали молча. Он мысленно ругал этих идиотов. Ведь даже туфелька была! Правда очень потёртого вида. И вспомнил, что она была в сапожках. Поник. В отделении дал показания и был отпущен. Поехал на работу, там как раз привалило дел, еле к вечеру расхлебал. Пришел домой, достал её портрет. А вдруг жива? Маловероятно, но случаются же чудеса! Жива. Может держат её бандиты взаперти. Но вспомнил, как её били. Нет. Опечалился. Смотрел и гладил. Шептал "Любимая". В перекурах на работе думал, что бросит всё к чёртовой матери. Милиция у нас тупая, только нервы истрепают. А сейчас окончательно решил, что не бросит. Доведет дело до конца, чтобы нашли и наказали подонков, убивших её. Нежную и красивую. Слеза заскользила по щеке. Он вообще то не тонкослёзый был, но сейчас уж очень переживал. Еле заснул, конечно же приснилась она, смеялась и танцевала среди цветущей сирени. А он восторженно смотрел на неё, хотел спросить, как зовут, но не решался. Проснулся грустный и счастливый. Раньше думал, что такое невозможно. Счастливый и полный решимости. Выпил чая и поспешил в отделение. Ничего не изменилось. Нашли три трупа, но все мужские и все замёрзших бомжей. Заявлений о пропаже людей было два.
-Одно про сорокалетнего шизофреника, второе про пятнадцатилетнюю девицу.
-Не та, она постарше.
-Мы знаем, девицу у сожителя уже нашли.
-А как же с этим делом?
-Никак. Ты лучше забудь про него.
-Как забыть?
-Обыкновенно. Не было ничего и всё. Я понимаю, что развёлся, бабы нет, кажется всякое. Постарайся успокоиться, отдохнуть, возьми отпуск.
-Вы что, сумасшедшим меня считаете?
-Нет.
-Так почему лезете не в своё дело!
-А ты не хами. Я с тобой по-доброму, но могу и по-злому!
-Угрожаете?
-Предупреждаю.
-Я жаловаться буду!
-А я попрошу прокуратуру дело возбудить. За ложь и отвлекание органов правопорядка от выполнения непосредственных обязанностей.
-Да я же видел!
-А раз так, то почему не донес, почему ждал до утра? Все твои бредни об отсутствии телефона не пройдут. За недонесение и сесть сможешь. Понял?
Ушел, злой и расстроенный пинал снег. Так этого не оставит. Раз милиции наплевать, сам возьмётся за дело. Он поклялся перед ней и выполнит. Похоже на донкихотство, но серьёзно. Не придурь, подпитанная глупыми романами, а светлое чувство. Он боялся даже подумать о любви. Сейчас это означает соитие. Не хотел опошлять её. И почему не спросил, как её звали? Во сне точно такой же нерешительный. Ничего ещё узнает. Когда расследует всё, то станет смелее, потому что не будет чувствовать за собой вину. Человек может пасть, плохо, но ведь человек. Главное, сможет ли он подняться. Подлости совершают многие, но не все становятся подлецами. Он поднимется, он искупит свою вину. Ускорил шаг, скорее хотелось приступить к делу. Заново обыскал пустырь. Ничего примечательного. Вокруг огороды, заборы из веток и хлама, дома далековато. Но решил поспрашивать. В первом чуть не покусала собака. Однако он был настойчив. Достучался, открыла старушка замотанная в тысячу одежек. На голове был слой платков сантиметров на пять, так что рассчитывать на старушкину слышимость не приходилось. Всё-таки задал несколько вопросов. Она ещё и глуховата оказалась, приходилось кричать. Ничего не видела, не слышала, легла спать рано.
-А ты откуда?
-Сам по себе.
-Электрик значит. Я то не я! Вышла вчера, а провод висит, сама не знаю, кто привесил! Не я, не я! Вот тебе крест святой!
Бабка приняла его за проверяющего, свет у неё отключили за неуплату, но поставила соседу-алкашу бутылку и он обратно подключил. Боялась как бы в тюрьму не посадили. Уверил, что всё нормально и пошел по другим домам. Результат оказался тот же. Никто ничего не видел, не слышал, а кровь, так могли детишки драться, они часто здесь с колками собираются. Самое интересное, что пустырь был тупиковый. Пройти дальше было невозможно. Зачем же она сюда свернула? Загадка. Приходил на ум один ответ физиологического плана, но был резко отвергаем. Она идеал и точка. Может испугалась его. Действительно, он ведь долго за ней шел, не отставал, почуяла неладное и свернула в первый попавшийся переулок, а там уже нарвалась на бандитов. Выходит, что он не косвенный, а самый что ни на есть прямой виновник её гибели. Он на смерть толкнул. Непреднамеренно да кому от этого легче. Приложил снежку ко лбу. Вот тебе и первый результат. Вот тебе и поднялся, снял вину. Походил ещё пустырём и домой. Состояние, как после удара по голове. На первом курсе успел застать поездки в колхоз, помогали картошку убирать и упал на голову мешок с данным корнеплодом. Как потом объяснили, могло всё окончится и поломом шеи совместно с другими неприятностями. Но кончилось кружением в голове и общей заторможенностью, продолжавшейся несколько часов. Дома поставил чайник, хотел выпить кофе для приведения себя в чувство. Идиот, зачем шел за ней, почему не отстал? Так тошно стало, что если бы не спасительные зацепки, то неизвестно что и было бы. А зацепки такие: откуда на пустыре оказались четыре бандита? Почему стали убивать, хоть и бандиты, но к случайно встретившимся красавицам отношение другое. Если бы просто наткнулись, то к чему её убивать? Может застала за преступлением? Но ведь хорошо помнил пустырь, ничего преступного кроме них. Значит они ждали красавицу, значит он не кругом виноват, а лишь частично. После реабилитации успокоился и пообедал. Сытость дала другую мысль. А что если ничего не было? Прав лейтенант. Тогда был трудный день, работы много, несколько нервотрёпок, устал, грустные мысли, снежок падает, мало ли чего привидится. Чепуха всякая. В дверь позвонили. Время было тревожное, одни разбойные ограбления, поэтому сразу не открывал.
-Кто там?
-Из ЖЕКа, колонку проверить надо.
А голос то наглый бандитский голос.
-Вы извините, я сейчас перезвоню в ЖЕК, узнаю правда ли посылали, тогда и открою.
-Не надо звонить.
-Почему?
-Потому!
Санкову советовали вставить бронированную дверь, но он отшучивался, что брать у него нечего. В самом деле не жирно, а дверь только привлечет ворьё, к тому же квартира съемная, чужая, зачем деньги в нее вбухивать. Так думалось тогда, а сейчас упал, снесённый вышибленной дверью. По нему в квартиру вбежало трое. Один поднял дверь и заслонил ею проём, двое других потащили Санкова в ванную, где стали избивать. Быстро потерял сознание, привели в чувство оплеухами, воды по-прежнему не было.
-Значит так, придурок, это тебе последнее предупреждение. Будешь лезть, куда не следует - убьём. Понял?
Ударил.
-Когда к тебе обращаются, нужно отвечать, понял?
-Да ладно, брось ты его, он так перебздел, что забыл и как говорить.
-Учти, мы не шутим!
Ещё раз тыкнул и ушли. Санков долго приходил в себя, пока смог подняться, смыть кровь над ванной и дойти до кровати. Только сейчас стал подступать страх. Мутный страх перед болью. Лицо распухло и горело, левая рука почти не двигалась, ныли рёбра. Он уже хотел застонать, но вспомнил, что её били сильней. И она молчала. Может потому, что была уже мертва. Не важно, он не имел права стонать. Если застонет, значит они добились своего, сломали и растоптали. Ни за что. Сжал кулаки и крепился. Еле доплёлся к столу и набирался сил от её портрета. Дама сердца. Сейчас он очень походил на Дон Кихота, избитый и напуганный. Вдруг её не было. Вдруг действительно бред, показалось, галлюцинации. Почему именно такая, была бы дебелая блондинка с ногами от ушей, он бы и внимания не обратил, а то именно эта. Походило на подтасовку. Придумал, как себе лучше. Всё придумал и носится с миражом, как дурень со ступою. Неужели так. Неужели она, лишь выдумка. Стало безумно горько на душе. Как же так? Почему выдумка? Снова одинок. Поковылял в ванную, глянул там в зеркало и рассмеялся. Не своему виду, там сплошная печаль. А тому, что не додумался. Ведь у него есть наглядное и верное доказательство её бытия! Его морда! В синяках, ссадинах и кровоподтёках! Его били за неё а значит она была! За фикцию или мираж не будут бить морд! Она существовала, её убили, хотели замести следы, но он стал на пути. Он не даст им уйти от наказания. Даже боль отступила. Улыбнулся. Никогда бы не подумал что доказательством реальности может служить разбитая морда. А так случилось. Достал йод, стрептоцид, вату, бинты, долго колдовал над собой, прежде чем обработал все раны. Нужно бы в больницу, но там станут задавать вопросы, вызовут милицию, а милиция с убийцами заодно. Иначе как бы они узнали о нём, узнали его адрес. Вышел в прихожую и почувствовал как тянет холод в щели выбитых дверей. Кое-как приладил их, заткнул тряпками и припёр стулом. Сел в комнате думать. Трое посетителей были другими, чем вечерние убийцы. Видом то похожие, такие же бритые и мордатые, но кажется другие. Во всяком случае человека со шрамом не было. Значит целая банда, минимум семь человек. Милиция с ними заодно, вот и попробуй их наказать. Можно конечно киношно помечтать о мстителе с автоматом, бешеной стрельбе и торжестве справедливости, но он не был настолько глуп. Как тогда? Ответа не было. Он должен смыть свою трусость, свою вину, но как не знал. Может поймать одного из бандитов и допросить, узнать где спрятали её тело. Потом похоронить нормально. Но как поймать бандита и допросить. Допустим, что даже он сможет подстеречь одного из них на улице, огреть дубинкой и оглушить. Что дальше, где допрашивать? Приставить к глотке нож и заставить говорить? Опять кино. Он старался не смотреть телевизор, чтобы не тупеть, но полностью уйти от влияния боевиков не мог. Надо рассуждать разумно, без фантастики. Поэтому не стоит надеяться на правосудие. Бандиты у нас выше закона. Сам он не сможет отомстить. Как быть? Он смотрел на портрет, не требовал её помощи, а набирался сил. Хотел объяснить ей свои проблемы. Идти в милицию нельзя, потому что они доложат бандитам и те убьют. Не хотел умирать, пока не сделает для неё всё что должен.
Сколько не ломал голову, так и не придумал. Лёг спать, надеялся, что утро вечера мудренее. Сообщил на работу, что заболел и нужно пару дней на выздоровление. Надеялся за пару дней решить как быть. Хотел схитрить, спросить у неё об этом во сне. Она приснилась, но мертвая, с изуродованным лицом, а рядом ходили бандиты и смеялись, иногда пиная бездыханное тело ногами. Среди ночи проснулся в холодном поту и больше не хотел засыпать, чтобы не видеть весь тот ужас. Лежал в темноте. Вдруг увидел путь. Как можно исправится. Во сне он видел картину происходящего, точную и правдивую. Нужно увидеть всё это не только во сне, но и в воображении, чтобы он смог действовать. Во сне человек связан, он идёт на поводу и не имеет воли. А в воображении он хозяин и командир. Нужно представить как всё было и действовать. Загорелся этой идеей, появилась надежда. Стал представлять самое начало. Вот он идёт, ещё не подозревает о ней, думает о своём, смотрит по сторонам. Самое трудное оказалось продумать идущий снег, тысячи снежинок мерно падающих с черных небес. Они были важны, потому что без них думаемый им вечер был бы другим вечером. А ему был нужен тот самый. Только под утро достиг реальности снегопада и смог продвинуться к первым стукам её каблучков. Продумывал, как взволновался, стыдился повернуться, как мечтал. Споткнулся на люке. Был люк, снега на нём не было, чугунный люк с надписью. Тогда он мельком обратил внимание на надпись, прочитал и сразу забыл. Сейчас не мог вспомнить. А люк был важен, как важно сколько паростков у клёна на углу переулка или сколько граней и столба на котором висел фонарь. И что за фонарь. Для полного воссоздания картины нужны были ещё множество фрагментов. Оделся, замотал лицо шарфом, одел солнцезащитные очки, стал похожим на человека-невидимку и пошел добирать действительность. Старался запомнить побольше, почти всё. Несколько раз прошелся вдоль заводской стены и до фонаря. Кое-что записывал в блокнот, даже делал небольшие наброски, чтобы лучше запомнить. Остался бы додумывать здесь, но трудно было сосредоточиться. То прохожие, то бродячие собаки, то вороны. Не до мыслей, поэтому пошел домой. По дороге встретил глухую старушку, она злобно посмотрела и что-то заплямкала, дал ей рубль. Хотел зайти купить поесть, но подумал, что сейчас это неважно. Пришел в дом и на площадке застал соседей, вытаскивающих его вещи. Тут бы нужно было поднять скандал, вызвать милицию, наказать негодяев, но он не мог допустить волокиты, сейчас было дело поважнее. Просто плюнул им в лица, забрал узлы с вещами и зашел в квартиру. Приладил дверь, подпёр её шкафом, чтобы никакая сволочь не влезла. Огляделся и увидел, что унесли уже телевизор и магнитофон. Пусть, но не нашел её портрета и расстроился. Собрался идти объясняться, когда заметил его в одном из узлов. Мятый надорванный, зачем он им понадобился? Распрямил и увидел, как она постарела и опечалилась. Он хотел сохранить её молодой и радостной, сел рисовать новый портрет. Очень старался и она получилась ещё красивее. Гладил пальцами, потом прикрепил к стене. У него ещё есть должок, который обязательно нужно отдать. Выложил на стол все свои записи и наброски. Вот кусочки из которых он слепит тот вечер. От начала и до конца. Начало уже раз продумал, вторично давалось куда легче и быстрей. Он идет, думает, медленно падает снег, мечты, трещина в бетонном заборе. Ничего ещё не подозревает и вот стук каблучков. Он сразу взволновался, какая она, обернуться стыдно, неужели опять разочарование? Нет, он верил, что красавица, представлял, сердце тревожно билось, хорошо. Она приближалась, уже мог слышать её дыхание, тихое и ласковое. Вот они выровнялись, миг, когда он видит её профиль, когда наслаждается её ароматом, засматривается на снежинки, блестящие в чёлки. На этом миге он задержался, хотелось обдумать всё до мельчайших подробностей. Вот белые луны щек, кокетливо подмигивающие из волос, вот гладкий лоб, нос, губки. Тут бы он хотел и остановиться, чтобы детализировать дальше и дальше. Вовремя остановился, ведь главное задание его не в том. Главное его задание, чтобы не струсить и броситься ей на помощь. Сделал усилие и она пошла дальше. Идёт следом за ней, радуется танцу её ножек, её легкости и прелести. Люк с заковыристой надписью, читал и сразу забыл, всё внимание только ей. Несколько минут радости, почти счастья, когда он смотрел на неё и понимал, что мир не так уж гадостен и мерзок, что может какой-то смысл в нём и есть. Красота её, как оправдание мира. Потом нужно было думать о том, что может подойти. Он не решиться, будет переживать, волноваться, стыдиться и бояться будущей боли. Ведь если не подойдет, то будет очень обидно. Счастье испорчено этими соображениями, он знает, что не окликнет, но вроде пока ещё не решил, оставляет себе надежду, вдруг решиться. Вот заканчивается стена завода, дальше посеревший и гнилой разнобой старых заборов, разрезанных множеством переулков. Только бы не свернула, только бы подольше шла впереди и радовала его собой. Он очень надеется на это, почти уверен, ещё не видит тот дурацкий переулок, с кленом на углу. Двенадцать прутков молодой поросли, он не видит их, что ему те прутки, их тысячи точно таких же, важна лишь она. Он снова счастлив, обманывает себя, что может ещё решится, идёт следом, смотрит, она не свернёт долго. И вдруг на тебе. Он почувствовал обиду. Почти в первый же переулок свернула. Почему? Он ускоряет шаг, останавливается и смотрит в темноту. Красавица скрылась в ней. Ещё можно броситься и догнать, ещё можно попытаться ухватить своё счастье, но он стоит. Проходят секунды, она удаляется, счастье становится всё недостижимей, злость на себя. Плюнул в снег и пошел дальше, ругал, ненавидел себя и тут крик. Испугался, сразу понял, что её крик, побежал. Быстро закончилась кривоватая темнота переулка, выскочил на пустырь. Они били её. Четверо подонков. Сейчас ему нужно закричать, отвлечь их. Её не спасти, она уже мертва, но он сам должен спастись, не погрязнуть в подлости, а очиститься. Тем не менее молчал. С ужасом смотрел за её избиением и молчал. Точно, как и тогда. Орать! Напрягся, изо всех сил старался заставить себя закричать. Но молчал. Было очень страшно, ведь убьют, какой смысл, если она мертва. Бежать. Нет! Не сметь! Кричи сволочь! Какие-то стуки в дверь, но ему плевать на дверь. Там, на пустыре, он мог снова струсить и совершить подлость. Он побежал. Он завыл от злости, стал себя бить, приказывал остановиться, смог это сделать лишь на дороге. Тяжело дышал и оглядывался, как побитый пёс. Он посмотрел на её портрет. Он сможет, ему хватит сил. Развернулся и пошел на пустырь. Бежать не мог, но шел. Сцепил зубы, махал руками, шел. Он не отступит, он сможет побороть себя, ради неё, ради любви. Шел. В дверь ломились, шкаф содрогался, а он шел. Вот и пустырь, вон подлецы, закричал что есть силы. Обернулись, уставились, как бараны на новые ворота. А он кричал и шел на них. Бросили её в снег и отступили. Начал хрипнуть, шел. Бандиты опомнились и побежали на него. Все четверо. Видел смерть в их рыбьих глазах, засмеялся, потому что ничуть не боялся. Она рядом, при ней он не сможет струсить. Нырнул под руку одному из них и побежал к телу. Не ожидали такого манёвра, замешкались. Он подхватил тело, прижал к себе. И вдруг понял, что может подумать, что она жива. Ты жива! Он поцеловал окровавленные губы и почувствовал, как они теплеют. Сзади кряхтение и маты бандитов. Нужно спасать её. Подхватил на руки и побежал, скоро уперся в трухлый плетень, проломил, стал грузнуть в глубоком снегу, но бежал. И ещё кричал, не разбирая слов, но страшно. Догоняли, он понимал, что не уйти, силы кончались, дыхание сбилось, но не останавливался. Метрах в тридцати была яблоня и он сказал себе, что если успеет добежать к ней, то будет спасён. Только к ней и будет спасен. Каких-то несчастных тридцать метров, грохнул шкаф, рывок, открылось второе дыхание, он удалялся, вот уже и яблоня, пусть кричат и угрожают, они не достанут, спасён, спасены, будут счастливы, она жива и начала дышать, выстрел. Упал и накрыл её собой, хоть так пытался защитить. Оттолкнули, смеялись, он полз, не то по снегу, не то по ковру, он полз к ней и плакал от счастья, он совсем не боялся умирать, хохотал и получил пулю в лоб.