Аннотация: Первые подвиги Зверослава Клинкова на прокурорском поприще
Как стал прокурором
-Понимаешь, одни бояться ментов, вторые эсбэушников, третьи платят бандюкам, но прокуроров бояться все. Никто против них пасть не откроет, потому что они короли и делают, что хотят! Посмотри у кого самые дорогие машины. У ментов? У бандитов? У прокуроров! Потому что они над всеми и все им платят за крышу. Сделаешь там карьеру, будешь успешным человеком.
-Я бы бизнесом хотел заниматься.
-Дурак. Бизнес от тебя никуда не денется! Если будешь прокурором - весь бизнес твой! Ты король и ты решаешь! Почему я магазин на Кутузова закрыл? Хороший магазин, выторги были, только ремонт сделал, а закрыл! Потому что рядом другой открылся. И хоть у меня лучше по ценам и люди привыкли, но второй принадлежит прокурору. И он мне сказал, чтобы я закрывал, не пересырал бизнес. И я закрыл, склад там сделал, радуюсь, что хоть совсем не отобрал. Сечёшь разницу? Если ты прокурор, ты король бизнеса, а если ты бизнесмен, то кто хочет об тебя ноги вытрет. Так что иди на юридический.
И я пошёл. Я не хотел, мне больше нравилась математика, но я послушался отца. Я не любил его - когда мне было десять лет, он бросил нас с матерью, женился на молодой блядовитой бабе, которая родила ему уже троих. Одно время я его ненавидел и даже хотел убить. Лет в пятнадцать я мог бы его придушить. Я ведь уже тогда был побольше его, занимался спортом, был чемпионом района по греко-римской борьбе. Я бы свернул ему шею, как цыплёнку, но не сделал этого из-за матери. Какой бы он ни был негодяй, но он давал нам деньги. Немного, но мы не голодали, у нас не было долгов за квартиру, я никогда не ходил в рвани. Мне было очень неприятно, что приходится брать деньги у отца, я мечтал, что вырасту, разбогатею и смогу бросить мятые червонцы ему в лицо. Я хотел стать бизнесменом, крутиться, только они зарабатывали нормальные деньги в нашем городке, а всё остальное отстой.
Мой отец тоже был бизнесменом. Чем он только не торговал, вертел дела и в строительстве и в сельском хозяйстве. Со средним успехом, он ведь так и не разбогател, оставшись на средненьком даже по меркам нашего бедного района уровне. То есть он выстроил себе двухэтажный дом, обеспечивал семью, нам помогал, ездил на сравнительно новой машине. Но существенного капитала ему скопить не удалось. Ему не хватало широты взгляда, он не умел мыслить на перспективу, к тому же слишком доверял интуиции, которая часто его подводила. Я видел его недостатки и думал, что буду бизнесменом получше. Я был нетороплив, основателен и вдумчив, я был уверен, что непременно сделаю себе карьеру и разбогатею.
Я мог бы пойти в спорт, у меня были неплохие успехи в борьбе, я даже привлекался в юношескую сборную страны. Но потом случилась травма. Нелепая - я поскользнулся и упал, а в снегу лежал бетонный столб. Сдвиг и ушиб позвонка, у меня всегда были неприятности со спиной. Видимо я был слишком большим для человека, ведь у каждого вида есть свой оптимальный размер и я оказался чрезмерен. Тогда два месяца пролежал в гипсе, врачи сказали, что о спорте можно забыть. Я вышел из больницы поправившийся на тридцать пять килограмм и вытянувшийся на пятнадцать сантиметров. Я и так был самый большой в классе, а вернулся и вовсе гигантом. Люди стали робеть в моём присутствии, даже учителя. Это был какой-то неосознанный страх, я ведь вёл себя прилично, разумных аргументов бояться меня не было. Но знаете, два десять роста и сто тридцать килограмм веса, это впечатляло людей. Ещё больше они удивлялись, когда узнавали, что я отличник. По всем предметам у меня были только пятёрки, по алгебре и геометрии я всегда участвовал в олимпиадах и несколько раз побеждал на уровне области. Все удивлялись - этакому громиле, люди решительно отказывали в праве на сообразительность.
Это были проблемы людей, а я учился, старательно делал уроки, занимался самостоятельно. Я учился в лучшей школе района, но этого уровня могло не хватить в области, куда я собирался поступать. На прикладную математику, я хотел иметь приличную теоретическую базу и видел себя либо банкиром, либо страховщиком. И там и там хорошее математическое образование не помешает. Уеду из нашей глуши, может быть даже в Киев, устроюсь там, заберу мать. Я бы поступил, конкурс был небольшой, я много занимался, тем более третье место в областной олимпиаде.
Но тут отец со своими настойчивыми советами поступать на юридический. Аж в Харьков. И я согласился. Я недолюбливал отца, но вынужден был признать, что его доводы разумны. Я не мог не прислушаться к ним лишь из-за своих отрицательных эмоций к отцу. Это он не мог контролировать свои эмоции, а я был умней. Карьера прокурора действительно была куда более перспективна. На год младше учился сын прокурора района. Они приехали всего лишь два года назад, а уже обзавелись шикарной четырехкомнатной квартирой, несколькими магазинами, строили особняк, а в отпуск ездили исключительно в Эмираты. Так шикарно во всём районе жили только несколько богачей, но все они платили прокурору за крышу.
Мы с отцом поехали в Харьков, поступать в юридическую академию. Конкурс был огромный, размеры взяток тоже. Отец только скрипел зубами, но отстёгивал. Кажется, под конец он уже сам был не рад, но отступать было не в его правилах. Ему даже пришлось брать в долг, но я поступил. Бесплатно поступали только ребята с сильнейшем блатом, в основном дети тех же прокуроров. Большинство из них ничего в академии не делали, им ставили зачёты просто так. Мне же пришлось напрячься. Любая пересдача стоила очень дорого, не меньше ста долларов, а именно столько каждый месяц мне присылал отец на пропитание. Один промах и зубы на полку, у матери я бы никогда не стал просить денег.
Приходилось подрабатывать. Мне несколько раз предлагали поработать вышибалой. Неплохие деньги и работа по моей комплекции, только бы сумасшедший полез со мной драться. Но я подумал, что для моей будущей прокурорской карьеры это может повредить. Я не пошёл, но больше ничего толкового мне долго не попадалось. В рекламные агенты меня не хотели брать из-за размеров - клиенты пугались. Сторожам платили сущую чепуху, работать грузчиком я не хотел, чтобы не заиметь проблем со спиной. Позвоночник меня больше не беспокоил, но я слишком хорошо помнил месяцы в гипсе.
Летом я решил поехать в стройотряд, подзаработать денег. Наша академия была блатная, все при бабле, какие там стройотряды. Пришлось мне ехать с ребятами из университета. Вышло не очень удачно. То есть ребята были хорошие, мы сдружились, но всё было против нас. Сперва, попали в гиблое место среди кагалымских болот, где строились огромные подземные резервуары для нефти. Работы было полным полно, хоть круглые сутки паши, а денег не давали. Домашние запасы быстро закончились, нечего стало жрать. Ходили в столовку воровать хлеб, но нас быстро оттуда отшили. Тогда я сварганил удочку и стал ходить к озёрам ловить рыбу. Мне было тяжелее всех, я ведь был самый здоровый, голод меня так и грыз. Я приносил по десятку щук, мы их жарили на углях и ели. Несколько штук меняли у местных на хлеб, так вроде и приспособились.
Потом на нас наехали уголовники. Там половина работяг были после отсидок. Как-то хотели у нас забрать рыбу. Подождали, пока мы поджарим, и завалились в вагончик. Они были наглые, показывали рукоятки ножей, толкали нас. Ко мне пристали первому. Я же приметный, такая башня, а они все были мелкие, испитые да исколотые. Ребята сбились в углы, как бараны, они боялись этих углашей, боялись их ножей и безбашенности. Уголовники умеют показать, что им человека убить легко, а сами они хоть на пулю пойдут. Но я уже тогда знал, что это отрепье, паршивые лузеры, шуты с наколками, я не боялся их. И какой смысл терпеть унижения от них? Если сегодня они забирали у нас рыбу, то, что будет, когда мы получим деньги?
И я устроил им спектакль. Я же тоже мог показать, что у меня с головой не всё в порядке. Схватил штыковую лопату, я ей шевелил угли и с криком пошёл на уголовников. Сто тридцать килограмм орущего мяса да ещё с лопатой, это произвело впечатление и на них. Убежали, как будто ветром сдуло. Мы поели рыбы и я предложил ребятам дёргать, потому что тут всё равно жизни не будет. Это шакальё не успокоится. Но ребята предпочитали думать, что теперь всё наладится. Я не мог позволить себе роскоши принимать желаемое за действительное. Понимал, что уголовники не отступят. Они же были здесь хозяева и я им был бельмом в глазу.
Пришли ночью. Подпёрли дверь вагончика доской, облили бензином и подожгли. Хотели дождаться, пока мы угорим, потом бы выпустили и били. Меня особенно, им же надо было показать, что против них хвоста лучше не поднимать. Только я их ждал. Вывалил заднюю стенку вагончика и с лопатой снова пошёл на них. Раскроил головы троим, они лишь полоснули меня немножко со спины.
Потом приехала милиция, меня забрали. Могли мне испортить жизнь, сообщить в академию, а то и посадить, но не стали. Я рассчитал правильно, хотя и рисковал. Но менты видели, кого я положил - каких-то зеков. Жалеть не станут. К тому же я соврал, что хочу сам пойти работать в органы, что у меня отец милиционер и никак не мог я терпеть каких-то вонючих бандюков. Я говорил уверенно и они поверили мне. Трудно заподозрить такую тушу во вранье, они ведь тоже смущались моих размеров. Поверили, отмазали меня, даже заставили начальника строительства заплатить мне заработанные деньги. Этого хватило на обратный билет и чтобы раздать долги.
Я вернулся ни с чем, больше в стройотряд никогда не ездил. Головой всегда заработаешь больше, чем руками и я снова искал приработку. Хоть и окончил только первый курс, но меня взяли в одну фирму. Исключительно за внешний вид. Через пару недель директор купил мне хороший костюм, дорогие туфли и стал брать с собой на встречи с клиентами. Он представлял меня, как помощника, но все ж понимали, что такой шкаф ничего в юриспруденции не понимает, явный телок (телохранитель). Директор тоже так думал и потому очень удивился, когда я пару раз помог ему, напомнив статью. Я много корпел над законодательством и неплохо знал его. Мне повысили зарплату, так что я мог уже обойтись без отцовских денег. Отсылал их матери, она имела на них право.
Так я учился и подрабатывал. Директор предлагал мне после академии идти к нему, обещал сразу дать машину, помочь кредитом на квартиру. Я видел, что приношу ему немалые деньги. Моё присутствие придавало ему респектабельности, мелкие клиенты не смели даже пикнуть в моём присутствии, клиенты покруче уважительно посматривали на меня. Это магия размера. Когда пожимал руку, то ладонь человека исчезала в моей, я чуток прижимал и человек кривился. Я стоял рядом и нависал. Люди охотнее платили и меньше хитрили.
-Ты прямо, как детектор лжи на них действуешь.
Я улыбался и молчал. Это была моя маска. Огромного и молчаливого. Моя комплекция приносила мне хорошие деньги, но я и думать не хотел о том, чтобы сойти с прокурорского пути. Да, сначала я потеряю в деньгах, уеду работать в какую-то глушь, но потом я пойду вверх. И через несколько лет стану прокурором. Вот мой сегодняшний начальник, такой успешный, образованный и хитрый, как он побледнел, когда узнал, что перешёл дорогу кому-то из прокуратуры. Как стали трястись его руки, как он сам искал выходы, чтобы заплатить, принести глубочайшие извинения и уладить дело. Я хотел, чтобы и меня также уважали, а потому не покупался на сегодняшние деньги.
После третьего курса я попросился на практику в областную прокуратуру. Взяли меня охотно, сезон отпусков, много бумажной работы, а тут и платить не надо было. Я печатал бесконечные справки и отчеты, показал, что хорошо знаю законодательство, работоспособен и надёжен. После четвертого курса меня взял к себе начальник следственного отдела. Ему понравилась моя способность к анализу, он был из старой гвардии, любитель запутанных дел и скрупулезных расследований. Многому меня научил, он был хороший специалист, хотя я видел, что его время уходило. Руководству было наплевать на красоту доказательств, нужен был результат и в кратчайшие сроки. Нужно было уметь давить людей на бабки, находить слабые места и бить, не жалея. А он не умел, старой закваски человек. Поэтому его скоро отправили на пенсию. Для меня это был минус, ведь он обещал меня взять себе в отдел. Но я не расстраивался - с высшим юридическим мимо прокуратуры не пройду. Им не хватало молодых кадров, так что в этом отношении я был спокоен.
Пятый курс закончил на отлично, получил красный диплом, несколько приглашений в неплохие юридические фирмы, но вернулся в область и попросился в прокуратуру. Там сменилось руководство, меня не знали и приняли враждебно. Без блата, лезу зачем-то. Чуть не отправили куда подальше, но пошёл на личный приём к прокурору области. Показал свой красный диплом, сказал, что мечтаю работать в прокуратуре, упомянул о курсе генпрокуратуры на омоложение кадров и повышение образовательного уровня.
-А чего тебя зовут так выёбисто? А, Зверослав?
-В честь деда, погибшего на фронте. Он из семьи охотников был, оттуда и имя.
-Понятно. Значит, очень хочешь в прокуратуру?
-Хочу.
Прокурор усмехнулся. Явно недобро. Он неуютно себя чувствовал в моём присутствии, он же привык нависать, даже несмотря на свои средние размеры, а тут нависал в кабинете я.
-Ну, раз хочешь, то пойдёшь. В Ямпольский район, там давно некомплект.
Это был один из худших вариантов - забитый, почти обезлюдевший район где-то на севере. Невозможная глушь из которой очень сложно будет выбраться. Но я был готов к такому обороту. Блата у меня нет, никто словечко не замолвит, поэтому начинать придётся тяжело.
-В Ямполь, так в Ямполь.
-Знаешь, что это за тупик?
-Мне всё равно.
-Почему?
-Я докажу, что могу принести больше пользы на другом месте.
-Ты серьёзно так думаешь?
-Я в этом уверен.
-Тогда езжай.
Он явно не верил, что я смогу что-то сделать. Ожидал, что быстренько обобью я юношескую дурь в глуши и напишу по собственному желанию. Он недооценивал меня, а я недооценивал размер предстоящих проблем. Когда я пришел на место работы в Ямполе, то увидел маленький, почти разваливающийся домик. Трудно сказать был ли он в центре или на окраине, этот Ямполь был каким-то хаотичным скопищем домов. В домике стоял старый стол, треснувший в нескольких местах, лучше на него было не опираться, и металлический, ржавый сейф, похожий на списанный паровоз, который, невесть почему, забыли порезать на металл. Пахло мышами и прелостью. Я сцепил зубы и сказал сам себе, что буду сильным.
Сразу пошел в районную администрацию и потребовал денег на ремонт, давил, что прокуратура это часть государственной власти и разваливающийся домик снижает авторитет всего государства. Мне не отказали, пообещали всестороннюю помощь. Но я то чувствовал, что врут. Они не принимали меня всерьез, удивлялись размерам и думали, за какие же прегрешения меня сюда прислали. По доброй воле в Ямполь никто не ехал, только в качестве наказания. Поэтому по работе был полный завал. Статистика отвратительная - множество нераскрытых преступлений (висяков), отчеты запущены, делопроизводство на нуле. Непонятно с чего начинать, столько было проблем.
Я начал с помещения. Срочно собрал руководителей всех сельхозпредприятий района. Из девяти пришло четверо. Поставил перед ними задачу, кому дерево привезти, кому краску, кому кирпич. Я знал, что так просто они не повезут, поэтому поехал по пяти оставшимся хозяйствам, чьи руководители меня проигнорировали. Возбудил пять уголовных дел. На кого за невыплату зарплаты, на кого за самовольное распоряжение имуществом предприятия или за фальсифицированные данные о посевах. Председатели сначала смеялись, думали, что шутит молодежь. Я вызвал их на допрос и хорошенько прессонул. Не бил, а убеждал. Присаживался рядом на стол, уже новый стол, купленный за собственные деньги, и давил их своим спокойствием. Еще до конца недели начался ремонт помещения. И пошло несколько жалоб в область. Я послал туда же отчет о проделанной работе, подчеркивая, социальную важность доведения до конца начатых уголовных дел. Из области выжидательно молчали.
Мне ждать было нечего. Продолжал давить председателей, сам занялся школами. Неправильное расходование бюджетных средств, непрозрачное распределение родительских взносов. Учителя труда делали мне столярку и красили внутри. Тут же нагнул и торговлю, которая купила для районной прокуратуры компьютер и отремонтировала "Уазик", который раньше ломался по несколько раз на день. Теперь я стал мобильным, мотался по району, всячески подымая авторитет прокурорских работников. Делать это было трудно, потому что раньше сюда приезжали либо спившиеся, либо вконец проворовавшиеся. Но уже через месяц обо мне стали говорить с уважением, что и из кирпича денежку выдавит.
Пока шел ремонт здания, я взялся за старые дела, которые портили отчетность. Прежде всего, два убийства. Они в районе почти всегда случались по бытовухе. Бухали люди, потом ссора, кто-то кого-то топором рубанет или ножом ударит и вся недолга. Или там залезет алкаш какой-нибудь к пенсионерке, придушит и пенсию заберет, чтоб самогон купить. На следующий день таких вязали.
Но два висяка были совсем другие. Первое дело по убийству лесника. Тридцать два года мужичку, жил на дальнем кордоне в лесу, не пил, поведения примерного, в махинациях лесных не участвовал, за что считался чудаком, а то и сумасшедшим. Жил сам в маленьком домике, два раза признавался лучшим лесником в области, внедрял передовые методы лесопосадки, в научные журналы статьи писал. У начальства был на хорошем счету, его в область звали работать, но отказывался, говорил, что ему в лесу хорошо.
И вдруг нашли убитым. В собственном доме, нож в животе, все целое, ничего не забрано - остались и две бутылки водки в шкафу и последняя зарплата под подушкой. Просто убит. Ни мотивов, ни свидетелей, ни версий. Всем понятно, что не за чем его было убивать, что вел он жизнь растительную, никому дорогу не переходил, никому не мешал. Пытались, было, в прошлом порыться, может месть запоздалая. Но оказалось, что и когда учился он в лесотехническом, то был тих, ни с кем не конфликтовал, так что вроде бы и мстить не зачем.
Так дело и заглохло. Я материалы изучил, увидел много пробелов, сразу видно, что следствие велось не на должном уровне. Поехал в домик убитого. Там теперь никто не жил, потому что глухое место, километров на пятнадцать во все стороны одни лес. На машине туда было не добраться, поэтому пришлось оставить ее на берегу, вброд переходить речку и пешком идти узкой лесной тропинкой. Повел меня туда Трофимович, старый лесник, который убитого неплохо знал.
-Тихий был человек, муху не обидит. Все наукой занимался, читает, пишет, потом в лес идет, замеры делает. Настоящий лесник. Сейчас, Зверослав Николаевич, лесники то плохие пошли, только и умеют, что рубать да продавать. Зачем им наука, если десяток дубов повалил и живи себе не парься. А Мишка другой был человек, делом своим жил.
-А что женщины у него никакой не было?
-Не было. Он же как не от мира сего, весь в науке. За него бы и пошли, он ведь непьющий, спокойный, но он в сторону баб и не глядел. Хотя раз видел я у него портретик.
-Что за портретик?
-А женщины одной. Очень симпатичной. Как в кино. Но Мишка портретик тот прятал. Я то случайно увидел. Зимой дело было, Мишка с гриппом слег, я пришел поухаживать за ним, полез в шкаф за лекарствами и увидел.
-Рисованный, что ли портретик?
-Нет, фотография, цветная.
-И что за баба?
-Красивая. Глаза такие большие, лоб белый, волосы длинные, кудрявые. И улыбалась, ну будто королева.
-Может это сестра его?
-Не, не было у него сестер. Так думаю, что влюбленный был когда-то и запала она ему в сердце.
-А тут, значит, пассий не имел?
-Кого?
-Баб на сторожке не было?
-Да откуда им там взяться? Леса кругом.
-Просто я фотографии с места преступления смотрел, так похоже, что баба его ударила. Психанула и ударила, а потом испугалась, нож бросила и бежать. Мужик никогда нож не бросит. Ударит, а нож не выпустит.
-Не знаю, не было там баб.
-А как слышно, с контрабандистами дела он имел?
-Нет. У него ж и участок не при границе и сам он подальше держался от людей.
-Никогда не рассказывал, чтоб угрозы ему какие были?
-Да какие угрозы? Он же был, будто божий одуванчик. Ругаться матом даже не умел. Вырубят у него лес, пишет докладную руководству, просит принять меры и всё. Другой лесник найдет порубщика да деньжат себе собьет, а этот даже подумать о таком не мог.
-Странно как-то. Он ведь из Киева был, закончил институт с отличием и вдруг заперся в такую глушь.
-Чего ж странного? Лес он любил, деревья. Да и ты вот в глушь заперся.
-Я человек служивый, куда прикажут, туда и иду.
Трофимовичу было уже под семьдесят, но шел он по тропинке так быстро, что я едва за ним поспевал. В лесу было тихо и прохладно, песок под ногами белой рекой клубился среди узловатых корневищ, иногда расходясь цепочками следов.
-Зверья тут много.
-Зайцы в основном. В этом году много их, так что к осени эпидемия будет.
-Какая эпидемия?
-Болячки их. Раз в три-четыре год начинает у зайцев плодеж безудержный. Становится их так много, что чуть ли лисиц не топчут. По лесу идешь, а они бегают вокруг. Потом болячка распространяться начинает и дохнут они почти все. В иных местах и воняет, столько зайчатины гниет.
-Покойный не охотился?
-Не, что ты. Он природу любил, один раз лосенка подобрал в лесу и выкормил.
Так за разговорами дошли мы до небольшой полянки, посреди которой стоял аккуратный домик, окруженный невысоким забором.
-Такие глухие места, что никто сюда не добирается, чтобы нагадить. Сколько уже без хозяина дом, а целый.
Мы прошли во двор, где уже вымахала по пояс трава. Трофимович показал на деревья за домом.
-Сад это Мишка посадил. Яблоньки две, грушу, сливы. Так и не поел, бедняга, ягодок. Трофимович уверенно сунул руку под неприметный кирпич и выудил оттуда ключ. Отворил дверь и мы вошли в дом.
-Мы то вещи и не трогали. Все оставили, как было. Машина сюда не приедет, а на себе таскать, кому охота. Вот там, в сундуке, все его записи, в шкафу все вещи. Если мыши не добрались, то целы.
Трофимович заходился растопить плиту, чтобы подогреть чаю, а я стал рассматривать записи, больше десятка толстых тетрадей, исписанных крупным красивым почерком.
-Следователи там уже смотрели.
-Я еще посмотрю.
Но ничего интересного в тех надписях не было. Сплошная древесина, наблюдения за природой, цитаты каких-то, видимо авторитетных, лесохозяйственных источников. Полез в шкаф, стал рыться в вещах, которые изрядно отсырели и пахли не очень приятно. Штаны, майки, рубашки, даже два галстука обнаружил. Опять же ничего особенного.
-Пойду-ка я погреб посмотрю.
-Да там пусто.
Уже шёл по комнате, когда почувствовал, что в одном месте пол подо мной как-то странно прогнулся. Я носком отодвинул половик и увидел крышку.
-Тут лаз какой-то есть?
-Лаз? Может в подпол, я то и не знал.
Я почувствовал, как забилось сердце. Разгадка близка. Пока все в этом деле было очень запутано и непонятно, но сейчас я вроде бы взял след. Даже не знал, что за след, куда он ведет, но этот лаз неспроста. Откинул крышку, из черной дыры пахнуло сыростью. Посветил фонариком, увидел лестницу, какие-то тени. Шагнул и тут же грохнулся вниз. Я не рассчитал, что ступенька подгнила, а вешу я прилично, да еще шагнул с разгону.
-Эй, ты живой там?
-Живой, Трофимович, тащи лампу, а то фонарь разбил.
-Лампа то есть да керосина нет.
-Ну, факел какой-нибудь сооруди. Вот чёрт, так грохнулся!
-Сейчас.
Я вглядывался в темноту. Почти ничего не видно. Вроде бы небольшое помещение. Встал, потер, ушибленную ногу, осторожно шагнул вперед, выставив руки. Нащупал какой-то шкаф, вдоль него пошел, потом кровать. Тут поспел Трофимович с пучком лучин.
-И лестницу поищи, чтобы я отсюда вылезти мог.
-Сейчас поищу.
Я светил себе лучиной и потихоньку изучил комнату полностью. Самая обычная комната, только непонятно, зачем ее нужно было делать под полом. И зачем тут большая кровать, когда покойный был человек не крупный, мог поместится на диванчике. Я несколько раз обошел комнату и разочаровано вздохнул. Если это и след, то он никуда не ведет. Подумаешь, тайная комната и что с того? И тут я увидел на стене кольцо. Как будто в фильмах, чтобы привязывать лошадей. Понятно, что в подвале никаких лошадей быть не могло. Еще странным был ковер на стене, недалеко от кольца. Ковер взялся плесенью, здесь же было сыро. Видимо пока был жив хозяин, он часто топил небольшую печку, поддерживая влажность в норме. И тут я вспомнил сказку про Золотой ключик. Там правда был не ковер, а картина, но закрывала она ход. Это была чистая интуиция, я подошел к ковру, приподнял его и увидел под ним дверь. Вроде бы и ожидал такого развития событий, но одновременно очень удивился. Потому что разветвленные подземелья в этой дыре, да кто о таком мог подумать?
Сдернул ковер, пощупал ржавый металл двери. Зачем ставить в подвале металлическую дверь? Что за ней скрывать? Несколько раз ударил ногой, дверь утробно гудела, но не давала надежды на то, что откроется.
-Трофимович! Трофимович!
Он не отзывался. Я подумал, а что если дед как-то связан с этим убийством? Потому и набивался мне в помощники, все рассказывал. Ведь он, считай, друг убитого, хорошо знает местность. Я даже не проверил, было ли у него алиби. И те балбесы, которые вели следствие, также могли не проверить. Ведь не нашли же они этот подвал! А этот подвал таит в себе загадку. И Трофимович попытается сделать так, чтобы никто не узнал о подвале. Вряд ли он убежит, оставив меня здесь. Я ведь выберусь, тут мебель есть. Выберусь. Может он подожжет дом. Потом расскажет историю, что была канистра керосина, вытекла, а я чиркнул спичкой и полыхнуло. Молодой, неопытный, не знал, что от керосина бывает. И ведь поверят!
Я пожалел, что не взял с собой пистолета. У меня был, но я оставил его на работе, даже подумать не мог, что пригодится. Уже потянул кровать к лазу, чтобы перевернуть ее, встать сверху и полезть, когда услышал сверху шаги.
-Еле нашел. Только ты осторожнее. Миша человек мелкий был, под себя лестницу делал.
Я принял лестницу, поставил ее на пол и задумался, что может Трофимович хочет меня выманить, чтобы уж потом наверняка ударить? Я запаниковал, отступил в темноту. И тут же приказал себе успокоится. Взять себя в руки.
-Так что там? Мне слезать или вылезать будешь?
Я ухватился за эти слова. Трофимович говорил спокойно и добродушно. Не чувствовал я не то что скрытой подлости, но даже волнения. Не мог он таким хитрым быть. Но я решил не рисковать.
-Слезай, тут мебель какая-то.
Кряхтя, Трофимович быстренько спустился.
-Вот это да! Целая комната в подвале! Ну и Мишка!
-Не говорил про неё?
-Никогда. Он то нелюдимый был. Но чтоб такое вот скрывать!
Я усмехнулся в темноте. Вот дурак, надумал на бедного дедушку бог знает что. Бандита из него сделал, а он же не причем. Я тогда еще не имел толком людей чувствовать, ошибался часто.
-Смотри, что тут еще есть.
Показал лучиной на железную дверь.
-Это еще зачем?
-Не знаю.
-Вроде сейфа!
-Дверь металлическая, там, наверное, еще комната.
-Ну, Мишка, ну сукин сын! Смотри, чего наделал! А ведь тихоня такой!
-Для такого подвала стройматериалы нужны. Цемент, кирпич, да хоть бы дверь эту металлическую тоже на горбу не понесешь! Как он ее сюда пер?
-Как-как, зимою просил у пограничников вездеход, грузил его и пер сюда по льду. Тут речушка рядом. А мне говорил, что саженцы возит, какие-то редкие породы сосен разводить собирался.
-Надо бы дверь взломать, инструменты какие есть?
Из инструментов нашлись только лом да топор. Часа три бились мы с дверьми, но открыть их не смогли.
-На века сделано!
-Погоди, а когда тело нашли, ключей при нем не было?
-Ключей? Да вроде не было. И меня ж в дом не пускали, пока осмотр делали. Давай в шкафу посмотрим.
Открыли шкаф, который в подвале стоял, там тоже все уже почти гнить начало, копались в вони, когда я пачку презервативов нашел.
-Знаешь, что это, Трофимович?
-Нет, а что?
-Презервативы.
-Гондоны, что ли?
-Они самые.
-Вот дурик, бабы не было, а гондоны купил.
-Была баба.
-Где?
-Здесь. Вот смотри, тампонов пачка. Не огонь же он ими разжигал.
-Вот чудеса, так чудеса.
Я увидел шнурок. Дернул за него и вытащил связку из четырех ключей.
-Есть улов, пошли к двери.
Стал подбирать ключи к замкам, три открыл, а четвертый мы ломом повредили, пришлось выламывать. Но один замок можно. Налегли, хрустнул металл и распахнулась дверь. Темно, давай светить, зашли в еще одну комнату. Было в ней сыро и пахло затхлостью. А ещё кучи земли на полу. Будто здоровенный крот рылся. То есть обычная себе комната - диванчик, шкаф, стол, а на полу кучи земли.
-Это еще что такое?
-Не знаю, Трофимович, не знаю.
-Откуда здесь земля?
-Да вот откуда.
Я высветил в стене большую нору. Кто-то раздолбил стенку из кирпича, а потом стал рыть землю, выбрасывая ее в комнату. Кто это мог быть, не знаю, но явно не покойный хозяин, а тот, кого он тут держал. Я принюхался к ходу - ничем особенным там не воняла. Значит тот, кто здесь был, вылез, ведь не мог же он просто раствориться.
-Полезли наверх.
Мы быстро выбрались, Трофимович был явно обескуражен, стал говорить, что Мишка скрытный был, не поймешь его.
-А зачем ему этот подвал тайный?
-Скоро узнаем. Что это за яма?
Метрах в четырех от стены дома, возле куста смородины виднелась полузасыпанная нора.
-Не знаю. Вроде её раньше не было.
-Точно не было? Когда милиция пришла, еще не было?
-Нет, мы ж тогда всё осмотрели, заметили б.
-Понятно. А керосина тут точно нет, мне хорошее освещение нужно?
-Керосина нет, можно лучин побольше.
-Давай.
Я спустился в комнату за железной дверью и долго там всё осматривал, особенно сосредотачиваясь на стенах. Когда знаешь, что ищешь, легче найти. Мне нужна была информация о том, кто сидел в этой подземной темнице. Точнее о той, я был уверен, что это была она. Я не пускался в рассуждения, что она тут делала, нужно уметь сосредотачиваться на главном.
-А чего хоть ищешь?
-Надписи. Хоть нацарапать что-то должна была.
И я нашёл надпись. В уголке, очень низко, нужно было ползать на четвереньках и очень внимательно всматриваться, чтобы прочитать "Снежана Болотова, Херсон". Я переписал эти данные и с легким сердцем отправился назад. Трофимович семенил рядом, он ничего не понимал и немного обижался на меня, что я ничего не объясняю. Но уже тогда я понял, что для меня будут не важны хорошие отношения с людьми. И часто мне придется плевать на других, плевать вовсе не из удовольствия, а просто потому, что так проще освободиться от досужих вопросов ради того, чтобы сосредоточится на деле. Уже тогда я решил использовать людей, но не подпускать их близко.
В городе дал запрос на эту самую Снежану и через день мне пришел ответ, что она отбывает пожизненное заключение в Черкасской тюрьме. Отбывает уже три года, то есть по здравому размышлению никак к убийству лесника она не причастна. Это легко могло сбить с толку, но я же чувствовал, что взял след. Поэтому нашёл телефон колонии, перезвонил и проверил. Оказалось, что в ответе была ошибка и Снежану посадили совсем недавно. За двойное убийство. Она была плечевой, подцепила клиентов, сыпанула им снотворного, но переборщила с дозой. Говорила, что случайно, что сама была под кайфом и не совсем понимала, что делала. Тем не менее, суд дал пожизненное.
Я попросил у начальства командировку. Долго мурыжили, не хотели отпускать, но в области было плохо с нераскрытыми убийствами, а я гарантировал, что дело раскрою. Я рисковал, меня бы уволили, если бы оплошал. Но я же чувствовал след. В колонии меня провели в небольшую комнатку, привели эту Снежану. Я самую малость надавил и она всё рассказала. В сущности, ей нечего было терять. Пожизненное у неё уже было, больше не дадут. А новое дело, значит, будет выезд на место, новый суд, какое-никакое, разнообразие.
Она рассказала, что попала к леснику случайно. Ехала с дальнобойщиками до границы, потом её высадили, прямо в ночь, под дождь. А тут лесник на "Уазике". Подобрал её, привёз. Напоил, накормил, отогрел, пару раз трахнул. Утром хотела уйти, он не дал, посадил на цепь.
-А подвал, подвал, что у него уже был?
-Подвал был. И там кто-то жил до меня.
-Откуда ты знаешь?
-Знаю. Какая-то женщина, пахло женщиной, потом вещи.
-Он что-то говорил про это?
-Ничего. Он вообще со мной не разговаривал. Иногда приходил и трандел всякую фигню, но я не могла отвечать. Я должна была только слушать и кивать головой, иначе он бил меня.
-Сколько ты прожила у него?
-Не знаю, где-то месяца четыре.
-А почему убила?
-Я хотела убежать. Мне надоел тот херов подвал, надоел этот мудак со своим прыщавым хуем.
-Где ты взяла нож?
-Он принес. Он любил яблоки, но не мог их кусать, потому что зубы плохие. Приходил с ножом, резал яблоки на маленькие кусочки и жевал. Я выхватила нож и ударила. Я хотела его пришить на месте, но он оказался жилистый. Отшвырнул меня и смог уйти. Дверь закрыл. Я день ждала, когда он вернётся и застрелит меня. У него ведь было ружьё, иногда приходил с ним и заставлял сосать дуло, его это возбуждало. Но он не пришёл. И я начала рыть яму. Ножкой от кровати расковыряла кирпичи, а потом рыла.
-Сколько дней?
-Неделю. Я думала, что сдохну, я все ногти себе ободрала.
-И что потом?
-Вылезла и пошла по дорожке, вышла на трассу и поехала домой.
-Пиши признательное.
-Пожалуйста.
Она всё написала, на ноже были её отпечатки и в погребе были её отпечатки, так что дело раскрутилось быстро, потом суд и её отвезли обратно в колонию. А на меня стали удивлённо посматривать. Легко раскрывать дела по горячим следам, а я раскрыл старый висяк, знающие люди понимали, как это не просто.
С разгону я занялся еще одним старым убийством. Больше года назад в одном из сел был обнаружен труп местного жителя. Погибшему было под восемьдесят, приехал он сюда откуда-то из России, нрава был смирного, не пил, что по меркам местных сёл завидная редкость. Купил усадьбу с запущенным садом, за год привёл его в порядок, ещё и завёл небольшую пасеку. Вот жил себе дедушка, трудился в меру сил и здоровья, как вдруг убили. Причем очень странно. Так что вломились, пырнули ножом или там топором огрели, такое здесь сплошь и рядом. Но погибшего, Конопатников его была фамилия, застрелили. И бросили в свежевыкопанную яму. Причем копал яму себе сам погибший. Во всяком случае, на лопате были только его отпечатки пальцев. Выходило примерно так, что некто пришёл к дедушке, вывел его в сад, заставил копать могилу под яблонями, а потом застрелил. Происходило это среди бела дня, потому что утром дедушка заезжал на велосипеде в магазин за хлебом, а вечером его уже нашли в яме и с простреленным затылком.
Когда труп нашли, милиция первым делам стала дёргать окрестных наркоманов и алкашей, хотя они то были явно не причем, как в виду странности обстоятельств убийства, так и из-за того, что в доме погибшего ничего не было тронуто. Даже кошелек на столе остался, а там было тридцать гривен, не малая сумма по сельским меркам. Но местная милиция действовала просто - даже через день смогла найти двух гавриков которые признались в совершении убийства. Да вот незадача, что во время совершения преступления они пьянствовали в райцентре и там их видело чуть ли не полсотни людей. Пришлось их отпустить, больше подозреваемых не обнаруживалось и о деле потихоньку забыли. Тем более, что в самом начале очень правильно сделали, скрыв данные о ветеранском прошлом погибшего. Этот Конопатников оказался ветеран войны, имел несколько медалей. Руководство на убийство ветеранов реагировало нервно, могли и в газетах написать, требовалось бы раскрыть. А так просто пенсионер, мало ли их убивают.
Я изучил материалы дела, отметив для себя две странности. Во-первых, всю эту церемонию убийства, с копкой ямы и выстрелом в затылок. Во-вторых, баллистическая экспертиза показала, что пуля была выпущена из старой модели пистолета "Браунинг", каковая была на вооружении вермахта во время войны. Сейчас таким видом оружия преступления совершались крайне редко. Выходило, что убийца, вооруженный ветхим браунингом пришел к Конопатникову, заставил того вырыть могилу и застрелил. При этом они еще и курили - возле ямы было обнаружено шесть окурков двух разных видов. Одни от "Примы", которую курил погибший, а вторые от сигарет "Галуаз". Тоже, кстати диковинная вещь в здешних краях. А еще меня удивляла пассивность убитого. Понятно, что звать на помощь ему было бессмысленно, потому что жил на отшибе, так что соседи даже выстрелов не слышали. Но ведь и просто рыть яму, зная, что тебе убьют сложно. Мог бы, хоть с лопатой кинутся на убийцу, раз уж всё равно помирать. Однако дедушка копал яму, сделал три перекура, а потом его застрелили. Странные обстоятельства.
Я не мог найти им хоть какие-то объяснения, поэтому взялся штудировать материалы, в надежде найти какую-то зацепку. И оказалось, что сам этот Конопатников не менее странный, чем его смерть. Служил он в войсках НКВД и звался тогда Федором Шкурой. Уже после войны демобилизовался и почти сразу поменял фамилию. Оно то Конопатников получше, чем Шкура, но всё-таки подозрительно, что человек фамилию меняет. Потом было подозрительно, что погибший нигде долго не задерживался и всю жизнь ездил по стране. Судя по пропискам в его паспорте, нигде дольше трех лет он не задерживался. Успел пожить по всему СССР. Только в последние годы, стал замедляться. Видимо возраст брал своё. Так он семь лет прожил в Ставропольском крае, пока вот переселился в эту глушь. Чего бегал человек? Опять же странно. Но всё это обилие странностей не складывалось в единую картину.
Я съездил на место, поговорил с соседями, но они все твердили одно, что мужик был непьющий, тихий и бог его знает, кому помешал. Никого из чужих в день убийства вроде не видели, была какая-то машина, но вроде это цыгане ездили, собирали пух-перо. Об этом и в деле было написано, у цыган было алиби и никаких мотивов. Собака вроде взяла со двора убитого след, но дошла до дороги и остановилась. Видимо с того места преступник убыл на каком-то транспорте. На всякий случай я направил запрос в Ставрополь, не особо надеясь, что ответят. И пробил, какие еще преступления совершались с помощью "Браунинга".
Из Ставрополя ответили, что никаких правонарушений за погибшим не было. Пистолетом тоже больше никого не убивали. Тупик. Я пару дней просидел, силясь определиться, где тут собака зарыта. Но ничего не надумал, поэтому решил отложить дело, взялся за приведение в порядок прокурорского хозяйства. Возникла идея по окончанию ремонта пригласить начальство. И им приятно будет и я отчитаюсь. Ускорил ремонт, собирал денежку на дальнейшее материально-техническое обеспечение.
Но голова у меня устроена так, что пока дело не разрешу, оно меня не отпускает. Потом уже я научился это контролировать, а поначалу и ночей не спал, все думал про сложные дела. И тогда так. День пробегаю, ночь про этого Шкуру-Конопатникова думаю, кто ж его замочил и по какой причине. Вот так вот корячился, когда дошло до меня, что всё походит на месть. Привели приговор в исполнение. Яму заставили выкопать, чтобы прочувствовал дедушка свою вину. И он же потому не сопротивлялся, что справедливость приговора признавал. Может, и бегал оттого по стране, что прятался от своих неизвестных мстителей. И фамилию вполне возможно для этого поменял. Только вот нашли и порешили.
Версия была многое объясняющая, но за что было мстить ветерану? Сразу лезла в голову служба его в войсках НКВД, которые всякие дела нехорошие творили. Но это давно было и показалась мне эта версия маловероятной. Стал что-то поближе искать, пересматривал его паспорт, но там самые диковинные места прописки. То поселок имени Ахунбабаева в Туркмении, то город Макаров на Сахалине, потом Сибирь, на Урале несколько мест. Что угодно там могло быть. То есть вроде бы знаю, что месть, но за что и кто мстил, это покрыто мраком.
Хорошо, что начальство моё приглашение приняло и пообещало приехать. Много работы у меня было, чтобы всё поделать и на хорошем уровне, благодаря этому от бесплодных дум по делу Конопатникова отвлекался. Потом и вовсе плюнул на него, решив, что нужно уметь и проигрывать. Всё-таки я не кудесник, будут и мне дела случаться, которые я не раскрою. Да и бог с ним, ведь начальству показал себя с хорошей стороны и после торжественного открытия обновленного здания прокуратуры, начальство намекнуло, что ценит мои старания и долго в глуши не засижусь.
Я чуть ли не чемоданы паковать начал, когда увидел по телевизору сюжет об убийстве ветерана в Питере. Застрелили прямо в квартире. Ничего не тронули. Экспертиза показала, что стреляли из старинного браунинга. А фамилия погибшего была Шевелев. И фамилию эту я вроде знал. Давай искать, где она мне встречалась, нашел в деле по Конопатникову старую фотографию. Она у погибшего вместе с документами лежала, потому и попала в дело. На фотографии три бойца. Один Шкура, второй некий Колесник, а третий Шевелев. Стоят себе молодые хлопцы, в гимнастерках, при оружии. Подписано фото "1944 год, Гродно".
Ухватился я за карточку. Ведь цепочка вырисовывалась. Кто-то мочит бойцов с фотографии, мочит, невзирая на возраст. Направил запрос в Министерство обороны про Колесника, третьего товарища с фотографии. Подозревал, что он будет следующей жертвой. Написал письмо и в Питер, рассказал об убийстве Конопатникова, спрашивал о подробностях убийства Шевелева. Больше сделать ничего не мог, занимался текучкой, налаживая работу прокуратуры в районе. Здесь меня уже стали уважать, а то и бояться. Говорили, что молодой да не ранний, рассказывали, что раз треснул кулаком по столу и разломал стол пополам.
Было дело. Это потом я научился работать глазами, давить взглядом, размазывать человека, заставлять делать то, что мне нужно, а тогда приходилось часто прибегать если не к насилию, то к применению физической силы, вроде стуканья кулаком, хоть в живот, хоть по столу. Дела налаживались, я видел, что у меня получается, старался и ждал момента отличиться. Ещё когда учился, внимательно следил за тем, как делались карьеры. И как они ломались. Я понимал, что мне будет трудно, потому что нет блата. Зато я буду зависеть только от себя, а не от судьбы высоких покровителей.
Первым пришёл ответ из Питера. Шевелёва убили странно. Редкий вид пистолета, мертвый был одет и обут, а в квартире нашли лопату, обычную штыковую лопату, которую не помнил никто из родственников. То есть её принесли. Соседка вспомнила, что когда шла с магазина, встретила на лестнице мужчину с лопатой. Он был достаточно опрятно одет, лет за пятьдесят, худой какой-то и с лопатой. Смотрелся странно, поэтому она его и запомнила. Был составлен фоторобот, однако выяснить личность предполагаемого убийцы не удалось. Тем более, что полная темень с причинами убийства. Из квартиры ничего не пропало. Родственники вроде не нашли альбома старых фотографий, но они никакой ценности не представляли, поэтому можно было смело утверждать, что нападение совершалось не ради ограбления. Сам покойный был человек не скандальный, врагов у него не было, жил скромно, каких-либо подозрительных дел не имел. Кому и зачем нужно было убивать старика, причем тут лопата, следствие узнать не смогло и дело прочно перешло в висяки.
Письмо из Питера подтвердило мою версию о том, что стариков целенаправленно убивают и это как-то связано с военным временем, так как после войны бойцы вроде бы не встречались. Тут правда была заковыка, что предполагаемый убийца был лет около пятидесяти, а значит, на момент войны был либо младенцем, либо вообще ещё не родился. Если так, то за что он мог убивать ветеранов? И почему стал делать это именно сейчас?
Ответ, пришедший из архива Минобороны, только добавил вопросов, потому что оказалось, что сержант Колесник погиб в 1944 году при освобождении Белоруссии. Родственники его жили в Минске, был даже их адрес. Но вряд ли, чтобы они что-то знали о далеких событиях 44-го года.
Я решил для себя, что бросаю заниматься этим делом, в виду отсутствующих перспектив для расследования, ведь моих догадок и предположений было мало. Лёг спать, а ночью проснулся с убеждением, что нужно ехать в Минск и всё-таки переговорить с родственниками. Это была интуиция, чуйка, как говорили старые следаки. Логически ее нельзя было объяснить, я просто чувствовал, что это может помочь в расследовании дела. Понятное дело, что никто бы меня не отпустил. Мало того, что я работаю без году неделя, так и не имею права проводить расследование на территории чужой страны. Заикнись я о планах начальству, так в лучшем случае бы надо мной посмеялись, а в худшем бы выругали за дурь. И правильно сделали бы, потому что нельзя принимать решение без нормальных аргументов, руководствуясь лишь такой туманной штукой, как интуиция.
Это был очень важный момент в карьере. Если бы я тогда не поверил себе, не знаю, как бы потом пошло дело. Но я решил рискнуть. Отпросился у начальства, вроде бы для того, чтобы съездить в Харьков, где остались дела со времён учёбы. А сам помчал в Минск. По присланному мне адресу Колесники уже не жили, но мне посчастливилось встретить соседку, которая знала, куда они переехали. Пришлось переть на другой конец Минска, города достаточно большого и ухоженного. Нашёл обычную панельную девятиэтажку, поднялся на лифте, позвонил в дверь. Был спокоен и это спокойствие сильно подбадривало меня.
Дверь открыл мужчина. Его лицо показалось мне знакомым, но я ведь точно нигде не мог его видеть. Лет за шестьдесят, худой, болезненного вида. Я представился работником прокуратуры, не сказал какой. Мужчина удивился и пригласил войти. Едва ходил, придерживаясь руками за стену. В комнате упал на кресло и застонал. С минуту приходил в себя.
-Садитесь, пожалуйста, что вам нужно?
-Я расследую дела об убийстве Ивана Конопатникова и Василия Шевелева.
-Кого?
Я повторил, а сам ещё раз всмотрелся в лицо мужчины. Всё-таки я его где-то видел. Знакомое лицо.
-Это были боевые товарищи вашего отца, они вместе служили.
-И что вы хотите узнать?
-Недавно их убили...
-Моего отца убили еще в сорок четвёртом.
-Я знаю. Просто мне кажется, что эти убийства как-то связаны с событиями тех лет.
-Как это они могут быть связаны?
Он спокойно смотрел на меня усталыми, чуть припухшими глазами. Он был болен, в комнате стоял густой запах лекарств, как в больнице.
-Не знаю, я и пришёл к вам, чтобы разузнать.
-Ничем не могу помочь.
-Вы не были с ними знакомы?
-С кем?
-С погибшими.
-Я никогда про них не слышал.
Он говорил также спокойно, как и раньше, но мне показалось, что он врёт. Вяло, даже не особо стараясь, чтобы это было похоже на правду.
-Мне кажется, что вы врёте.
Я не был уверен, что поступаю правильно, заостряя ситуацию. Но я просто не знал, как вести себя дальше, у меня не было опыта, поэтому я пошел на отчаянный шаг. Мужчина засмеялся.
-Да какого черта! Что мне терять?
Он будто не замечал меня, разговаривал с собой. Потом таки посмотрел в мою сторону.
-Да, вру. Я знал их. И я убил их.
Это было как удар поддых, я уставился на мужика и молчал, лихорадочно соображая, что это он несёт.
-Спокойно, спокойно, молодо человек, я не сошёл с ума. Рак да, он меня догрызает, но я до сих пор в здравом уме.
-Зачем вы их убили?
-Это старая история, ещё тех, военных лет.
-Какая история?
-А зачем это вам? Арестовывайте меня, везите в тюрьму. Правда, до суда я доживу вряд ли, но тут уж извините.
-Из чего вы убивали их?
-Из пистолета "Браунинг", ещё военных времён. Первого убил выстрелом в затылок, второго как получилось, он попытался напасть.
-Зачем вы убивали?
-Вам это действительно интересно?
-Мне нужно это знать.
-Я мстил.
-За что?
-За отца. Они убили моего отца.
-Ваш отец погиб на войне.
-Это официальная версия, а на самом деле, это они убили его.
-Зачем?
-Чтобы выслужиться. Сначала донесли на него, а потом убили. Вы действительно хотите выслушать всю историю?
-Да.
-Тогда дайте мне шприц и вон тот бутылёк. Это обезболивающее, я не могу долго без него, у меня рак груди. Представляете? Это женская болезнь, но в каждом десятом случае, она случается у мужчин. И мне вот повезло.
Я подал ему шприц, был настороже, хотя не чувствовал в словах человека какого-то подвоха. Он засмеялся, хрипло и неприятно, мне казалось, что ещё чуть-чуть и он развалиться на куски. Умело перемотал руку и запустил себе шприц, будто заправский наркоман. С облегчением выдохнул.
-Вот, уже лучше. Значит история, хорошо, я расскажу её. Это было осенью сорок четвертого. Белоруссию уже освободили от немцев, сюда вошли войска НКВД, которые выискивали врагов народов, всяких там полицаев, дезертиров, предателей. В одном из польских сел под Гродно арестовали местного старосту. Хоть люди и просили его не трогать, потому что крестьян не обижал, а наоборот помогал прятаться от облав, когда забирали в Германию. Но арестовали и отвезли в Гродно. Семье лучше было бы забыть про него, но не забыли, передавали передачи. Ездили по очереди жена старосты и старшая дочь, красавица Агнесса. Потом стала ездить только Агнесса, ведь ей легко удавалось уговорить солдат передать отцу немного продуктов или тёплые вещи. Она была такая красивая, что стоило ей улыбнуться и солдаты таяли, будто масло на солнце. И она улыбалась, чтобы помочь отцу. Однажды познакомилась с молодым солдатом по фамилии Колесник. Он был родом из-под Харькова, сирота, выросший в семье дальнего родственника. Знал, что такое фунт лиха и пожалел бедную девушка, которую все обманывали. Потому что передачи её никто не нёс в камеру, солдаты съедали харчи и продавали одежду, а бедный отец думал, что про него забыли.
Колесник рассказал девушке об этом, она расплакалась, так как очень любила отца. Колесник взял её корзинку и таки пронёс её в камеру, хоть это и было нарушением. Но он был слишком околдован старостовой дочкой, её белой кожей, голубыми глазами, волосами цвета пшеницы, выбивавшимися из-под платочка. Он тоже был хорош собой и стоило ли удивляться, что у них началась любовь. Не в нынешнем понимании, они не спали вместе, во-первых негде, во-вторых она была девушка из строгой семьи, каждое воскресенье ходила в костёл, исповедалась и причащалась. А он был молодой солдатик, хоть и насмотревшийся на войне всяких гадостей, но скромный и неопытный. Они просто ходили, взявшись за руки, как дети, пили морс, кушали мороженное, дрянное послевоенное мороженное, которое казалось тогда неземным лакомством.
Солдатик был счастлив, а когда человек счастлив, то ему хочется поделиться с кем-то этим счастьем. И он рассказывал о своей любви двум товарищам, которые жадно слушали его и завидовали. Они всегда завидовали ему, потому что он был лучший стрелок, потому что имел боевые награды, потому что был любим начальством, а теперь вот ещё и спопашил этакую красавицу. Они глотали слюни и жалели, что остались в этой глуши, а не пошли дальше за фронтом. Ходили слухи, что в Польше сейчас было хорошо, любая баба твоя и всё такое.
Они долго пускали слюни, а потом придумали, что это неправильно и так быть не должно. Как-то вечером они вышли из казармы и пошли следом за товарищем. Долго кружили за ним, глядя на парочку и наполняясь решимостью. А как стемнело, догнали в тёмном месте и напали. Сначала ударили ножом Колесника. Каждый своим, они договорились, что будут бить вместе, чтобы взять кровь на двоих. Убили его, а потом набросились на перепуганную старостову дочку. Насиловали её, сколько хотели, а потом бросили её и пошли в казарму. Окровавленная девушка едва доползла до жилья, утром вызвали ей вызвали доктора, который спас её от верной смерти.
Но скоро пришли солдаты. Девушку обвинили в убийстве советского солдата Колесника. Бойцы Шкура и Шевелев дали показания, что погибший гулял с социально чуждой дочкой старосты и видимо она заманила его в ловушку к белополяцким недобиткам. Ее словам о нападении неизвестных и изнасиловании никто не верил. Враг есть враг, пусть он и скрывается под видом избитой растерянной девушки. Был быстрый суд и долгая дорога в Сибирь. Я родился уже там. И жил там до амнистии, когда мать вернулась в Белоруссию. Оказалось, что всех её родственников расстреляли, так что, по большому счету, ей ещё повезло, что её отправили в Сибирь. Вот и вся история.