Я долгое время не мог попасть на концерты этой группы, любимой русским народом более других художественных коллективов. Душа еще в начале перестроечных звериных лет откликнулась на голос Кадышевой, проникающий в самое сердце, заставляющий душу трепетать тем трепетом, который вызывает родное, неподдельное, вложенное в нас природой при рождении.
Но все было недосуг, хотя ансамбль "Золотое кольцо" наезжал на Дон довольно часто. И всегда его выступления устраивались как-то скромненько, словно коллектив приезжал в чужую страну, а вокруг были люди, презирающие все русское.
В театре им. Горького с вместительным залом или в Музкомедии, тем более, во Дворце спорта он был гостем не частым. В безразмерных тех помещениях бесновались новомодные бесполые марионетки, готовые со сцены показать голую задницу под поросячий визг обсосанной и окумаренной молодежи. Для мумитроллей существовал только один ценз - бабло.
Они моментально растоптали соросподметками духовное, имеющее национальные ценности, вывалив наружу гнилые гениталии, сопревшие от расторможенной половой и потолочной любви.
К ним попыталась примкнуть Бабкина, не имевшая отродясь чести и совести как всякая аборигенка окраин с выселками, или обитатели знойных песков с джунглями.
Ума нет - считай калека.
Бабкина, ощущая свою ущербность в исполнении русских народных песен - не Русланова, не Зыкина с Рюминой - она, удостоенная казачьего звания полковничихи, присвоенного ей современными казаками с пейсами вместо взбунченных чубов, вняла нашептыванию русофобов о ярой нападке на Надежду Кадышеву и на коллектив "Золотого кольца", обвинив их ни много ни мало в искажении русского фольклора, исполняемого ими.
Как ни странно, дурь подхватили не только продажные СМИ, зависимые от своих работодателей, но и часть населения России из членов общества с недоразвитым мышлением, в том числе слухом.
И заварилась свара, которая продолжается до сих пор.
Кто выиграл, время показало. Гастролей Бабкиной что-то не видать, на телевидении ее показывают чаще в качестве приложения черте к чему, и то когда рак на горе свистнет. А "Золотое кольцо" продолжает катиться, несмотря на все нападки и запреты, позванивая чистым звоном колокольной Руси.
Зал Дома офицеров на Буденновском в Ростове-на-Дону был заполнен примерно на две трети - сказался День молодежи, празднуемый в этот день горожанами на набережной Дона, время дачных забот и отпусков. Конец июня у нас даже улицы пустеют, не говоря о залах в театрах и кино. И все-таки люди пришли, в том числе молодежь, среди которой нашлось с десяток навеселе, кричавших и стучавших каблуками громче всех. Это потомки недавних жителей захолустных уголков области и страны, занесенных ветрами вседозволенности, для которых примером продолжал являться скот, выражали свою радость от лицезрения старинного помещения с колоннами и с ярко освещенной сценой. Но их было мало и они в конце тоже прониклись общим настроением.
Занавес поплыл в сторону и зрители увидели небольшой по размерам синтезатор с музыкантом и микрофоном перед ним, рядом расставил длинные ноги в синих джинсах в обтяжку руководитель Григорий Костюк с рябоватым крупным лицом и с неизменным баяном в руках. Мне почему-то казалось, что он был коренастым, широкоплечим, а тут взору предстал едва ли не стройный парень за метр восемьдесят. Перед ним тоже темнел микрофон. Дальше перед опущенным белым задником стоял молодой лет под тридцать парень в русской рубашке с флейтой в руке, как потом выяснилось, это был второй солист. Потом сидел на возвышении барабанщик за кучей барабанов. А впереди музыкантов с балалайкой на поясе покачивался тоже молодой парень лет за двадцать, виртуозно владевший инструментом, пару раз продемонстрировавший это народу. Из шепота соседей выяснилось, что это был сын Костюка и Кадышевой.
И началось. С выходом на сцену танцевальной группы и с первыми звуками родной музыки зал, заполнявшийся народом еще больше, взорвался давно не слышанными мною громкими продолжительными аплодисментами. Надо сказать, раскатистые эти громы сопровождали выступление группы до самого конца с дружным вставанием перед закрытием занавеса.
И покатилась сказка, продолжавшаяся в непрерывном темпе два часа с одним перерывом на 15 минут.
Парней и девчат из танцевального сопровождения было всего четыре пары. Тонкие, высокие, стройные, стремительные, подобранные друг под друга, они показывали чудеса русских танцев, завораживая то плавными движениями рук и тела, то искрометностью ног, вздымавшихся легко до плеч партнеров. Яркие костюмы в истинно русском стиле были без наворотов с излишествами, они вместе со слаженной игрой инструментов радовали душу.
На глаза большинства зрителей наворачивались искренние слезы, люди уходили как бы в себя, ничего не видя вокруг, не сводя взглядов со сцены. Они словно цепенели от своего родного, неожиданно увиденного снова, ставшего как бы запрещенным, и отдавались ему с неистовством, воплощаемом в аплодисментах после каждого номера. Звонкий гром обрывал с усилием только Григорий Костюк, руководитель ансамбля и активный его солист, объявлявший без долгих промедлений очередной номер. Он знал наверняка, был уверен в том, что аплодисменты будут продолжаться хоть до утра следующего дня, а восклицания "браво" со словами благодарности литься бесконечно.
После виртуозного выступления танцевальной группы на сцену из-за кулис вышла Кадышева. Признаться, я не слышал таких аплодисментов никогда, даже в советское время. Разве что только тогда, когда Путин объявил о присоединении Крыма к России.
Кадышева была похожа на куклу в прямом смысле этого слова, она словно не потеряла своей красоты, хотя ей уже исполнилось 56 лет. Великолепное платье до пола сцены зеленовато-белого цвета без разных прибамбасов обтягивало небольшую грудь, подчеркивая теплоту волос и яркость глаз, делая певицу похожей на придворную даму со скромной ниткой бус на высокой шее и серьгами в ушах. Вокруг нее тут же закружились танцевальные пары, создавая единство с певицей, редко достигаемое во время танцсопровождения других солистов.
В уши влился бархатный голос неподражаемого тембра, заставлявший грустить и плакать, радоваться и мечтать: "Напилася я пья-ана, не дойду я до до-ома...". А главное, любить бесконечно и верно: "За мои зеленые глаза называешь ты меня колдуньей..." Это был голос самой любви, обретшей хозяйку и теперь обволакивавший слушателей чарами, неподвластными другим чувствам. Зал, всплеснувшийся было хлопками, затих как бурные морские волны от масла, пролитого на них. Не было слышно ни восклицаний, ни разговоров, как обычно на концертах, ни даже детских голосов, хотя детей было много. Женщины буквально тянулись к сцене, ловя каждый звук, каждое слово, губы их повторяли беззвучно слова очередной песни. Было видно, что они знают все произведения наизусть. Не отставали от них и мужчины, утирая тайком влагу под веками. В огромном старинном зале - здание было построено в конце 19 века - стояла чуткая тишина, не нарушаемая никем. Те, кто опоздал на концерт по каким-то причинам, не смели переступить порога, они жались у входов с прижатыми к груди руками. Это было то самое, редкостное ныне состояние, когда каждый ощущал близость соплеменника своей кожей.
И снова четыре парня и четыре девушки, удивительно стройные и активные, длинноногие, красивые, пустились в русский пляс, заставляя зрителей привставать с места и рукоплескать беспрерывно. Удивительно красивые движения рук и ног, давно не виденные из-за вихляний с речитативом нынешних пустопорожних горлопанов, вызывали не только чувство уважения к исполнителям, но и заставляли радостно удивляться, что не все еще дегенераты от искусства успели из нас вытравить.
Кстати о речитативе, основанном на негритянской белиберде, поразительно быстро внедрившемся в молодежь. Если подходить к этому вопросу с позиции справедливости, то Костюк как нельзя удачно применил его при обработке русских народных песен. Он стоял за спинами всех, но его голос постоянно подчеркивал-усиливал каждую строчку солистки и заполнял короткие промежутки между песнями. Создавалось впечатление целостности всей композиции.
Особенно проявилось это при исполнении песни: "Как хотела меня мать да за ...ентого отдать...", когда под строчку: "... ни к чему не годный..." седьмым выскочил рыжий и пейсатый еврей. Вот это прошелся по залу грохот не только оваций, но и солидарного из-за взаимопонимания смеха. Такой грохот, который вряд ли услышат в свой адрес все певцы разом всей нынешней недоразвитой эстрады под руководством Еси Кобзона с Ларисой Долиной и Лейлой Пугачевой. То есть, тех самых лиц еврейской национальности, кто развалил нашу национальную эстраду, превратив ее в международный балаган. И это еще мягко сказано.
Цветы к ногам солистки несли после каждой песни, букеты были пышными и свежими, некоторые горожане нарезали их на своих дачах, о чем догадалась и Кадышева, удивившись на их пахучесть.
Наконец она появилась в наряде из короткой и широкой юбки и узкой жакетки, как бы напоминая зрителям, что корни ее с Поволжья, отдавая тем самым дань и своей малой родине. Но кто бы и когда поверил, что она не совсем русская, как и ее муж, тоже украинец, когда их фигуры просто светились русским насыщенным духом. Единственное, что можно было отметить, это телодвижения певицы во время исполнения песен, они все-таки походили больше то на поволжские, а то вовсе на индийские с колебаниями на месте и гибкими извивами рук при частых кивках головой. И сама она в полунациональном наряде немного походила на поволжскую бабушку, нежели а чисто русскую, тверже и значительнее стоящую на земле.
Но теперь в таком одеянии лучше стал виден и возраст певицы, который она не собиралась скрывать, объявив залу, что две недели назад стала в очередной раз бабушкой. Возраст выдавало не лицо, подгримированное и подрумяненное для выхода на сцену, а ноги, показавшиеся не столь стройными, с некоторой поволжской же кривизной.
Как это ни странно, тем милее стала Кадышева для каждого из нас, словно приблизившись для взаимного понимания. А когда зазвучала очередная русская песня, оказавшаяся вдруг последней по неожиданному признанию руководителя "Золотого кольца", все мысли выветрились из головы моментально.
Остались только мы и наша великая мать - Святая Русь!