Аннотация: Размышления писателя о нашей действительности
Размышления писателя о нашем обществе, основанное на собственных примерах.
Был обычный понедельник и я решил съездить на рынок, потому что в выходные дни народу там - не протолкнешься. Ростовчане об этом базарчике за остановкой Врубовая, которая находится по улице Ленина, знают давно, он всегда славился низкими ценами и хорошим выбором продовольственных товаров. Я вошел в крытый павильон в центре и направился к секции, в которой были выставлены на продажу рыбные изделия. Людей было мало, а возле прилавка с рыбой не было никого вообще. Продавщица, бросив взгляд по сторонам, подсказала, что банку красной икры нужно брать не по 210 рублей, а по 190, потому что икра в ней крупнее и лучше качеством. Потом я узнал, что икра по 190 рублей хотя и крупная, но с добавками, вредными для здоровья. Но это уже другая тема. Я в этот отдел обращался не первый раз, но доверия продавщица у меня не вызывала - эдакая высокая молодая женщина с подозрительно спокойным взглядом, за которым угадывалась странная настороженность. Есть люди с честными глазами, но им почему-то не веришь, женщина была из их числа. Я хотел отойти и поискать другой такой-же отдел, что-то подсказывало, что здесь может случиться что-то нехорошее, но она уже подала мне банку икры, затем взвесила по моей просьбе на весах скумбрию холодного копчения. Я передал ей тысячу рублей. Продавщица, не переставая тараторить, завернула в пакет скумбрию, попросила у меня снова банку икры и сунула ее туда же, и все это отдала мне. Затем положила рядом с собой на прилавок пятьсот рублей и громко объявила:
- Я должна вам с пятьсот рублей сдачу в двести тридцать рублей.
Вначале я машинально протянул было руку за сдачей, но сразу отдернул ее:
- Почему с пятиста рублей? Я давал вам тысячу.
- Какую тысячу? - развела руками женщина. - Вы дали мне пятьсот рублей. Вот они, перед вами.
Я опешил, пошарил по карманам, но там моей тысячи не было. Взглянув на продавщицу, вдруг понял, что меня хотят "обуть" самым бессовестным образом, поэтому сразу повысил голос, привлекая внимание других продавцов и редких покупателей. Как потом оказалось, это был, несмотря на всю несуразность положения и его противоречивость, единственно правильный ход. Люди в павильоне притихли, но только на короткое время, и все-таки этой тишины хватило на то, чтобы посеять в душе обманщицы неуверенность, от которой она уже не оправилась.
- Я дал вам в руки тысячу рублей, - громко настаивал я. - И я не уйду отсюда, пока вы не отсчитаете мне сдачу полностью.
- Но больших купюр у меня нет вовсе!
Продавщица начала вытаскивать из нескольких карманов в фартуке одни десятки, среди которых не было даже сотенных. И снова я утвердился в догадке, что меня хотят обмануть, потому что выручка в таком бойком отделе должна быть куда солиднее, пусть даже здесь отоварилось за день всего несколько человек.
- Ищите, - не сдавался я, не понижая голоса. - Я вам дарить свои кровные категорически отказываюсь. У меня пенсия четыре с половиной со всеми отказами от лечений и лекарств.
- Да не буду я искать, вот все мои деньги.
Со всех сторон посыпались предложения продавщиц из других отделов:
- Пусть пошарит у себя, раз такой умный. Пенсия четыре с половиной, а они покупают икру. Приходят тут, прохиндеи...
- А я что, не имею права взять то, что хочу? - возмутился я. - Это мои деньги, и я распоряжаюсь ими как пожелаю сам.
Я на глазах у всех вывернул свои карманы, показал продавщицам и народу, который все прибывал, объяснил, с какими деньгами пришел сюда. Но странное дело, я не вызывал сочувствия и у покупателей.
- Дома наверное оставил, а сюда приперся права качать, - подкинула одна посетительница в потертом пальто хвороста в огонь.
- Зовите заведующую, и милицию тоже, - не выдержал я откровенного над собой издевательства. -Я сказал, что не уйду отсюда, пока не получу обратно все свои деньги.
- Мы сейчас наших охранников вызовем, - пообещала одна из продавщиц, демонстративно вытаскивая сотовый телефон. - Они тебе мозги быстро на место поставят.
- Согласен, - кивнул я, готовый на все.
- Да пошли ты его на х... - посоветовала продавщице из рыбного отдела ее подруга из бакалейного. - Что ты с ним еще лясы разводишь.
Это было оскорбление моего мужского достоинства, я вдруг ощутил, что вокруг меня образовалась настоящая круговая порука, наглая, беспардонная, от которой я натерпелся во времена социализма от тех же торгашей. На меня со всех сторон уставились злые глаза в том числе и покупателей, даже из молодых, словно я украл или собирался что-то у них отнять. Не раз я испытывал на себе эти взгляды толпы, полные какой-то необъяснимой злости, когда, стоя в очереди для оплаты квартиры, или в магазине к кассе, делал замечание кассирам и операторам, в большинстве своем молодым женщинам и девушкам, работавшим спустя рукава, отвлекавшимся на разговоры по сотовым и на базар со своими подругами. И всегда крайним оказывался я, а не тот, кто был виновен на самом деле. Усердствовали в этих противоестественных обвинениях меня опять же больше женщины, которым "лишь бы не было войны", не отставали от них и мужчины с туповатым на лицах выражением. И всегда я задавался вопросом, почему происходит именно так, отчего люди ненавидят тех, кто желает им добра и заступаются за тех, кто плевал на них с высокой колокольни? Неужели они не желают выдираться из сладкого своего рабства, въевшегося в них за века черными пятнами жженого пороха.
А события меж тем не стояли на месте, на меня обрушился вал из оскорблений. Но продавщица рыбного отдела, осознав, наконец, что я от своего не отступлюсь,и что среди раздувшейся на глазах толпы есть такие, кто принял и мою сторону, решилась вызвать заведующую то ли ее секцией, то ли всего павильона, которую звали Елена. Эта Елена сначала тоже поперла на меня трактором ДТ, но увидев, что этим она ничего не добьется - я стоял насмерть, как те пуговицы на пиджаке, о которых рассказывал с экранов телевизоров Аркадий Райкин - она наклонилась ко мне и с усмешкой сказала:
- Но вы же ничего не добьетесь, вы же видите, что вы один, и свидетелей у вас никаких нет.
Она была права, именно так все и было на самом деле. Меня начал колотить нервный озноб, я готов был смешать с землей этих женщин, которым, как и крестьянам из деревень, дали волю, и которые стали творить что им захочется в магазинах и в конторах, в ЖКУ и в приемных больших кабинетов. Гнуть под себя гнилую городскую интеллигенцию и прописывать за взятки в квартиры потомственных горожан орды азиатов и кавказцев с чуждым - нетерпимым по отношению к русским - менталитетом, как сделала это одна из заведующих паспортным отделом в Тамбовской области, успевшая прописать сотни курдов, от которых вскоре заплакала не только ее семья, но и вся тамбовская область. Это они не дают сказать слова в защиту их же самих, они словно не понимают, что сажают армии дармоедов и на свои шеи в том числе. А ведь в руках крестьянина находится ключ к благосостоянию, а в руках женщины - ключ от войны и мира. И это означает только одно, что они достойны великого уважения, но они должны занимать свое место, которое указала им сама Природа.
Я понял, что мои кровные деньги уходят от меня безвозвратно каким-то негодяям, не заслуживающим даже внимания. Но характер отказывался смиряться с настоящим разбоем среди бела дня, да еще с оскорблениями мне в лицо. Я положил пакет с покупками на прилавок, давая понять, что не собираюсь мириться с паскудством, и что мне вернут все до копейки, чего бы мне это не стоило, и негромко произнес:
- Я напишу об этом грабеже, который происходит сейчас у всех на глазах, статью.
- А кто ты такой! - засмеялась мне в лицо заведующая Елена.
- Я журналист и писатель.
Женщина изучающее прищурилась на меня, потом перевела взгляд на свою подчиненную, потерявшую внутреннюю уверенность, несмотря на мощную поддержку своих подруг. Затем вытащила из кармана пятьсот рублей, словно она знала все и держала их там давно, и бросила их на прилавок:
- Отдай деньги писателю, а то напишет статью, а потом не отмоешься. Пис-сатели...
Она резко повернулась и, не взглянув больше ни на кого, скрылась в одном из помещений. Продавщица прибавила купюру к той, которая лежала перед ней, протянула обе мне. Я взял деньги и под осуждающими взглядами продавщиц и толпы, словно это я хотел обмануть несчастных работников торговли, а не они меня, направился к выходу. Я шел и думал, что печатное слово даже в наше время нескончаемого беспредела еще что-то значит.
- Куда ты погнал? - донесся до меня грубый окрик одной из продавщиц, она будто решила загнать на место свою скотину. - Сейчас подойдут наши охранники, я их уже вызвала.
- В милицию, - полуобернулся я, не останавливаясь. - И в редакцию газеты, само собой.