...Ветер прогнал мимо спутанные кольца пустынной лозы, одарив странницу свитой песчинок, коготками прошелестевших по выщербленным плитам Эс-Лахар, Последнего Пути - дороги к обители тихой госпожи Шет.
Я хотел поправить полосу ткани, закрывавшую лицо от острых поцелуев песка, но жжение, вновь проснувшееся на сгибе левой руки, заставило забыть обо всем. Как отчаянно хочется почесать... Не могу терпеть. Больше не могу.
Собираюсь потереть зудящее место, но прежде, чем пальцы до него добираются, они встречаются с плетью. Фрэлл! Вся рука уже покрыта рубцами, и страшно подумать, сколько времени и дорогих мазей мне понадобится, чтобы их вылечить.
- Не смей! - Перекрикивая стонущий ветер, приказывает Вэш. - А то опять в кровь раздерешь!
- Что на одной руке кровь, что на другой - невелика разница!
- Я же не сильно! - Она делает вид, что сожалеет.
- Это тебе так кажется! - Обиженно кричу в ответ, на что йисини пожимает плечами: мол, для такого неженки, как я, и легкий шлепок подобен смертельному удару.
Да, по части привычек к тяготам и невзгодам кочевой жизни мне не сравниться с Огнеокой Вашади, и, честно говоря, до сих пор не понимаю, что заставило ее последовать за мной вглубь пустыни. Уж не желание же оплатить долг! Хоть мое нелепое появление на пороге постоялого двора и отвлекло внимание нападавших на женщину воинов, позволив йисини оторваться от стены и перевести глухую оборону в яростную контратаку, это все же не стоило дальнейшего риска, который сопровождал нас на всем пути от Аль-Майды до Джангара. Нас... А ведь я должен был идти один. Точнее, меня вытолкали за дверь и строго-настрого велели не возвращаться, пока не выполню того, что мне доверено. Не воплощу волю Шан-Мерга.
Верно говорят: век живи, век учись, а все равно помрешь дураком. Хоть я и провел в песчаных просторах Южного Шема уже почти два года, а так и не удосужился узнать, что означает принятие последнего вздоха умирающего. Вроде, как стать душеприказчиком, но есть одно маленькое неудобство, могущее стать большим. Пока в тебе живет этот самый вздох, он пузырится в твоей крови, как забродившее вино, время от времени прорываясь наружу. Сначала на коже появляется красноватое пятно, потом оно вспухает и рвется язвочками, вызывающими совершенно невыносимый зуд. А если чешется шея... Ох, лучше не вспоминать. Хорошо, что Вэш вовремя вернулась и, недолго думая, отправила меня в забытье посредством удара по затылку, а то я был близок к тому, чтобы собственными руками разодрать себе горло. С того дня йисини смотрела за мной во все глаза и при первой же попытке почесаться принимала меры. В своем стиле, конечно, поэтому живого места на мне оставалось все меньше и меньше.
Но была надежда (и она подтверждалась размерами последнего зудящего пятнышка), что конец моим мучениям близок. Я оплатил уже столько долгов Шан-Мерга, что сбился со счета. Некоторые из них стоили пары монет, другие потребовали напряжения и духа, и тела. Одного из "кредиторов", к примеру, мне пришлось убить, потому что он не поверил, что прощен, и кинулся на меня с саблей. А я в тот день так устал, что думал только о постели, и когда между ней и мной встал какой-то упрямец, тело ответило без участия разума: шаг в сторону, легкое сожаление и купец, напоровшийся на клык прямого газгарского кинжала. Помню, телохранители так и остались стоять вдоль стен в почтительном молчании, ибо тот, кто несет в себе последний вздох, неприкасаем, пока не исполнит свой долг до конца. Умные люди на Юге никогда не обнажат оружие и не прибегнут к яду или помощи убийц, пытаясь избежать участия в воле умершего, ибо нет ничего хуже, чем осквернить свое посмертие сим недостойным поступком...
- Это последнее святилище в Джангаре! - Снова соперничая в громкости голоса с ветром, крикнула Вэш. - Если и в нем нет того, что ты ищешь...
- Я продолжу поиски, только и всего. Тебе не надо идти за мной.
- Знаю! Но один ты не сможешь дойти!
Я промолчал, признавая ее правоту. Не смогу. Увы. Хотя полтора месяца странствий по пустыне добавили крепости телу, они же тлетворно действовали на дух. Я терял уверенность. Медленно, по капле, но терял. Особенно сейчас, когда оставалось войти в последнюю дверь. Где же она? Где? Неужели мне до конца своих дней придется бродить в чужих землях? И остановиться нельзя, потому что сутки промедления разжигают внутри огонь, пожирающий тело. Если цель выбрана неверно, кошмар повторится снова. Как я устал...
Вэш толкнула створку низкой двери (а в Южном Шеме двери традиционно открываются вовнутрь, чтобы иметь возможность выйти, если снаружи намело песка), и мы, сгибаясь в непреднамеренном наклоне, ступили в храм богини смерти.
Ни единого окошка. Весь свет - от расставленных на алтаре масляных ламп. Порыв ветра, ворвавшийся вместе с нами, всколыхнул лепестки огоньков, разметав по сводам святилища причудливые тени.
Ни подношений, ни дорого убранства: зачем смерти золото и прочие блага? Из всей роскоши только статуя богини - женщины без возраста, терпеливо ожидающей, когда земной путь всех живущих окончится у ее ног. Спокойное, отрешенное лицо, печальная бледность кожи которого передана костяными пластинками. Слегка опущенный подбородок. Ладони, сложенные на груди и спрятанные в складках длинных рукавов. Она стояла здесь задолго до моего рождения и будет стоять после моей смерти, неизменная и уютная, как уютен дом, из которого уходят, чтобы потом всю жизнь искать обратную дорогу...
Но я никого не вижу, если не считать саму Шет. Неужели, путь был проделан зря? Нет, пламя ламп снова вздрагивает, и от дальней стены отделяется сгусток мрака, по мере приближения к нам обретающий человеческий облик.
Женщина в строгом черном покрывале, закрывающем фигуру от макушки до пят. Видно только лицо - сморщенное, как сушеный плод, покрытое ритуальными узорами, подобающими жрице. Когда-то они были ярко-алыми, теперь стали похожи на ржавчину, пылью задержавшуюся в складках кожи. Безмятежность и терпение ничуть не меньшие, чем у богини - вот, что читается в чертах и взгляде той, что идет навстречу.
Десять шагов. Девять. Они медленны и чинны, как удары сердца. Восемь. Семь...
И в тишине храма шепот, сорвавшийся с морщинистых губ, звучит громом:
- Мой... мальчик?
Какой еще мальчик? Она меня знает? Невозможно! Но шаги ускоряются, и сухая прохладная ладонь ложится на мою щеку.
- Шану... Ты все-таки пришел проститься со мной.
Лицо старухи светлеет, наполняясь радостью.
- Я ждала так долго, что перестала верить... А ты не забыл своего обещания. Ты всегда был хорошим мальчиком, Шану.
Тихий, легкий, как пушинка вздох, и худое тело начинает оседать. Я подхватываю его, бережно опуская на каменные плиты пола. Темный взгляд уже ничего не видит, но губы еще двигаются.
- Пожелай мне доброй дороги, мой мальчик...
Наклоняюсь, приникая губами ко лбу, иссеченному прожитыми годами.
- Доброй дороги... мама. Я жду тебя.
И она уходит, счастливо улыбаясь, потому что в конце пути окажется не одна.
Слезинки падают и пропадают в черноте покрывала, ставшего погребальным нарядом. Слышу за спиной удивленный голос Вэш:
- Так значит, это правда.
- Что? - Встаю и подхожу к йисини, украдкой вытирая уголки глаз.
- Его матерью была жрица Шет.
- Разве жрицы рожают?
- Очень редко. Если испросят дозволение богов. Но они платят за свое желание слишком большую цену: хоронят своих детей.
Я обернулся и еще раз взглянул на обмякшее тело у алтаря.
Наверное, она была смелой, нет, отчаянной женщиной, если решилась познать радость материнства, зная о неминуемой расплате. Интересно, была ли моя мать хоть чуточку похожа на эту жрицу? Желала ли она моего рождения так же страстно? Платила своей жизнью во имя любви или по иной причине? Вряд ли когда-нибудь узнаю.
Фрэлл! Почему жжение все не унимается? Ведь это была последняя из волей Шан-Мерга! Или...
Вашади смотрит на меня рубинами своих глаз, пристально и непонятно.
Должно быть, на самом деле ее волосы белы, как снег, а кожа бледна, как у всех красноглазых, но йисини прячет свою необычность за красками и притираниями. Зачем? Она была бы прекрасна и в первозданном виде.
Последнюю мысль я рассеянно доверяю словам, и Вэш улыбается уголкам губ:
- Ты так думаешь? Тогда все будет легче, чем мечталось.
- Легче? Ты о чем?
- Я нравлюсь тебе?
Пальцы йисини легли на мои плечи, разбирая складки мекиля и стягивая его вниз.
- Нравлюсь?
Горячие губы касаются моей обнажившейся груди, потом сгиба руки, и зуд в ней начинает угасать, зато в другом месте...
- Что ты делаешь?!
- Я хочу быть с Шану, пока это возможно.
- Пока возможно?
- Его последний вздох все еще в тебе, и я заберу его. Но я жадная и вздоха мне будет мало...
Губы спускаются все ниже, и каждое их прикосновение, кажется, прожигает дыру в моей плоти.
- Я... это неправильно...
- Не бойся, тебе будет хорошо.
- Я не боюсь, я... М-м-м-м-м...
Ворох одежды под ногами. Руки Вашади, умелые, сильные и нежные. Шелк гладкой кожи, обжигающе-ласковый. Терпкий и тяжелый аромат распущенных кос. Сознание, взрывающееся мириадами звезд, ни одна из которых не может затмить две, кроваво-красные и пронзительные - звезды глаз Вэш, знающие, что им нужно, и терпеливо дожидающиеся момента, когда стон покидает мои губы, чтобы быть пойманным другими губами. Пойманным и растворенным в теле вместе с искоркой новой жизни...