Аннотация: Рассказ об осеннем превращении в монстра. Или о бреде. Неважно, ведь для разума всё, созданное им, реально.
Он плохо рассмотрел лицо шагнувшего навстречу человека. Глупая привычка - он не носил очки, хотя мог бы конкурировать с кротом по остроте зрения. Так что, когда мутное пятно, скрывавшееся за пеленой дождя, приблизилось к нему, едва не прижавшись, он отшатнулся. Лицо, бледный блин с темными кругами глаз, дыхнуло тяжким бражным духом и рявкнуло:
- Тварь!
В критические минуты он всегда опаздывал с реакцией. Зависал на несколько секунд, перебирая варианты необходимых действий, и терял время. Вот и сейчас: только он придумал, что ответить, как неизвестный хам уже скрылся за поворотом. Не бежать же за ним.
Портфель, набитый бумагами, тяжело плюхал о бедро, оттягивал руку. Второй он придерживал большой старомодный зонт, все равно не спасавший от острых капель. До дома оставалось примерно десятка два метров, и он уже предвкушал, как сбросит в прихожей ботинки и вытянется на кухонном диванчике, дав отдых усталым ногам, потому и не смотрел по сторонам.
Камень резко ударил в спину, он даже вскрикнул - больше от неожиданности, чем от боли, завертелся, выискивая неизвестного хулигана. Казалось, дождь припустил ещё сильнее, стирая все краски и превращая знакомый двор в мешанину черно-белых пятен, где нельзя было разобрать, что есть что. Вон то мутное пятно - человек? грибок над песочницей? куст? Не понять.
- Эй! - крикнул он, наконец нащупав нужную реакцию.- Вы что творите?
В ответ кто-то глумливо загоготал.
- Я вызову полицию!
Угроза не казалась страшной и ему самому, но не пугать же их своим портфелем.
- Прекратите хулиганить... - Он отступил к стене, прикрывая спину. Какая-то сумасшедшая ситуация: стать жертвой малолетних босяков.
В этот раз камень попал прямо в лицо. Содрал со скулы кожу, зацепил ухо и, стукнувшись о кирпич, брякнулся на асфальт.
Голова закружилась. О барабанные перепонки, оправдывая название, застучали крохотные палочки. Щека распухла, запульсировала жаром. Он поднес к глазам руку - кровь.
- Да вы совсем чокнулись! Всё, я звоню... - Он зашарил по карманам, отыскивая телефон, опустил голову и пропустил удар. Мир поплыл, неторопливо вращаясь, мигнул напоследок и потух.
***
Он пролежал у дома до ночи. Никто не удосужился вызвать помощь, не подошёл, не тронул, проверяя, жив ли он ещё. Так и валялся беспомощной колодой под неутихающим дождём.
Очнулся от боли, расколовшей голову на две неравные половины. Стер с лица воду, кровь ли и, цепляясь за кладку, охая по-стариковски, встал, не забыв и портфель. У подъезда тускло светила лампа, не разбитая до сих пор лишь из-за сетки, освещала пустые скамейки. Он добрел до ближайшей и рухнул, хватая ртом воздух. Казалось, что за несколько часов земля высосала из него все силы. Посидел, сгорбившись, подставляя косым хлыстам дождя спину, а потом, вспомнив, полез за телефоном.
Матовый экран не сразу отреагировал на прикосновение ледяных пальцев, но вот мигнул и ожил, приветствуя хозяина сводкой новостей и прогнозом погоды.
- Как же... Ну... - забормотал он, стараясь вспомнить номер. Наконец ему это удалось, и в трубке загудело. Щелчок соединения. - Алло! Алло, это милиция?
- ...слушает... Ов Николай...
- Вы меня слышите? Ау! - почему-то он аукнул, будто заплутав в лесу.
Трубка пошипела, а потом удивительно чётко и ясно ответила металлическим голосом:
- Не звони сюда, тварь.
Он опешил на миг, отвел от онемевшей щеки телефон, чтоб взглянуть недоуменно - туда ли он звонит? Но номер был верный.
- Вы что себе позволяете? Я буду жало...
- Сдохнешь. - И разговор прервался.
От уверенности неизвестного голоса его замутило. А может, виной было падение - он не знал. Встал, чувствуя, как мокрая ткань облепила тело, поднял портфель - а ведь зонт пропал - и пошаркал домой.
Кто эти люди? Зачем они угрожают ему? В больной голове жужжали мысли, назойливо лезли на глаза, меняя друг друга. Кто? Зачем? Почему? Зачем? Почему? Кто?..
В ванной сбросил одежду, оттолкнул в угол мокрый ком, потянулся за тёплым банным халатом. Нехотя взглянул на себя в зеркало. Лицо исказилось от увиденного - в стекле отражалась бледная, даже белесая рожа, с туго натянувшейся на скулах кожей и узкими щелками глаз, перепачканная грязью и подсохшей кровью. Взъерошенные волосы торчали дыбом, под ними он нащупал шишку.
Вымывшись и отогревшись, он снова задумался о происшедшем: что за нелепая цепь совпадений? Почему местные хулиганы не ограбили его, ведь и телефон, и кошелек остались на месте, только зонта не было с ним. Еще и звонок этот... В нем начала закипать злость, как всегда с опозданием - да что они о себе думают, слуги народа, совсем охренели.
Он снова позвонил.
- А ты упорный, - ответили сразу же.
- Это полиция?
- И глупый.
Трубку бросили. Он попробовал позвонить еще раз, но безуспешно; попытался связаться со скорой - ничего, аварийная, газовщики - гудки. Прошелся по всему списку контактов - молчание. Будто вымерли все.
Голова болела. Он выпил обезболивающего со снотворным и решил не думать ни о чем, трусливо сбежав от страха.
***
Наутро ему стало ещё хуже: боль переползла с головы на шею, затекшие плечи едва шевелились, а отражение в зеркале строило гнусные рожи.
Телефон заиграл бодрый марш, на экране высветился странный номер из цифр и знаков. Разве такие бывают - мелькнуло недоумение, но исчезло, когда он услышал странные слова:
- Уходи. Они скоро придут.
- Кто? Кто это? - заволновался он, выглянул в окно, будто там, внизу, уже стояли неизвестные "они".
- Мокрицы.
- Насекомые? А причём тут они?
- Уходи.
Или мир свихнулся, или он. Других вариантов попросту не существует - не принимать же всерьёз бред телефонного маньяка. Хотя вчерашний разговор и был грубым, но его могло объяснить плохое настроение дежурного или его же чувство юмора. Нет, это просто осень, пора сумасшедших, время, когда всяческие психи страдают обострениями и приступами. Вчера на него напали, сегодня позвонили... Наверное, чем-то он притягивает безумцев. Вот и не дают ему покоя, бросаются и на улицах, и...
В дверь позвонили, затем, не выждав ни секунды, забарабанили кулаком. Настойчиво, даже с какой-то злостью стучали, звонили и снова стучали. Он замер, не зная, что предпринять. В висках надоедливо забухала кровь, попадая в такт ударам, заныло испуганно сердце.
- Кто там? - голос сорвался, завершив вопрос писком.
Трезвон смолк. Удары тоже прекратились. Он бочком подобрался к двери, заглянул в глазок. Пусто. А вдруг неизвестный прячется за углом? Выжидает, пока он откроет дверь, а потом ворвется и...
- Бред, - сердито сказал он в пустоту. - Нет там никого.
И злясь на самого себя за липкий, навязчивый страх, он защелкал замками, снял цепочку и, не давая себе ни шанса, распахнул дверь. На площадке красовался только старый коврик.
***
К вечеру он понял, что заболел. От жара ему чудились шепотки, неразборчивые, краем уха услышанные; тянуло кости, заставляя представлять, как они трещат и щелкают, ломаясь; мелькали тени, размытые и неясные, стоило сосредочить на них взгляд, как они пропадали.
Он ничего не ел, только пил обжигающий чай вприкуску с таблетками и снова пытался связаться со всеми подряд. Так и уснул с телефоном у щеки, а проснулся от звонка.
- Что? - он взглянул на экран - номер скрыт. - Ваши шутки мне не интересны, прекратите сюда звонить! - И первым нажал отбой.
Вчерашний страх сменился злостью. Он же и придал ему сил, чтоб собраться с духом, одеться и пойти к участковому, жившему неподалёку.
На улице все так же лило, а он без зонта. Влажное пальто попахивало псиной, шарф колол опухшую щеку, в ботинках хлюпало. Мерзость.
В тесном закутке - на двери красовалась табличка "Опорный пункт" - не было никого. На стук из соседнего кабинета выглянул бородатый, заспанный слесарь, хрипло рявкнул:
- Нет его, заболел!
- Давно?
- Давно, дня три уже.
Пришлось возвращаться ни с чем, да и пыл уже поугас, сменился отупляющим равнодушием. Что бы он сказал участковому, будь тот на месте? Что его преследуют звонками хулиганы? Угрожают, стучатся в дверь и исчезают, а позавчера даже камнями швырялись. Участковый бы записал всё, а потом отложил лист с заявлением подальше и забыл бы. Не стоило и приходить, только зря вымок.
Дом встретил его распахнутой настежь дверью и варварски изрезанной мебелью. Кто-то изрядно потрудился, громя и круша все, что подвернулось под руку. Посуда разбита, одежда разорвана, даже из книг выдраны страницы. За каких-то полчаса его крепость превратилась в руины. У него даже не было сил на какую-либо реакцию - он сел на диван, облитый шампунем, откинулся на спинку и уснул.
***
Кто-то кашлял. Долго, настойчиво перхал на одной ноте, раздражал неимоверно. Ему хотелось крикнуть, заставить замолчать, но он не мог пошевелиться, даже глаза открыть невозможно было из-за слабости. Он словно увяз в смоле: тщился вырваться из тяжёлого сна, но все напрасно.
Лицо обожгло холодом - он распахнул глаза, уставившись в лицо говорившего. Сначала он решил, что зрение окончательно сдалось, оставив его полуслепым, а потом понял, что у крепкого, коренастого мужчины, одетого в яркую рубаху и шорты не по сезону, нет лица. Вернее, оно было, но какое-то смазанное, нечёткое - словно расплавившееся. Никаких впадин или возвышенностей, никакого рельефа, только плоские, словно нарисованные, глаза, дырочки ноздрей и рот.
Руки взлетели вверх, ощупывая лицо. Нет, все на месте - нос, подбородок, дуги надбровные...только щеки как-то припухли, укрыли собой скулы.
- Не, ну сейчас ты ещё красавчик, - собеседник достал зеркальце, посмотрел на себя и спрятал, - но надолго ли?
- Кто вы?
- Мокрицы, как говорят нехорошие люди. Но я Серый, а вон тот, - он махнул влево, на кучу тряпья, - Кыр. Теперь и ты с нами.
- Приятно, я Андрей, - ответил он заученно. - А... что это значит?
- Болеем мы. А так - добрейшей души люди! Вот те крест! - и безлицая рожа размашисто перекрестилась, захохотала, отчего кожа у рта сморщилась и пошла валиками.
Он решил, что ему снится кошмар, попытался проснуться. Нет, не выходит. Откуда-то выплыло знание, что спящие не чувствуют запахи - он потянул носом: от гостей несло канализацией, гнилью и грибами.
- Не нравится запашок? - Серый прищурил глаза, превратившись в гротескную маску. - И дым отечества нам сладок и приятен... Кыр, бери одеяла и вещи, пора уходить. Ты с нами?
- Куда?
- Домой, в родную трубу. Пойдём, тебя же ищут.
- Кто? - Он никак не мог взять в толк, о чем толкует этот страшный человек. Какая-то труба, мокрицы, преследователи... Да у него же паранойя!
- Расисты. Землю - рабочим, заводы - крестьянам, смерть - мокрицам! Не понимаешь? Кыр, ты таких идиотов видел?
Из угла замычали.
- И я не видел. Ну, сиди тут, жди. Если припрет - мы в трубе. Знаешь?
Он кивнул - труба, из которой выплескивались нечистоты прямо в реку, торчала из земли под мостом, неподалёку от его дома.
- Удачи.
Серый зашлепал сандалиями, Кыр, все так же напоминавший кипу тряпья, выскользнул за дверь следом.
Он помотал головой, обвел мутным взглядом беспорядок и решил, что ему плевать.
***
Его мутило второй час, потому он так и сидел на полу ванной, привалившись к холодной кафельной стене. Здесь, в ярком свете, ему было спокойнее, чем в комнате, изуродованный чужими руками. Да и чище тут, только стиралка чернеет царапинами.
Карусель из мыслей не останавливалась, крутилась на месте, мелькая одними и теми же словами: мокрицы... тварь... идут... идут мокрицы... идут твари... Он подозревал, что болезнь его куда серьезнее, чем он мог себе представить, но вызвать скорую не удавалось - телефон гудел, а никто не отвечал. Приходилось глотать горькие таблетки и прикладывать ко лбу мокрое полотенце. Когда ему приходилось вставать, чтобы смочить мягкую ткань, он отводил взгляд от зеркала. После рассказов Серого он боялся увидеть в отражении такой же блин вместо лица.
В очередной приступ - он склонился над унитазом - его и нашли. Дверь стукнула об откляченный зад, заставив подпрыгнуть, вверху спросили:
- Этот?
- Да, да, это он. Я позавчера домой шла, смотрю - лежит! Да прям под дождём, да без зонтика... А все ж знают, что только эти... - старуха-соседка понизила голос, - ну, вы знаете... Я его поднять хотела, помочь думала, а он меня ударил! Рот разинул и капли ловит, ловит... Тьфу!
- Понятно. Спасибо за службу. Берите.
Его подхватили под руки, поволокли - больного, испачканного - вниз по лестнице. Он вяло трепыхался, а потом сник, расслабился, обвис беспомощной тряпкой. На улице его бросили прямиком в лужу, загремели дверью фургона. Он, сам не ожидая от себя такого, вскочил и побежал, раня босые ноги о камушки. Позади загремело. Он рассмеялся от мысли, что все это могло быть наяву - погоня, стрельба, доносы соседей. Таких интересных снов он давно не видел.
Под мостом плескалась густая тьма вперемешку с речной водой, шлепали невидимые ноги, завывал ветер. Вытянув руки, он шёл вперёд, уже не морщась, когда липкая грязь облепляла ступни, пытался рассмотреть серую трубу.
- Новенький, это из-за тебя переполох в городе? - спросили сзади.
- Наверное... Куда они хотели меня забрать?
- В филармонию. Давай руку, помогу.
Его легко затянули внутрь. Он переступил с ноги на ногу, стараясь не думать о том, что устилает бетонное дно.
- Пошли, с нашими познакомлю.
Через минут двадцать он заметил отблески на стенах. Чуть погодя труба раздалась, превратилась в комнатку, где у костра сидела странная компания. Кыр, обряженный в лохмотья, пара бомжей в масках и...мокрицы. Самые настоящие гигантские насекомые.
- Чего встал? Испугался наших? - Серый присел на кирпич, взял шампур с нанизанными кусками мяса. - Пацаны, это Андрюха.
Мокрицы приветливо закачали усиками, Кыр хрюкнул.
- Садись, - его проводник похлопал по ящику, - не стой столбом. Жрать хочешь?
- Да.
- На вот. Будешь теперь с нами жить - нам вместе держаться надо. У нас тут все по-простому: все ходят на охоту, а потом честно делят добычу.
- Я не умею охотиться.
- Научишься, это не сложно.
- А почему нас не любят... нормальные? - Он принял все как данность, разделил мир на своих и чужих. Мясо, горячее и сочное, показалось необычайно вкусным.
- Мы их пугаем, а все, что пугает, надо убивать. Вот ты змей боишься?
- Да.
- И хочешь их убить?
- Ну, да...
- И с нами та же история. Мы некрасивые, омерзительные... Пугаем честной народ образинами своими. Значит, убить нас, чтоб под ногами не путались, не пугали детишек. Кыр, подай мясо. Маловато нам сегодня.
Мычащий Кыр отошёл и вскоре вернулся, волоча грязную человечью ногу, на которой болтался розовый пушистый тапок.
- Эх, люди-люди... Никакого сочувствия от них не дождешься.