Хорватия, Хорватия,
пыль серебром на платье,
черный подол по белому,
травами погорелыми
идет Богоматерь снега,
горным шагает эхом,
белый подол над черным
Адриатическим морем.

Хорватия. Горбатые
сидят рыбаки крылатые,
на берегу подветренном
слушают ветер.
Бороды - гнезда для песен,
осень в бутылке ракии,
горькая осень.
Под сетью сохнут собаки.

Хорватия, хватит ли
огня твоего? Вчерашний
с гор налетает ветер,
крепче держись за землю.
Спи, Господарь, о море
где-то, где-то детонирует бора.
Маяк по каждому атому
морю дерзит горбатому.
.....................
Хорватия, в честь бессмертия
нового снега голого
запрокинуты головы.
Волосы снегом украшены
светлейшей Богоматери.


SIBENIK

От стены до стены чуть-чуть не хватает рук.
Каждый шаг - неотправленное письмо.
За незапертой дверью - тук-тук 
сердца.
Занято. Телефонный гудок.

На ладони каменных мостовых
слишком мало оштукатуренных стен.
Вот Бессмертие - с открытым лицом.
Камень. Ставни. Часы бьют семь.

В небе - чайки и стиранное бельё.
В море - лодки и древняя горькая соль.
Оставляю на берегу весло.
Черной кошкой Вергилий уводит наверх

через кладбище, по зеркалам мостовых,
по стремительным лицам горожан -
как по улицам в ливень - сорвались
вниз слова:

"Возвращайся. Чего бы не стоил шаг.
Буду ждать, каменея, сужаясь лицом,
буду каждую ночь поджигать маяк, 
договариваться с Творцом,

чтобы всё объяснил Богам 
и чертям, чтоб в солнечной беготне
возвращался Ты, чтоб приснилось нам
море". Часы бьют семь.

НАПИСАТЬ ПИСЬМО

.. я возвращаюсь. 
Не сразу.
Вот, слишком плотные облака. 
У Вчера абонемент на ближайшие сны. 
Старуха 
вышла с метлой, 
танцует дорожную пыль. 
Гибкие улицы заплетают кольца 
вверх или вниз -
не заблудишься: 
Франциск, Бенедикт, Лука и Никола, 
Франциск, дева Мария и еще - Господарь моря.
Сначала - кладбище моряков, потом - крепость. 
Сначала - запах, потом - Его Величество Светлость -
майский вечер, предсказанный остров.
Фортеция. Век двенадцатый. Бьет полночь 
колокол. 
Знаешь, у них - Богоматерь Снега, остров Корчула.
У нас - непроглядная темень, лед, вьюга...
Знаешь, у них открытые лица: dobry denj, morgen.
Улыбаешься, как ребенок, неизбалованный солнцем.
Написать письмо -
всё равно, что с вокзала вернуться.
Понимаешь, 
у меня осталось такое чувство:
сухопутный синдром - 
качает, 
когда пробуешь на ногу сушу.
Когда трогаешь с места душу 
и выкладываешь, 
как последний козырь - в море, 
а маяк бьет полночь... 
понимаешь,
написать письмо - такая горечь 
брызгами, пеной - разве поймаешь нА слове -
всё по местам, 
когда срывает голос на шепот: 
до встречи.

VELI LOSINJ

Помнишь,
около колокольни старые были качели?
Тени ложились, когда уходило солнце,
и остывал песок, и колокола качались,
и мы не чуяли ног, когда родители нас отпускали.

На острове дерево не берегли на лодки,
поэтому ставни и двери древнели под солнцем,
под причастием ветра становились шорохом,
становились крылом.

Помнишь
первое в жизни забытое на берегу весло?
Отец промолчал, только мать трепетала
ночами огнем в окне, подбирала слова
попутного ветра.

Помнишь, когда ты вернулся,
ангел сидел на качелях и плакал?