В нашем роду существовали какие-то странности по поводу рождения и смертей. Я застала свою прабабушку, так вот она и родилась и умерла в год Змеи. Ее дочь, то есть, моя бабушка, родилась в год Дракона и умерла в мой год - в год Тигра. В свою очередь ее дочь, то есть моя мать, родилась в год Змеи и умерла в год Лошади (к тому же, в год Огненной Лошади). Я родилась в год Тигра (причем, в год Белого Тигра), а моя дочь - в год Лошади. У меня зародилось сильное подозрение, что я умру в год Дракона, а моя дочь - в год Змеи... Из этого рода только мы с ней дожили до Миллениума, проводили второе и встретили третье тысячелетие, и опять же, эти знаменательные годы пришлись на тех животных, которые были так характерны для нашей семьи - рубеж тысячелетий, 2000 год, был годом Дракона, а первый год нового тысячелетия пришелся на год Змеи. Я знала совершенно точно, что год Змеи - это самый страшный год из всего этого цикла, например, 1917 и 1941 - что такое эти годы для русских людей, пояснять не надо. А я умудрилась в самый первый день нового тысячелетия (по китайскому, разумеется, календарю - 24 января) сломать ногу. После этого моя жизнь покатилась под откос в бешенном темпе. В следующем году я, как последняя идиотка, продаю свою шикарную (пусть и небольшую) квартирку в Петербурге, а моя дочь (для кого все это и было сделано - чтобы переселиться в Москву, где она обреталась) страшным образом предает меня. Об этом речь впереди. Затем следует целый год (или даже больше?) невыразимых мучений - вплоть до голода и холода, дальше умирает единственное существо, которое меня любило - мраморный дог Дэнди, чья смерть поставила, можно сказать, крест на смысле моего пребывания на этой Земле - может быть, большинство меня не поймет, но я никогда так не страдала от потери людей, как от этой потери. Но такова уж я! Именно потому, что я совершенно не похожа на остальное человечество, я и решила написать эту книгу. Но я не буду спорить и с тем утверждением, что я просто-напросто кадр для психиатра, страдающий ярко выраженной манией величия. Материал, который подтвердит или опровергнет это, перед вами, и судить обо мне может абсолютно всякий, которому случайно попадется эта книжица (если у меня хватит терпения довести все это до конца).
Ну вот, преамбула закончена, можно начинать с самого начала. Маленький, но очень симпатичный городок в Сибири - место рождения, а время рождения тоже не совсем заурядное: еще жив тиран, эпоха называется сталинизмом, поэтому городок этот полон людей, которые в нормальное время жили бы себе в столицах - это так называемая интеллектуальная элита страны: высланные врачи, артисты, писатели и прочая интеллигенция, и даже совсем уж какие-то "большие люди" (например, директором местного драмтеатра был Бен-Гурион, впоследствии ставший премьер-министром Израиля). Разумеется, я была совсем малышкой и не смогла воспользоваться духовным богатством, которым наверняка обладали все эти люди.Их Духовность незримо, но явственно окутывала городок, создавала ауру, которую я чувствовала еще в младенчестве. Помню, что меня удивляли эти лица, встречающиеся в большом количестве, на которых был явный отпечаток незаурядности и интеллекта, конечно, все это я воспринимала абсолютно бессознательно, как и положено ребенку в раннем детстве. Правда (опять же, это слишком невероятно, и мне наверняка не поверят, но, коль уж я взялась описать свою жизнь, то собираюсь писать одну только чистую правду, а иначе - какой в этом смысл, я ведь не Ганс Христиан Андерсен?), первые проблески моего сознания начались, видимо, фантастически рано. Я помню, как я очень громко расшатываю свою качающуюся кроватку, мне нравится это делать, но в это время приходят от соседей с просьбой угомонить меня - за стеной умирает (от саркомы) молодой парень, ему плохо от всякого шума. И я СЛЫШУ эти слова! Это значит, что мне - сколько? Пять, шесть или больше месяцев? Невероятно. Дальше - больше. Моя бабушка со стороны отца умерла, когда мне не исполнилось еще и года. Я помню, как она пришла и принесла мне расшитые рукавички, помню ее лицо. Моя мать совершила мезальянс - она вышла замуж за простого мужика, поэтому мою бабушку с этой стороны звали Марфа, и лицо ее было - э, как бы это сказать, несколько красномордым... Потом я помню, как меня несет на руках моя тетушка (младшая сестра матери), а рядом идет прабабушка - она перестала ходить, когда мне еще не было года, у нее отнялись ноги от тяжелой болезни (она чудом выжила). А тут она ИДЕТ. Мы заходим в комнату, освещаемую тусклым желтым светом, и там в гробу лежит моя бабушка Марфа, а все вокруг воют или что-то в этом роде, короче, издают странные для меня вопли.
Еще я помню, как мне не нравилась рожа Сталина - наверное, я чувствовала, как от него идут дьявольские токи, а он ведь тогда был во всех газетах, на всех журналах - и я его черкала, черкала жирным черным карандашом, пытаясь зачеркнуть, убрать из жизни единственным доступным мне способом. И таким образом однажды я чуть не подвела под монастырь свою бабушку - к ней пришел сослуживец (про то, кем была моя бабушка, потом). Она рассказывала, что увидела его полные ужаса глаза и залепетала, что "это ребенок сделал"... В то время, естественно, и за меньшее сажали. Но сослуживец оказался порядочным человеком и не донес.
Это мне не было еще и трех лет (Сталин умер в марте 53-го, я родилась в августе 50-го), а в четыре года я уже умела читать и знала наизусть всего "Евгения Онегина". Меня привели на елку на бабушкину работу. Все дети декламировали что-то там типа "наша Таня громко плачет", и им за это давали подарки. Меня тоже поставили на табуретку, и я начала :"Мой дядя самых честных правил..." Слушали долго, наконец, поняли, что я не собираюсь останавливаться. Тогда меня попытались стащить с табуретки - я не давалась и брыкалась, а сама все читала Пушкина. Мне, честное слово, было странно, что можно НЕ ХОТЕТЬ СЛУШАТЬ ПУШКИНА!!! Мне это казалось просто свинством, ведь это же не какой-то там детский лепет! Но в итоге меня стащили, я закатила страшную истерику, меня увели домой - вот когда я в первый раз поняла, что человечество не нуждается в НАСТОЯЩЕМ, ему нужны всякие там фигли-мигли и суррогаты!
От рождения я была наделена абсолютной грамотностью (так же, как музыканты рождаются с абсолютным слухом) и абсолютным восприятием любого печатного слова. Читала я запоем все, что под руку попадалось, никто меня не контролировал. И уже к годам 8-9 перечитала всю русскую (а потом и зарубежную) классику. В школе мне было скучновато - все, что там преподавалось, я схватывала на лету, с первого объяснения, а учителя примитивно разжевывали, объясняли по тысяче раз для всех прочих детей, резко от меня отличавшихся. Сначала я была круглой отличницей, а потом, став старше, стала идти поперек течения - спорить с учителями, доказывать им что-то... Поэтому кончилось в итоге все не очень-то хорошо - взрослые того времени не любили, чтобы дети отстаивали свою точку зрения и свою независимость. (Да и сейчас, наверное, не любят?). Но все равно - в младших классах я была "звездой": меня возили на всякие городские и областные заседания, где я своим звонким пионерским голоском выводила всяческие "приветствия", я была непременным конферансье нашей художественной самодеятельности, я побеждала на всяческих олимпиадах и смотрах, я оттрубила в музыкальной школе 7 лет, пиликая (чудовищно!) на скрипочке, я написала пьесу для зоологического вечера, которую потом ставили в других школах (мне нравилось, в основном, что для ее написания меня отпускают с уроков). Еще я ходила в радиокомитет, где была детским диктором, вместе с двумя другими детьми - девочкой и мальчиком, и настоящей актрисой из местного драмтеатра мы читали радиогазету, и помню, как всегда начинала ее я:"Здравствуйте, ребята! Слушайте радиогазету "Пионерия шагает"". Впрочем, в радиокомитете мне очень нравилось - это был процесс НАСТОЯЩЕЙ работы.
И вот, наконец, детство кончилось. Бабушка была уверена, что ее суперталантливая внучка будет учиться, конечно же, "в университете". Не дворником же быть такому сокровищу! (Но получилось так, что и дворником пришлось побывать.) "Университетов" было довольно много, но ни один не был закончен - не вписалась я в систему, когда в гуманитарных науках царил марксизм-ленинизм.Население одной шестой части суши безудержно врало и лицемерило, а я делать этого не хотела! Я же говорю - я не похожу на всех остальных. Вот почему мне удалось чуть ли не полвека провести во внутренней эмиграции. Это было тяжело, я все время попадала во всяческие истории, но жила я исключительно для себя, а не "для общества", хоть и сказал какой-то самый главный в то время корифей, то ли Ленин, то ли Маркс, что "жить в обществе и быть от него свободным невозможно". А я вот всей своей жизнью опровергла коммунистического мудреца - я по сей день свободна от нашего безграмотного общества.
Мне исполнилось 19 лет, я уже успела влипнуть в несколько историй. Одна из них - за то, что я бросила университет и не удержалась ни на одной из работенок (массовик-затейник в кинотеатре, учетчица на механическом заводе и так далее в таком же роде), по советским законам я считалась тунеядкой - а это было в то время очень, очень серьезно (вспомним Иосифа Бродского), меня пригласили в горком ВЛКСМ (наверное, нынешнее поколение даже не знает, что это за зверь такой), где начали "прорабатывать" - типа того, что я "позорю звание комсомолки". И я, недолго думая, бросила этим "руководящим и направляющим товарищам" на стол свой комсомольский билет... О... это я сделала очень даже напрасно - отныне мощная государственная машина поехала прямо на меня, так как я стала ее врагом. Ну а дальше следовали вторая, третья, четвертая истории..., что было, согласитесь, очень закономерно и плавно вытекало из первой. Советская власть таких, как я, давила в психушках. Теперь мы знаем, что тот, кто не хотел жить по ее законам, назывался диссидентом и был ею уничтожаем, но время моей молодости называлось "брежневским застоем", поэтому меня не расстреляли без суда и следствия, как миллионы при Сталине. И за то спасибо. Но вот ведь странно, что и в психушке меня почему-то не удалось сгноить! Судьба меня, что ли, как Онегина, хранила?
Вспоминать это, конечно, очень страшно, но надо. Тем более, что это было давным-давно, уже чуть ли не 40 лет назад (Как же незаметно пробежало время - вот я и уже пожилая тетка, а все еще ощущаю себя девчонкой!!! Смотрю в зеркало и думаю:"Неужели эта жирная старая уродина - я???"). Бабушка уехала в Казань - там у нее родилась еще одна внучка (у моей тети), и надо было помогать. Я осталась дома одна. Как я уже писала - я побросала все эти глупые "работы" (ни уму, ни сердцу) и "обдумывала житье", что же мне делать дальше. И вдруг пошел какой-то странный слушок. Город был не такой уж большой, слухи распространялись мгновенно - якобы меня собираются отправить в психушку, не помню, кто это сказал, кажется, недоброжелательно настроенная соседка. Я еще спросила - за что же, неужели я бегаю голая по улице? Эти разговоры, естественно, меня встревожили. У меня тогда была подруга старше меня лет на 15, она работала в редакции местной газеты (впоследствии и она меня предала, об этом речь впереди). Она меня успокаивала - ты, мол, не слушай все эти глупые бабьи сплетни, никто тебя никуда не посадит, сажают психов, опасных для общества, а ты совершенно нормальный человек. Ну я как-то и слегка успокоилась, ведь и правда - что я такого особенного сделала, чтобы все было так серьезно?! В один прекрасный день к нашему дому подъехала санитарная машина, и в дверь начались дикие пронзительные звонки. Я, естественно, испугалась и не открывала. Тогда дверь, ничтоже сумняшеся, вышибли... Меня подхватили под белые ручки два дюжих дяденьки в белых же халатиках... Я еще успела пролепетать:"Что вы, собственно, мне инкриминируете?", продемонстрировав свой интеллект и знание иностранной лексики, и совершенно напрасно, так как дяденьки меня даже не поняли, увы.. Дальше было совсем страшно. Дядька по фамилии Кулешов (у меня отвратительная память на имена и фамилии, люди со мной знакомятся, называют себя - я тут же забываю, и потом бывает очень неудобно, но эту фамилию я запомнила, как видите, на всю жизнь) - по всей видимости, врач-психиатр местной больницы - сообщил мне, что я считаюсь в нашем городе антисоветчицей, и вообще непонятно, на что я способна, власти думают, что на всякую бяку, и поэтому ему поручено загнать меня, как он выразился, "куда Макар телят не гонял" и "сгноить", поскольку Советская власть не потерпит таких злостных элементов, как я. Собственно, я никоим образом открыто не выступала против нашей родной Советской власти (что я, совсем дура, что ли, я и в молодости понимала, что это чревато большими неприятностями), но вот мой образ жизни все-таки был довольно нестандартен для того времени. (Может быть, он и для нашего чересчур свободного времени не так уж стандартен, просто мне следовало родиться в какой-нибудь свободной стране, а не в нашей матушке России, где люди сплошь заражены предрассудками и комплексами, и все, что мыслит не по их убогому шаблону, относится ими к разряду крамолы, опасной для их обывательского спокойствия).
Я по молодости, видимо, не совсем понимала опасности своего положения, тем более, что я знала о себе, что ничего такого плохого я не совершила и что совесть моя чиста. Это последнее - чистота моей совести - всегда играло роковую роль в моей жизни. Все плохое со мной совершалось исключительно потому, что я была, по большей части, совершенно уверена в своей правоте и вела себя соответственно, то есть, независимо. Если бы у меня когда-либо было рыло в пушку, то я бы унижалась, пресмыкалась, подлизывалась, просила о снисхождении, и со мной бы поступали, я уверена, более мягко. Но нет - когда я видела подлецов, я никогда не ложилась под них (поймите меня правильно, я имею в виду - морально). Я всегда оставалась "на вершинах гор" и не снисходила до униженных просьб о пощаде. Более того, я всегда высказывалась и называла вещи своими именами, то есть, объявляла сволочи, что она (он) - сволочь.Гордо, красиво, конечно, но очень, очень глупо - ведь кончится это тем, что очередная оскорбленная мной сволочь просто сделает из меня жирненький такой трупик, тем более, что в наше время с этим проблем нет никаких.
Так вот, возвращаясь к нашим баранам - то есть, к доктору Кулешову. В ответ на его запугивания я заявила, что он просто палач в белом халате, после этого, естественно,
Кулешов пришел в дикую ярость и стал орать, что вот сию секунду он сотрет меня с лица земли, и никто не узнает, где могилка моя. Он кликнул медсестру, и мне в задницу всадили приличную дозу, кажется, сульфазина (это меня потом знакомые медики просветили) - это такой препарат, который превращает буйных сумасшедших в тихих и ласковых овечек. На меня же он произвел такое действие: я не могла пошевелить ни одним членом, а мое тело превратилось в один сплошной комок дикой непрерывной боли. Это длилось часов 12. К тому же, меня поместили в отдельную палату, а ночью ко мне впустили настоящую больную - наверное, для устрашения; как я теперь понимаю, у женщины был послеродовой психоз. Она подошла ко мне - может быть, Кулешов надеялся, что она меня придушит? У меня душа ушла в пятки, но нет - к разочарованию моего мучителя она только брызнула мне из груди молоком прямо в глаза и после этого забилась в угол, вскоре ее увели.
На следующий день, когда я пришла в себя, наш гуманный медик стал требовать, чтобы я извинилась. А когда я удивленно спросила - за что же я должна извиняться, ведь то, как я его охарактеризовала, исключительно соответствует действительности, он совершенно вышел из себя и сообщил мне, что я очень пожалею о своем поведении (тоже мне Зоя Космодемьянская, тьфу!) и что меня отправят в такое место, где очень быстро из меня сделают идиотку, у которой изо рта течет слюна.
В это самое "место" меня сопровождали два мужика,и, хотя им даже выдали наручники (они мне их только продемонстрировали), меня совершенно не караулили, заявив мне, что они прекрасно понимают, что никакая я не сумасшедшая, а просто глупая девка, влипшая в какую-то темную историю, всю дорогу пили и оставляли меня одну, так что я вполне могла сбежать по дороге, но я (ведь "моя совесть была чиста"!), решила испить чашу до конца.Молодая была, сил было много, тянуло на подвиги. Еще я успела (какая-то мелочь завалялась в карманах моей одежды) дать телеграмму бабушке в Казань. Как потом выяснилось - получив эту телеграмму, мои родственники чуть ли не завалились в глубокий обморок, а бабушка, можно сказать, в чем была, в ту же секунду побежала на самолет спасать свою несчастную внучку, которую везли в глухую тайгу, где содержались самые безнадежные психи (эта больница была знаменита на всю Сибирь).
Как сейчас помню - ощущения от того, что я увидела, были весьма острые. В основном, было страшно глядеть на всех этих несчастных людей, ведь я с таким никогда не сталкивалась. Я не буду всего этого описывать, отсылаю тех, кому это может быть интересно, к фильму "Полет над гнездом кукушки". Но карательная система неожиданно оказалась довольно мягкой. Наверное, тут сыграли роль несколько факторов. Во-первых, моей судьбой прониклась женщина - жена главного врача и сама врач, я ей почему-то понравилась - может быть, своей начитанностью, не знаю, чем еще, но я вызвала ее неподдельный интерес. А может быть, она просто оказалась хорошим порядочным человеком, не захотевшим ломать жизнь совсем зеленой девчонки. Во-вторых, ради меня прилетела комиссия аж из трех человек из Москвы. Они побеседовали со мной, и главный из них, симпатичный и довольно молодой (на каких-нибудь восемь-десять лет старше меня) сказал, что понимает, почему я сюда попала, как он выразился - вела я себя довольно опрометчиво, а в нашей жизни нужно быть осмотрительнее, не дразнить гусей... И что на первый раз мне это сходит с рук, так как они меня выпускают, но чтобы я задумалась и в будущем никогда... чтобы сделала капитальные выводы из всего случившегося.... и так далее в том же роде. Я обещала. В-третьих, буквально через два дня появилась моя бабушка, успевшая побывать в самых высоких инстанциях. Она привезла мне огромную сумку всякой вкусной еды, среди которой были и апельсины (это сейчас они на каждом углу, а тогда, в конце 60-х, были страшным дефицитом). Но я не смогла этого есть. Моя благодетельница-врач после первой же нашей беседы поместила меня в маленькую отдельную палату в конце коридора (а самую первую ночь я провела в огромной палате Љ6, битком набитой жуткими физиономиями хронических больных). То ли запах апельсинов среди этого смрада привлек этих несчастных, которые годами были лишены всего на свете, то ли почувствовали они что-то необычное звериным своим чутьем (а они и были уже почти животными - и болезнь, и вся эта страшная беспросветная обстановка давно лишили их человеческого облика), но они стали заглядывать ко мне в комнатку, и кусок застрял у меня в горле: я раздала им все содержимое этой бабушкиной сумки, которую она с трудом приволокла, чтобы как-то утешить любимую внучку, попавшую в такую беду, - раздала все до последней крошки.
После этого смертельно напуганная бабушка сгребла меня в охапку (она боялась, что инициаторы всех этих дел из моего родного городка могут еще раз предпринять что-нибудь в этом роде, и тогда уже мне не сдобровать) и увезла сначала в Казань, а оттуда я уехала в Петербург, который в то время назывался Ленинградом. Но это совсем уже другая история.
ГЛАВА 2
Город Санкт-Петербург - особенный город. Для каждого он свой, и в моей жизни он сыграл гораздо большую роль, чем даже сибирский городок, в котором я родилась. Теперь, когда я объездила полмира и видела множество знаменитых своей красотой и уникальностью городов - ну, например, Париж, Венецию, Прагу, я могу со всей ответственностью сказать, что Санкт-Петербург затмевает все на свете. Может быть, есть города еще красивее, чем он. Но то, что ощущаешь, когда ходишь по его улицам, не ощущаешь больше нигде. Может быть, это ощущения только русского человека, и ни один иностранец ничего подобного не испытывает - я не знаю. Но я знаю сколько угодно людей, которые любят этот город, как сумасшедшие, жить без него не могут, и в каком бы городе ни протекала их жизнь, они еще и еще возвращаются в Петербург: он, как огромная планета, всегда держит их в поле своего притяжения.
Мне же там больше делать нечего, для меня это город мертвых. Все, кого я любила там в молодости, умерли, и я, молодая, тоже мертва. Не уверена, что стоит воскрешать эти годы - вполне возможно, что я буду писать это со слезами на глазах, а сентиментальность - качество, которое никогда не было мне до сих пор присуще, раньше я презирала это. Видимо, с годами человек становится более мягким - или более уязвимым, что понятно - нельзя остаться невозмутимым и спокойным, если жизнь тебя как следует потрепала, а синяки и раны в душе хоть и невидимы, но гораздо болезненней, чем на теле.
Когда я училась в музыкальной школе, к нам часто приезжали музыканты из больших городов, причем многие из них были с мировым именем, тогда считалось не зазорным такому артисту приехать в маленький городок и выступить перед детьми или студентами музыкального училища. И уже после того, как я закончила школу, я часто приходила на такие концерты, которые происходили в маленьком учебном зале музыкальной школы. И однажды я пришла на концерт пианиста - преподавателя Ленинградской консерватории, и это стало отправной точкой всей моей дальнейшей жизни, всего того, что случилось со мной потом. Случайно получилось так, что мы познакомились, и почему-то нам захотелось пообщаться подольше, и пианист пригласил меня в гостиницу, где мы проговорили всю ночь. Ничего банального и пошлого не было - потому что я была молоденькая чистая девушка, а он не был дожуаном, соблазняющим неопытных девушек, это один из самых порядочнейших людей, встреченных на моем пути.( Он жив до сих пор и сейчас уже много лет живет за океаном и, к сожалению, не испытывает тоски ни по Петербургу, ни по мне - я вообще не знаю, что он за человек, чем он живет и что он чувствует, потому что не видела его уже лет 30, а мои полудетские воспоминания о нем и о том, что было между нами, в общем, ничего не стоят, это как легкая рябь на воде от ветерка - кажется, я украла этот образ у Стефана Цвейга из его "Письма незнакомки").
Когда я приехала в Ленинград после описанных в первой главе событий, естественно, что я в первую очередь разыскала пианиста - ведь я больше никого в Питере не знала. А он привел меня в дом к своему педагогу - профессору консерватории, ведь мне негде было жить.Надежда Иосифовна была восьмидесятилетней и очень больной, в домработницы тогда шли случайные бабы, пьяницы и даже мошенницы, потому что "нормальные" советские люди всегда имели "нормальную" работу - на заводах и фабриках, безработицей в СССР, в отличие от нынешних времен, не пахло, право на труд было священным правом, записанным в советской Конституции. Так что пианист правильно рассудил, что мы будем полезны друг другу.
Я очень жалею, что не встретила Надежду сейчас, когда я такая старая и такая мудрая (это такое идиоматическое выражение, не принимайте его всерьез. "Такая мудрая" совершает ТАКИЕ глупости, которые и не снились той в небытие ушедшей девчонке). Представляю, как развлекалась она (внутри, конечно), слушая все те бредни, которые я выдавала в 20 лет! Наше общение длилось недолго - года три. Теперь-то я поняла, что она была центральным человеком моей жизни. Ни с кем и никогда мне не было так интересно, как с ней, да сейчас и быть не может таких людей: огромный талант, соединенный с поистине энциклопедическими знаниями, с потрясающей эрудицией. Ей можно было сказать все - она все понимала. Конечно, та дурочка, которой я была, не смогла в полной мере оценить эту гигантскую по силе духовности личность. Наверное, в прошлом, а тем более, в позапрошлом веке таких людей было много, но в нашем двадцать первом веке они вымерли, как динозавры. Да и что им делать в нашем убогом обществе, где вершиной искусства считается какая-нибудь "Фабрика звезд"???
Я была глупой девицей, и нет мне прощения - я убила Надежду собственными руками. Не буквально, конечно, но какая разница? Мне надо было беречь ее, сдувать с нее пылинки, а я вела себя, как обыкновенная заурядная эгоистическая молодуха. Я же не могла понять в то время, какое сокровище я имею, как мне повезло, как редко такое случается в этой жизни!!! Но что толку теперь убиваться - ничего нельзя вернуть назад, а если бы можно было, то я вернула бы только ее (и, конечно, моего любимого сыночка - Дэндика), а больше в этой длинной жизни не было у меня ничего ценного, ни о чем я не сожалею и ничего мне не нужно - все остальное прах и пыль.
Хочу описать самый момент ее смерти, потому что тогда ярко проявились мои экстрасенсорные способности, которыми я обладала всегда, просто не придавала им никакого значения, можно сказать, специально ими не пользовалась - а зачем? Я ведь уже писала, что я всю свою жизнь провела во "внутренней эмиграции", а экстрасенсы, насколько я знаю, должны тесно общаться с людьми. Я же по большей части не испытывала удовольствия от такого общения. С природой - да! С животными - да! До того момента, как моя дочь своим мерзейшим предательством отравила мне самое замечательное, чем наградила нас природа, - материнство, я очень любила маленьких детей. Но никогда не было, чтобы общение со взрослыми особями протекало без того, чтобы в итоге я не была обкакана ими с ног до головы...
Так вот, о смерти Надежды - я сидела и писала письмо, это было поздней ночью, и вдруг в 4 часа утра у меня начались какие-то странные ощущения, отмахнуться от них было невозможно, я даже растерялась. Во-первых, у меня - у молодой и здоровой, началась в груди дикая боль, там все сжало, я не могла дышать. Во-вторых, как будто какая-то сила схватила меня за шиворот и тащила в комнату, где спала Надежда (там еще спала женщина-домработница). Я вжалась в кресло и сопротивлялась - я не понимала, что со мной происходит. Через минуты 3-4 все прошло, будто и не было. Я посидела еще немного, совершенно ошеломленная всем этим. Я ничего не поняла, а это было так просто - в этот момент Надежда умерла, у нее был инфаркт, случившийся во сне, и я все это восприняла почти как собственную смерть, только все-таки это было не со мной - я это осознавала, что я чувствую все это немного как бы со стороны.
Но все это было несколько позже, а сначала, попав в Ленинград, я познакомилась с дворником филармонии по фамилии Шапиро (короткий анекдот - "еврей-дворник"), наш с ним внезапный "роман" тянулся несколько лет, как вялотекущая шизофрения (таки отразилась на мне история с психушкой!..).Благодаря этому знакомству я стала "вхожа" в оба зала филармонии - и Большой, и Малый. Они стали для меня буквально родным домом, я туда шастала чуть не каждый вечер, переслушала всех и наших, и заезжих музыкантов (а в то время ездили в Питер многие-многие знаменитости, например, умерший впоследствии от СПИДа любимый ученик Караяна - Эмил Чакыров. Если бы он остался в живых, он потряс бы мир, который потерял в его лице гения, я уверена в этом!). А репетиции Мравинского я слышала частенько прямо у себя (то есть у Шапиро) в дворницкой каморке, которая располагалась над Большим Залом. Короче, если начать все вспоминать и описывать, то моя книга будет только о музыкальной жизни Ленинграда той поры, но я буду тогда не я, а Ираклий Андронников, знаменитый рассказчик, чьи "Воспоминания о Большом Зале" иногда показывают по каналу "Культура" и сейчас.
После смерти Надежды я уехала в свой родной город и три или четыре месяца рыдала не переставая - да что толку??? Правда, это отразилось на моей аппетитной фигурке - я стала суперстройной и изящной, потеряв со слезами больше двадцати кг, и до рождения дочери оставалась в этой поре, что мне очень шло. Приехав снова в Питер (ну куда ж бы я делась еще, кроме этого города, главного в моей судьбе?!), я решила поступать в университет, ведь бабушка (которая в тот момент еще была жива) так об этом мечтала всю мою жизнь! Почему-то я выбрала факультет романо-германской филологии, может быть, потому, что любила французский язык и даже баловалась переводами стихов. Вот был такой салонный поэтик Франсуа Коппе - я уж теперь и не помню, о чем он там чирикал, но в молодости он мне нравился. Правда, больше всех мне нравился все-таки Бодлер, но его переводили еще до моего рождения наши большие поэты типа Цветаевой, и что-то в молодости моя рука не замахнулась посоперничать с великими, я всегда (и по сю пору) с пиететом относилась к творцам настоящего искусства.
Но экзамены в университет начинались в августе. Я уже прошла собеседование - профессорша-преподаватель выбранного мной факультета, долго и обстоятельно побеседовав со мной, заявила, что я обязательно поступлю, да и конкурс был небольшой, кажется, всего три человека на место. И черт меня дернул пройти мимо Академии - правильно и полностью она называлась Институтом живописи, скульптуры и архитектуры имени Репина - вступительные экзамены здесь начинались послезавтра! Я, узнав, что конкурс 25 человек на место, решила, что я ничего не теряю, университет все равно у меня в кармане, а в Академию я при таком конкурсе явно не поступлю, но ведь интересно же потолкаться в этих знаменитых стенах, приобрести какой-то жизненный опыт, а впрочем (и это одна из самых плохих черт моего характера) я долго не раздумывала и не рассуждала, а просто бросилась с головой в омут.
Пишу я неплохо, довольно складно, это у меня с детства - все сочинения всегда получали высший балл, и вообще я была любимицей гуманитарных педагогов, которые, когда на уроки приходили всяческие комиссии, вызывали только меня. Кто-нибудь, типа моей соседки по деревне Лили (она бывшая москвичка с Арбата, но уже лет 17 живет в деревне, а про деревню речь впереди), скажет, что я ударилась в невероятное хвастовство (Лиля не верит ни единому моему слову, когда я при ней рассказываю что-либо из своей бурной жизни), но клянусь, что не приврала ни на йоту - уж что есть у меня, то, как говорится, не отнимешь. Так вот первый экзамен был что-то типа эссе по какому-либо художественному произведению - картине или скульптуре. На столе лежала куча неподписанных фотографий этих произведений, ты подходил и выбирал. Мне, как сейчас помню, достались "Бурлаки на Волге" Репина. Не составило труда насочинять что-то там про "отражение тяжелой жизни русского народа", при моей абсолютной грамотности, конечно, был поставлен за это высший балл. Второй экзамен тоже был по специальности - я забыла сообщить, что поступала я на факультет теории и истории искусства, то бишь собиралась быть искусствоведом (то есть, не собиралась, так как была уверена, что не поступлю...). Экзамен у меня принимала старушка Чубова - мировая знаменитость, заведовавшая каким-то там отделом в Эрмитаже, академик! - я этого тогда не знала, но видела, как абитуриенты выскакивали от нее красные, потные и с двойками. Старушка поимела меня по полной программе: полчаса она пыталась меня подловить на незнании шедевров русского искусства, кидала мне фотки одну за другой, наконец, закрыв одну из фотографий, оставила только кончик туфельки и ехидно спросила:"А это кто?". Господи, я и это знала, правда, чисто случайно - у меня валялась книжка, на обложке которой красовались эти девушки-смольнянки, и их ножки в туфельках машинально застряли в моей памяти. Когда я ей ответила, старуха была поражена и что-то черкнула в моей абитуриентской книжке. "Ну, все. Двойка, " - подумала я, но раскрыв ее уже за дверью, увидела, что это, наоборот, пятерка.
А дальше все покатилось как по маслу. К сочинению нас осталось человек 50, и только двое из нас - я да блатная Катя Лукина - получили пятерки. Еще два экзамена (литературу устно и историю) я, естественно, тоже сдала на пятерки, как ни силились принимающие экзамен педагоги меня срезать, но им это не удалось - было бы странно, если бы я, много лет проведя с книжками, то есть, буквально, ела, спала и жила с классиками и не только, чего-то бы не знала по несчастной школьной программе...
Вот так я поступила в Академию, и университет, мечта моей бабушки, накрылся медным тазиком, ибо я сочла нецелесообразным забирать документы и снова сдавать экзамены. Потом, уже на первом курсе, одна женщина-педагог сказала мне в разговоре:"Ну вы же блатная...", и, когда я пыталась возразить, что это абсолютно не так, она заявила:"А тут не блатных не бывает". Видимо, такова была система приема в советские престижные вузы (не знаю, изменилось ли что-либо сейчас - что-то сильно в этом сомневаюсь...).
ГЛАВА 3
Как я уже писала, в Петербурге (тогда Ленинграде) я попала в дом профессора Голубовской. У нее была племянница, Бэлочка, муж которой, Юра, очень любил Надежду Иосифовну и навещал ее. Он был старше меня лет на двадцать, блокадный ребенок, и вообще какой-то очень потрепанный жизнью. В 40 лет он выглядел на шестьдесят - седой, лысый, маленький хрупкий еврей. Но его глаза... это были глаза Иисуса Христа, они горели на его лице, я никогда не видела таких пронзительных глаз - с него можно было писать икону.
Теперь я, пожилая, сама сильно потрепанная жизнью тетка, не могу понять, почему я так намертво влюбилась в этого человека. Он был никакой - никто и звать никак. Есть такие люди - они говорят, говорят, много говорят - и все ни о чем (этим грешили, по крайней мере, два политических деятеля: Горбачев и ныне начисто забытый Бурбулис). И Юра был из их числа. Но мне все это было не важно. Я была молодой - и первый попавшийся нетипичный мужик произвел на меня неизгладимое впечатление. Меня перестала интересовать вся остальная жизнь - свет сошелся клином на Юре. Я бросила институт. Я забыла все на свете. Я сошла с ума - я любила (или мне так казалось - что одно и то же). Правда, все это тянулось довольно долго, даже не один год. Сначала (года три) продолжались нескончаемые разговоры - ни о чем. Теперь я уже не помню - кажется, он жаловался на то, что его никто не понимает, женщины (его две жены) якобы тоже никогда не понимали и не любили его, на первой его женил отец, на второй он женился по ошибке... Я, при всей моей склонности к "романтизму", первый раз в жизни захотела реально принадлежать любимому мужчине. ( Вообще, в молодости я была ужасная дура и считала всяческие физические проявления в человеке чем-то унижающим и грязным. Мне казалось, что человек должен стремиться только к духовному и высокому, а все остальное не имеет права на существование - вот такая чушь царила тогда в моей башке, я же была очень много читающим ребенком, причем всяких там Золя и Мопассанов я начисто отвергала.) Но время шло, а Юра был до того нетипичен, что не собирался "поиметь" молодую девку, которая, как говорят у нас в народе, сама вешалась ему на шею. Когда я поняла, что он не будет моим, я отстала от него. Я до сих пор не пускаюсь в безнадежные предприятия, которые лишены всякого смысла. Побарахтавшись немного, я отступаюсь - и, наверное, не существует на свете нормальных людей, которые пытаются проломить головой каменную стенку.
Итак, я сказала себе:"Отстань от него, как-нибудь сможешь забыть и пережить". Но вдруг он позвонил и огорошил меня сообщением, что собирается "начать со мной новую жизнь". Ну как я могла бы отказаться?!! Жить нам было негде. Почему мы не сняли какую-нибудь комнатенку - непонятно. Очевидно, Юра в практической жизни был еще хуже меня, витавшей в романтических грезах. Какое-то время мы ютились в двухкомнатной квартире его отца, старика Ионаса, которому, видимо, очень скоро все это сильно надоело (наверное, мы нарушали покой и привычный уклад его жизни), и он постарался разрушить нашу "идиллию". И вообще, вполне понятно: одно дело - мышление двадцати с чем-то летней влюбленной девушки, которая думает только о своей любви и любимом человеке, а другое - практические соображения умудренного жизнью старого еврея, который знает, что кроме любви еще нужно есть-пить и где-то и на что-то жить.
Все было бы ничего себе и обошлось бы "малой кровью", но я вообразила еще и то, что я так безумно люблю Юру, что хочу от него ребенка! Когда приходили месячные, я навзрыд рыдала. И вот в самый неподходящий момент, когда старик замыслил пнуть меня под зад, я забеременела. И когда папочка с сыночком сообщили мне, что не хотят меня больше знать, я чуть не умерла от горя. Во всяком случае, я была совсем не готова к такой развязке, а впрочем, предательство, как и терроризм, проявляются всегда неожиданно и подготовиться к этому невозможно. От сильного стресса у меня начала расти опухоль, и на третьем месяце беременности я, завалившись без сознания на улице, попала в больницу, где меня прооперировали (врач сказал, что от смерти меня отделяло совсем немного). Перед операцией я попросила оставить мне ребенка - почему я вела себя как маньяк, мне тоже совершенно сейчас непонятно. Ведь все указывало на то, что этого ребенка мне НЕ НАДО ИМЕТЬ!!!
После этого я уехала в свой родной городок к бабушке, где все оставшееся до родов время плакала ночами в подушку и просила у бога Юриной смерти. (Я не простила его до сих пор - может быть, это глупо, но я не могу с собой ничего поделать. Конечно, за столько лет эмоции стерлись, я его больше не ненавижу - я практически ничего к нему не испытываю, я спокойна, но простить все равно не могу, не получается, если я скажу, что простила, это будет полнейшей неправдой). Он умер от рака через три года после рождения Женьки. А я, как только она родилась, перестала о нем думать - ребенок захватил меня целиком и полностью. Это было так много - МОЯ ДОЧЬ - что не осталось места для кого бы то ни было.
Она родилась, естественно, очень неблагополучно (после таких-то страстей!!!). Целый месяц ее не вынимали из-под кислорода - как только вынимали, она тут же начинала умирать. Весь месяц я пролежала в роддоме, и каждый день мне говорили, чтобы я настраивала себя на то, что она не выживет (она и родилась мертвой, не кричала, как все новорожденные, несколько минут, ее не хотели оживлять, и только после моих настойчивых просьб врачи приступили к каким-то реанимационным мероприятиям, которые, в итоге, привели к положительному результату). А я думаю так: Бог - он видел конец этого процесса и не хотел мне зла. Он ведь знал, как она со мной в итоге поступит. Она оказалась истинной дочерью своих отца и дедушки-предателей. Но это произошло через 25 лет, а тогда... Тогда я с упорством маньяка жаждала, чтобы это маленькое исторгнутое из меня существо выжило! И оно выжило!!! (Ведь всегда все, чего я страстно желаю - вопреки голосу Разума - непременно сбывается). И очень-очень много лет я действительно была просто безумно счастлива - я жила своей самой лучшей на свете девочкой - она была самая умная и самая красивая (она так про себя и говорила:"Я самая умая, касивая и хорошая"). Денег у нас почти не было. Первые ее семь лет мы прожили в моем (да и ее) родном городке вместе с моей бабушкой. Но мне очень хотелось вернуться в мой любимый Питер, меня туда невыносимо тянуло. Несколько раз мы туда уезжали, но "закрепиться" там не было никакой возможности - да еще с маленьким ребенком.
И вдруг у бабушки обнаруживают рак. Целый год длился сущий ад: бабушка умирала долго и мучительно, не всякий бы выдержал эти страшные, почти потусторонние картины невыносимого человеческого страдания и запредельных мук - может быть, только медики привыкли к такому, их ничем не удивишь, но обыкновенный человек не рассчитан на экстрим такого рода. Но, во-первых, мне некуда было деваться - я была возле нее одна, единственная оставшаяся в живых бабушкина дочь, то есть моя тетя, категорически отказалась приехать к умирающей матери; во-вторых, я, опять же, была еще совсем молодой (мне было 36 лет), нервы и здоровье были, несмотря ни на что, крепкими, и я смогла выдержать так долго этот жуткий кошмар, который не описать никакими словами - наверное, только все, что происходило в гестаповских застенках, можно сравнить с теми ощущениями, которые испытала бабушка в последние месяцы своей жизни. Я уверена, что случись такое сейчас - мне ни в жизнь не выдержать, моя психика бы просто сломалась, и я попала бы в дурдом на сей раз по-настоящему.
Дальше жизнь покатилась совсем по-другому. Мы поменяли бабушкину квартиру на Подмосковье (правда, не очень ближнее - два часа езды на электричке). Это тоже произошло не враз, потому что в те годы все было очень сложно, а вырваться из Сибири было просто невозможно. Случайно нашелся обмен на южный городок под Одессой, менялась моя бывшая соученица, которая превратилась в пьяницу и шлюху, обмен ей нужен был срочно, а не то ее просто вышибли бы оттуда, лишив квартиры за крайне "антиобщественный образ жизни". Ну а нищему собраться - только подпоясаться, я всегда была чересчур легка на подъем. Мне очень не понравился юг (тем более, этот городок принадлежал Украине, которая, как известно, тогда была нашей главной республикой - после России), и я постаралась побыстрее оттуда выбраться. На юг поменяться любителей нашлось больше, чем на Сибирь. И стали мы жить сравнительно недалеко от Москвы, тем более, что продуктами "отовариться" тогда можно было только в ней, родимой (так называемые "колбасные поезда", сновавшие туда-сюда между столицей нашей необъятной Родины и любым ее же городом - даже на дальнем Востоке! - прекратили свое существование только в середине девяностых, когда в нашей стране начался "дикий капитализм", и наконец-то наша ненормальная экономика все-таки смогла насытить рынок едой и тряпками). Про Питер пришлось забыть - вся моя жизнь стала борьбой за существование. Мне надо было не только выжить, но и обеспечить достойное детство своему ребенку, который, став взрослым, оклеветал меня, написав в заявлении в суд, что она "спала на грязном полу, без кровати", а я "не обеспечила ей нравственного, психического и физического развития". Нет, жили мы хоть и трудно, но вполне пристойно. Ведь не так далеко находилась Москва, где было полно всяческих вузов, а я умела писать и печатать все, что угодно, - от курсовых работ и дипломов до кандидатских диссертаций и даже книг. Тогда не было Интернета, из которого нерадивый студент мог содрать, например, дипломчик, но во все времена находились люди, которым лень было шевелить извилинами (а может, они у них были совсем не развиты), а то не свое место, которое они занимали по должности, требовало от них опубликования каких-то работ, вот за них-то я и писала, то есть была "литературным негром".(Насколько я знаю, это практикуется и сейчас - этим занимается одна моя подруга, и неплохо, между прочим, получает за это).
Так мы помаленьку жили. Завели собаку Дину - она была бродячая, шарахалась ото всех (видимо, люди обошлись с ней очень жестоко), но мы ее постепенно приручили. Вскоре пришли "новые времена", наступила так называемая "перестройка". Я, что называется, крутилась на полную катушку. Чем только не занималась!!! Даже что-то там покупала, перепродавала... И вот однажды, когда мы снова поехали в Петербург, мне случайно досталась дефицитнейшая путевка в Кижи, туда надо было плыть на старой калоше "Надежде Крупской". Женьке было уже одиннадцать лет. Крутясь по палубе, она случайно познакомилась с Лялей, которая сыграла одну из центральных ролей в моей жизни.
Ляля была самым уникальным человеком из всех, когда-либо мной встреченных. Поначалу она мне сильно не понравилась, даже не могу сказать, чем. Странная какая-то она была... Когда я ей что-нибудь рассказывала, она сидела, закрыв глаза, заслонив лицо ладонью, и было непонятно, как она реагирует на мои россказни, и это меня почему-то сильно раздражало. Ляля в свое время вращалась в элитнейших московских кругах, артисты старого МХАТа были ее лучшими друзьями, а сама она закончила театроведческий факультет ГИТИСа и работала в известных театральных журналах. Казалось бы, общаясь с актерами, она должна была жить бурной "личной жизнью" - ан нет, наша новая знакомая была убежденнейшей старой девой, о чем она мне заявила чуть ли не с первых дней нашего знакомства с большим апломбом, это выглядело так, как будто она говорила:"Да, я играю на скрипке, как Паганини!", то есть, было заметно, что она очень горда собой, сообщая мне такую интимную, если не сказать пикантную деталь своей биографии. Помню страшные язвы на ее ногах - как у бомжей на вокзалах. Но в самое сердце она меня поразила не этим и не своей железобетонной девственностью. Однажды, рассердившись на меня за что-то, она ударила меня по морде полотенцем. Никто и никогда не поднимал на меня руку (впрочем, бабушка в детстве, бывало, драла меня ремнем - она считала это положительным педагогическим моментом в воспитании детей, но ведь это же совсем не то, бабушка все-таки была мне родной, а Ляля - чужим и посторонним человеком, и такой выпад с ее стороны был по меньшей мере очень странен...), поэтому я страшно удивилась. После этого случая во мне как будто что-то открылось - какое-то сверхвиденье, что ли... Ляле стукнуло уже 67 лет, а у меня был критический возраст - сорок... И совершенно неожиданно для меня со мной произошло нечто странное - выражаясь банально, я воспылала дикой страстью. Не знаю, что на меня нашло, какое-то непонятное помрачение рассудка. Но я теперь понимаю автора "Лолиты". Неважно, кто объект твоей страсти - девочка или старушка, мужик или козел. Просто случается иногда такое, в чем человек неподвластен себе и не может доводами разума заставить себя прекратить испытывать нечто, совершенно от него не зависящее. Как это называется, тоже неважно - любовь ли, секс ли, черт ли, дьявол. Думаю, что мало найдется людей, которые с этим хоть раз, да не сталкивались, просто проявляется это в самых разных формах, у меня это было самое настоящее извержение вулкана, причем длилось оно без малого двадцать лет и закончилось только тогда, когда Ляля впала в старческий маразм, по-научному называемый болезнью Альцгеймера, то есть тогда, когда она превратилась просто в человеческую оболочку без малейшего присутствия Духа. Смело могу сказать, что я никогда в жизни - ни до ни после - не испытывала таких ярких ощущений, да что там - я даже не ожидала, что я вообще способна ТАКОЕ испытывать!!!
Впрочем, мне, кроме всего прочего, было элементарно интересно с Лялей общаться. Во-первых, она была интеллигентнейшим человеком, во-вторых, у нас было много общих интересов - например, она так же сильно любила классическую музыку. И еще мы обе любили путешествовать, и жизнь нам очень скоро предоставила такую возможность.
ГЛАВА 4
Думаю, что я абсолютно ничего бы не потеряла, если бы никогда не попала за границу. Ей-богу, я совершенно не кокетничаю, делая такое смелое заявление, ведь большинство людей считает поездки за границу самым серьезным доказательством успешности своей жизни. Но Париж и Венеция, например, только потеряли в моих глазах, когда я увидела их воочию... Венеция - вонючая от гниющей воды в каналах, грязные улицы, за что только ею так восхищался Бродский?(Впрочем, насчет того, что он большой поэт, можно поспорить, а вот что большой выпендрежник - это для меня несомненно. А всякие там шведы мне не указ). А Париж - это вообще чудовищная мерзость: порочные рожи французов, которых раз-два и обчелся на фоне огромного количества арабов, негров, китайцев и вообще непонятно кого, кругом грязь как на самой заурядной помойке, и абсолютно безвкусные музеи - старинные рамы известных картин в Лувре ну никак не сочетаются с красным цветом стен, а эта полная профанация искусства в музее Помпиду!..
Впрочем, на меня произвел впечатление Лондон - вкус у англичан мне показался изысканным и утонченным: оформление улиц было безукоризненным, особенно в сочетании пастельных тонов клумб, а их магазины!!! А их парки!!! А их музеи!!! Я могу рассыпаться в восторгах, но мне никогда не передать очарования английского стиля, этого бесподобного дизайна, проявляющихся в каждой детали, в каждой мелочи!.. А попав в огромный, на километр растянувшийся книжный магазин, где были, наверное, ну все книги на свете - всех стран и всех народов и на все темы! - я пожалела, что не знаю английского и позавидовала англичанам самой черной завистью - ведь им так легко стать интеллектуалами!!! Но почему-то еще Шекспир сказал, что они слегка чокнутые - и это тоже бросалось в глаза...
Испания выглядела очень чистенькой и уютной - испанцы моют даже плитки улиц. Коррида, на которую я зачем-то потащилась, была отвратительной. Сволочи те, кто превозносит и романтизирует это мучительное убийство животных, которое бесчувственные и жестокие испанцы превратили в коллективное зрелище. Но больше всех не понравились мне греки - эти их наглые сморщенные старухи с голыми отвисшими титьками на пляжах, дымящие как паровозы в присутствии даже младенцев. На Парфенон Ляля лезла как сумасшедшая, в бешенном темпе, я еле за ней успевала - а чего там спешить, ведь, небось, все там поддельное: давно известно, что всю античную Грецию разворовали те же любознательные англичане, стоит только сходить в их Британский музей: там целые портики красуются, англичане тащили античные сокровища несколько веков подряд, вот уж где постарался доблестный флот Ее величества!
Мы любили ездить в мусульманские страны. Поначалу это была бьющая в нос экзотика - там для русского все другое, ведь понятно, что европейцы почти такие же, как мы, и в Европе мало чему удивляешься - и в Москве в последнее десятилетие сосредоточены такие же богатства, и всюду следы такой же роскоши, были бы деньги. А мусульмане - ДРУГИЕ. Но, как ни странно, я всегда находила с ними общий язык. Может быть, потому, что нравилась им, как женщина. В Турции или в Египте я по двадцать раз на дню выслушивала признания в любви, в то время как в своей стране все это кончилось вместе с молодостью. Было странно все это слушать, когда тебе уже за 50. Причем выражалось все это крайне непосредственно, даже обидеться было невозможно - ну, чисто дети, как говаривала одна моя знакомая.В отелях у мусульман, даже в самых задрипанных, всегда был шведский стол и очень много сладостей. Все это таило большую опасность, что и случилось: мой вес перевалил за сотню.
Конечно, я бы обошлась без заграниц, но очень много бы потеряла, если бы не побывала на Красном море. Если начать перечислять, в каких морях я купалась - наверное, это займет много времени, но попробую: Черное, Азовское, Балтийское - это у нас; Средиземное, Адриатическое, Тирренское, Эгейское, Мраморное, Персидский залив, Ла-Манш и еще какие-то... Но всем им далеко до необыкновенной чистоты и бирюзы Красного. К тому же, оно самое соленое (соленее только Мертвое, но в нем ведь и не купаются просто так), в нем невозможно утонуть. Если меня спросят, чего я хочу больше всего на свете, я скажу: еще раз очутиться в его водах, еще раз (а лучше - много раз!) посозерцать эти волшебные краски, не доступные ни одному живописцу.
Думала ли моя бабушка, что ее внучка увидит египетские пирамиды и Сфинкса? Вот теперь самое время написать про мою семью.
Мой прадедушка был священником. Не потому, что верил в Бога, а потому, что дали такое образование, ведь никто же не знал, что произойдет Октябрьский переворот, и быть священником будет опасно для жизни. Так и получилось - для моего прадедушки это кончилось очень плохо. Судя по старинной фотографии, он был просто красавец, причем красив был именно мужской красотой - во всяком случае, когда я смотрю на это замечательное лицо с ореолом пышных черных кудрей (а-ля Александр Блок, наверное, тогда было так модно), я просто цепенею от восторга и преклонения перед его красотой, меня берет даже какая-то гордость, что я произошла от такого предка, но в то же время и жалко, что потомки так измельчали!.. Бабушка рассказывала про своего отца очень много - несмотря на то, что я была ребенком, она сообщала мне такие вещи, которые ребенку знать, в общем-то, не полагается. Например, что он женился на прабабушке потому, что та была сирота, не хотел, чтобы у жены были родители, потому что обижал ее, изменял ей на каждом шагу - во что я охотно верю, с такой-то внешностью и с такой мужской сексапильностью!!! А прабабушка ему, как любовница, была неинтересна - она то ходила беременной, то кормила, ведь родила она аж 10 детей! Она сказала мне, совсем малышке:"Мы абортов не делали!", я тогда не совсем поняла, что это значит, но почувствовала почему-то, что прабабушка была очень несчастной в семейной жизни, а так как я ее любила больше всех своих родных, я ее целовала и обнимала и нашептывала ей, что - "ух, я бы этого деда Андрея!.."
Однажды к ним явились красноармейцы и хотели их всех (в том числе и детей) поубивать. Прадед пользовался авторитетом у крестьян, поэтому его, во-первых, предупредили, а во-вторых, дали сытую лошадь с санями (бабушка назвала это "кошевой"), в которые покидали всех детей, и, как ни старались красные, но догнать их не смогли (а иначе я не писала бы эти строки...). Они спрятались где-то в глубинке, пересидели лихое время, но дед Андрей, которого несколько раз арестовывали, однажды не вернулся.
Бабушка рассказывала, что на всех на них было клеймо - поповские отродья. А это было чревато, учиться в высшем учебном заведении они уже не могли (туда принимали только по "рабоче-крестьянскому" признаку). И потом ей пришлось писать в анкете: "дочь священника", а это значит - чуждый элемент. Но бабушка была очень неглупым и, видимо, талантливым человеком, в итоге она безо всякого образования (сколько-то классов гимназии и сколько-то - советской школы), да с такой-то анкетой вылезла в довольно большие люди - она командовала целым отделом в крупном комбинате лесной промышленности, ее должность называлась "начальник планово-финансового отдела". Я думаю, что это случилось потому, что бабушка была самым честным, порядочным и добросовестным человеком из всех, кого я только знала. И я, когда делаю какую-нибудь работу, не могу ее делать плохо - это у меня в крови. Это передалось с генами от тебя, моя бедная бабушка, которая в жизни не видела ничего хорошего, а только трудилась бесконечно, стараясь прокормить своих детей и свою мать, а позже - свою внучку, то есть меня... И почему-то заслужила от Бога (который якобы всем воздает по заслугам) такую ужасную смерть...
Замуж бабушка не выходила довольно долго. Дело в том, что приход прадеда был на Алтае, и бабушка родилась там же, потом она уже не смогла вырваться в Центральную Россию - начались вихревые события: первая мировая, революция... Бабушку в молодости бросало по Сибири, по каким-то медвежьим углам, где просто физически не было интеллигентов, а она не могла, как она мне говорила, выйти замуж за простого мужика (это тоже мне передалось - и я на всю жизнь осталась одинокой). И вот ей попался наш дедушка - совершенно случайно; он был на 25 лет старше, из дворян немецких кровей, фамилия его была Миллер. Как его занесло в Сибирь - покрыто мраком. И, если бабушку и ее сестер и братьев дразнили "поповскими детьми", то мою мать и тетушку в детстве обзывали "фашистами" - в 41-ом году им исполнилось одной 12, другой 10 лет. А дедушку расстреляли в сталинских лагерях - то ли за немецкую фамилию, то ли за дворянское происхождение, то ли за все вместе. Его плохенькую, начала 30-х годов, фотографию я тоже видела - колоритная физиономия!..
Бабушка осталась одна 32-х лет. Может быть, поэтому ее смерть была такой ужасной - ведь она полвека прожила очень тяжело, никто ей не помогал, а время на ее долю выпало не дай Бог никому. (Впрочем, времена никогда не бывают легкими, это давно замечено).
Мои мать и тетушка росли слабыми, голодными детьми, и у той, и у другой обнаружился целый букет болезней. Мать заболела гриппом, который осложнился менингитом, а это, в свою очередь, перешло в эпилепсию. Детей ей иметь было категорически нельзя. Но не все люди обладают строгой ответственностью - в сущности, мать была легкомысленной девчонкой: ей шел 21-ый год, когда она родила меня. Бабушка рассказывала, как мои родители уехали со мной, месячной, в деревню, и как буквально через сутки ночью в окно постучала моя мать. Я заходилась в крике, вся грязная, в описанных пеленках, а мать еле держалась на ногах после тяжелого приступа. Тут уж бабушка взяла власть в свои руки и отобрала меня у матери навсегда.
Моя мать умерла очень рано - всего 36-и лет, мы нашли ее утром лежащей вниз лицом, видимо, случился последний приступ, точь-в-точь, как у Достоевского. Может быть, ранней смерти способствовала не только тяжелая болезнь, но еще и то, что, к сожалению, бабушка с матерью смертельно ругались, все мое детство прошло в их злых криках - и чего они не могли поделить? Это была какая-то непонятная вражда и ненависть друг к другу. Я почему-то всегда была на стороне бабушки, а вот теперь, став старой, вдруг ловлю себя на том, что мне безумно жалко мою несчастную мать - ведь она тоже хотела немножко счастья, но не получила его ни в чем: ни с мужчинами (ну какому мужику нужна больная жена?), ни в материнстве, ни в работе (с таким здоровьем она просто не выучилась и вынуждена была тянуть лямку на каком-то заводике в, как выражается Ляля, "малокультурной среде").
Тетушка была немножко счастливее, хоть и ее жизнь сильно омрачила тяжелая болезнь. Но с мужчинами ей повезло больше (кажется, у нее было 4 мужа). Она закончила педагогический институт и преподавала математику, причем, насколько я помню, ученики ее очень любили - она была веселая, с чувством юмора, и какая-то нестандартная. Один из ее мужей сначала был блестящим морским капитаном, умницей, решал ей математические задачки, как орешки щелкал, потом спился, стал тащить вещи из дома и даже прикладывать к тетушке руки, и ей пришлось от него уехать. И тогда он сошелся с такой же, как он, пьяницей, по пьяному делу убил ее, и сам умер в тюрьме - довольно типичная судьба для русского человека.
Тетушка умерла тоже не старой, и ей повезло, потому что ее дочь, моя двоюродная сестра, преподнесла всему нашему роду большой сюрприз: она стала проституткой. Но тетушка об этом, слава Богу, уже не узнала. У проститутки есть сын, но его судьба пока непонятна, потому что ему всего лишь 8 лет. Так и хочется написать, что ничего хорошего из него не выйдет, но жизнь не бывает простой и однозначной - и у проституток рождаются хорошие дети, из которых в дальнейшем могут получиться хорошие люди, как знать? Это пятое поколение нашего рода, к нему принадлежит и моя дочь.
ГЛАВА 5
Мне исполнилось 56 лет. Возраст более чем солидный, но если подумать, с чем я к нему пришла... Полное одиночество (не считая маразматической старухи Ляли, которая целыми днями капала мне на мозги) и полное безденежье. Это был замкнутый круг, вырваться из которого было невозможно и по сравнению с которым все несчастья прежней жизни казались мне просто пустяками. Все, что произошло четыре года назад, я уже пережила, "переварила", это больше меня не волновало, но "ноги" моей теперешней безвыходности "росли" именно оттуда.
Началось все это более чем невинно. Я вдруг почувствовала тогда, что старею, что мне хочется, чтобы кто-то близкий был рядом и поддерживал меня - хотя бы морально. Ляля в качестве такой поддержки не годилась никогда - ее эгоизм, а вернее сказать, эгоцентризм был редкостным, я никогда не встречала людей, до такой степени зацикленных на своей персоне. Но у меня ведь была любимая дочь!!! Правда, последние несколько лет мы общались, в основном, по Интернету (и я, и она были людьми весьма продвинутыми в этом плане - наш первый компьютер мы с ней вывезли с большими трудами из Арабских Эмиратов давным-давно, и с тех пор жить не могли без того, чтобы часами, сутками, неделями и месяцами не торчать в Сети - это было нашим образом жизни, Женька даже работу нашла в провайдерской компании, а я стала тем, что называется очень точным словом "фанат", хотя женщин моего возраста в Интернете было раз-два и обчелся - но я и тут не походила на нормального среднего обывателя). Я помнила мою дочь умным, интересным подростком, с которым мне было хорошо и приятно общаться - она меня понимала, начиная с ее четырех лет, ведь мы были не матерью и дочерью, а подругами, это бросалось в глаза всем нашим знакомым. И мне было невдомек, что Москва и большие деньги способны так изменить человека, тем более - несформировавшегося человека!..
Я не хочу называть ее дочерью, и даже по имени (которое я ей дала в честь моей бабушки) мне не хотелось бы называть этого человека, с такой легкостью предавшего меня. Я назвала это сочинение "Сукина мать". Дело в том, что у нас с ней была дурацкая игра, мы хулиганили, конечно, но это не носило злостного или грубого оттенка, просто была такая домашняя хохмочка - иногда мы в шутку начинали спорить: она кричала - "я сукина дочь!", а я ей на это возражала - "нет, это я сукина мать". То, что тогда было дурачеством, обернулось теперь реальностью, поэтому я буду именовать свою бывшую дочь - Сука, у меня нет для нее другого имени, и пусть меня осудят те, кто не прошел через страдания, выпавшие мне по ее вине.
Она стала настаивать на том, чтобы я продала свою квартиру в Питере - понятно, что без квартиры мотаться, снимать в Москве и тяжело, а главное, очень дорого (хотя совсем недавно это было в три раза дешевле, но в Москве сейчас творится какое-то странное безумие, которое кончится, видимо, чем-то совсем нехорошим). На меня нашло затмение - иначе я не могу назвать состояние, овладевшее мной тогда, к тому же я была в растрепанных чувствах - наш любимец, наш мраморный дог состарился и тяжело болел, я свозила его на операцию, которая чуть было не кончилась его смертью,но он все-таки выкарабкался, несмотря на преклонный для собаки возраст, правда, до конца операция ему не помогла, я понимала, что рецидив не за горами, и жила как под Дамокловым мечом.
В Москве много странных личностей, теперь это даже модно - быть, например, лесбиянкой или транссексуалом. Я ничего не имею ни против тех, ни против других, ради Бога, каждый таков, каков он есть, но моей бывшей дочери очень не повезло, она встретила худший вариант странной личности - ее заарканила пожилая транссексуалка, знающая слабые стороны людей и умеющая этим пользоваться в своих низменных целях. Мало того, что выглядела она, как смертный грех, это бы ладно - в конце концов, все мы не модели. Но она (переделанная из НЕГО) приспособила эту дуру не только к постельным утехам, но и вовсю пользовалась ее немалыми деньгами, то есть, попросту говоря, целиком и полностью жила за ее счет. Видимо, ей хотелось получить еще и квартиру на дармовщинку, и я представилась ей легкой добычей.
Продав квартиру, мы (с неизменной Лялей, куда ж она без меня?) какое-то время жили вместе с этой странной парочкой на их съемной квартире. Боже, ну и бардак царил же там!!! Везде валялись миллионы окурков - они обе дымили как паровозы, Дэндик постоянно чихал, я чуть не падала в обморок от сизых плотных клубов дыма, наполнявших маленькую, когда-то уютную квартирку. Я не успевала убирать мусор, который приходилось выкидывать по нескольку ведер, соседи даже начали упрекать меня в том, что я забиваю мусоропровод. Но главные трения пошли на почве страшного аппетита Женькиной подруги - то мы нечаянно взяли одну из десяти сосисок, предназначенных на завтрак этому ненормальному существу, и оно, якобы, от этого может умереть с голоду; то я наивно удивилась количеству съеденных апельсинов - никогда не видела, чтобы зараз можно было съесть несколько килограммов! И так далее, и тому подобное, все, вроде бы, яйца выеденного не стоило, но жить вместе, глядя на этот бардак, было тяжело.
И мы ушли в квартиру, которую Сука купила, взяв наши деньги, но оформив на себя. Я согласилась на это, не подумав о последствиях - ведь я же любила свою единственную дочь и доверяла ей, как самой себе, было бы странно, если бы было по-другому, мы же собирались жить вместе, и на свете нас было всего лишь двое близких людей: мать и дочь. Квартира находилась в ближнем пригороде Москвы - Лыткарине, на первый взгляд, городок был таким зелененьким, уютненьким... Но это только на первый взгляд.
Есть такая телепрограмма "Необъяснимо, но факт", и вот в ней ведущий однажды сказал, что в Лыткарине находится очень мощная аномальная зона. Я мало верю во всякие потусторонние сказки, но что с этим Лыткариным творится что-то сильно неладное, я заметила сразу, как только мы там поселились.
Меня сильно поразило вот что: мужики могли расстегнуть ширинку и облегчиться прямо в двух шагах от тебя. Таких нравов я не наблюдала нигде и никогда, а в Лыткарине это считалось в порядке вещей. Это, конечно, еще не говорит ни о чем таком "сверхъестественном", но согласитесь - это не очень типично даже для нашего хамского общества.
Иногда я выходила гулять с Дэндиком очень поздно, иногда среди глубокой ночи. Но и в два часа, и в три, и хоть во сколько по Лыткарину бродили толпы людей, такого я тоже не наблюдала нигде - ни в Москве, ни в Питере, хотя, казалось бы, в большом городе жизнь не должна прекращаться ни на минуту, но даже Невский затихает часа в четыре утра, даже в белые ночи. А в маленьком Лыткарине люди не спали никогда, причем не отдельные личности, а целые толпы... Что можно делать на улице в такую поздноту, в любое время года - даже зимой, когда мороз, и какой смысл в таком праздношатании всю ночь - мне до сих пор непонятно?
Но главное все же не в этом. Никогда - ни до, ни после - мне не снились такие страшные сны. Вот один из них - вокруг меня миллионы разверстых могил, там еще нет мертвецов, они только вырыты, приготовлены, ждут... А я убегаю от двух, по всей видимости, демонов, я не знаю, как их назвать, у меня не настолько развито воображение, чтобы придумать таких страшилищ, и я никогда не была в музее народов Востока, чтобы увидеть и запомнить такой кошмар, но их "внешность" не оставляет сомнения у меня во сне, что это именно демоны. Ясно, что ничего хорошего от того, когда я буду в их руках, не ожидается, я бегу в ужасе и прыгаю через эти открытые могилы, потому что миновать их никак нельзя - они всюду (причем прыгаю почему-то в длину - наверное, так сложнее, ведь это КОШМАРНЫЙ сон, в котором все должно быть непросто). Конечно, я сумела убежать, но проснулась, сами понимаете, с какими ощущениями - сердце прямо-таки выпрыгивало из груди...
Еще я впервые в жизни пережила страшную ситуацию. Моими соседями была склочная молодая парочка, жена начинала концерты в 6 часов утра - матами орала на своих маленьких детишек. Ее муж все время дымил на лестнице, дым шел в нашу необделанную квартиру, и я с ним по этому поводу ссорилась. То есть, ясно, что добрых чувств они ко мне питать ну никак не могли, хотя с остальными соседями я находилась в самых что ни на есть добрососедских отношениях, многие, зная о нашем бедственном положении, о котором рассказ впереди, очень мне сочувствовали и даже пытались помочь. И вот как-то я шла по лестнице, вместе с этой моей соседкой стояла пьяная баба, они стали вдвоем задирать меня. И когда я что-то такое сказала, типа "отстаньте", эта пьяная баба плюнула мне в лицо. Даже если бы я обладала талантом Федора Михалыча, мне никогда не описать всего, что я почувствовала в тот момент. Я думала, что я умру.
Мы прожили в голых стенах без всяческих удобств и даже мебели больше года. Эту квартиру подсунули Суке, потому что ее никто не купил - она горела, когда строили все это (а это была надстройка, этакая мансарда, на старом пятиэтажном доме), взорвался баллон с газом, и в туалете стенки практически не было - видно было чердак, а когда шел снег, он падал прямо на унитаз... Деньги все были отобраны Сукой, у нас оставалась только жалкая Лялина пенсия в две с чем-то тысячи рублей, что для Москвы было полным мизером. Работать я не могла - меня каждый день колотила трясучка, а ночью душили рыдания. И еще раз доброе о людях этого подъезда: они подкидывали к дверям объедки для Дэндика, а несколько раз я обнаруживала целую копченую курицу (которая, как вы понимаете, Дэндику не доставалась целиком). В соседнем шикарном универсаме тоже знали про нас все, и менеджер зала посоветовала мне потихоньку наведываться в контейнер с отходами. Сначала я категорически отказалась - мне было дико даже подумать о том, что я могу рыться в помойке (хоть это была и не совсем помойка, просто туда выкидывали просроченные продукты). Но потом жизнь заставила - я переломила свою не привыкшую к катаклизмам натуру. Дэндик стал потреблять просроченную осетрину, детские кефирчики, и не отравился. Даже мы с Лялей несколько раз пользовались "дарами" нашей забавной экономики - какими-то чуть-чуть потерявшими товарный вид свежими помидорами, с небольшими пятнышками на шкурке лимонами... Но все равно - как я никогда не забуду плевка в лицо, так не забуду и этого - Я, ДУХОВНАЯ ЛИЧНОСТЬ, обожающая Моцарта, неплохо разбирающаяся в литературе и искусстве, копалась в помойке, чтобы не пропасть с голоду (ну, хотя бы не нам, а нашей собаке, но это неважно, может быть, в результате и мы дошли бы до того, что ели бы все из этого контейнера). Спасибо тебе за это, моя бывшая нежно любимая дочь!!! Ты всегда питалась сытно и вкусно - любящая мама покупала тебе и конфетки, и мяско, и ягодки, и фруктики, отрывала от себя, чтобы тебе было хорошо, работала на трех работах, чтобы ты ни в чем не нуждалась, билась, как рыба об лед, но ты никогда не ела голые отварные макароны "без ничего" (помню, как поразило ее это зрелище, когда она пришла от кого-то, где в малоимущей семье было трое детей).
В результате я похудела на 37 кг, что мне очень шло!!! Когда я шла по местному рынку, где я иногда что-то выпрашивала (я и до этого дошла, голод не тетка!), слюнки у меня текли вовсю, но я твердо знала, что вместо, например, 100 г моей любимой свиной корейки я должна купить Ляле 100 г же сливочного масла... Все-таки я не была "гордой": каюсь - я звонила и взывала к этому каменному сердцу: "Я очень хочу есть", на что она мне отвечала - "А мне какое дело???" или - "А я тебя знать не знаю, ты мне не мать, а тетя Маня с улицы". И это не она "спала на грязном полу" - это мы все трое:Ляля, Дэндик и я спали на холодном полу, прижавшись друг к другу.
Я понимала, что долго так продолжаться не может - я бы просто погибла, но эта мысль была невыносима мне потому, что я была не одна, я отвечала за жизнь двух других (беспомощных без меня!) членов своей семьи, и я подала в суд на родную дочь, а что мне оставалось делать? К тому же, она постоянно обещала, что выселит нас, продаст, и мы очутимся на улице. Я уверена, что она не остановилась бы ни перед чем - ведь было совершенно ясно, что моя судьба ее ни капельки не волнует. Но я ожесточилась и решила, как Рабинович в анекдоте:"Не дождетесь!" Стыдно же погибнуть из-за какой-то мелкой сволочи!
Наш "самый гуманный суд" в мире - это же, конечно, отдельная история, когда-нибудь потом, и не тут. Можно написать десять томов про наше государство, про наше общество, про всю нашу гниль и безнравственность. Наверное, нам, русским, никогда не оправиться от всего, что творилось на наших просторах семь с чем-то десятков лет - отсылаю к гениальной "Московской Саге" Василия Аксенова и ко многим другим похожим книгам о нашей истории.
Нам все говорили: "Вы никогда в жизни не сможете доказать, что деньги ваши", ни один человек - будь то знакомые, Лялины родственники и просто все, кто знали эту историю, а также адвокаты, к которым мы обращались (и которые брали у нас, у нищих, бешенные деньги за два сказанных слова!), - все твердили в один голос - "Ничего у вас не получится!!!" Но я пошла традиционным (читай - коррупционным) путем, благо у меня еще оставались какие-то вещички (например, отличный новенький компьютер, но пришлось пожертвовать и этой для меня святой вещью!), которые я продавала за бесценок. Но наскребла.... и мы выиграли, душка-судья решил дело в нашу пользу. Затем мы еще год мучились, продавая это ужасное строение (никто не хотел покупать), продали дешево... нас, конечно, опять надули... Дэндик не вынес всего этого и умер. Я осталась в живых - с выжженной, как пустыня, душой.
ГЛАВА 6
Еще до того, как я сумела продать лыткаринскую квартиру, я кое-как наскребла какое-то мизерное количество денег (оторвав их из нашего более чем скудного "бюджета" - ценой, опять же, собственного голодания), и мы смогли уехать в деревню. Когда-то, еще в 99-ом году, мне на глаза попалась газета, в которой было объявление о продаже домика в деревне. Мне тогда пришла в голову идея купить это для нашего дога - для того, чтобы вывозить его на полгода на природу, что может быть лучше??? И стоило это смешную в то время для нас сумму - 200 долларов. Сказано - сделано, мы попали в страшную глушь, где цивилизация начисто отсутствовала. Это был другой мир. Сначала он мне даже понравился. Я только очень долго не могла привыкнуть к этой полной тишине и темноте по ночам.
Несколько лет мы жили там с апреля по октябрь, собаке действительно было замечательно - полная свобода, не то, что в городе. Дэндик ведь был огромным псом, к нам очень часто придирались всякие идиоты, несмотря на то, что он был интеллигентом и добряком. Кстати, собаку мы купили тоже по инициативе дочери, но она очень скоро охладела к нему и бросила его на меня. Моя жизнь тоже не располагала к тому, чтобы посвятить себя животному - как я уже писала, мы много путешествовали, но Дэндик был собачьим ангелом и настолько ЛИЧНОСТЬЮ, к тому же безумно любившим нас всех, что я не смогла его предать и продать или отдать кому-нибудь, хотя такие предложения просто сыпались на нас, даже когда он уже состарился, потому что он был еще и необыкновенным красавцем. Я категорически их отвергала, поэтому он прожил с нами "от звонка до звонка" - от его двух месяцев до одиннадцати с половиной лет, от щенячества до глубокой старости (к сожалению, крупные породы собак не наделены долгожительством, и, если мелкая дворняжка может дожить и до двадцати, то догам вообще отмерено лет 7-10 - они отличаются болезненностью и рыхлостью собачьей природы).
И вот теперь мы приехали сюда потому, что нам больше некуда было деваться. Был март, у нас ничего не было, кроме жалкой Лялиной пенсии, то есть, здесь тоже началось полуголодное существование. В нашей деревне жили несколько старух. Несмотря на свой преклонный возраст, они трудились, как проклятые - сажали огромные огороды, держали всяческих животных и птицу, хотя для пропитания им хватило бы их пенсии и вообще минимума - много ли надо одинокому человеку? Но эти люди, видимо, всю жизнь были обуреваемы жадностью, я сделала такой вывод на основании совместного с ними житья в течение семи лет. Сначала я считала их несчастными, брошенными на произвол судьбы государством, а так как деньги у нас были (мы же сдавали Лялину квартиру в центре Москвы, правда, тогда еще не было таких бешенных цен, но все же нам хватало, чтобы ездить, например, за границу), то я старалась всячески помогать этим, как мне казалось, несправедливо обиженным судьбой людям - я раздаривала вещи направо и налево, привозила всякие вкусные продукты и угощала, в общем, все, что я ни делала, я никогда не брала за это никаких денег, просто я так устроена, я ненавижу корысть, суть и стержень того, на чем я на этом свете держусь - полное бескорыстие. И если человек берет с меня за что-то деньги, я, конечно, буду с ним общаться, но другом он мне никогда не станет. Но это так, попутно.
В этой деревне я поняла, что так называемое ДОБРО - это очень и очень спорная категория. Эти люди меня считали просто дурой, которую можно обчищать и обманывать, обирать на каждом шагу. Так вот, когда мы приехали в том незабываемом марте, никто из них не принес мне НИКОГДА И НИЧЕГО, хотя они были в свое время "облагодетельствованы" мной выше крыши. Впрочем, вру. Было такое: Ляля уехала за пенсией в Москву и задержалась на четыре дня, хотя это не было предусмотрено, я отдала последний хлеб Дэндику, и все четыре дня у меня во рту не было ни крошки.Единственный, кто это заметил, был пьяный мужик, местный алкаш. Он принес мне вонючей квашеной капусты и соленых грибов, из которых я сварила какое-то немыслимое варево, так и продержалась. Так что один человек все-таки попадет в царствие небесное, за то, что накормил голодного.
Но остальные... Ярче всех "сияла" "звезда" по прозвищу Комориха. Это был уникум, достойный исследования в каком-нибудь научном труде.
Когда мы приехали сюда впервые, она, под предлогом "помощи" (я действительно ничего не умела, это же понятно - я никогда в жизни не жила в деревне, которая требует специфических способностей и умений) втерлась к нам, при этом она, естественно, жаждала вынюхать, нельзя ли чем-нибудь тут поживиться. (Это, так сказать, был прагматический момент, а кроме всего прочего, деревенские вообще отличаются непомерным любопытством - наверное, от отсутствия достаточного количества впечатлений и событий, на которые так богат город.) И вскоре случай представился: когда мы уезжали на зиму, она подъехала на кривой козе, уверяя меня, что если я не перетаскаю все "добро" к ней, то, приехав, обнаружу пустую избу, и я, как последняя идиотка, перетаскивала к ней барахлишко, наверное, неделю. Надо сказать, что его было много, потому что как раз тогда, когда мы купили деревню, мы стали строить новую квартиру в Петербурге, и я решила, что не попру туда все это старое барахло, скопившееся за жизнь и у меня, и у Ляли, а куплю все новое, благо деньги были. Ну, все это было полной ерундой, конечно - всякие там вилки-ложки, подушки и прочее, но Комориха не побрезговала и этим - когда мы приехали весной, она ничего не отдала назад. Это и теперь хранится на ее чердаке и греет ее черную и мелкую душу. (Очевидно, это деревенская разновидность Гобсека.). Дальше она уже таскала по мелочи - что под руку попадется, чему немало способствовало то обстоятельство, что я очень долго жила без забора. А в самый последний раз она удивила даже меня, уже ко всему привыкшую, как говорится, видавшую виды. Мне было лень таскать картошку (мешки были тяжелые) далеко, а Комориха живет по соседству. Дело было зимой, если бы я оставила все в подвале - оно пропало бы, а мне понадобилось надолго уехать. И уж чего-чего, а картошки-то у самой Коморихи в сто раз больше, чем у меня, так что мне и в голову не могло прийти, что она ее украдет. Но я плохо знала этого монстра. Картошка в этот раз была мной куплена у другой старухи, я набирала ее сама, естественно, выбрала самую крупную. Но каково же было мое удивление, когда я открыла мешки после их пребывания у Коморихи!!! Там находилась сущая мелочь - она не поленилась и подменила!!!
Но это, так сказать, частный и самый яркий случай в моей биографии, и то только, наверное, потому, что я географически нахожусь рядом с этой бабой - деревенским феноменом. Все остальные (за редкими исключениями) тоже не отличаются порядочностью и моральной чистоплотностью. Я до сих пор не могу привыкнуть, что, если к тебе пришел человек, то надо ходить за ним по пятам и следить за его руками. Почти каждый раз после посещения "гостей" из дома исчезает какая-нибудь вещь. За семь лет я так и не смогла приноровиться к местным нравам - каждый раз я удивляюсь и поражаюсь, что можно так любить всякую ерунду, чтобы жаждать ею обладать, не думая о своей бессмертной душе, да даже просто элементарно не задумываясь о том, что самое большое богатство человека - это его чистая совесть!
Ляля, когда еще была "в себе", говорила мне: "Ты слишком многого хочешь от этих людей". Может быть, она права, но тогда что же? Значит, это не люди? Значит, это пустые оболочки? Значит, все их предназначение на этой Земле - жрать, пить, и, извините, срать? В газетах и по ТВ давно уже говорят о том, что население России вымирает по миллиону в год. Иногда даже приводят леденящие душу данные, что по три миллиона. Все, что я увидела в деревне - наглядная иллюстрация этого: семь лет назад, когда мы только приехали, деревни были полностью населенными, теперь же, дай бог, если осталось по нескольку человек, и это не потому, что все вдруг подались в город - очень часто слышишь разговоры о том, что тот умер, другой умер, причем это не только дряхлые старушки, но и молодые мужики и бабы. И удивляться не приходится: некогда "великий народ - строитель коммунизма" спился и полностью дегенерировал.
...Та страшная весна, наконец, прошла, настало лето, и я смогла посадить огород - ведь, имея землю (а у меня ее было несметное количество, целых тридцать соток - мне никогда в жизни не суметь все это обработать!!!), стыдно остаться голодным! Уже в июле Ляля начала жаловаться, что я перекармливаю ее витаминами. "Что я тебе, коза, что ли - каждый день поедать по огромной миске салата!" А дальше жизнь вообще начала налаживаться - потратив страшное количество нервных клеток, мы продали лыткаринскую голубятню. Денег получили за это не так уж много, но я не умею их хранить - через три года я их, конечно, благополучно промотала. Зато мы два месяца путешествовали по Турции - я могу теперь сказать, что я очень неплохо знаю эту замечательную страну, которая с каждым годом живет все лучше и лучше.
Есть у меня приятель, Саша Круглов. Он, вообще-то, как писалось в какой-то книге, "не просто так мальчик" - он научный сотрудник Эрмитажа. И вот в пику Саше я совершаю какие-то смешные поступки, что, наверное, глупо, но тем не менее... Саша немножко сноб, то есть, не так уж немножко... "Когда я сидел на пляс де ля Конкорд ресторанчике, мы ели там устриц". И я, когда мы жили там в китайском квартале (впрочем, он был какой-то "арабско-китайский"), пошла в рыбный магазин и, поскольку я кое-как изъясняюсь по-французски, объяснила продавщице, что я русская и никогда не ела устриц. Магазин был, как в Лондоне книжный - там было ТАКОЕ... Одних только устриц было сортов, наверное, сорок - где уж мне выбрать среди такого коликчества, я уж не говорю о какчестве. Но продавщица вошла в положение. Бросив все, она стала "обслуживать" меня, но как обслуживать!!! Сначала она полчаса рассказывала мне (я половину, конечно, не поняла), кто такие эти устрицы и с чем их едят, то есть, КАК их надо есть, оказывается, это целая наука (буржуи проклятые!!!) - лимон там выжать, вино тоже не всякое подходит... Потом она сама выбрала мне дюжину, но я сказала, что дюжины этой гадости (я, конечно, не так грубо выразилась, а как-то более изящно) мне никогда не съесть, для начала надо бы поменьше (ну, кто его знает, может быть потом войду во вкус... правда, я в этом сильно сомневалась, и, как оказалось, не напрасно - на устрицы меня больше не тянуло никогда в жизни). Продавщица согласилась и положила мне полдюжины, а от себя добавила седьмую - в качестве, наверное, презента за свое долгое обслуживание, ибо я купила на копейку... Придя в свой убогий негритянский отельчик (и он-то был для нас слишком дорогим, потому что номер в нем стоил аж 60 франков, это целых 12 долларов в день!), я первым делом поставила видеокамеру, чтобы запечатлеть это событие, а все для того, чтобы утереть нос Саше Круглову - не он один такой отмеченный судьбой, не он один ест устриц!!! Ляля плевалась: "Какая гадость!" Надо сказать, что я ела их совершенно без энтузиазма - и правда, гадость... Ела и вспоминала нашего незабвенного Бориса Николаевича Ельцина, и тоже в связи с Парижем. Когда он в нем пребывал, советники начали убеждать его походить по ресторанам - "ведь это же гастрономическая столица мира!", на что он им очень резонно возразил, что он любит борщ и котлеты. И в тот момент, когда я ела устриц, я поняла, что я - родственная душа Бориса Николаевича.
И по турецкому побережью я решила проехать тоже потому, что по нему уже когда-то проехался Саша Круглов. Билеты до Антальи стоили 250 долларов, а путевка в дешевенький отель, куда входили, естественно, билеты, а также жратва (шведский стол) в течение двух недель - 180, поэтому понятно, что я выбрала. Дальше мы поехали самостоятельно, причем все русские, бывшие в этом отеле, испуганно говорили нам: "Вы что, с ума сошли? Куда вас несет - в полную неизвестность, вы же пропадете!" Это отличительная черта русского человека - он боится всего чужеземного, он уверен, что в других странах жить так же опасно, как и на его родине.
Напротив, это путешествие удалось на славу. Дело в том, что в Турции существует очень развитое автобусное сообщение, имеется много конкурирующих между собой автобусных компаний. Автобусы при этом чрезвычайно комфортабельные, обслуживание на очень высоком уровне, а стоит это сущие копейки - например, чтобы проехать из Кемера в Бодрум, на такси надо затратить долларов 200, а на автобусе - 10. Впечатляет?! И как в самолете, кормят вкусными вещами - пирожными, печеньем, и можно все время пить отличный горячий чай или даже кофе! Ждать их тоже недолго - автобусных линий и маршрутов очень много, в день по ним проходит множество машин. Нам бы так!
Мы были, как ни странно, единственными русскими, путешествующими таким образом, правда, попадались и американцы, и австралийцы, и новозеландцы, и канадцы. За два месяца мы посетили огромную прорву городов на побережье - и Мармарис, и Фетхие, и Измир, и даже побывали на острове Бозджаада, но больше всего мне запомнился красивенький городок Каш - он казался настоящим раем на Земле! И еще удивило, что в огромном измирском метро ходило и ездило штук восемь человеческих душ (это вместе с нами). Хотя и Бозджаада тоже запомнился, но по другой причине: там мы пили самое потрясающее вино, которое я когда-либо в своей жизни встречала. Кьянти отдыхает! Жили мы в домашнем пансиончике, который был построен прямо у моря среди большого сада, где росли всяческие фруктовые деревья, а также был разбит большой виноградник. И вот хозяйка этого пансиончика пожаловалась мне, что ее муж - алкоголик, когда же я начала выяснять, почему она так говорит, оказалось, что он каждый день выпивает по стаканчику вина, которое он сам же и производит из этого своего винограда. Я очень долго хохотала, а потом попросила у хозяина тоже налить мне стаканчик. После чего я купила у него (за копейки!!!) 5 литров, и мы с Лялей, сидя за столиком на террасе, раздавили их на глазах всей изумленной турецкой публики (мужик - алкоголик, а кто же тогда мы???) буквально дня за три, так это было вкусно!!!
До Стамбула нас часов 8 везли трое довольно молодых мужчин на джипе, при этом они не взяли с нас ни копейки и всю дорогу кормили - меня в кафе, где я безуспешно пыталась отдать им деньги, а Ляле приносили прямо в машину. Это была конечная цель нашего путешествия: мы хотели переплыть Черное море и таким образом попасть домой. Но увы - наши планы спутал господин Буш. Он зачем-то притащился в Турцию, потому что ведь очень нелепо агитировать турок-мусульман воевать против таких же мусульман, только иракцев. Короче, в Стамбул мы попали в один день с господином Бушем, и боже мой, что там творилось! Все было наводнено полицией, казалось, жители Стамбула - это сплошь одни полицейские, они были на каждом шагу, стояли кучами на каждой улице, на каждом углу, пройти сквозь оцепление было невозможно, а мне надо было в морской порт. Я бросила Лялю с вещичками прямо на дороге, хотя это было даже опасно - всюду возникали демонстрации протеста, какие-то заварушки, я видела, как толпу разгоняли слезоточивыми газами, но почему-то я не испугалась - возможно, потому, что никогда в жизни не попадала в подобную ситуацию, такое я видела только по телевизору, и все казалось каким-то нереальным.
В порт мне все-таки удалось пробраться (партизаны в Великую Отечественную много потеряли в моем лице!), но оказалось, что никакие пароходы в Россию не плывут, и нам пришлось взять такси (пожилой водитель всю дорогу что-то возбужденно говорил, из его страстной речи я поняла только два слова, они повторялись очень-очень часто, и не понять их было просто невозможно: "Буш - шайтан!") и поехать в огромный аэропорт - имени, конечно же, Ататюрка. Но и тут нам не повезло, а впрочем, это как посмотреть. Когда самолет, на котором мы должны были вылететь домой, еще только летел в Стамбул, у него отказала гидравлика, и он чуть не гробанулся, наши самолеты ведь, как правило, летают до тех пор, пока не рассыпаются по винтикам. (Эх, бедность, бедность российская! Всего-то навсего сколько-то там миллиардов в Стабилизационном фонде!). Поэтому мы, просидев всю ночь в аэропорту, были водворены в отель "Вашингтон" (все-то было тогда под знаком Америки!), где нас продержали еще чуть ли не сутки, пока самолет не починили. От скуки я стала болтаться по местному кварталу, оказалось, что это знаменитый квартал, где дикая куча магазинов. И, наверное, оттого, что стояло лето, покупателей тоже почти не было, торговцы хватали меня и три часа заставляли мерить всякие дубленки. И, наконец, в третьем по счету магазине я не выдержала и безумно дешево (это мне потом сказали наши шопницы, а они - профи) купила великолепное пальтишко. Так что спасибо господину Бушу - благодаря ему я теперь защищена от российской стужи.
ГЛАВА 7
Я очень часто вспоминаю свой родной городок, ведь там осталось много людей, которые меня помнят по сей день, хоть я и уехала оттуда навсегда почти уже тридцать лет тому назад. Я думаю об этих людях с нежностью. Я совершенно точно знаю, что они мне - родные. Наш домик стоял на берегу реки, и в 50-е годы - времена моего детства - там находилось первое здание музыкального училища, которое тогда только организовалось. В городок приехали музыкальные кадры из столиц, чтобы преподавать молодым сибирякам - из Киева приехал молодой скрипач, который впоследствии станет директором этого училища, а также моим педагогом в музыкальной школе, другие преподаватели - из Ленинграда, даже из Москвы... Не знаю, что сыграло роль, что я не представляю свою жизнь без музыки - случайность ли того, что училище находилось в двух шагах, и меня, совсем малышку, никто не выгонял, я присутствовала на всех занятиях первых студентов, закономерность ли какая-то, но это произошло так естественно, что я всю свою жизнь была связана с МУЗЫКОЙ...
Я практически атеистка, я не понимаю людей, приходящих в церковь и ищущих там какого-то бога, с моей точки зрения (которую я, как всегда, никому не навязываю) никакого бога там нет. Но вот если бы не было музыки, то жить бы не стоило, в этом я абсолютно уверена. А ведь миллионы и даже миллиарды людей живут, не зная, что это такое. Мне их жаль, они неполноценны духовно ( как Ляля, ни разу в жизни не познавшая радостей любви, неполноценна физически, да и морально).
Мой единственный Бог - это Моцарт. Еще, конечно, есть Бетховен, Шопен, Чайковский, бесподобный Шуберт, но все равно - это "второй эшелон", выше Моцарта нет никого. Конечно, я завидую большим музыкантам, но и просто слушать - это совсем даже немало, так что можно не обижаться на Природу, что она мало дала способностей (да и смысла нет в таких обидах - все равно, что безрукому роптать на отсутствие рук, от этого же они не вырастут!).
Но я хотела не об этом, а о людях, оставшихся там, в родном городке. Чудная семья Ковальских - я всегда чувствовала тепло, исходящее из этих сердец, я могу в любую минуту приехать и согреться этим душевным теплом, обогреться возле этих людей, излучающих добро, порядочность и какое-то простое человеческое счастье; милая Мирьям Семеновна - не знаю лучше человека, чем она; однофамилица моей Ляли, Люся - сколько часов провели мы вместе в разговорах, как мне этого теперь не хватает!.. Было, конечно, и другое. Моя самая лучшая подруга, с которой была связана вся юность, спилась... Почему, как - от выяснения этого тоже мало что изменится, а помочь, увы, невозможно, процесс уже необратим. А еще была Эльвина Павловна... У нее я пропадала сутками, даже не думая о том, что я назойлива, ведь если бы это было так, она бы, наверное, дала это понять, значит, ей тоже было приятно мое присутствие. Я без нее просто жить не могла, но это не было чем-то таким - с оттенком сексуальности, вовсе нет. Она была старше меня лет на 15. Помню, я даже курить начала из подражания ей, хотя потом и очень легко завязала с этой отвратительной привычкой. Сколько мы вместе пережили событий!.. У нее родилась дочка - тогда это не было в порядке вещей, как сейчас, тогда на женщин, родивших без мужа, смотрели в обществе косо, и она, когда забеременела, скрывала это ото всех (потом, конечно, было уже наплевать - ребенок заставлял забыть все на свете, я это и сама пережила - когда появляется ребенок, думаешь только о нем, а не о каких-то второстепенных глупостях, он становится центром Вселенной, а все остальное уже совершенно не важно). Она перед ее рождением приехала в Ленинград, где как раз в то время жила я. Так получилось, что только я поддержала ее морально, да и всячески - принесла ей одежду в роддом, потом мы вместе с ней ходили в детскую больницу, где маленькая Лялечка долго лежала, она родилась недоношенной и слабенькой.
И в нашем городке мы много лет, что называется, "дружили". И вот однажды, ни с того ни с сего, она мне вдруг сказала по телефону: "Я для тебя умерла", и больше никогда не общалась со мной. Я не понимала, в чем дело, терялась в догадках - чем я могла ее обидеть? Оказывается, обид никаких не было, все, как я много лет спустя узнала, было очень просто: она работала в редакции газеты, это было идеологическое заведение, а я во времена советской власти была "персона нон грата" (см. 1 главу). До поры до времени власти терпели наши тесные (морально) отношения, но в один прекрасный день она захотела занять какой-то там довольно важный пост, и ей сказали, что если она будет поддерживать дружбу с этой известной в городе диссиденткой, то ей этого поста не видать.
Не знаю уж - заняла она этот пост, или нет, но меня она потеряла навсегда. (А я вот не умею с такой легкостью отказываться от людей, даже если это угрожает моему благополучию, правда, я никогда еще не была в такой ситуации, мне кажется, что для меня такое невозможно - чтобы меня кто-то мог поставить перед выбором: друзья или карьера, чтобы кто-то мог мне диктовать, как мне жить. Но я всегда была "вольным художником" и никогда ни от кого не зависела, поэтому мне легко рассуждать...). Погоревав довольно сильно (я обладаю такой специфической чертой характера - очень сильно привязываюсь к отдельным людям, я, по сути дела, "однолюбка"), я вычеркнула ее из своей души. Удивительно: как будто ее там и не было! Очевидно, это защитная реакция - то же самое произошло и с дочерью: я ее вырвала из себя с корнями, наверное, правы те, кто говорит, что я - сильная личность, хотя мне всегда при этом как-то неловко: ведь я же знаю, какая я внутри размазня...
Но однажды, приехав в городок, я что-то покупала в гастрономе около дома Эльвины Павловны (давным-давно забыв о ее существовании). Пятилетняя Женька копошилась у полок, требуя купить ей конфеты. И вдруг я увидела, как ко мне буквально с распростертыми объятиями, направляется...Эльвина Павловна, на весь магазин восклицая: "Любочка! Какая встреча!" Я в этот момент не играла и не фальшивила, это получилось само собой - я отодвинула ее руки, взяла Женьку, и мы прошли мимо нее, как мимо пустого места. Наверное, я не права - наверное, надо уметь прощать все, даже предательство. Но я не смогла. Теперь ее уже несколько лет как нет на свете - она умерла от рака (все люди, предавшие меня или обидевшие, умерли от рака - это странно). Я почти никогда о ней не вспоминаю, но, коли уж я решила "подвести черту" под своей жизнью...
... Девочка из маленького провинциального, забытого Богом, далекого сибирского городка! Одна из первых моих поездок за границу была по Италии, то есть, не "одна из", а, в сущности, самая первая. Мы проехали всю Италию с верху до низу сапога, а потом наоборот - с низу до верху, пройдя "галопом по Европам" по бесчисленному множеству ее городов (поездка продолжалась три недели, это немало). Были не только в признанных туристических Мекках - Венеции, Риме, Флоренции, Неаполе и так далее, но и в тех городах, куда туристы заглядывают не всегда - в Равенне, Пизе, Болонье... Были и в капелле Медичи, и в Ватикане - в Сикстинской капелле, и в Помпеях... Конечно, красиво, конечно, интересно... но все слилось в один общий импрессионистический неясный мазок, в расплывчатое пятно, и только одно событие отпечаталось намертво.
Нашей группе обещали, что мы пойдем на аудиенцию к Папе Римскому, но, видимо, что-то не сложилось. И тогда мы с Лялей решили пойти сами в храм Петра и Павла - нам сказали, что как раз завтра Иоанн-Павел Второй будет читать там молитву для всех желающих. Когда мы пришли туда, там уже стояла огромная толпа, но особого ажиотажа не было, и мы как-то без усилий протолкались в первые ряды. И вот вышел Папа со своей свитой, он был отделен от людей только тоненьким барьерчиком. Сразу за первым рядом людей стояли стулья, и все начали на них вставать, чтобы получше разглядеть Папу - и я тоже. Когда он поровнялся со мной, я его первым делом сфотографировала (у меня в то время был только плохонький "Поляроид", к сожалению), а потом возьми и ляпни: "Святой отец, я русская, благословите меня!" И тут Иоанн-Павел остановился, как вкопанный, - я уверена, что всякий другой человек ТАКОГО УРОВНЯ прошел бы, не услыхав и не заметив.
Он стал мне что-то говорить, а потом протянул руку. Но дело в том, что я же стояла на стульях, на двух стульях, которые могли предательски подо мной разъехаться, а спрыгнуть мне было некуда - меня окружала плотная толпа. И к тому же, я прямо-таки возвышалась над Папой, он протягивал мне руку СНИЗУ, а это было страшно неприлично с моей стороны, но что я могла поделать??? От растерянности я ничего не поняла, что он мне говорил, я, как собака, слышала только очень добрую интонацию, а сама мечтала только о том, чтобы это быстрей закончилось - ведь я могла грохнуться на людей в любую секунду!.. Но Папа стоял около меня, наверное, минут пять, которые мне показались вечностью, и долго-долго жал мне руку... Наконец, пытка кончилась, он ушел. Я была потрясена.
( С тех пор Ляля, как только показывали по телевизору Папу, кричала: "Иди скорей, там твоего Папочку показывают!" Но самое интересное, что, когда мы уезжали из Италии, ночью перед пересечением границы мне приснился сон: рядом со мной стоит Гитлер и пытается схватить меня за руку, я кричу: "Отойди, изверг проклятый!", но он не уходит и все цепляется за меня...
Это, конечно, полная чушь, но как мне было жалко бедного Папочку, когда он умирал!!! Я знаю, что он был НАСТОЯЩИМ ЧЕЛОВЕКОМ, каких на этой Земле очень-очень мало...)
Конечно, в этом эпизоде из моей жизни нет ничего особенного - такое могло случиться с каждым. А вот чего не могло случиться с каждым, так это того, чтобы я, девочка из сибирского городка, познакомилась бы с такими людьми, как Анастасия Цветаева, Рудольф Керер, Татьяна Гринденко... Я не хвастаюсь, ведь я не искала этих знакомств специально - я не из тех, кто гоняется за знаменитостями. Все это вышло очень спонтанно, само собой, как будто так и надо было. Впрочем, все эти люди задели мою жизнь как-то не всерьез, по касательной, что ли... Цветаева была очень старенькой, за восемьдесят лет, очень религиозной старушкой, может быть, я бы могла много раз прийти к ней, но она сказала мне: "Пока не окрестишь Женьку, ко мне не приходи!", а я не могла ее обманывать, ведь Женька так и осталась некрещеной. Татьяна Гринденко, как на грех, тоже была прямо-таки религиозной фанатичкой, а мне это в людях чуждо - ведь я этого не понимаю и не разделяю. Она меня интересовала гораздо больше в качестве превосходной скрипачки, и уж на ее концерты я набегалась вдосталь, был период, когда она давала их в год огромное количество раз, и я их почти не пропускала - ни в Москве, ни в Питере. И, если другие музыканты всегда играли что-то такое традиционное и всем известное, то на ее концертах все было по-другому: она вытаскивала из забвения такие произведения, которые не играл никто, или исполняла что-то совсем уж модерновое, а в те годы для этого надо было обладать известным мужеством - власть предержащие не одобряли "модерна", и Шнитке тогда отнюдь еще не был классиком. Я слушала много известных и знаменитых музыкантов, но ничьи
выступления мне не запомнились так ярко, как этой красивой молодой женщины (а сейчас она тоже, к сожалению, старушка - вот вам и доказательство несовершенства того Бога, в которого верят все эти толпы жаждущих Истины...)
... Я все думаю о том - что за жанр у меня: повесть, рассказ, публицистика, что ли?! Скорей всего, это беглые размышления по поводу неудавшейся жизни, и я, видимо, пытаюсь себе доказать, что все не так уж и плохо. Просто в данный момент у меня нет ни телевизора, ни моего любимого интернета, ни интересных книг, и мне элементарно скучно. А в таком состоянии я могу наболтать семь верст до небес. Пушкин, написавший что-то (уж теперь не помню, что именно - склероз проклятый!), кричал в восторге: "Ай да Пушкин, ай да сукин сын!" Я не испытываю восторга из-за того, что я оказалась на старости лет "сукиной матерью", но лежать на диване и безутешно рыдать от этого тоже весьма глупо - это, по крайней мере, просто непродуктивно.
Пока писалось это "произведение", я давала его читать многим людям, и было интересно слушать, что они говорят. Жалко, что нельзя все их высказывания свести воедино и опубликовать - получилась бы новая "Человеческая комедия", которая длится вот уже несколько тысячелетий, а главное на этом свете остается все тем же: любовь, ненависть, предательство, подлость, жадность, глупость... Это не закончится никогда, и никогда не перестанут такие, как я, задумываться о себе и о своей жизни, и, хоть я и не верю в старичка за тучками, не мне судить, удалась она или нет.