Аннотация: Мозаика миров Выдвигается на конкурс "Блэк Джек - 3" 74 место :)
* * *
- Сабуро, пропусти его!
Высокий старик с факелом в руке обернулся на окрик и, поклонившись, освободил дорогу усталому путнику. Тот хотел было подойти к костру, но пламя осветило лицо крикнувшего, и путник в нерешительности остановился:
- Прости, я не знал, что это стоянка самого буира. Я не хотел бы мешать.
Буир поднял голову и впился глазами в неясную фигуру гостя:
- Нет, нет, садись. Долг гостеприимства свят. И к тому же...
- Что?
- К тому же мне нужен незнакомец, чтобы отвлечься.
Путник подошел и присел на корточки, протянув руки к огню:
- Что-то случилось?
- Да.
- Я к услугам буира.
- Здесь... не поможешь... - Рот буира скривился от боли. - Мои люди умерли.
- Но я только что видел...
- Осталось трое из сорока.
- Но... как?
Взгляд буира помутнел, он поднял ветку, приготовленную для костра, и прочертил ей борозду у своих ног.
- Мне было семнадцать, когда мой отец решил, что его сыну пора выбирать свой путь. Он дал мне коня, оружие и свободу. Я упивался ей. Как человек, вышедший из пустыни, жаждет воды, я ждал ее, казалось, всю мою жизнь. Мне не хотелось искать какой-то там путь и заботиться о чем-либо - я желал стать ветром. Но путь сам нашел меня.
Я приехал туда ночью, перед рассветом, когда спал даже часовой на уступе. Копыта коня утопали в песке, и я неслышно проехал через кольцо палаток к утоптанной площадке в центре. Я продрог, а потому быстро развел огонь на еще теплых углях кострища. Когда они проснулись, я уже согрелся и успел поесть. Я помню, ретивее всех был часовой. Белый от стыда, он пытался вызвать меня на поединок. Да и все они подозревали во мне врага и стояли вокруг, недоверчиво глядя на меня. Я встал и протянул к ним пустые ладони в знак мира. И чуть не упал, когда на мое правое предплечье опустилась птица - белая самка сокола. Увидев это, они опустились на колени и принесли мне клятву верности.
Мне было семнадцать, и у меня было сорок мечей, каждый из которых знал свой путь. Все они были Ведающими Выход. За эти годы мы прошли все пути, но я не нашел, что искал. А мои люди... В том самом месте, где когда-то встретили меня, они покончили с собой, сказав, что отдали долг Белой птице... и теперь они беседуют со стервятниками. Сабуро не позволил мне закопать их, а там не было дерева для погребального костра... - Буир замолчал, глядя в огонь.
- Да, я действительно не могу помочь тебе. - Путник плотнее закутался в лохмотья, служившие ему одеждой.
- Нет, можешь, - буир взглянул на него невидящими глазами. - Я узнал тебя. Ты один из Ведающих Выход.
- Ну и что же теперь?! - Путник вскочил и потянулся к ножу у пояса.
- Если ты об этом, то я не буду выпытывать у тебя, где он, ни прямом, ни в переносном смысле. Сядь! Тявканье собаки не пристало молодому льву. Ты гость, и лев тебе вызывает уважение даже под этими лохмотьями. Сядь...
Путник резко повернулся и пошел прочь. Обломки ветки выпали из рук буира.
* * *
Василий Бенедиктович удивленно смотрел на обломки карандаша. Он так задумался, что внезапный стук в дверь его испугал. Он тяжело поднялся из-за стола. Через несколько секунд перед ним предстало заплаканное лицо Марии,
Светлые кудряшки ее волос подпрыгивали в такт всхлипываниям:
- Василий Бенедиктович, я опять потеряла свои очки, совсем не помню, куда положила.
- Посмотрите в хлебнице, донна Мария.
Шаркая тапочками, он прошел вслед за ней на кухню.
Он всегда называл ее донной Марией из-за белой шерстяной шали, в которую она закутывалась даже летом.
Очки действительно оказались в хлебнице. Иногда, по забывчивости или отвлекаясь на что-то, их клала туда Клячкина.
- Ой, и не знаю, что делать, Василий Бенедиктович, - защебетала повеселевшая Мария. - Опять вчерашний день не помню. Небось, и на работу не ходила...
На работе донну Марию держали исключительно из-за ее бурной фантазии, жизненно необходимой для рекламного агентства. Иначе бы давно выгнали...
Мелко засмеявшись, донна Мария пролетела мимо Василия Бенедиктовича, задев его шалью, и, не сказав "до свидания", выскочила за дверь. Василий Бенедиктович вздохнул и, взяв со стола грязную чашку, привычно обнял ее ладонями, отхлебнув холодного чая.
* * *
Впитавшая в себя жар глиняная кружка обжигала пальцы. Буир зашипел сквозь зубы и поскорее поставил ее на землю:
- Сабуро, Алан, Есиней, идите сюда!
Трое вышли из темноты и присели у костра на разложенных плащах. Помолчали.
- Я отпускаю вас, вы показали мне свои пути, и... будь прокляты Белые пески! Я не хочу терять вас.
- Ты и не теряешь нас, буир, - Есиней в волнении сплел пальцы рук. - Мы не уйдем от тебя...
- А те? Эрик, Саша, Бусон, Сергей, Ник, Роджер, Диб... Почему они... ушли?
- Я... Я не могу объяснить, буир.
- Хватит, Есиней, меня зовут Рум. Нас осталось четверо. Что будем делать?
Сабуро и Алан переглянулись.
- Я вижу. Вы что-то хотели сказать?
- Да, Рум, нам надо вернуться. Я знаю еще один путь.
- Алан, но мы были везде, где вы вошли.
- В том-то и дело. Мой названый брат, Лар, вышел там. Я видел это. Только...
- Что?
- Это в Белых песках.
- Где?! - Рум вскинул голову. - Мы уже были там, помнишь? Выжили чудом...
- Мне кажется, у нас нет выбора.
* * *
- У тебя нет выбора, Бенедиктыч. Или ты открываешь дверь, или я звоню в милицию! - Надрывалась за дверью Клячкина.
Поскольку угроза была привычна, да и телефон в квартире стоял только у него, Василий Бенедиктович продолжал читать, сидя в кресле.
- Ты, это ты спер мою кастрюлю, интеллигент паршивый! Открывай дверь немедленно! Больше никто не мог этого сделать. Отдай!
Шум становился нестерпимым. Вздохнув, Василий Бенедиктович отложил книгу в сторону и, встав, открыл дверь. В комнату тут же ворвалась Клячкина и с криком "где она?" оглядела комнатку. Привыкший к ее выходкам Василий Бенедиктович устало подумал, что она чем-то похожа на самум, врывающийся в спокойствие пустыни.
Поскольку кресло, письменный стол, кровать и зеркало на стене никак не могли содержать в себе трехлитровую кастрюлю, а остальную часть комнаты заполняли стопки книг, Клячкина, удовлетворенная осмотром и довольная собой, вышла, хлопнув дверью. Закрыв ее на ключ, Василий Бенедиктович отставил одну из книжных стопок и достал из тайника кастрюлю. Когда-то давно она была наполнена молодым вином. Сейчас вино постарело, да и оставалось его на донышке.
* * *
- Осталось на донышке, - Рум встряхнул флягу и передал ее Есинею.
Тот взглянул на Сабуро:
- Как всегда?
- Да.
Есиней влил оставшееся вино в ладонь, отвел руку вперед и разжал пальцы. Красные капли быстро впитались в песок. Есиней что-то неразборчиво пробормотал, Сабуро и Алан повторили за ним.
- Каждый раз вы делаете это, зачем? - Рум повернулся к Сабуро.
- Давно - давно, в оазисе посреди пустыни у небольшого озера стояла деревня. На ее краю жил Белый Человек.
Он всегда носил только белую одежду, никто и никогда не видел его одетым иначе. Люди называли его чудаком, а дети смеялись над ним и показывали пальцами. Он молча работал, молча жил. Люди не замечали его...
Однажды родник, дающий озеру воду, высох. Деревня умирала. Рано утром Белый Человек вышел из своего шалаша, сел на краю озера и быстрым движением перерезал себе вены, направив кровь в трещины на дне. Наверное, это был единственный раз в его жизни, когда он испачкался.
Когда он умер, пошел дождь. И деревня выжила. С тех пор оазисы в Белых песках не высыхают. С последними каплями мы возвращаем ему ту влагу, которую он пролил ради жизни других, присовокупив к ней нашу благодарность. Говорят, когда соберется вся влага, он воскреснет и пески станут садом...
Пойдемте...
* * *
- Пойдемте, пойдемте со мной, Васенька, я вас накормлю.
При мысли о горячем у Василия Бенедиктовича забурчало в животе.
С удовольствием, Марья Захаровна, - ответил он и пошел за соседкой на кухню.
Все конфорки горели. Даже в самую жару их оставляла невыключенными донна Мария - жуткая мерзлячка.
Марья Захаровна поочередно выключила их и повернулась к столу. Ее большие руки аккуратно взяли тарелку. Она налила щей и поставила ее перед Василием Бенедиктовичем. Он благодарно взглянул на нее. Марья Захаровна села за стол напротив и, подперев голову рукой, с удовольствием смотрела, как он ест.
- А вы знаете, Васенька. Все-таки у нас в доме завелся барабашка. И он любит бананы! - С удивлением сказала она. - Сегодня с утра по всему дому были раскиданы банановые шкурки.
- Может быть, - Василий Бенедиктович устало вздохнул.
Шкурки разбрасывала Клячкина, она обожала бананы и ненавидела убирать за собой.
- Спасибо за щи, - Василий Бенедиктович отодвинул тарелку и встал.
- Пожалуйста, Васенька. Может, еще?
- Нет-нет, я сыт.
- Приходите ко мне на чай вечером, хорошо?
- С удовольствием, Марья Захаровна, буду рад.
* * *
"Я буду рад, когда эта пустыня закончится. Я буду так рад, что выбрался отсюда, что отстрою дом и никогда не выйду из него на дорогу, никогда, - Рум шел, волоча ноги. - Прошлой ночью умер Сабуро, самый старый из нас. Кто следующий?"
Песок слепил глаза, хотелось пить, жутко хотелось пить. Внезапно Алан остановился и указал рукой на что-то впереди:
- Оазис!
Вода была самым вкусным напитком на свете. Есиней развел костер. Когда все уселись, Алан кивнул в сторону озера:
- Здесь ушел Лар, мы добрались.
... Утро не хотело начинаться, оно укрылось серым туманом и продолжало спать. Есиней исчез и Алан тоже, но это не удивило Рума. Нещадно трещала голова, хотелось снова уснуть. Но он упрямо встал и подошел к озеру. Что-то надо было сделать. Очень надо. Рум вошел в воду. Теплая, она затянула его, он снял с пояса нож и провел лезвием по запястью. Над пустыней прогремел гром. Рум закрыл глаза и лег на воду.
В Белые пески пришла гроза.
* * *
"Гроза?" - Василий Бенедиктович проснулся от грохота. Он встал с постели и прошаркал в кухню. На полу у плиты лежала Клячкина. Она поскользнулась на банановой кожуре и, упав, ударилась затылком о стол.
Пульса не было. На столе стояла тарелка щей. На стуле рядом висела шаль донны Марии.
Дорога до телефона заняла годы. Он позвонил "ноль-три".
- У меня тут. Соседка. Умерла.... Да. Что? Да, конечно. Клячкина, Клячкина Мария Захаровна, да... Меня? Рум... Румянцев Василий Бенедиктович, да-да.
Он отвечал что-то еще, рассеянно разглядывая свое отражение: мужчина в белом спортивном костюме отчаянно пытался что-то вспомнить, что-то очень важное.