Аннотация: Казачий дух - не грим актерский, что под услуживой рукой. Кто он такой? Казак терской станицы Стодеревской. Ищу издателя для издания трилогии о терских казаках.
ТЕРСКИЕ КАЗАКИ - 3
Роман
Часть третья.
" Сокровища терских казаков".
Глава первая
Группа терских казаков на разгоряченных кабардинцах вырвалась из чинаровой рощи и остановилась возле отвесной скалы, из-под которой вытекал говорливый ручей. Быстро темнело, короткий южный вечер готовился стать темной ночью, по узкой долине и по предгорьям за нею побежали торопливые тени. Они походили на летучие отряды абреков, терзавшие ежедневными набегами левый берег гремучего Терека, населенный казаками. Полковник Дарган Дарганов, атаман станицы Стодеревской, повел глазами вокруг, и его крутые брови сомкнулись на переносице. Чеченских разбойников, только что захвативших в полон его младшую дочь Марьюшку и меньшего внука Павлушку, нигде не было видно. Полковник вскинул нагайку и с досады щелкнул ею в воздухе. В вечерней тишине щелчок прозвучал как выстрел. Панкрат, старший сын полковника, переводивший бурное дыхание, оглянулся на отца и похлопал по холке своего скакуна, вздрогнувшего от испуга. Он привык с пеленок повиноваться родительской воле и все-таки не выдержал, спросил. Видимо, беспокойство за своего младшего сына и за сестру было сильнее казачьей дисциплины.
-- Батяка, а может, разделимся на две группы, как и намечали до переправы через Терек? - Панкрат машинально положил руку на рукоятку шашки. - Вокруг никого не видно, значит, разбойники решили не ходить через перевал. Вдруг они и правда завернули к проходу под горным хребтом?
Дарган оглянулся на станичников, молча ждущих его приказа, затем снова окинул беглым взором пространство.
-- Для бандитов есть еще и третий путь, сынок, -- хрипло выдавил он, снова осматривая окрестности. - Они могли повернуть к своему аулу и укрыться в саклях.
-- Вряд ли они успели это сделать. Ведь мы идем за ними по горячим следам.
-- Тронулись мы не сразу. Пока твой крестник Никитка доскакал до нас с известием, пока мы обратали коней, прошло немало времени. Да и у переправы мы задержались, когда заворачивали до дому Захарку с Перашкой и Буало, увязавшихся за нами.
-- Тогда что ты предлагаешь? - нетерпеливо дернул тонкими ноздрями Панкрат.
Отец не успел ответить, за спиной у станичников послышался дробный топот копыт. Казаки навели ружья на дорогу, по которой только что проскакали сами. Из-за деревьев вырвались трое всадников. Атаман удивленно наморщил лоб. Впереди пластался его средний сын Захарка, за ним -- младший сын Петрашка, замыкал группу француз Буало, новоиспеченный зять главы семьи. Это были те самые гости, которым Дарган совсем недавно предложил уезжать обратно в свои столицы. Он заявил, что станичники управятся и без них. Все трое были при оружии, лица их выражали готовность немедленно вступить в бой. Это был вызов вековым казачьим устоям. Сыновья по собственной воле, без дозволения старшего, решили присоединиться к терцам, бросившимся в погоню за абреками. Дарган завернул коня навстречу троице, его рука с нагайкой сама собой поползла вверх. Он хотел было отхлестать своевольников, но мысль о том, что сыновья с зятем не отступили, а решили рискнуть и встрять в драку, заставила его лишь глухо зарычать себе в бороду.
-- Батяка, они бы все равно без нас на подворье не вернулись, -- подал голос Панкрат. - Пускай присоединяются, лишний клинок нам не помеха.
-- А учиться за них кто будет? Жизнь свою строить, детей рожать? - по инерции отбрехнулся атаман. - Тут казаков, готовых воевать с разбойниками, и без них хватает.
-- Они уже отучились, разве что Петрашке год какой остался.
Дарган молча натянул уздечку и повернулся к чеченскому аулу, который быстро растворялся во тьме. В некоторых саклях уже засветились подслеповатые окна. Медлить было нельзя, все вокруг через пару-тройку мгновений грозила затопить густая южная ночь.
-- Савелий, забирай своих сыновей, Чигирьку и Тараску, кликни еще Николку с Гаврилкой, и скачите к входу в пещеру, -- приказал он своему младшему брату. - Нам надо узнать, какой дорогой ушли абреки, потом найти их будет легче. А мы пока наведаемся в сакли родственников братьев Бадаевых, убитых Панкратом.
-- Понял, братука, -- отозвался сотник Савелий.
Его отряд растворился среди чинар и платанов, все остальные понеслись по направлению к аулу, жители которого готовились отойти в сон. Узкая тропа, идущая через рощу, ощетинилась острыми сучьями, наконец чащоба закончилась, кони вылетели на небольшой луг перед чеченским селением, до которого оставался всего один бросок, и в этот момент по всадникам ударили ружейные выстрелы. Они раздались из оврага, поросшего мелким кустарником. Станичники пригнули головы к холкам скакунов, рассыпались веером, чтобы не дать противнику вести прицельный огонь. Кто-то из них вскрикнул, кто-то вцепился в гриву коня, стараясь не упасть на землю.
Дарган понял, что отряд нарвался на засаду, заранее организованную горцами, а это значило, что его младшую дочь с меньшим племянником чеченцы украли целенаправленно. Дети кровников подросли и вместе со своими близкими родственниками решили таким вот образом отомстить за гибель своих отцов.
В следующее мгновение он закрутил кабардинца на месте и вырвал клинок из ножен.
-- Шашки во-он, -- зарычал полковник, уверенный в том, что приказ дойдет до ушей казаков. - Станичники, за мно-ой, отцу и сыну!..
Терцы бросились на чеченцев, укрывавшихся за кустами. Казаки старались не сбиваться в кучи, чтобы не мешать друг другу орудовать шашками и не попасть под шальной выстрел. Каждый из них норовил выбрать противника, успевшего себя обнаружить, и, стиснув зубы, молча бросался на него. Скоро звуки выстрелов сменились звоном закаленной стали, смешанным с гортанными возгласами горцев, заполнивших овраг. Чеченцы вертелись перед мордами казачьих коней, некоторые из них бросились к своим скакунам, стоявшим неподалеку, и уже верхом стали вгрызаться в жестокую рубку. Абреков было больше, чем мог выставить один аул, значит, на подмогу к местным разбойникам пришли банды, кружившие по всему правобережью Терека.
Дарган, рубивший шашкой направо и налево, подумал о том, что вряд ли неуловимый Муса, приспешник самого имама Шамиля, остался стоять в стороне, когда его соплеменники решили совершить кровную месть. К ней он имел самое прямое отношение, потому что до сих пор не сумел отомстить ни за деда, ни за отца, ни за двоих своих теток, погибших от руки Даргана и его жены Софьюшки. Чувствовалось, что тень этого человека, потерявшего в стычках с двумя сыновьями атамана левую руку и левую ногу до колена, присутствовала здесь. Полковник волчком крутился в седле, надеясь приметить хотя бы одного из кровников, которых он узнал бы в лицо. Нужно было обрубить корни, питающие этот страшный горский обычай, чтобы остальные чеченцы из многолюдных тейпов Даргановых и Бадаевых перестали стремиться к кровавой мести. Но падали под ударами от его шашки лишь незнакомые абреки, бороды и усы которых были покрашены хной. Они тоже не щадили в левобережных селениях ни старого, ни малого. Миловать их было бы себе дороже.
Атаман заметил, как пеший абрек отбивался от малолетки, недавно призванного в строевые, у которого и удар был пока слабоватым, и сноровка оставляла желать лучшего. Чеченец, сразу почувствовавший его неумелость, готовился вспрыгнуть позади казачка на его коня и всадить ему в спину кинжал. Он уже заносил ногу, уцепившись пальцами в рукав черкески парня и не давая тому возможности взмахнуть шашкой. Свою саблю разбойник засунул в ножны, заодно забыв, будто нарочно, и про пистолет, торчащий за поясом. Он был так уверен в своих силах, что не увертывался от ударов нагайкой, зажатой в другой руке малолетки и пущенной тем в ход в качестве последней надежды на собственное спасение.
Дарган, оценивший ситуацию, уже настроился обрушить клинок на затылок наглеца, когда тот вдруг заметил высверк рядом со своей головой и хорьком нырнул под брюхо лошади казачка. В следующее мгновение он уже сидел на спине коня молодого парня, вспрыгнув на него с другой стороны, в руках у бандита сверкнул кинжал. Но в последний миг казачок не сплоховал, он поднял локоть и с силой ударил им незваного гостя под подбородок, а сам тут же кубарем скатился на землю. Он вскочил на ноги, распрямился, выдернул из-за спины пистолет и с перекошенной от негодования физиономией вогнал своему обидчику пулю в спину. Затем малолетка стащил его, еще живого, за ногу с лошади, рубанул шашкой по обритому лбу и занял свое законное место в седле. Казачок, распаленный смертельной для него ситуацией, осмотрелся и через мгновение уже схлестнулся на клинках с другим пешим абреком. Но теперь все его движения были продуманными, упреждающими удары врага.
Дарган отъехал в сторону и потревожил одобрительной ухмылкой каменные черты своего лица. Здесь его помощь не понадобилась. Он быстро окинул взглядом неглубокий овраг с наклонным дном. Битва кипела на его пологом склоне. Полковник заметил, что его сыновья вместе с другими станичниками окружили большую группу чеченцев и стараются оттеснить их к отвесному краю. Скоро скользкие как угри горцы оказались зажатыми в кольцо. Разбежаться в разные стороны абреки уже не могли - так тесно прижимались друг к другу станичники. Им оставалось лишь с дикими воплями принять смерть или дожидаться подкрепления со стороны. На выручку соплеменникам как раз готовились ринуться с десяток разбойников, успевших вскочить на лошадей, за их спинами начали собираться и пешие горцы. В этой неуклюжей суете стал проглядываться какой-то порядок.
Прикинув, что именно нужно предпринять, чтобы сыновья довели дело до конца, Дарган набрал в грудь воздуха и гаркнул во всю мощь легких:
-- Гвардейцы, ко мне!
Он увидел, как со всех сторон заспешили к нему старые друзья во главе с сотником Гонтарем и хорунжим Черноусом, обличьем похожим на дагестанца. Они сплотились возле своего атамана живым ядром, готовым к броску в любом направлении.
Дарган громко прояснил товарищам свою задумку:
-- Станичники, надо помочь нашим братьям удержать абреков в казачьей наметке!
Фланги небольшого соединения немедленно оттянулись назад, а середина во главе с Гонтарем, Федулом и Черноусом выдвинулась вперед. Воины ощетинились клинками.
-- Рысью за мной, пош-шел!
И сразу вся группа пришла в движение. Ее центр с атаманом, занявшим место впереди, связал боем абреков, накопившихся на дне оврага, тогда как крайние всадники тенями проскользнули вдоль его стен и отрезали горцам пути к отступлению. На небольшом пространстве образовалось два котла, один из которых находился под пристальным вниманием сыновей, а другой -- под контролем их отца. Подступиться к казакам, а тем более вырваться из плотных колец абреки никак не могли. Терцы, овладевшие искусством ведения боевых действий в сражениях с хорошо обученной наполеоновской армией, были в этом деле на голову выше своих противников. Они уклонялись от суматошных ударов горцев, делали ложные выпады, чтобы в следующее мгновение срубить не того, кто бросался на них, а его соседа, только готовящегося вступить в бой.
Хорунжий Черноус, ловкий как хорек, донимал дерзкими наскоками сразу троих абреков. Он завертывал морду своего кабардинца назад, словно собираясь ускакать от врагов, потом вдруг поднимал коня на дыбы и сверху обрушивал на противника мощный удар. Скоро один из горцев схватился за рассеченное лицо, не замечая, что лошадь под ним по инерции подбежала к терцу, подставляя всадника под прямой замах его шашки. Но Черноус лишь наклонился по направлению к раненному, показывая, что решил его добить, сам же мгновенно переключился на его соплеменника, бросившегося тому на подмогу. Когда тот, проткнутый шашкой насквозь, откинулся на спину скакуну, казак с непроницаемым лицом с хряском разрубил и первого горца, ослепшего от крови, развалив его тело едва не до седла. Третий разбойник, наблюдавший за жуткой картиной со стороны, раззявил рот и, не помня себя, с воплем бросился на станичника. Черноус стремительным ударом отсек ему руку вместе с саблей, потом выхватил кинжал и всадил его противнику в грудь по самую рукоятку. Пока тело горца сползало со спины лошади на землю, он успел вытереть клинок о его черкеску.
Дно оврага покрыли трупы убитых, лошади начали спотыкаться об них, мешая седокам нанести прицельный удар. Схватка подходила к концу, ночная тьма плотной стеной подступила к месту боя, грозя поглотить его вместе с людьми, оставшимися в живых. На овраг вместе с ночью принялась наползать тишина, лишь с того места, где рубились братья Даргановы, продолжали доноситься крики абреков, умирающих под казацкими клинками. Стали слышны и бодрые голоса терцев, среди которых выделялись возгласы всех троих сыновей атамана и его зятя.
Прислушавшись к ним, Дарган облегченно вздохнул, потом вытер пот с лица рукавом черкески и почувствовал вдруг, как тяжесть навалилась на конец его клинка. Она была такой увесистой, что атаману показалось, будто вложить шашку в ножны ему не удастся никогда. Но справиться с этой напастью было необходимо, потому что дело, по которому станичники оказались на враждебном берегу, было еще не завершено.
Полковник встряхнул поводья и осевшим голосом крикнул Матвейке, командиру дозорных, невдалеке приводившему себя в порядок:
-- Матвейка, кликни своих, и подберите всех казаков. Убитых положите на коней поперек седел, а раненых перевяжите. Опасные раны присыпьте солью с порохом, чтобы они подсохли. Оставайтесь здесь до нашего возвращения.
-- Абреки теперь вернутся не скоро, они свое получили, -- заметил подъехавший Панкрат.
Дарган выдержал паузу и приказал:
-- Казаки, шашки в ножны. За мной!
Он первым взлетел по скату оврага и сразу дал шпоры кабардинцу, слыша за спиной дробный топот копыт. Атаман взял направление на чеченский аул, успевший погрузиться во тьму. Дарган надеялся на то, что абреки, выкравшие Марьюшку с Павлушкой, не успели увезти их в горы и продать там на невольничьем рынке, а спрятали где-нибудь в подвале. Нужно было захватить врасплох кого-нибудь из родственников братьев Бадаевых и под страхом смерти заставить его рассказать всю правду.
Скоро из темноты проступили очертания приземистых строений. Не сбавляя хода, Дарган промчался по центру улицы до небольшой площади и остановил коня. Где-то здесь должен был находиться дом одного из родственников того самого Бадаева, которого убил Панкрат, неудачливого претендента на руку и сердце той самой Айсет, которая стала женой старшего сына атамана. Возле полковника тотчас сгруппировались остальные станичники.
Дарган, покрутившись на месте, спешился и сунулся к сакле, одним боком выходившей на площадь. Он сходу ударил в дверь рукояткой нагайки, затем еще раз и еще. Изнутри не донеслось ни звука, казалось, дом вымер. Панкрат, подскочивший с ружьем, саданул в дверь прикладом, но доски и запоры оказались крепкими. Тогда отец и сын уперлись плечами, навалились всей мощью и едва не внесли затрещавшую дверь внутрь строения. В сакле было темно как в погребе, лишь откуда-то из угла доносилось глухое бормотание.
-- Казаки, засмолите кто-нибудь факел и принесите его сюда, -- крикнул Панкрат.
Через мгновение комната осветилась неровным пламенем от пучка подожженной сухой травы, кто-то из служивых сунул в огонь палку, которой хозяева подпирали дверь. Дарган осмотрелся, заметил женщину, лежащую на тряпье в углу. Она заслонилась от непрошенных гостей седыми космами волос, выбившимися из-под платка.
-- Где хозяева? - сунулся к старухе один из казаков. - Говори, иначе хату запалю.
Чеченка лишь презрительно поджала губы, она плохо понимала по-русски. Голос человека, обратившегося к ней, не обещал ничего хорошего, но она и без угроз знала, что дни ее уже сочтены.
-- Ты спроси эту бабку по-татарски. Вряд ли она сейчас что-нибудь соображает, -- подсказал станичнику Панкрат. - Да и странно видеть эту ведьму одну в целом доме.
-- Сначала надо узнать, чья это хата, -- вмешался в разговор Дарган. - Скажи старухе прямо, зачем мы пришли, а тогда и решим, что делать дальше.
Когда толмач повторил вопрос по-чеченски, хозяйка дома, похожая на ведьму, собрала глубокие морщины на почти черном лице в оскорбительную ухмылку. Она приподнялась со своего ложа и уперлась слепым взором в собеседника.
-- Эта сакля принадлежит Бадаевым, но вы, казаки, зря сюда пришли.
-- Почему? - наклонился над ней толмач.
-- Потому что хозяева покинули ее и как один вступили в отряды нашего имама Шамиля.
-- Даже ваши женщины? - не поверил казак.
-- Даже сестры моего внука, джигита Атаги, убитого вами, даже наши снохи и невестки, -- с ненавистью повторила старая чеченка. -- Мать, сын которой погиб от ваших рук, повела их исполнить обет кровной мести.
-- Получается, что все ваши родственники ушли на войну с неверными,-- ухмыльнулся толмач. - А в другой семье тоже так же? В той, в которой убили двоюродного брата Атаги?
-- Их дом тоже пустой, -- подтвердила старуха. - Мы все прокляли казачий род Даргановых.
Дарган, молча стоявший посреди комнаты, подошел к постели старухи и негромко сказал по-ночхойски, стараясь унять бешенство, клокотавшее внутри:
-- Твои внуки, женщина, хотели лишить жизни моих сыновей, за что поплатились сами. Скажи нам, а родственники джигита Мусы Дарганова тоже ушли из аула?
-- Ты Дарган Дарганов, атаман станицы Стодеревской? - хозяйка сакли уперлась в пространство невидящими глазами с белыми бляшками на зрачках.
-- Он самый, -- не стал отпираться полковник.
Старуха пожевала стянутым морщинами ртом, затем оперлась локтем о тугой валик, заменявший подушку. Голову, закрытую седыми космами, она задрала еще выше, ноздри ее раздулись.
-- И там ты никого не найдешь, даже женщин, -- старуха ткнула скрюченным пальцем перед собой. - Уходите отсюда, вас никто сюда не звал.
-- А кто звал в нашу станицу тех твоих соплеменников, бабка, которые выкрали мою сестру и моего младшего сына? - не выдержал Панкрат, тискавший за спиной отца рукоятку кинжала.
Он понимал, что разговаривать с выжившим из ума человеком все равно, что доказывать что-то засохшему тополю, но бешенство, не отпускавшее его с того момента, как он пустился в погоню за абреками, требовало выхода.
- Где нам теперь их искать?
Слепые глаза ведьмы превратились в бляхи, тускло отсвечивающие оловом в пламени факелов. Вряд ли в этот момент старуха что-либо соображала, но ее тело, истощенное временем, тоже раздирало чувство мести.
-- Все мужчины нашего аула встали на защиту своих жилищ от неверных, -- с хрипом прокаркала она. -- Будь ты проклят, Дарган Дарганов! И будь проклят весь твой род!
Больше в этом доме делать было нечего, и станичники потянулись к выходу. Казак, державший горящий пучок сухой травы, бросил его на глиняный пол, но Дарган, проходивший мимо, наступил на него подошвой ноговицы. Он понимал, что таким поступком станичники ничего не докажут женщине, надломленной на склоне лет горечью утраты любимого внука. Еще он подумал о том, что старуха сказала правду. Весь правый берег Терека, а вместе с ним Большой и Малый Кавказ, вняли проповедям Шамиля, третьего имама Чечни и Дагестана. Народы, населяющие этот горный край, как один поднялись на священную войну с неверными.
В свете огромной луны, показавшейся на небосклоне, низкие сакли по бокам пустынной улицы холодно сверкнули темными окнами, от них несло угрозой иноверцам, посмевшим вторгнуться в чужие пределы. Точно так же потянуло опасностью от жителей аула, собиравшихся на краю площади, в руках которых поблескивало оружие.
Полковник с силой сжал рукоятку нагайки. Он понимал, что ни один из этих людей не выдаст соплеменников, выкравших его дочь с внуком. Надежда была только на то, что чеченцы запросят за них выкуп или предложат обменять на своих единоверцев, попавших в плен.
Атаман зыркнул на Захарку и Петрашку, вскочивших на лошадей, задавил в себе приступ гнева на непокорных горцев и заодно на ученых сыновей, увязавшихся за ним, и вскочил в седло. Он знал, что оба сына, а так же приставший к ним зять Буало, не стронутся с подворья в свои столицы до тех пор, пока не найдутся Марьюшка с Павлушкой. Они считают себя обязанными выполнить до конца свой долг перед сестрой и племянником. Но у Даргана от этого их благородства лишь еще сильнее стала болеть левая сторона груди.
Отряд выскочил из аула и помчался по долине к оврагу, пересекавшему ее. За четверть версты до него кто-то из казаков обратил внимание всех остальных на черные тени, маячившие в отдалении.
-- Неужто абреки не наигрались? - негромко сказал отцу Панкрат. - Да и не нападали они по ночам никогда.
Гонтарь, ехавший с другой стороны, потянулся рукой к усам.
-- Их время вечернее. Они любят разбойничать тогда, когда тени растворяются в сумерках, как соль в воде. А эти абреки вроде как не в себе.
Дарган перебросил ружье со спины на грудь, за ним, как по команде, то же самое проделали станичники. Всадники спустились в овраг, в котором их дожидались казаки во главе с Матвейкой. Никто из них, оставленных выполнять скорбную работу, не тронулся в обратную дорогу домой, все терпеливо дожидались возвращения товарищей из чеченского аула. Так было заведено испокон веков.
Отряд, в середине которого согнулись в седлах раненные терцы и лежали тюфяками поперек конских хребтов убитые, подошел к переправе через горную реку. Выделив в охрану десяток казаков под командой Панкрата, Дарган приказал старшему сыну отъехать от Терека саженей на пятьдесят, чтобы в случае внезапного нападения разбойников встретить их ружейным огнем, а сам стал руководить переходом людей на другой берег.
Бурные потоки подхватывали лошадей с всадниками как хворост и старались унести их в ревущую тьму. Если бы не толстая веревка, предусмотрительно натянутая над стремниной, то кого-то из служивых закрутило бы в водоворотах, а потом выбросило бы далеко за станицей или полуживого, или уже мертвого.
Когда последний казак с негромким всплеском вошел в воду, Дарган свистнул болотной птицей. Черные тени в отдалении зашевелились, приблизились. Разведчики так же неслышно, как и их товарищи, сунулись вразрез хлестким струям, одной рукой цепляясь за веревку. Когда последний из них поднялся по противоположному откосу, Панкрат отвязал веревку от дерева и вместе с отцом спустился к воде.
-- Отстали разбойники? - прежде чем начать переправу, спросил у сына полковник.
-- Какое там, -- недовольно откликнулся Панкрат. - Ведут нас, бирючьи морды, как бы из ружей не взялись палить.
-- В белый свет как в копеечку? - трогая кабардинца, с усмешкой обернулся к сыну Дарган. - На нашей стороне такая же роща, как и на этой, мы растворимся в ее тени, будто нас тут и не было.
-- Может быть, ты прав, батяка, -- не стал спорить сотник.
Кони выбрались на каменистый уступ другого берега. Панкрат передал веревку станичнику, смотавшему ее в круг, и оба рысью направились к отряду. Немного отставший Дарган приготовился отдать команду трогаться домой, и в этот момент одиночный выстрел нарушил ночную тишину. Это был выстрел наугад, его сделал человек, раздираемый ненавистью к терцам, благополучно переправившимся через реку. Панкрат досадливо покривился, кто-то из станичников коротко хохотнул, и все стихло, но через мгновение прозвучал тревожный всхрап кабардинца, рысившего под Дарганом. Этот звук насторожил старшего сына полковника, он натянул уздечку и обернулся назад.
Атаман не ответил, его тень четко выделялась на фоне далеких снежных вершин, облитых лунным светом. Казалось, он решил остаться навсегда в этом красивом месте, выбрав себе вместо постамента прибрежный бугорок. Такая картина Панкрата не устраивала, он развернул коня и подъехал к отцу вплотную.
-- Батяка, ты чего отстал? - сотник чуть подался с седла. - Трогаться, говорю, надо.
Лошадь под атаманом снова коротко заржала и застыла изваянием. Панкрат перевел взгляд на нее, потом опять на молчаливого отца. Горячая волна догадки прокатилась у него от макушки до самых ног, она сменилась холодом, от которого по спине забегали мурашки. Усилием воли сотник заставил себя вцепиться пальцами в черкеску отца. Он встряхнул его тело один раз, потом другой, увидел вдруг, как голова с выбившимся из-под папахи серебристым чубом запрокинулась сначала назад, затем сунулась подбородком на грудь. Всадник стал обмякать, все больше наклоняясь к холке жеребца.
-- Батяка, ты ранен!? - выдавил из себя Панкрат и потащил отца к себе, надеясь влить в него свою живительную силу. - Очнись, батяка, это я, твой старший сын Панкрат. Тут и Захарка с Петрашкой, а дома нас ждет мамука, любимая твоя жена Софьюшка.
Раздался торопливый топот копыт, и скоро оба всадника были взяты станичниками в плотное кольцо. Кто-то срывал с фляги, наполненной чихирем, круглую пробку, кто-то искал в походной сакве чеснок, чтобы натереть им ноздри и виски полковника. Ни у кого и в мыслях не было признавать станичного атамана мертвым, никто не желал думать, что его сразил всего один выстрел, сделанный абреком вслепую. Младшие сыновья тыкались головами в отцовские плечи и грудь, они бегали пальцами по его широким ладоням, не замечая, что те все больше отдают не теплом, а холодом.
Наконец Панкрат стал осознавать, что глава их семьи уходит навсегда. Лицо отца, к которому он прижимался, превращалось в каменное изваяние, как у степных истуканов, охраняющих курганы под станицей Пятигорской. Сотник наклонил своего батяку к холке коня, на котором тот сидел, передавая его тело в руки младших братьев. В груди у него разрастался угловатый ком, мешавший нормально вздохнуть. Он пошевелил плечами и чуть тронул уздечку, кабардинец медленно пошел по направлению к Тереку. Станичники расступились, но хорунжий Черноус перехватил сына своего товарища, взявшись за повод, скомканный в его руках.
-- Панкрат, сейчас ты ничего не сможешь сделать, -- негромко сказал он, зажимая в стальные тиски пальцы сотника. - Мы не забываем о долге перед своим атаманом, а так же перед всеми станичниками.
Гвардейца поддержал есаул Гонтарь, старый друг полковника:
-- Панкрат, если случится что-то серьезное, то кроме тебя замещать Даргана у нас некому.
Сгрудившиеся вокруг терцы с суровыми лицами ждали ответа от старшего сына своего вожака, они были готовы выполнить любой его приказ.
-- Я пока не потерял разума, чтобы прямо отсюда погнаться за абреками, которые уже растворились в ночи, -- наконец откликнулся Панкрат. - И я все знаю.
Лошадь под сотником остановилась на самом берегу, дальше начинался обрыв, нависший над вечно клокочущей водной стихией. Волны, облитые бледными лучами, казались неживыми, сама река походила на адский поток, вытекающий из преисподней. Противоположный берег был пуст до черной стены чинаровой рощи, до предгорного плато за нею, за которым начиналось нагромождение снежных вершин, утыкавшихся прямо в небо. От всего этого великолепия несло такой тоской, такой беспросветностью, что Панкрату хотелось запрокинуть голову и взвыть голодным бирюком. Будто он поднялся на самую высокую вершину и с нее, укрытой ледяной шапкой, рассматривал картину, освещенную луной, напрочь забыв о том, что под ногами разверзлась бездонная пропасть.
-- За все надо платить. И получать сполна тоже за все.
Высокогорный аул Гуниб примостился в самом сердце Внутреннего Дагестана, на крутом склоне горы, белая вершина которой скрывалась в облаках. Низенькие сакли с серыми стенами, сложенными из неотесанного камня, были похожи на отару грязных овец, забравшуюся в поисках корма к самой границе снегов. Над саклями с плоскими крышами и коническими трубами возвышались родовые башни с черными бойницами наверху. С верхних площадок башен открывался вид на дикие горы вокруг, на зеленые луга по их склонам и на ущелье с горной речушкой Каракойсу, сверху похожей на нитку, скрученную из овечьей шерсти. Летом, когда заканчивалось таяние снегов, из аула можно было добраться до плато, заселенного аварцами, даргинцами, лакцами, кумыками и агульцами, и выменять у них вещи, необходимые в быту. В остальное время года речушка превращалась в не укрощенного зверя, готового растерзать любого своими железными струями-клыками.
Среди отвесных скал вилась тропа, но горцы ходили по ней редко, потому что она нависала над пропастью, дна которой никто никогда не видел из-за стлавшихся по нему туманов. Она вела к другим аулам, населенным цахурцами, будухцами, удинцами и лезгинами. Лезгинские аулы располагались с другой стороны плато и, как и сам аул Гуниб, были почти неприступными.
Лезгины считались непокорными, слыли среди дагестанцев самыми жестокими. Даже узкие лица представителей этого народа походили на лезвия кинжалов. Поэтому сейчас в сакле Шамиля, третьего имама Дагестана и Чечни, уважаемого всеми правоверными мусульманами, лезгинские мюриды возлежали на ковриках ближе всех к своему наставнику. Они потеснили даже воинственных чеченцев, на которых имам рассчитывал в борьбе с неверными в первую очередь. К тому же, именно они были самым многочисленным из народов, населявших горный Кавказ.
Гости заполнили просторное помещение до отказа, напротив каждого джигита, облаченного в черкеску и бывшего при оружии, на общем ковре стояла пиала, наполненная чаем, рядом с которой обязательно лежала пресная лепешка и кусок овечьего сыра. Так же среди угощений были финики, кишмиш, рахат-лукум и шербет, сваренный из виноградного сиропа и приправленный орехами. Пир был устроен в честь съезда мюридов, собранного Шамилем по причине газавата, объявленного им всем христианам. Главари большинства малых народов Кавказа беспрекословно подчинялись своему имаму.
Шамиль окинул присутствующих пристальным взглядом, большой палец его правой руки начал неторопливо пересчитывать крупные зерна темных четок, стараясь ногтем коснуться жилки, на которую были нанизаны эти зерна, выточенные из сандалового дерева. Они были теплыми, источали приятный запах и обладали энергией, благотворно влияющей на их обладателя. Имам сидел на нескольких коврах, положенных друг на друга, скрестив ноги и бросив на колени темные руки, унизанные золотыми перстнями с крупными бриллиантами, сапфирами и аметистами. Ему уже перевалило за пятьдесят лет. Это был худощавый мужчина с горбатым носом и впалыми щеками, с резкими морщинами на высоком лбу и возле большого рта. Черные брови разлетались над глазными впадинами с полуопущенными веками, из-под которых в собеседника упирался пристальный взгляд черных миндалевидных глаз, протыкающий его насквозь. В этих глазах чувствовалась огромная душевная сила, заставляющая многих подчиняться воле ее обладателя помимо собственного желания. На голове имама тускло светилась серебристым мехом каракулевая папаха из шкуры трехдневного ягненка, плечи ладно облегала белая черкеска с закатанными рукавами, подпоясанная тонким наборным поясом с кинжалом дамасской стали в ножнах, убранных золотом. За отворотами черкески виднелась красная рубаха со стоячим воротом. У ног имама примостился золотой кубок изумительной работы - подарок арабского шейха. Из него вождь кавказских племен изредка отхлебывал травяной настой, прописанный ему лекарем.
По правую руку от главы застолья сидел его верный кунак Ахвердилаб, по самые глаза заросший черной бородой. Он был одет в черную черкеску, тоже с закатанными рукавами и с синей рубахой под ней, на голове у него красовалась черная лохматая папаха, а на ногах были надеты мягкие ноговицы из кожи теленка. На левом его боку примостился турецкий ятаган в богато убранных ножнах.
По левую сторону от Шамиля сидел чеченец Садо, красивый джигит с тонким горбатым носом и со шрамом через все лицо. На среднем пальце его левой руки, лежащей на колене, брызгал в разные стороны искрами золотой перстень с бриллиантом. Это был подарок турецкого султана. Одет он был в красную черкеску с белой рубахой под ней, на ногах были собраны в гармошку смазанные жиром ноговицы. На обритой голове чеченца съехала на затылок белая лохматая папаха, подбородок укрывали борода и усы, выкрашенные хной. На его поясе, отделанном серебром, висела настоящая казацкая шашка, обложенная серебряными пластинами. Среди горцев ходил слух, что этот клинок подарил чеченскому мюриду граф Толстой, его друг из русских господ, когда отважный Садо спас того от смерти. Однажды абреки погнались за русским офицером, и Садо, оказавшийся рядом, одолжил ему свою свежую лошадь. Во второй раз чеченец выручил графа деньгами, когда тот проигрался до нитки в карты и не мог погасить долг.
Шамиль провел рукой по своей густой бороде, покосился на золотой кубок. Поднимать его он не спешил, дожидаясь, пока все гости выскажутся. Но мюриды продолжали молчать, они даже не притронулись к пиалам с чаем, после которого женщины принесли бы кувшины с вином, чтобы достойно завершить обильную трапезу. Джигиты выдохлись после бурного обсуждения многих вопросов, накопившихся у них в связи с активизацией действий русских войск на Кавказе, они хотели отдохнуть перед дальней дорогой к своим аулам. В то же время все понимали, что главная задача по защите своей родины от русской экспансии еще далека от решения. Тарелки с остатками жареной баранины и говядины были уже унесены. Приближалось время очередного священного намаза, совершаемого правоверными пять раз в день, и надо было успеть закончить трапезу до молитвы.
Наконец один из чеченских мюридов решил нарушить молчание.
-- Русские войска пришли в движение, они снова решили переправиться через Терек и углубиться на земли Персии и Османской империи, -- сказал этот человек, крепко покалеченный с одного бока.
Левый рукав черкески у него был пустым до локтя, а левую ногу до колена прикрывала измятая штанина.
- Наш лазутчик, прибывший с левого берега, сказал, что новые полки уже вышли из Моздока и идут по направлению к Кизляру.
-- Значит, русский царь на этот раз хочет направить свою армию через Азербайджан, а не через Грузию, -- глубокомысленно изрек его сосед. - Этим маневром он мечтает убить сразу двух зайцев. Во-первых, преподать очередной урок непокорному Кавказу, а во-вторых, сократить путь на Индию.
-- Неужели Николай Первый решил нарушить Туркманчайский мир, по которому Российской империи достались от Персии Эриванское и Нахичеванское ханства? - криво усмехнувшись, осведомился Шамиль. - И разве на западном направлении русские уже закончили все свои дела?
-- К тому же у царя созрел нарыв на Дунае, за которым лежит Османская империя, -- поддержал насмешливое настроение имама Ахвердилаб, его правая рука. - Уважаемый Сулейман, ты уверен, что русские полки устремились завоевывать Индию?
Джигиты, сидящие рядом с Сулейманом, разом распрямились и уставились на кунака имама Шамиля недобрыми взглядами. В язвительном вопросе Ахвердилаба они почувствовали явную насмешку над своим близким родственником.
Чтобы разрядить обстановку, горец улыбнулся и миролюбиво сказал:
-- Я думаю, что дело здесь обстоит по-другому. Генерал Барятинский, который рвется в наместники русского царя на Кавказе, настроился захватить в плен всех мюридов во главе с нашим уважаемым имамом Шамилем. А затем, когда под их давлением мы примем предложенные нам условия, он объявит Кавказ очередной вотчиной Российской империи, -- он с вызовом оглядел гостей и закончил: - Но я уверен, что мы не поддадимся ему так легко.
-- Этому не бывать никогда! - вскинулся безрукий и безногий мюрид. - Аллах акбар!
-- Аллах акбар! - дружно воскликнули гости.
-- Ты прав, Муса, мы не позволим русским устанавливать у нас свои порядки и не станем жрать свинину вместе с гяурами.
-- Пусть они ею подавятся. Русские никогда не завладеют Кавказом!
Нежелательная пауза, наступившая было в середине разговора, закончилась. Прервана она была темой, неоднократно затрагиваемой в течение дня. Шамиль одобрительно покосился на Мусу, своего давнего товарища, затем поднял золотой кубок, сделал из него несколько маленьких глотков и поставил его на место. Гости дружно взялись пить чай из глиняных пиал, поддерживая их пальцами под плоские донца, заедая питье шербетом и рахат-лукумом.
-- На Кизлярском направлении русским войскам противостоят отряды джигита Ирисхада, -- обернувшись в сторону дагестанских мюридов, как бы напомнил Шамиль. - Надо усилить эти позиции цахурскими и удинскими воинами на случай, если русские полки решат пойти той дорогой.
-- Лезгины тоже готовы встать на защиту своей родины и вступить в бой с неверными под Кизляром, -- подал голос мюрид в приплюснутой с боков папахе. - Наши скакуны оседланы, джигиты запаслись пулями и порохом, которые доставили в наши высокогорные аулы персидские купцы.
-- Очень хорошо! Арабы и турки тоже не забывают о проблемах горских народов. Взамен оружия мы собрали для них овечью шерсть, шкуры домашних животных, кубачинскую чеканку и кинжалы работы мастера Гурда. Аварские джигиты добыли несколько шкур снежных барсов, за них арабы дают особенно высокую цену, потому что эти шкуры украшают дворцы эмиров и шейхов.
-- Ахмет-паша, родной брат османского султана, сделал заказ даргинским джигитам на поставку в его дворец живого барса, -- осведомил гостей Ахвердилаб. - Мужчины изготовили из горного дуба большую клетку, даргинцы полны решимости исполнить желание турецкого паши.
-- Даргинцы уже поставляли в султанские покои волков и медведей, -- включился в разговор Садо. - Они хорошие охотники и отважные воины, им можно доверять сложные задачи.
Даргинские мюриды в лохматых папахах и в серых черкесках, возлежавшие на коврах напротив имама, гордыми взглядами посмотрели на окружающих. Джигиты из их аулов успели отличиться во время перехода русских войск через их владения на территорию Азербайджана. Тогда они дождались, пока крупная пехотная часть втянется в узкое ущелье, и забросали их камнями. С той поры ни один русский солдат по этому ущелью больше не прошел.
-- А как обстоят дела в районе Гудермеса и Шали? Что под аулом Цахтуры? -- повернулся Шамиль к чеченским мюридам. - Несколько лет назад мы потерпели там крупное поражение, забыть о котором нам не позволяет наша совесть.
-- Ты прав, уважаемый Шамиль, наша совесть до сих пор взывает к отмщению гяурам за позор, испытанный тогда нашими джигитами, -- склонил голову в серой папахе мюрид, которого назвали Мусой. - В том бою я лишился левой руки, отрубленной по локоть одним из сыновей Даргана Дарганова, казачьего атамана станицы Стодеревской и моего кровника.
-- Родовые имена у вас одинаковые, Муса, -- развернулся к говорившему мюрид из лакцев. - Ваш тейп Даргановых случайно не связан кровными узами с этим казачьим родом?
-- Мой прадед взял в жены терскую казачку и ушел на левый берег, -- признался чеченец, глаза которого сверкнули огнем. - Но с того момента наши дороги разошлись, этот казак убил моего деда, моего отца и двух моих теток, а его старший и младший сыновья отрубили мне левую ногу и левую руку. Весь наш тэйп проклял казачий род Даргановых и объявил их нашими кровниками.
-- Это твои джигиты, Муса, выкрали из атаманского куреня его младшую дочку и внука? - с сожалением посмотрел на чеченца Ахвердилаб. - Нам стало известно, что ваши люди часто переправлялись на левый берег и охотились за всеми Даргановыми.
-- Это сделали родственники братьев Бадаевых, тоже убитых сотником Панкратом, старшим сыном станичного атамана, -- пояснил Муса. - Один из них был женихом Айсет, моей родной сестры, уведенной Панкратом в свою станицу и ставшей его женой. Второй искал встречи с казаком, чтобы отомстить за близкого родственника.
-- И погиб сам, -- докончил рассказ мюрида Шамиль и криво усмехнулся. - Муса, не слишком ли много ваш уважаемый тейп позволил семейству Даргановых?
Чеченец сверкнул глазами и вскинул подбородок, по его лицу забегали злые тени.
-- В нашем роду не было мужчин, способных осуществить кровную месть, -- сквозь зубы процедил он. - Как мой дед, как отец, я один представлял мужскую половину рода. Но скоро подрастут мои сыновья и сыновья моей старшей сестры Кусамы. Я клянусь аллахом, что ни один из Даргановых не уйдет от справедливого возмездия.
Родственники братьев Бадаевых, сидевшие рядом с мюридом, вскочили со своих подстилок, они выражали готовность прямо сейчас ринуться в схватку.
-- Мы уже начали осуществлять кровную месть за своих братьев, -- громко крикнул один из них. - Мы подстерегли на пастбище младшую дочь казака Дарганова и его внука, младшего сына его сына Панкрата, убившего наших братьев, захватили их и переправили в горный аул. Мы клянемся аллахом, что атаман и его старший сын заплатят кровью за наших родственников.
Трое горцев, восседавших во главе совета, в знак согласия склонили головы. Наконец Шамиль потянулся к своему кубку, отпил несколько глотков настоя из горных трав и снова посмотрел на родственников братьев Бадаевых.
-- Скажите нам, джигиты, что вы собираетесь делать с девушкой и с ее маленьким племянником? -- спросил он. - Если решили продавать этих людей, то какую сумму за них просите?
-- Пленников продавать мы не будем, -- ответил тот из Бадаевых, который поклялся до конца осуществить кровную месть. - Младшую сестру кровника Панкрата мы отдадим в жены за нашего джигита, чтобы она восполнила убыль в роду Бадаевых, а сына его воспитаем в чеченских традициях. Когда мальчишка вырастет, он будет обязан отомстить за своих убитых родственников.
Шамиль и все присутствующие с пристальным вниманием воззрились на чеченца, огласившего желание своего рода. Они поразились тому, что за узкими лбами и толстой шкурой этих людей скрывается коварный ум, способный на долгое ожидание отмщения своим врагам. Имам не мог в это поверить, он начал перебирать четки, отодвигая по одной бусине, затем, при всеобщем молчании, поднял кубок, пригубил из него и мягко посмотрел на чеченских мюридов.
-- Мы приняли решение усилить отряды чеченских воинов несколькими подвижными группами из лезгинских, кумыкских и лакских джигитов, -- медленно проговорил он. - С завтрашнего дня эти группы отправятся в равнинную и горную Чечню. Такова воля Всевышнего.
-- Аллах акбар, -- радостно вскрикнул Муса, за ним повторили этот клич все участники совета.
Женщины уже внесли в просторное помещение узкогорлые кувшины, полные виноградного вина нового урожая. Они успели разлить розоватый напиток по глиняным чашкам, стараясь не пролить ни капли на земляной пол и на края ковриков, на которых расположились гости. Совет мюридов закончился, оставалось отметить событие добрыми глотками терпкого напитка и собираться в обратную дорогу. Путь всем предстоял нелегкий, потому что к аулу вела лишь одна тропа. Она петляла по горным кручам на такой высоте, что облака часто оказывались под ногами. Требовалось огромное мужество, чтобы не опустить глаза вниз и не свалиться в пропасть, до дна которой вряд ли кто долетел бы живым.
В этот момент в комнату вошел молодой джигит. Он проворно пробрался к Шамилю и что-то зашептал ему на ухо. Жесткие складки на сухощавом лице имама посуровели, властные глаза скользнули по собравшимся. Выслушав донесение, он коротким взмахом руки отпустил своего помощника и огладил бороду ладонями. Гости притихли, они почувствовали, что Шамиль огорчен, и каждый из них невольно сжал кулаки. Перекинувшись взглядами с Ахвердилабом и Садо, имам встал, положил руку на рукоять кинжала.
В его гортанном голосе появились стальные ноты:
-- Джигиты, мы обязаны воспринимать мир таким, каким его предложил нам аллах, мы должны быть готовыми ко всему. К аулу Гуниб приближается отряд терских казаков, -- Шамиль медленно прошелся взглядом по мюридам, вскочившим на ноги, на его горбоносом лице с впалыми щеками выступили красные пятна гнева. Под нестройный ропот, возникший в помещении, он закончил: - Может быть, это разведчики передовой русской части, а может, казаки сами решили сделать вылазку. Мы должны встретить непрошенных гостей во всеоружии.
-- Смерть поганым гяурам!
-- Враг будет разгромлен.
-- Аллах акбар!
Глава вторая
Молодая женщина, сидящая за рулем элитного "Ситроена", столкнула темные очки со лба на глаза и опустила боковое стекло, подставляя лицо под струю свежего воздуха. Лето 1982 года во Франции выдалось жарким, время было послеобеденное, гладкое покрытие дороги блестело под лучами солнца. Женщина вытащила из сумочки, лежащей на соседнем сиденье, шелковый платок и промокнула им капельки пота на верхней губе. На вид ей было немногим за тридцать, вся внешность этой дамы говорила о том, что она принадлежит к высшему обществу. Она кинула быстрый взгляд по сторонам. Автострада с металлическим бордюром посередине и с черными мешками для мусора, подвешенными к нему, была проложена посреди желтых полей и лугов, на которых паслись коровы. Приближался День взятия Бастилии, поэтому страна украсилась разноцветными флажками. Они трепыхались на легком ветру даже на телефонных автоматах, стоящих вдоль дороги на равных расстояниях. Женщина включила радио, из динамиков, спрятанных за спинкой заднего сиденья, полился насыщенный голос Патрисии Каас, почти переходящий в грудное контральто. Молодая особа усмехнулась, она была знакома с этой певицей с милым лицом, обрамленным белокурыми волосами. Голубые глаза Патрисии оставались всегда чуть-чуть грустноватыми, словно они вобрали в себя всю изысканность культуры мировой законодательницы моды - Франции, даже пресыщенность ею. Женщина посмотрела на себя в зеркало и улыбнулась обворожительной улыбкой. Она знала, что здорово похожа на эту певицу с мировым именем.
Впереди показался пригород Парижа с типичными зданиями, в которых жили бедняки и эмигранты, совсем недавно нахлынувшие в этот город из стран третьего мира. Франция, уподобляясь Америке, открыла для них свои границы вслед за чопорной Англией и уже успела вкусить горьких плодов, порожденных дикой культурой и первобытными нравами, привезенными с собой переселенцами. Женщина свернула на узкую улицу, усаженную каштановыми деревьями, доехала до площади перед белоснежной базиликой Сакре Кер, украшавшей вершину холма Монмартр, и припарковала лакированный "Ситроен" серебристого цвета на автостоянке. Затем она вышла из машины, нацелила на нее маленький пульт-брелок и нажала на кнопку. Раздался характерный щелчок сработавших дверных зажимов.
-- О, мадам д"Арган, вы, как всегда, точны, -- навстречу женщине поднялся с лавочки элегантный мужчина под сорок лет в костюме от Армани и с тонкой тростью под мышкой. - Прошу вас, присаживайтесь. Не беспокойтесь, я протер планки носовым платком.
-- Спасибо, месье Марли. Вы разрешите мне называть вас Мишелем, как в прошлый раз?
-- О да, конечно, мадам д"Арган, -- поспешил заверить мужчина.
-- А вы, пожалуйста, называйте меня Марией, так будет проще, -- улыбнулась собеседница.
-- Спасибо... Мария.
Молодая женщина подала мужчине тонкие пальцы, унизанные изящными золотыми перстеньками, и грациозно опустилась на лавочку. На открытой груди у нее вспыхнуло радужными огнями небольшое колье, состоящее из удлиненных золотых звеньев с драгоценными камнями, вставленными в них. Драгоценности удачно подчеркивали элегантный наряд собеседницы, состоящий из черного платья без рукавов прямого покроя. В ее розовых ушках посверкивали золотые подвески с бриллиантами по полкарата. На правом запястье женщины красовались маленькие золотые часики, на левом переливался желтым цветом чудесный браслет, на ногах были надеты лакированные туфли темно-бордового цвета с черными вставками на подъеме и с узкими носами. Подобный наряд мог насторожить человека из высшего круга, потому что в нем с успехом можно было бы пойти на какой-нибудь светский раут, назначенный на более позднее время, но мужчина знал, что его собеседница приехала сюда с какого-то собрания, не успев переодеться в привычные для нее джинсы и блузку с отложным воротником. Впрочем, он сам только что ушел с презентации очередного гламурного журнала, на которую был приглашен в качестве консультанта. С его удлиненного лица с прямым носом и большими губами до сих пор не сошла дежурная улыбка, которая успела приесться телезрителям во всем мире.
-- Итак, Мишель, вы привезли мне то, о чем мы договаривались с вами в прошлый раз? - поставив сумочку на колени, вопросительно уставилась на мужчину собеседница. - Вы обещали перевернуть вверх дном весь культурный центр Жоржа Помпиду и всю его знаменитую библиотеку, но обязательно раздобыть необходимое.
-- Я так и сделал, Мария, -- откликнулся тот. - И я нашел то, что вам нужно.
-- Тогда чего же вы тянете? Показывайте!
Но собеседник выдерживал театральную паузу, на его губах играла плутовская улыбка.
-- Сейчас, Мария, -- растягивая слова, сказал он, шаря по карманам брюк и рубашки. - Куда же я ее засунул?.. А, вот же она.
Он откинул полу пиджака и извлек из внутреннего его кармана небольшую книжку в кожаном переплете, на обложке которой была вытиснена лилия с тремя лепестками. Женщина с благоговением поджала чувственные губы, она не решалась протянуть руку к старинному фолианту. У нее не возникло ни малейших сомнений в том, что книга была старинной.
-- Берите же, Мария, -- с улыбкой протянул собеседник книгу женщине. - Или вы боитесь прикоснуться к раритету? Хорошо, я сам открою интересующее вас место.
Он быстрым движением откинул обложку и поднес раскрытую книжку к лицу Марии. Она с жадностью всмотрелась в красочное изображение какого-то предмета, затем взяла книгу в свои руки и надолго затихла над нею, беззвучно шевеля губами. Мужчина осмотрелся, закурил и закинул ногу за ногу.
-- Мишель, а вы уверены, что это та самая диадема работы Николо Пазолини? - наконец нарушила молчание собеседница. - Что-то я не разберу буквы под картинкой.
-- Не мудрено, -- улыбнулся господин. - Книга издана в Германии, а там привыкли латинский шрифт превращать в египетские иероглифы. Если желаете, я могу помочь вам расшифровать подпись.
-- Спасибо, я уже разобралась, -- не отрываясь от страницы, отозвалась дама. - Значит, в диадему, изготовленную итальянским ювелиром, вставлены десять бриллиантов, по пять с каждой стороны, каждый по пять карат. Два бриллианта по десять карат находятся спереди изделия, где оно имеет расширение. Один вверху, а другой внизу. Между ними вставлены два граната по тридцать карат каждый и два сапфира такого же веса, расположенные крест накрест. В самую середину мастер вложил рубин в пятьдесят карат. Я не ошиблась в цифрах?
-- Все правильно. Остается добавить, что диадема отлита из чистого золота с серебряными кружевами по верху, -- подтвердил рассуждения женщины собеседник. -- Весит она двести восемьдесят граммов. Об этом я тоже прочитал по-немецки и успел перевести на французский язык.
-- Тяжеленькая...
Женщина положила раскрытую книгу себе на колени и развернулась к собеседнику, продолжавшему изучать ее карими глазами с искорками в них.
-- Мишель, вы утверждаете, что знаете, где находится данный раритет?
Господин со значением хмыкнул, зрачки его заметно расширились, он перекинул ногу на ногу и ответил, не отрывая взгляда от светской особы:
-- Мадам Мария, я профессионал. Если уж я сумел откопать этот фолиант, сохранившийся, скорее всего, в единственном экземпляре, то в моей голове тут же завертелись образы, так или иначе связанные с этим изделием итальянца Пазолини. Кстати, в других справочниках об этой диадеме нет даже упоминания, -- он выдержал многозначительную паузу и продолжил: - Я утверждаю, что видел эту драгоценность всего несколько месяцев назад. Но прежде чем назвать место, где она тогда находилась, я хотел бы задать вам один вопрос.
Неясная тень пробежала по удлиненному лицу женщины, она достала из сумочки сигареты, чиркнула зажигалкой и снова обернулась к собеседнику.
-- Я догадываюсь, о чем вы хотите спросить, -- сказала она. -- Я могла бы раскрыть нашу семейную тайну, но что вам это даст?
-- Ничего, -- поспешил заверить господин. - Но согласитесь, имею же я право знать хоть что-то, разумеется, в пределах допустимого.
Женщина щелчком сбила пепел с сигареты и откинулась на спинку лавочки.
-- Видите ли, месье Марли, эта странная загадка больше сотни лет преследует членов нескольких семейств во Франции, в России и в Швеции, и конца ей пока не видно. Дело в том, что она связана с раритетами, принадлежащими государству. Наши предки поклялись, что найдут эти ценности и вернут их народу во что бы то ни стало. Речь идет не только об одной этой вещи, но и о других редкостях, не менее достойных, часть из которых нашлась, другая находится в поиске. Сейчас нас интересует судьба лишь этой диадемы. Вам, надеюсь, не стоит разъяснять девиз нашей республики -- что принадлежит Франции, то принадлежит ее народу.
-- О, прошу прощения, мадам д"Арган. Если здесь замешаны государственные интересы, то я ни о чем больше у вас не спрошу. Я думал, что это всего лишь семейное дело.
-- Так оно и случилось бы, если бы в те далекие времена не была затронута честь нескольких семей, известных в Европе, с которыми породнились мои предки.
-- Я снимаю вопрос. Деньги я получил, поэтому скрывать от вас ничего не могу.
-- Вот и отлично. Так где вы видели диадему, и не могли ли вы ошибиться? Это именно она?
-- В Лондоне, на аукционе "Сотбис", ее выставил на продажу господин, пожелавший остаться неизвестным.
-- Какова же была цена, кто выкупил изделие, и не узнали ли вы случайно, откуда приехал тот господин?
Собеседница специально сделала упор на слове "случайно", тем самым показывая, что вознаграждение за сведения об этом человеке будет весьма щедрым, но мужчина лишь развел руками.
-- Увы, мадам д"Арган, этот человек так и остался инкогнито. Скорее всего, лот на аукцион выставляло некое подставное лицо, сам же владелец сокровища не покидал собственного дома.
Некоторое время каждый из собеседников был занят своими мыслями. Наконец мадам Мария взяла в руки книгу и снова всмотрелась в рисунок.
-- Мне можно выкупить эту книгу? - спросила она.
-- Ни в коем случае! Я взял ее из библиотеки Бобур под честное слово. Она тоже является раритетом государственного значения.
-- Понимаю, -- протянула собеседница, и глаза ее вильнули в сторону сумочки. - Но я имею право сделать парочку фотоснимков?
-- Пожалуйста. Я вам помогу.
Молодая женщина вытащила из своей сумочки миниатюрный фотоаппарат, отщелкала несколько кадров, затем вернула книгу сыщику.
-- Спасибо, Мишель, я вам очень признательна.
-- Всегда к вашим услугам, мадам Мария, -- наклонил тот голову с прекрасной прической.
-- Если узнаете что-то новое о господине, выставлявшем диадему на аукционе в Лондоне, сообщите, пожалуйста, мне.
-- Сегодня вечером у меня встреча с весьма информированным человеком в кафе "Ла Мейсон Розе", я постараюсь получить у него сведения, интересующие вас. Этот солидный коллекционер в курсе многих событий.
-- Вы имеете в виду кафе, которое находится на Монмартре?
-- Именно так, мадам Мария. Розовое двухэтажное здание, расположенное между площадью Тертр, где местные художники выставляют на продажу свои картины, и трехэтажной виллой певицы Далиды.
-- Это как раз то самое место, в котором все знают про всех, -- с улыбкой кивнула собеседница. - Ведь там с давних пор собираются известные писатели, художники и артисты, самые большие сплетники. Я уверена, сегодня вечером вам повезет значительно больше.
-- Спасибо, мадам д"Арган. Я вам позвоню.
-- Удачи, месье Марли, я буду ждать вашего звонка.
Палящее солнце успело перевалить на вторую половину небосклона. Серебристый "Ситроен" проскочил до центральной площади аккуратного городка Обревиль и завернул налево, в одну из многочисленных улочек. Когда дома горожан остались позади, на пути автомобиля вырос мостик через речку Эр с прозрачной водой и с водорослями, отпустившими ветви по течению. За мостиком показались очертания замка, построенного в тринадцатом веке. Когда-то он принадлежал известному роду французских рыцарей, последний представитель которого погиб в России во время похода в эту страну императора Наполеона Бонапарта. Потом замок выкупила дворянка Софи де Люссон и передала его своему младшему сыну Пьеру д"Аргану, связавшему судьбу с именитой фамилией де Эстелей путем женитьбы на их дочери Сильвии. С тех пор усадьба стала принадлежать семье д"Арган. Дед нынешних молодых наследников имения во времена Второй мировой войны был правой рукой генерала де Голля, возглавившего движение Сопротивления гитлеровским оккупантам.
Автомобиль подкатил к массивным воротам, которые сразу отворились. Машина по узкому проходу проехала в небольшой дворик и остановилась возле мраморной лестницы, ведущей в здание, сложенное из тесанных камней. Вокруг возвышались серые замшелые стены, мешающие солнечным лучам обогреть дворик. Мадам д"Арган вышла из машины, передала ключи слуге, вышедшему навстречу, и заторопилась к входу.
Из просторного вестибюля первого этажа, уставленного старинной мебелью красного дерева с тяжелыми медными канделябрами по углам она по узкой каменной лестнице поднялась на третий этаж и остановилась перевести дыхание возле высокой двери с ручками в виде львиных голов, начищенных до блеска. В пастях львы держали толстые медные кольца, которыми нужно было постучать об их лапы, чтобы предупредить о своем намерении войти в комнату.
Это была детская. Изнутри не доносилось ни звука, видимо, Серж, муж мадам Марии, занимался с детьми, рассказывая им по-русски историю рода д"Арган. Он проделывал это ежедневно, добиваясь того, чтобы сын и дочь знали о своем происхождении как можно больше.
Женщина взялась за кольцо, стукнув им пару раз по лапам зверей, открыла дверь и вошла в комнату. Шестилетний Захар сидел за низким столиком и рассматривал цветные картинки в русской книжке, рядом с ним пристроилась пятилетняя Анна, она не сводила больших глаз с отца, удобно устроившегося в глубоком кресле. Дети имели белокурые волосы, длинные и волнистые, и карие зрачки, доставшиеся им от предков-казаков.
Сухопарый мужчина, сидящий в кресле, оглянулся на вошедшую супругу и приветливо улыбнулся ей. Его примеру тут же последовали дети, готовые побежать навстречу матери.
-- Мы еще не закончили урок, -- упредил отец их желание на русском языке. - Итак, кем был ваш прапрадедушка?
-- Он был терским казаком, -- ответил по-русски же сын и добавил: - А мы -- потомки терских казаков.
-- Откуда был родом ваш пращур?
-- Из станицы Стодеревской, -- отозвался мальчик, продолжая коситься на мать.
-- Где находится эта станица?
-- В России, -- подсказала брату сестра.
-- Захар это знает, -- вежливо напомнил отец дочери. - Я прошу его ответить более подробно.
-- На Кавказе, между Моздоком и Ка... Ка... -- мальчик вильнул глазами на своего учителя.
-- Кизяром, -- снова не утерпела с подсказкой девочка.
-- Не Кизяром, а Кизляром, -- поправил отец. - Это такой маленький дагестанский городок.
-- Меньше нашего Обревиля? - поинтересовался Захар.
-- Когда твои прадеды жили на Кавказе, то, наверное, был меньше, а теперь мы не можем сравнить оба этих города, потому что нас в Россию не пускают.
-- Коммунисты? - не унимался мальчик.
-- Коммунисты в первую очередь, -- подходя к столу, сказала Мария тоже по-русски, но с милым французским акцентом, выдававшим в ней уроженку провинции Бордо.
Затем она обратилась к супругу:
- Серж, прости, пожалуйста, если вы будете заниматься еще долго, то я пройду в твой кабинет. Мне кое-что надо проверить.
-- По нашему делу? - посмотрел мужчина на Марию.
-- Да, есть новая информация.
-- Мы уже заканчивали. Если позволишь, я присоединюсь к тебе.
-- Я этому только обрадуюсь.
Через несколько минут детей забрала гувернантка, и супруги направились в рабочий кабинет Сержа, который находился в другом крыле здания. В кабинете Серж включил компьютер и вошел в интернет, появившийся совсем недавно.
-- Ты должен найти сайт аукциона "Сотбис", -- подвинув стул ближе, попросила Мария.
-- Ты думаешь, что они сейчас предложили что-то необычное? - спросил ее супруг.
-- Сегодня мне передали информацию о том, что какой-то господин выставлял на продажу диадему работы итальянца Николо Пазолини. Ту самую!
-- Вот как! - воскликнул Серж. -- И когда это произошло?
-- Несколько месяцев назад.
-- А почему об этом стало известно только сейчас?
-- Потому что лот выставлялся инкогнито, и информация о нем тут же была снята.