Опубликован на сайте "Златен Кан" http://www.balkancon.com/contest_stories.html
Коварное время
Яркое солнце, быстрое время. Воздух выгнулся над островом упругим куполом. Кто летал, понимает: лучше нет погоды для планериста! Сама природа зовет карабкаться по спирали ввысь, в белесый небосвод, чтобы затем стремительно скользнуть вниз, к дыханию вечного моря.
С виду Средиземное не дышит: ни волны, ни мелкой ряби. Не считая пенистых барашков от рыбачьих фелюг, идущих в залив Мерабелло на моторной тяге. С высоты полета гиропланера стайка суденышек умиляет своим неспешным стремлением к порту.
Освободив дельтовидное крыло от надзора гирокомпенсатора, Гоша развернул аппарат на юг и ринулся в лихое пике, рассчитывая пронестись над самыми головами рыбаков, а там, над сушей, снова набрать высоту. Конечно, его планер не сравнить с Су-39.6, один только рев которого легко убедит мирных греков, что российские ВВС - их лучшие друзья! Но все же, все же.
- Эге-гей, лю-уди! - заорал во всю мочь Гоша на подлете к ближайшему баркасу. Эгейские рыбаки испуганно обернулись на трубный глас несущейся с небес птицы а, разобравшись, что вопит не она, а ее жизнерадостная добыча, замахали руками в ответ, видимо приглашая пилота на палубу. Люди внизу что-то кричали, но свист ветра заглушал все иные звуки. Впрочем, по-гречески Гоша все равно не знал ни слова.
- Внимание, в небе российские асы, - сказал сам себе планерист, нажимая кнопку на раме, и сзади аппарата потянулся дымный трехцветный шлейф. Как когда-то на авиа-шоу, в финале показа. Не зря говорят: нет летчиков бывших, есть уволенные в запас. - Досрочно. В тридцать два года, - саркастически ухмыльнулся Гоша не лучшим воспоминаниям. Совсем недавно были у него и любимая работа, и семья, и друг...
Но никому не отнять врожденную радость полета! Хотя бы на гиропланере. Хотя бы в отпуске.
На втором баркасе его встретили столь же бурно. В гордости за Родину и за себя любимого, Гоша покачал крыльями с буквами "RUSSIA". Над третьим ему показалось, что жесты людей подозрительно повторяются. На четвертом корабле рыбаки стали прятаться в надстройку и соскальзывать в трюмные люки, второпях делая все те же два взмаха руками: в сторону берега и куда-то Гоше за спину. На всякий случай летун обернулся через плечо...
Дымный триколор не тянулся следом, как подобает благонравным шлейфам, а наматывался восходящей спиралью на толстенный столб! Чудо природы вырастало прямо из моря, опираясь на него воронкообразным утолщением, и уходило в невидимую из-под крыла высь. Горизонт позади свинцово серел, отнюдь не вдохновляя. И что самое неприятное - смерч приближался, быстро и неотвратимо.
До берега оставалось не меньше километра. Самой отчаянной идеей было включить гирокомпенсатор, что Гоша и сделал. Титановая рама аппарата стабилизировалась в горизонтальной плоскости на высоте метров сорока, и вывести планер из этого состояния могла только исполинская сила. Которая, кстати, и приближалась с ревом и сипением.
Гошин планер повело в сторону, по большой дуге уводя от острова. Расстояние до водяного столба стремительно сокращалось. "Вот и стал ты бывшим асом, бывший майор Доедалов", - сказал себе Гоша, пытаясь повернуть гиропланер по азимуту. Но машину ясеневым "вертолетиком" завертело вокруг водяного столба, окатило солеными брызгами.
Вознесся к небу сорванный с какой-то из фелюг парус, за ним - рой щепок. Взлетая истощенным удавом, длинный канат чудом не хлестанул летчика размочаленным концом по лицу. Гоша, оглохший и почти ослепший в сгустившейся тьме, задохнулся соленым туманом.
Но вот приблизилось тело смерча! Крыло погрузилось в него и... сложилось пополам и - почему-то - вниз. Будто мокрые крылья гигантской бабочки облепили пилота, отчаянно пряча от стихии маленькую человеческую жизнь. Свет сразу померк, сознание задержалось чуть дольше...
***
Чужестранец выглядел жалко. Ссадины на лице, грязная облегающая одежда нездешнего покроя, скрывающая почти все тело, затравленный взгляд. Человека стащили с лошади и поставили перед Мином на колени. Но чужаку достало ума подняться на ноги и с вызовом посмотреть властителю всего Крита в лицо. Будто благородный грек! Удар щитом по затылку отрезвил конопатого гордеца, но пасть на колени не заставил.
- Довольно, - взмахом руки Мин остановил ревностного стражника. - Кто ты, странный человек? - спросил он. Пленник помотал ярко-рыжей курчавой головой, морщась от боли, и смолчал. - Я царь, - показал Мин на свой округлый живот под туникой, - а ты, ты - кто?
- Doedalov Igor' Nikolaevitch, grazhdanin Rossii, - полная абракадабра на варварском языке вызвала оглушительный гогот царской свиты. Чужак предпринял еще одну попытку: - I'm Russian flyer Igor Doedalov. - И снова смех. Мин поднял руку, призывая к тишине.
- Как ты сказал: Дедал? - к удивлению правителя, чужак закивал, - сам бог, - Мин воздел перст к небесам, - бог искусников и мастеров? - царь изготовился посмеяться в последний раз и... казнить вражеского лазутчика! На всякий случай. Но чужак повернул к Мину стянутые за спиной руки, видимо прося развязать их. Кого царю бояться? - Освободите его! - повелел он.
Человек размял затекшие кисти рук и полез себе за пазуху. Стража склонила копья к его груди. Чужак медленно вытянул диковинный предмет: в невиданной прозрачной обертке лежали плоские, безопасные с виду вещи. Обертка разошлась с легким жужжанием, и на свет явилась маленькая пачка папирусных листиков в окладе из багровой кожи с золотыми символами. Не иначе колдовские руны! Но Мин не был робким царем. "Что ж, опробуй свою волшбу на сыне самого Зэева, если жизнь не дорога!" - подумал он злорадно.
Раскрыв оклад, чужой протянул папирус в сторону царя. О чудо! С маленькой картинки смотрел еще один такой же чужестранец, нарисованный столь точно, что дух захватывало! Колдовство? Нет, искусство! Неужели...
- И как ты сюда добрался, бог Дедал? - уже менее насмешливо спросил царь. Что ж, боги, говорят, светловолосы. Вот и Мин тоже был почти блондин: божий сын как-никак. Однако божественно рыжих на Крите до сих пор не бывало.
- Его нашел рыбак на берегу Мерабелона. После страшного гнева Борея. Лежал в песке вот под этим парусом, - десятник стражи показал на сверток необычно тонкого холста, из которого торчали блестящие полые палки, цветом ни на один из известных металлов не похожие.
- Ты... приплыл... на этом? - Мин каждое слово сопроводил соответствующим жестом. Чужак помотал головой, видимо отрицая. - Пришел... с этим? - результат тот же.
- Ja... priletel... na etom, - ответил чужестранец, расправив руки, как горный орел крылья, и помахал ими для убедительности, - ottuda, - показал он на север.
- Он из Афин. Дедал, - провозгласил царь. - Сам бог ремесел перелетел к Мину!
Свита одобрительно загудела.
- Ну что ж... искусные мастера мне нужны, - принял решение правитель. - Крит входит в силу. Надобно прославлять его не только мореходством. Поглядим, что ты умеешь... бог.
...
Греческий бог должен уметь говорить по-гречески. Поэтому к Дедалу немедленно приставили толкового человека. Только чужак начал понимать отдельные слова, как нетерпеливый Мин поставил первую задачу.
- Перед дворцом, - царь провел рукой круг перед Кноссом, - ты мне построишь подиум для танцев, - полноватый Мин сделал несколько па, не особо изящных, но доходчивых, - понял?
- Dancing floor? Терпсихора?
- О-о?! Ты знаком с музой? - удивился царь. - Впрочем, что я говорю. Вы там, на Олимпе, наверное, все пере... знакомились. Так вот, украсишь подиум ее изваяниями, и чтоб танцевали, будто живые! - Мин принял далеко не царственную позу, изображая женщину в танце. - Ясно? - Дедал покачал головой. - А так? - Мин приложил руки к груди, обозначая неотъемлемые признаки женщины. Дедал ухмыльнулся и кивнул, затем достал свою прозрачную обертку и вытащил из нее блестящий папирус. На нем тонкими линиями были начертаны несколько изящных женских фигурок. - Да! - крякнул удовлетворенно Мин. - Такие. Твой эскиз?
- Отеля? Красивое имя. Жена? Впрочем, богу не обязательно... отчитываться. - Мин задумался на мгновение. - Что тебе надо для работы? Камень, песок, гипс?
- Да, - кивнул чужак, - камень, песок, гипс... и yajtsa. - Теперь Мин непонимающе покачал головой. Дедал проделал руками не относящиеся к строительству, но весьма недвусмысленные движения.
- Хорошо. Будут тебе yajtsa, - усмехнулся Мин.
...
Быть мастером почетно: рабочие месят глину, обтесывают камень, таскают песок. А ты сидишь и наблюдаешь. Правда, сначала нужно такое положение заслужить.
Первым делом Дедал измучил кузнеца, заказывая невиданные прежде инструменты. Один из них, многозубый, плоский, умел ровно разделять древесину на части. Другой, двуногий, рисовал или резал аккуратные круги. Были и еще: рассекатель деревьев, выгрызатель отверстий, палки для меры. А круги, на которых камень ровняли до блеска!
И теперь Дедал лениво поглядывал из тени, как трудятся, обливаясь потом, рабы. А какому царю нравятся бездельники?
Мин появился, как всегда, неожиданно. За ним стражники подталкивали в спины десяток темнокожих рабынь фалаша.
- Ну что, бог Дедал, когда начнешь искусничать? Подиум, вижу, получается. А где же фигуры танцующих?
- Зачем na strojke женщины? - встав перед царем, Дедал оглядел стройных эфиопок.
- Ты говорил про yajtsa? Этих хватит... для начала? - хитро сощурился Мин.
- Хорошо, - серьезно кивнул мастер как ни в чем не бывало, - я беру... - он оглядел девушек, - эту, - Дедал показал пальцем на самую изящную рабыню. - Раздеваться!
- Как?! - изумился Мин. - Ты хочешь делать это прямо здесь и сейчас?!
- Да, да, - подтвердил мастер. - Эй, воды! - крикнул он подмастерьям.
Послушные рабочие выбили затычку, и струя хлынула из водоема в яму, где ровным слоем лежал песок, перемешанный с гипсом.
- Вам, - обратился он к остальным девушкам, - мазать podrugu этим, - указал он на амфору с оливковым маслом, - много!
Мин, видно, заподозрил какое-то извращение, но промолчал. "Конечно, - подумал он, - тот правитель мудр, кто не спешит с выводами, а казнит по факту, когда уже есть за что."
Вымазанную эфиопку Дедал уложил лицом вниз в густой замес, разложив руки-ноги так, будто они замерли в танце. Соломинка для дыхания торчала рядом с ухом девушки. Царь наблюдал за процедурой с явным недоверием. Когда гипс стал застывать, девушку аккуратно подняли и повели отмывать. Мастер лишь слегка подправил мелкие неровности. На оттиске. Четкий отпечаток точеного тела восхитил Мина:
- Да, это великолепно! Но мне нужны не вогнутые формы, а выпуклые. - царь сдобрил требования жестами, чтоб Дедал не напутал чего.
- Да, выпуклые, - уверенно кивнул Дедал. - Нужно yajtsa. От птицы. Много. Нет-нет, devushki тоже нужны - искусничать.
Через месяц барельефы словно высеченных из камня фигур были готовы к установке вокруг подиума. То, что наполнителем для них послужила белая мраморная крошка, замешанная на яичном белке, вскоре забудется. А красота живого тела останется на века!
"Ну и пусть Дедал не высекал их из монолита, - думал Мин, - в конце концов, не богово это занятие. Но сама идея... божественна! Нет, не ошибся я в чужаке".
...
Когда властитель душой болеет за царство, то целиком отдается заботе о нем! Включая голову. А если она и без того болит, причем не с похмелья...
Главной болью Мина был старший сын Астерий. Нелюдимый подросток, низкорослый и щуплый, носил на крепкой шее несуразно большую, низко посаженную голову. На лбу его звездой багровело родимое пятно. Не самый удачный наследник, что и говорить. Особенно когда бодливой своей башкой начинал в ярости крушить все подряд, завывая и роняя слюну на пол. Прятал его Мин во дворце, стыдился на людях показывать. "И что самое обидное - блондин, - сокрушался царь, ведь Андрогей и Федра получились темноволосыми. - И это наследник трона по божественной крови?!"
Подглядев однажды, как Астерий истребляет домашнюю утварь, предложил Дедал соорудить для ребенка шлем защитный. "Хоть мозги и набекрень у паренька, но не вышибать же их совсем", - согласился Мин. Кузнец выковал по эскизу мастера знатный медный наголовник со всеми необходимыми отверстиями. Изнутри шлем выложили овечьим войлоком, а к налобной пластине Мин потребовал прикрепить пару рогов - жене своей в назидание.
Царь порой дулся из-за Астерия на тихоню Пасифаю, не то в шутку, не то всерьез упрекая жену в измене с морским царем, белым быком обернувшимся. Как версия, обеляющая Мина, легенда проходила, а заодно объясняла и штормы, якобы из ревности насылаемые на критский флот прелюбодеем Посейдоном. А если серьезно, меньше бы Мину пить вина перед восхождением на брачное ложе. Да только самоубийца рискнет увещевать царя в минуты вожделения...
С той поры как Дедала поселили во дворце, тайны Кносса стали ему доступны. И что важней - наладилось общение с Пасифаей и детьми Мина. Поговорив впервые с Астерием, Дедал, к великому изумлению, обнаружил в нем недюжинный ум и цепкую память. Занятия наукой о числах утвердили мастера, что подросток на редкость талантлив! В своем роде.
- Это что ты малюешь? - спросил как-то Дедал у царского отпрыска, высунув язык что-то чертившего на восковой табличке. К общему удивлению, Астерий в шлеме перестал устраивать истерики и погромы. "Уравновесились давления снаружи черепа и изнутри", - раз за разом повторял Дедал непостижимую для царя магическую формулу.
- Таврик делает себе дом! - ответила за брата трехлетняя Ариадна, четвертый царский ребенок. Девчушка обожала старшего Астерия, смело защищая его ото всех и помогая по мере детских сил.
- А где ты взял образец? - недоумевал мастер, разглядывая хитроумный план комнат, прорисованный на воске. Астерий молча ткнул пальцем Дедала в грудь и продолжил работу. Мастер извлек из-за пазухи свою прозрачную обертку и, перебрав ее содержимое, нашел-таки похожий рисунок!
- А-а, crossword, - догадался Дедал. - Надо же, запомнил! - рисунок Астерия в чем-то походил на оригинал. - Не совсем точно, смотри, - протянул он папирус юноше, но тот оттолкнул руку Дедала и вытащил из-за спины целую стопку табличек. Затем он разложил часть из них на полу, да так, что рисунок переходил с одной на другую неразрывно.
- И это ты все сам?! - ахнул мастер. - Или Arinushka помогала? - хитро взглянул он на девочку.
- Сам, - ответил юноша, расставляя по углам табличек палочки одинаковой длины торчком.
- Таврик умный! - топнула ножкой девочка.
- Кто бы спорил, - пробормотал Дедал, глядя, как на палочки ложится следующий слой расчерченных табличек.
Мин был в бешенстве. Такое случалось не часто: царь все-таки...
Прежде Дедал видел его буйство лишь однажды, когда из Афин пришла весть о гибели любимого сына Мина. Атлет Андрогей погиб на Панафинейских играх. Гонца казнили, конечно, а толку? Но тогда Мин не поддался безумству Мании, а попросту запил. А позже, когда критский лазутчик сообщил, что жив Андрогей, но спрятан во дворце Эгея, Мина просто взбесило, что сын не желает возвращаться. "Ему, видишь ли, мазаться голубой глиной и выходить на арену нагим перед мужчинами - важнее, чем дом родной! - исходил гневом несчастный отец. - Погоди, коварный соблазнитель Эгей, ты ответишь за всё!".
Вот и сейчас Мин рвал и метал. Советники скучились по углам залы, и лишь белые туники выделяли их в полумраке на фоне серых стен. "Хорошо, что он не бог", - думал Дедал на царском разносе, в честь мастера и учиненном. Да, ни молний, ни солнечной колесницы, к счастью, Мину по наследству не перепало.
- Ты безумный бог! - кричал Мин. - Сейчас, когда Крит превзошел Афины и может победить Эгея в войне, ты затеваешь великую стройку! Где я тебе возьму столько сильных мужчин?!
- В армии, - возражал тихо мастер, - там полно здоровяков. И не обязательно воевать, можно отомстить умнее.
- Что я и делаю. А Таврику... тьфу ты, наследнику давно пора управлять чем-нибудь. Хотя бы городом.
- Да? - Мин с сомнением посмотрел на Дедала, будто на заразившегося безумием от Астерия. - И каким же городом мне пожертвовать, по-твоему?
- Никаким. Мы построим для него подземный город. Вдали от глаз людских ему будет хорошо. Ты ведь хочешь счастья сыну?
- Хочу, - потупил взор Мин, - но не такой же ценой... и кем он там будет править, крысами и тритонами?
- Настоящую цену ты заплатил бы на войне. А править... - зашептал он на ухо царю, у которого от изумления глаза становились все больше и больше.
- За Андрогея? Четырнадцать каждый год? Но хитрец Эгей не пошлет ни одного нормального ребенка! - возразил царь.
- Да, - улыбнулся Дедал, - и такие дети часто талантливы. У Астерия соберется целая академия!
...
Еще девять лет промелькнули в делах как один день, стало уж многое забываться. Но только не трагедия Лабиринта! И во сне и наяву стояла перед глазами Мина страшная картина: в сиянии факелов убийца держит на мече голову Астерия, и врага не догнать. Коварство Эгея еще раз трагически поразило семью Мина, но ответственный царь должен, просто обязан был предвидеть подлую вылазку Афин! Недосмотрел, за много лет уверовав в безупречность легенды о Минотавре, что под личиной дефективного ребенка скрывается Эгеев сын, карлик-герой Тезей...
Подлость врага безгранична. Но как могла Ариадна, так любившая брата, дать в руки его убийцы кончик прозрачной нити, приведшей Тезея к покоям Таврика и... выведшей обратно?! И еще не понимал Мин, зачем Дедал помогал Тезею: дал Ариадне чудо-нить и позволил врагу сбежать в Афины с царской дочерью Федрой. Подленький какой-то бог оказался, м-да... И объяснение выдумал, по обыкновению, заумное: "Политика". Причем здесь градостроительство...
Не царское дело судить бога. А жаль!
Вернулся теперь Мин из священной пещеры, в которую удалялся, дабы очиститься и испросить у Олимпа благословения на следующее царствование. Про лояльность Дедала боги ответили уклончиво - видимо, клановая сплоченность олимпийцев не слабее, чем у критских купцов, не желающих поднимать закупочную цену на мак. Но как тут будешь править, когда ближайший сподвижник утратил доверие?! И ведь не казнишь его - капризные боги могут отказать в поддержке.
Чтобы решить проблему окончательно, призвал царь Дедала в гостевые покои Кносса для самого серьезного разговора.
- Слушай, брат Дедал, что скажу, - заговорил Мин вкрадчиво, почти ласково. - Я ведь тоже немного бог - на Крите, по крайней мере. Вижу, заскучал ты по дому, на Олимп обратно хочешь, - да уж, иной раз ласка сына громовержца пострашнее молний.
- С чего, брат Мин, такие мысли? - опешил мастер.
- А хотя б с того, как с Ариадной возишься, как в небо глядишь по ночам. Дом вспоминаешь свой, ясное дело, - безапелляционно пояснил Мин. Что ж, порой царская логика может крепко озадачить даже бога.
- Не скрою, мила мне Аринушка, - кивнул, нахмурившись, Дедал, - почел бы за счастье иметь такую дочь. Но почему - домой?
- И думать забудь про нее! - вспыхнул Мин. - Мало того, что рыжеволоса она, так и родилась через год после твоего прихода! - Мин помолчал, переживая. - Не стану пытать, в чем тут дело... - проговорил он с плохо скрываемой угрозой.
- Кровь Зэева, Мин, не иначе, - Дедал дерзко посмотрел властителю в глаза.
- Думаешь, из-за этого? Ладно, быть посему, - подвел черту царь. - Но когда улетишь... не спорь - мне Олимп поведал, что улетишь! Так вот, обещай, что не возьмешь Ариадну с собой. И так уж без сыновей тяжко... - ох, причудливо же менялось царское настроение: от гнева - к просьбе! Получалось, Мин никак не мог утвердиться в своем решении... если не лукавил.
- Обещаю, - твердо заверил мастер. - А что до сынов, Мин, утешься тем, что свергнуть тебя некому. Отец твой Зэев дурную традицию перенял.
Царь внутренне возликовал: Дедал не против того, чтобы удалиться! Слабину дает божок, если намекнуть ему кое на что и вопрос хитро поставить.
- Да помню я традиции предков, - отмахнулся Мин и скривился, припомнив биографию деда Крона. Пока молоды, все правители на диво беспечны и штампуют наследников почем зря. - Или ты остаться хочешь? - вдруг коварно спросил Мин: если Дедал настоящий бог, то не будет искать повода остаться. А если на попятную пойдет, то самозванца и казнить не грех! - А что - критяне тебе многим обязаны: ремеслами, мудростью, постройками. Я уж повелел город, где ты впервые ступил на Крит, в твою честь именовать Igor Nikolaevitch. Так что, остаешься, Икар? - прищурился Мин.
- Нет уж, божий сын. Рожденный летать, конечно, может ползать, но... не слишком долго. Видно, и я стал на Крите лишним, загостился, как говорят у нас на... Олимпе. - Что ж, богам два раза на дверь не указывают. Дедал встал и с достоинством взглянул на царя - как при их первой встрече. - А название города... - задумался мастер, что-то вспоминая, - изменится. И будет оно - Agios Nikolaos. Как бог тебе говорю.
***
Тягучее солнце. Вязкое время. Море тревожно замерло йодистым расплавом. Чахлый Зефир обленился вконец и не вытягивает влажный зной с побережья.
Двое, большой и маленький, стоят на вершине горы, всматриваясь в морскую даль. Невдомек им, что две пары слезящихся глаз наблюдают за ними издали. Мужские, с властительной мудростью во взоре, и девичьи, полные молчаливой любви.
Наконец небо на севере затянуло дымкой. Гоша поднял с земли гиропланер. Впрочем, какое теперь "гиро"? Аккумулятор за минувшие годы разрядился в дым! И стеклоткань крыла не вызывала такого доверия как прежде, заштопанная в нескольких местах легендарной "нитью Ариадны" - миллиметровой леской из ремкомплекта.
Закрепившись к аппарату ремнями, позвал своего спутника летчик на языке, похожем на греческий:
- Ну, что, Таврик, летим на Олимп? Не передумал?
- Летим! - решительно отозвался тот, подходя поближе. - Может, там я буду кому-нибудь нужен. Но так ведь не бывает?
- Все бывает: и жук мычит, и бык летает. Отныне критяне будут рисовать быков только с крыльями! Ты знаешь почему.
Юноша кивнул и дал Гоше пристегнуть себя к титановой раме. Они ступили к самому обрыву и, чуть помедлив, оттолкнулись. Планер сразу просел вниз, но летчик умело выровнял машину и начал, виток за витком, набор высоты. Когда смерч стал отчетливо виден, Гоша повернул к нему.
- Вот черт, чуть не забыл, - спохватился пилот. - Таврик, дерни вон за то колечко!
Юноша послушно потянул за тросик, и... тысячи перьев струями трех цветов понеслись назад, к острову, ставшему им родиной.
- Это чтобы все думали, что Икар погиб? - прокричал Таврик сквозь свист ветра. - Как восковая голова в моем шлеме?
- Нет. Это чтобы Икара вечно помнили, - отозвался Гоша, давая вихрю закружить дельтаплан. На что полагался русский пилот? На еще одну удачу? На благосклонность богов? - На себя, только на себя! - процедил сквозь зубы летчик, изо всех сил удерживая равновесие планера.