Ревельский Хела : другие произведения.

В ожидании Gloria Mundi или Путь в никуда

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В жизни людей, городов, стран происходят такие, на первый взгляд, странные вещи, что вначале и не поймёшь: то ли это божья кара, то ли просто случай. Но гораздо реже может прийти в голову то, что мы, в конце концов, имеем - наше скрытое, и более того, скрываемое от посторонних, желание. Это сильнее нас, и не потому, что мы не в силах от этого отказаться, проявив свою силу воли, нет, - это нега, это наше иллюзорное счастье, к которому мы стремимся с той же непреодолимой силой, с какой бы разум наш хотел бы нас предостеречь от этого, но всё происходит вопреки ему. Человек по своей природе более эмоциональное существо, чем разумное, поэтому, вкусив однажды сладкогрёзые плоды счастья он не в силах противостоять им более никогда.
  
  
  
  
  
  
   I. Во-первых...
  
  Когда он был маленьким, это он помнил точно, часто говорили, что он, Мишка Золотовский, не промах, и из него точно выйдет толк. Что имелось в виду под словом толк никто не объяснял, но, судя по интонации, с которой это говорилось, и поглаживанию по голове, что-то многообещающее. Он поверил этим дядям и тётям; в детстве всегда верилось во всякое необыкновенное, а уж, если этим необыкновенным был ты сам, то в это верилось особенно охотно. Во всяком случае, лет с семи Мишка определил себе цену. И в то время, когда одни бились за урожай и удои молока, а другие за оценки и успеваемость по всем предметам. Он не особенно, как-то, а точнее, вообще, не усердствовал на поприщах всевозможных наук и знаний. А стал ждать, когда станет большим, и тогда.... При этой мысли у него начинали бегать мурашки по спине, и хотелось, чтоб всё случилось побыстрее. Ах, как ему хотелось!
   Вот так, в сладостном предвкушении грядущей славы прошли его детские, а затем и юношеские годы. Но, то ли ждал он слишком долго, то ли не заметил, как вырос, а может, просто привык к своему тихому, ни к чему не обязывающему, ожиданию. Но в свои, с небольшим хвостиком, тридцать лет он, по-прежнему, всё ещё не был ни тем и не этим, хотя был женат, имел детей и высшее инженерное образование.
  Тогда в нём возникала тревога, и он, будто, пробуждаясь от сна, вдруг, ощущал всей материей своего тела прочную, будто, стальную клетку, охватившую его со всех сторон и привязавшую его к одному и тому же бесконечному ожиданию. По ночам, как в детстве, к нему приходили страшные сны: будто он умер, и никто о нём не пожалел, или старое заброшенное кладбище, где его должны были похоронить - могилы с деревянными, покосившимися от времени, крестами. Тогда он переставал спать и нервничал, пытаясь обвинить кого-нибудь в своих напрасных надеждах, а, не найдя ничего себе в поддержку, вдруг увольнялся с работы и исчезал, прихватив лишь одежды в рюкзак, а то, и вообще налегке, в чём был, садился в общий вагон и катил неизвестно куда. Правда, и это случалось с ним раз или два, он стал , вдруг, искать оправданье в здоровье, и даже в разговоре с кем-нибудь из молодых коллег как бы оправдывался:
   - Печёночка что-то пошаливает..., почки тоже, - и печально выглядывая, из-под печально нависших бровей, многозначительно добавлял, - как говорится: картина Репина "Приплыли"!
   Но потом на него снисходило опять какое-то провидение. И тогда он хватал авторучку, карандаш или что-нибудь пишущее. И, сдвинув на край все ненужные в этот момент бумаги, начинал мелко и сбивчиво писать, то ли письмо единственному другу, то ли исповедь неведомо кому, но вдруг останавливался на полуслове, рвал на кусочки исписанные листы и застывал, уткнувшись в письменный стол.
   - Неужели, - с замиранием слабеющего духа говорил он себе в эти трепетные мгновенья, - уже всё кончилось не начавшись? И не будет, - при этой мысли его начинало знобить, как в морозную ночь, - Неужели никогда.... И не будет никогда.... Боже ж ты мой, почему? ... Ни восторга трепетной души, ни удивления себе? А где же Глория? Да где же, чёрт возьми, исполнение желаний? Где обещанное с детства? что мол..., - и не найдя ответа подпирал ладонями небритые щёки и устремлял застывший взгляд куда-то вдаль через немытое конторское окно.
   А время двигалось своим чередом, не так чтоб, торопясь, но и не забывая двигать стрелки часов, - вот и ещё день.
  
  
   На трамвайной остановке, когда он намеревался перебежать дорогу перед голубыми "жигулями", его кто-то окликнул по имени, и он чуть не угодил под колёса.
   - Мишка, Золотовский! - услышал он снова, когда тормозивший было "жигулёнок" снова набрал скорость.
   У обочины, сверкая алыми боками, стояла новая, будто из магазина, легковая машина, а из неё , через приоткрытое окно, выглядывало сияющее, знакомое когда-то, лицо.
   - Серёга? Серёга, чтоб я сдох, - выдавил он из себя слова, не то, радуясь нежданной встрече, не то досадуя. Да, это был он - Серёга, Серёга Куликов, школьный товарищ и друг беззаботного детства, с которым, вдобавок, несколько лет назад пришлось работать в одной монтажной организации.
  - Здорово, Куличок, - припомнил Золотовский школьную кличку приятеля, - ты как здесь, какими судьбами?
   - Да так, по делам, - многозначительно ответил тот, не переставая при этом улыбаться.
   - А! Давно не виделись, - Мишка оценивающе оглядел автомобиль и, скрывая непрошеную зависть, прибавил, - Это что, твоя тачка?
   - Но-но! Тачка, - сделал обиженный вид Куличок и тут же нанёс ответный укол, лукаво щуря левый глаз, - у тебя что, лучше есть?
   - Да нет, ты что, - растерялся Золотовский, но быстро собрался, демонстрируя природную сообразительность, и продолжил в том же духе. - Ну не нравится тачка, пусть будет телега.
   Но Серёга уже снова сиял, как ясное, майское солнышко, показывая всем своим видом некоторое превосходство.
   - Ладно, чего стоишь, садись, подвезу! Ты живёшь там же, не переехал?
   - Да, куда ж переезжать, на кладбище разве? - невесело пошутил Мишка, усаживаясь рядом.
   - Так и живёшь со старьём, - затронул Кулик ещё одну рану в “неудавшейся” жизни Золотовского, подразумевая тёщу и тестя.
   - А куда их денешь? - Мишка нахмурился, но ответил, как бы оправдываясь. - Метража хватает, даже пол метра лишних ещё. Да так, ничего....
  Он хотел сказать: что ладно, что он уже привык, что хоть и ходят они "друг другу по головам", но тут уж ничего не поделаешь - раз не повезло, но подумал - с какой стати, ему не имея ни машины, ни даже отдельной, нормальной квартиры, где всем по комнате, ещё во всем этом и признаваться, и сказал:
   - Нет у меня всё окей, всё путём.
   - А мы, так, разменялись на новую планировку. Правда, с доплатой, но зато четыре комнаты, лоджия; я тебе адрес дам. Заходи, посмотришь! - Серёга повернул ключ зажигания, машина чуть слышно взревела и мягко тронулась с места.
   Говорить-то, особенно, было не о чём. Ведь с Куликовым, он никогда не был, как говорится, дружен по- настоящему. Так: общая школа, общее детство, как - то работали вместе, и Мишка, мысленно, пожалел, что сел в машину.
   - А ты где сейчас, всё там же работаешь? - спросил он, чтобы прервать возникшую паузу.
   - Ну, а где же ещё? - Сергей с удовольствием вёл машину, и это было видно по лицу: вот он лихо подлетает к ухабистому переезду с трамвайными путями и, на лице, приподымаются брови; он слегка притормаживает и машина, как по волнам, покачивая боками, легко минует препятствия, затем он сводит брови и чертыхается: - Не люблю я этот район, как только сюда попадаю, того и гляди, - моста лишишься!
   - Да, дороги, - сочувственно вздохнул Золотовский, опять впадая в свои привычные думы.
   - Нет, ты послушай, - вновь оживился Куликов, закуривая дорогую сигарету и протягивая пачку, - Кстати, будешь курить? Бери, не стесняйся!
   Золотовский отрицательно мотнул головой.
   - А я вот, без сигарет не могу, с утра встану и хожу как больной, если сигареты кончились. А на работе, да, ты сам помнишь какая у нас работа, без перекуров никак.
   - Да, не работа, а сплошной перекур, - обсуждения этой темы, касающейся его работы на том предприятии, где они когда-то работали вместе, и откуда он уволился со скандалом по “идейным” соображениям, Михаил хотел меньше всего. Не то, чтобы, ему было стыдно, или как-то неудобно за своё поведение: в том, что он был прав, он был уверен и теперь, нет, просто все эти разговоры были так далеки от его душевного настроения, что кроме раздражения ничего не вызывало.
   - Зря, нормальная работа, ничуть не хуже других, - Сергей имел своё мнение, на счёт тех событий.
   - Дерьмо! - не в силах справиться с эмоциями буркнул Золотовский.
   - Брось, ты сегодня, наверное, не в настроении? - Сергей перестал гнать, машина дёрнулась по инерции.
   - Я всегда не в настроении, - совсем по-змеиному прошипел незадачливый пассажир, но, немного помедлив, добавил, - теперь. А у тебя, конечно, всё в порядке? Квартира новой планировки, машина последней марки и так далее по полной программе!
   С лица Сергея сползли последние следы радости. И он, чертыхаясь на судьбу, принёсшую эту, не нужную никому, встречу с прошлым процедил сквозь зубы:
   - Я смотрю, ты, как был придурком, так и остался, - машина катилась совсем медленно, так, что обгонявшие её, даже, поглядывали на водителя, думая, не уснул ли он, - Ты когда, ещё, с нами работал, все удивлялись: что, блин, за придурок? Работай, не высовывайся. Начальник не нравится? Погоди, придёт время! Не геройствуй....
   - Ну и что, ты его дождался? - Михаил с интересом поглядел на Куличка, чувствуя, как что-то давно позабытое расползается внутри застарелой ржей, но злости не было, лишь какая-то тоскливая нота, нарастая, зазвучала внутри, и захотелось взвыть.
   - Представь себе, дождался! - Серёга был сейчас, как никогда смел, он прямо-таки гарцевал на коне своего успеха: - Его сняли, почти сразу после твоего ухода!
   - Да, ну? - иронично удивился Золотовский. - Уж, не из-за моего ли заявления?
   - Не обольщайся, там и без тебя заявителей хватало!
   - Да, наверно, - как-то безразлично согласился Мишка, вновь впадая в скуку, в предчувствии, что всё это когда-то было: и он, и Серёга или кто другой, но также катилось авто по разбитой дороге, и спор ни о чём.
   - Если хочешь знать, то все ваши заявления гроша бы оловянного не стоили бы, если б он там, наверху, кое-кому не впакал!
   - Господу Богу, что ли? - Золотовский хотел по детски съехидничать, но "торпеда" прошла мимо.
   - Представь себе, обошлись без сверхъестественной силы. Там сказали: ату его! Собрали подписи и, - при этом его правая бровь приподнялась, как восклицательный знак в конце предложения.
   - И что, все подписались? - Золотовский старался наблюдать действие, как бы, со стороны, но это у него не очень получалось.
   - Все!
   - Да? И те, кто лизал его ... - он вполне мог бы выразиться напрямую, по мужски, так как они были вдвоём, но традиционно для себя сдержался, - во все места....
   - Конечно, - Сергей ответил сразу, как бы и, не обратив внимания на лёгкое замешательство Михаила, - а что им за него держаться, его время закончилось, а идти с ним, на дно - дураков нет. И вообще я тебе скажу, по-приятельски, без обид, то, что так с тобой получилось, ты сам виноват: с начальником конфликтовал открыто, а ушёл тихо без скандала. Ишь ты, заявление написал: "Прошу уволить по собственному желанию, так как я не могу работать под руководством непорядочного человека". Да, начихал он на твоё заявление, я уверен, что он даже в архив его не сдал, а снёс, куда ты сам можешь догадаться. Правды он, видите ли, хотел добиться, - глаза Сергея полыхнули запальными фитилями, - да, знаешь ли ты, что правда должна быть зубастой, что лишь тогда она чего-нибудь стоит и добивается своего!
   - Ладно тебе! - решил уступить Золотовский, как всегда, в ничего не значащем, для него, споре, - чего ты разошёлся, смотри лучше на дорогу.
   Машина, чуткая к умелому управлению опять набрала ход. Михаил посмотрел на осеннее небо через мокрое от дождя окно. По краю дороги метались последние красно-жёлтые листья, каким-то чудом, цеплявшиеся за опустевшие ветви. "Ну, вот и декабрь на носу, а там опять Новый год и опять - новый год", - он посмотрел на школьного товарища и сказал:
   - Знаешь, правда - она либо есть, либо нет, а зубы здесь ни при чём, и, не дав возразить, добавил. - Вот, здесь вот, останови, мне в магазин надо зайти.
   Машина скрипнула тормозными колодками и замерла.
   - Ну, пока! - буркнул Золотовский, толкая дверь и пытаясь оторваться от пахнущего, не то кожей, не то пластиком, сиденья.
   - Может, позвонишь? Запиши телефон, - предложил Куликов, пытаясь ощутить моральное удовлетворение от своего красноречия, но удовольствия не получалось.
   - Зачем? - чуть слышно бросил Михаил. - Вроде обо всём поговорили: у тебя всё хорошо, у меня, слава Богу.
   - Слушай, Мишка, ну что ты, в самом деле. Мы ж с тобой столько не виделись....
   - А что, я тебе был нужен? Ты меня искал? Так я, Серёжа, живу всё там же. Нет? Не искал? Ну, так, прощай! - он стал выбираться из машины, точнее выпадать, как парашютист из бомбового люка, запутавшись, без привычки, в страховочных ремнях. Ў Тьфу, ты чёрт! - ругнулся он в сердцах, начиная злиться по-настоящему: на себя, на Куликова, с его машиной, на ремни и на весь белый свет.
   - Погоди, - попытался помочь Сергей, - вот здесь, вот, кнопочка.
   - Да, пошёл ты со своей кнопочкой! - огрызнулся Мишка вместо благодарности, наконец, освобождаясь от пут и ступая на раскисшую от дождя землю. Он совсем расстроился от своей неловкости. Ему было досадно, что даже такой пустяк, как: гордо выйти из машины, вызывающе хлопнуть дверью и с независимым видом податься прочь, у него не получилось. - Ладно, пока! - он аккуратно прикрыл дверь и, ссутулившись, побрёл в ноябрьский сумрак.
   - Мишка, - крикнул ему вдогонку Сергей, выскочив из машины, - с тобою всё в порядке? Может я тебя довезу? - Но тот, не глядя, махнул рукой, - Псих, ей богу, псих, - выругался Куликов, падая в своё, не утратившее тепла, водительское кресло. - Идиотина, надо же было тебе попасться; всё настроение испортил, - Он нервно крутанул ключ зажигания, машина взревела и, пуская фонтаны брызг и грязи, скрылась из вида.
  
   Он опять остался один, средь низвергавшейся с неба воды и бурлящих ручьёв, дождь усиливался с каждой минутой. "Должно быть так начинался всемирный потоп", - подумал он, утешаясь, и от этой случайной мысли ему, вдруг, стало легче. Он стал думать о причинах бытия. О том, что если б какая-нибудь комета столкнулась с Землёю, то всё, наверное, полетело кверху тормашками и он, и Куликов, со своею машиною, и этот город со своими крепостными стенами, рекламными огнями и неизбывной тоской одинокой души. Он шёл, и с высоты глобальных проблем, все его горести и печали постепенно стали казаться ему мелкими и пустыми; он почувствовал в себе безразличие ко всему, и ему захотелось выпить.
   Незаметно совсем стемнело, город наполнился огнями и опустел людьми. Он терпеливо выстоял в ожидании троллейбуса, ещё сомневаясь: ехать ли ему домой или забрести, куда для утоления жажды. Пить дома он не хотел, сразу бы пристала жена со своими расспросами и утешениями, а этого он не мог терпеть, хотя жена была, пожалуй, единственным человеком, который по-прежнему, искренне верил в него и огорчался от его мрачности.
  
  
   II. Во-вторых...
  
   В питейном заведении было многолюдно и шумно. Остановив свой выбор на коньяке и бутерброде с сыром, он скользнул глазами по переполненному залу и, отыскав свободное местечко, поспешил его занять. Прежде чем отпить, он понюхал, и почему-то подумал о клопах, которых однажды ночью он передавил в огромном количестве, будучи студентом и проживая в общежитии. Он усмехнулся, представляя себя эдаким абреком, поступавшим со своими врагами по закону кровной мести. Но нахлынувший, было, поток воспоминаний был неожиданно прерван чьим-то бесцеремонным обращением и, более того, толчком в спину:
   - О, блин, не успел сходить поссать, а местечко-то уже заняли, тю-тю! Ў незнакомый голос неприятно резанул по ушам, хотя конкретно и не был обращён к Золотовскому. - Эй, мужик, ты чего последний слух потерял, я к тебе кажись оборащива... оборащию... тьфу, ты, обращиваюсь.
   На последнем слове Михаил повернулся. Перед ним стоял невзрачного вида мужичок с рыжей копной волос и подобием щетины, на лице. Он стоял на полусогнутых, вздрагивающих, как пружинки, ногах, словно падая назад и, одновремённо, вперёд. На нём был какой-то неимоверный костюм спортивного фасона, чудом уцелевший бог знает с каких времён.
   - О, услышал, - воскликнул мужичонка радостно и одновременно удивлённо, вплетая свой вопль в разноголосый шум заведения, - а я уж подумал, что ты инвалид по части слуха. Я ж кричу тебе, кричу....
   - Что ты хочешь? - устало спросил Золотовский и чувствуя неприязнь от беспокойства.
   - Вот те на, - всплеснул рыжеволосый руками, которые спокойно доставали до колен, - я ж тебе говорю, это моё место. Вон и рюмочка моя и бутербродик.
   Золотовский удивлённо осмотрел пространство стола, напротив которого восседал, и определил, что оно ничего не содержало кроме стопки коньяка и бутерброда с сыром.
   - Позвольте, - хотел возмутиться Золотовский нахальному требованию незнакомца, но тот опередил:
   - Ну вот! Я так и понял, - неожиданно, по бабьи, запричитал мужичонка, выглядывая на стол из-за спины Михаила и наблюдая, как две, сдвинутые полудугами руки, отметили зону частной собственности. - Конечно, стоило человеку ненадолго отлучиться, как и место его, и пищу - всё уже заняли, вы только посмотрите на него, ведь вроде приличный человек, а взял и ...
   - Ну, ты, старый хрен, - изрыгнул из себя, вдруг непонятно откуда взявшееся выражение, Золотовский, Ў если ты сейчас же не закроешь своё хайло, то ..., - он даже привстал, демонстрируя свою решительность в отношении странного типа, но в это время из-за соседнего стола высунулась, какая-то, усатая морда и хрипло заорала:
   - Эй, Марсиянин, ты, что уфанарел, блин, где ты там ходишь?
   На мгновение Золотовский и мужичок застыли с раскрытыми ртами, и пока Михаил хватал ртом воздух, как рыба брошенная на лёд, тот, вдруг, как-то, подпрыгнул на месте и, конфузясь, стал извиняться:
   - О, извини мужик, - при этом он нелепо пожал плечами и, разведя в стороны длиннющие руки, себя же и оправдал, - бывает!
   - Пить меньше надо! - только и нашел, что ответить Михаил, потом он решительно повернулся к столу и залпом осушил содержимое рюмки. - Вот так-то будет лучше, - сказал он себе, на всякий случай, решив не смаковать, - Во избежание возможных посягательств. - При этом он погрозил перед собой пальцем правой руки.
   Однако алкоголь не снял возбуждение. На душе было по-прежнему гадко. А на тисненой, бумажной тарелке одиноко гнездился бутерброд с сыром. Золотовский с минуту помешкал, решая судьбу закуски, затем поднялся с места и направился к стойке бара повторить. Когда же, спустя минуту, он возвратился на место, то бутерброда уже не было. Михаил хотел, было, возмутиться, но только досадливо цыкнул зубами и молча прошёл в конец зала. " О, народец! "- проворчал он, подыскивая себе новое место.
   Его вновь окликнул знакомый голос:
   - Эй, мужик, ты чего там бродишь, как не родной, место, что ли потерял?
   Михаил хотел, было, ответить, как-нибудь, по-русски, но первая двухсотграммовая порция армянского коньяка, наконец, прибыла по назначению и растекалась по телу приятным благодушием; сердиться не хотелось.
   - А, - махнул он только рукой и, усмехаясь над анекдотичностью ситуации, - пока отошёл, кто-то занял место вместе с бутербродом.
   - Во-во, - словно обрадовался рыжий, - а ты как думал, тут брат рта не разевай, тут такой народ я тебе скажу... У-у-у, - и он смерил презрительным мутным взглядом, окружавшую, пьяную гомонящую публику, - я, вот, тут тоже пошёл, давеча, прихожу, а там какой-то хрен луковый, вуже, осседает. И мало того, что место занял, так он гад ещё так ручищами своими всё заграбастал....
   - Да я вот, тоже не успел отойти от стола, а он уже сидит, зараза, - досадливо поддакнул Михаил, даже не обратив внимания на то, что мужичонка, видно не признав его, искажал факты.
   Золотовский ещё долго б стоял, отыскивая себе место, среди переполненного зала и расплёскивая на руки, согревшийся, как и положено, коньяк, но сидевший справа от рыжеволосого, по-видимому, уже закончил свою разгрузочно-загрузочную программу и нетвёрдой походкой направился к выходу.
   - А ты чего стоишь? Садись! - любезно предложил рыжий, опередив на мгновение намерение Михаила, - А то ж у нас как? Кто не успел, тот опоздал! - он изобразил на своём лице нечто вроде улыбки, показав при этом, против всех ожиданий, отменный ряд белоснежных зубов, при этом он издал звук, должно быть, выражавший смешок, но более походивший на хрюканье молодого поросёнка.
   Михаил не замедлил сесть, опершись локтями о стол для устойчивости положения.
   - А мы, вот, тут с приятелем отдыхаем, - заговорил опять рыжеволосый мужичок, кивая в сторону усача. Тот действительно отдыхал, лёжа широким лицом в тарелке с селёдочным хвостом. Он почти не храпел, но его верхняя губа выдавала булькающие звуки при каждом выдохе. - Это Авер Шнайдер, - представил того мужичок.
   - Он что немец? - машинально спросил Золотовский, чувствуя блаженное состояние от выпитого.
   - Не, с чего ты взял? - рыжий приподнял бровь, очевидно выражая удивление.
   - Ну, как? - Михаил слегка замялся, пытаясь сделать умное выражение лица, от чего на лбу появились две вертикальные морщины. - Имя такое, какое-то немецкое, потом усы, - он попытался изобразить рукой что-то вьющееся из-под носа с вылетом в сторону плеча, при этом не сдержался, и дурацки хихикнул.
   - А, усы! - мужичок повернулся к своему приятелю и с непосредственностью, присущей обычно детям, ухватился за длинный конец густых смолистых усов; в это время человек, названный Авером Шнайдером, развернул лицо в противоположную сторону и Золотовский с ужасом заметил, как усы, легко отделившись, повисли в воздухе.
   - О! - только и смог произнести Золотовский от удивления.
   Мужичонка же, не задумываясь, водрузил их на свою физиономию, и они принялись там, как и были.
   - Вот это да, - воскликнула дама, несвежего вида с кругами возле глаз, сидевшая напротив, и брякнулась в обморок.
   - Во, напился, - сделал неутешительный для себя вывод и Михаил, но потом посмотрел на “нового” усача и сказал с видом знатока, - Так они что, клеенные?
   - Пардон! - улыбаясь, произнёс рыжеусый, так как вместе со сменой хозяина усы чудесным образом сменили и цвет. - Что значит клеенные?
   - Ну, ты ж их, - и Михаил мимикой попытался выразить всё, что не получалось словами, как будто беседуя с иностранцем.
   - Так это ж мои усы, - нехотя смахивая с лацкана воображаемую пыль, пробормотал рыжий, - я просто дал их на время поносить!
   - А! - понимающе кивнул Михаил, совсем перестав понимать что-либо, он допил свой коньяк и решил, что пора удалиться, но в это время рыжеусый заговорил снова:
   - Однако я не представился: Жанн Жуан, а вас как величать? - при этом он встал, как светский человек и сделал попытку раскланяться.
   Михаил с тоскою в глазах посмотрел на “иностранца”, наверно "француз" решил он про себя, хоть и прилично болтает по-русски, и подумал о странностях иноземных традиций, например: давать поносить кому-нибудь свои усы.
   - Михаил Золотовский, - наконец представился и он.
   - Еврей, что ли? - от тарелки с селёдочным хвостом оторвалось безусое лицо Шнайдера.
   - Что вы! - по лицу Золотовского пробежала огненная волна, он был явно не готов к обсуждению этой темы и несколько растерялся, - Мой отец из Яицких казаков, а его предки....
   - Авер, ты, что уже проснулся, - хлопая рыжими ресницами, затороторил "француз". Усов на его лице, уже, не было.
   - О, святые крестители, свят, свят, опять без усов! - крестясь и сплёвывая на сторону, пятилась к выходу слабонервная дама, недавно вернувшаяся из-под стола, от первого потрясения.
   - Жанн, в чём дело? - насупив брови, спросил "немец", когда его рука обнаружила пропажу, - ты опять за своё...
   - Да что ты Авер, ты что подумал, что это я! Да где же? - "француз" стал демонстрировать своё лицо.
   - А, вы, наверное, актёры? Ага, и усы клееные! - радостно сообразил Михаил.
   - Клеенные, конечно клеенные, - честно глядя в глаза, стал подтверждать очевидное рыжий. - Авер, ты ж их, верно, обронил во сне, - и, юркнув под стол, тут же вылез обратно, - вот же они, я ж тебе говорил, а ты подумал? - На лице его возникло нечто ангельское: честное и непорочное. Рыжий, даже, всхлипнул для убедительности. Золотовский неожиданно поймал себя на мысли, что не будь он свидетелем, то и он, пожалуй, купился б на такое.
   - Ну, артист, Ў восхищённо промолвил он.
   - Что ... что... что? - завизжал "француз", стало заметно, что он изрядно струхнул, отчего весь как-то ощерился своей золотистой щетиной и стал похожим на ежика в минуты опасности. Ў Шнайдер, неужели ты готов поверить какому-то Землянину...
   -Тю! - пропел Михаил. Такой оборот его ничуть не удивил, от рыжего он готов был ожидать всё, что угодно, поэтому, побоявшись влипнуть в историю, сказал: - Ну, всё мужики, перебор. Вы, тут, оставайтесь, пейте, сколько влезет, но без меня, а я лучше пойду. - Он сделал движение, собираясь подняться, и, продолжая при этом, как он думал, своё заключительное слово, - Ишь я, Землянин, а вы-то кто, с Марса, что ли упали? Нет, ребята, я пожалуй пойду, а то окажется, что я и не на Земле вовсе, а где-нибудь на Луне.
   Он посмотрел на иностранцев, как бы напоследок, и отметил на себе их удивлённые взгляды.
   - Ну, чего вытаращились, как..., - но закончить не сумел, не найдя удачного слова.
   Образовалась неожиданная пауза, обрамляемая шумом питейного заведения.
   - Постой-ка, - наконец сказал широколицый Шнайдер, чёрные усы опять кустились под его мясистым носом и, если б на нём был ещё кожаный передник, то он, и впрямь, походил бы на "Баварского пивовара", - Как там тебя, Миша?
   - Ну, и? - пробурчал Золотовский, опершись руками о деревянный стол.
   - А ты, ведь, Миша попал в точку, - продолжил усатый "пивовар".
   Михаил недоумённо посмотрел на того, как смотрят дети на Деда Мороза с фиолетовым носом, всё ещё не решив: уйти или остаться, поэтому, просто опустился на своё место.
   - Ты, конечно, не поверишь, -- после некоторой паузы продолжил, похожий на немца, Шнайдер, - да, ты и не первый, но ты угадал: мы действительно упали с Марса, как вы его здесь называете.
   У Михаила что-то екнуло внутри. "Неужели?" - подумалось ему, но он тут же погнал эти мысли прочь: "Да, нет, не может быть, глюки какие-то".
   - Ну и как там у вас? - спросил он первое попавшееся, как это обычно делают при встрече с приезжим из другого города.
   - А что? Ничего! - ответили оба "марсианина", немного удивлённые такой спокойной реакцией на их признание.
   - Ну-ну, - скептически оценил ответ Золотовский, - и чем же вы там дышите, Ў Михаил слегка откинулся назад, скрестив на груди руки, Ў ведь, насколько мне известно, на Марсе нет атмосферы.
   - Авер, что он говорит? - рыжий, хлопая белёсыми ресницами, повернул своё лицо в сторону приятеля.
   - Я потом тебе объясню, - отмахнулся тот.
   - Ну, вот что, мужички, - широко улыбаясь, продолжил Золотовский, уверенный в том, что те не ответят, - хватит валять дурака, в следующий раз, когда задумаете кого-то разыграть, то не берите знакомые планеты, а то вас любой школьник выведет на чистую воду.
   - Значит, по-твоему, на Марсе жизни нет? - заволновался теперь Шнайдер, его усы шевелились, как живые и были великолепны в своём возмущённом виде.
   - Не-а! - подчёркивая свою уверенность, потянул голосом Михаил.
   - Так и нас, значит, нет? - горячился "немец".
   - Ну, вас то я вижу, так что с того?
   - Как? - удивился усач. - И ты ничего не заметил? - Он, притянув к себе "француза" движением руки, стянул с того всю растительность, обнаружив круглый блестящий череп. Через минуту то же самое он произвёл и со своей внешностью.
   - Ну, что? Вижу двух лысых чудаков, - сообщил своё наблюдение Михаил и добавил, сделав неожиданное предположение, - а вы, случайно, не из дурдома сбежали?
   - Что, ты этого хотел? - подал опять свой голос бывший рыжим, обращаясь к толстолицему усачу - Я ж говорил тебе, что этот Землянин такой же, как и все остальные.
   - А ты вообще заткнись, - обрушился неожиданно Шнайдер на Жанн Жуана, - ты думаешь, я забыл о том, как ты пытался стащить мои усы! - "француз" весь подобрался, как будто ожидая побоев, отчего его руки опустились до самого пола. - Ну, что ты скукожился, не бойся, бить не буду: не дома! - закончил он более спокойно, потом он напялил всю растительность на место и, как бы обращаясь к самому себе, продолжил: - Странный вы народ, Земляне! Вам говорят есть! А вы не верите.
   - Ну, хорошо, - Михаил решил немного подискутировать, - хоть это, я заранее говорю, - абсурд, ну, на секундочку предположим, что вы оттуда и там есть жизнь, как и на Земле, так ведь нет там ничего. И это неоднократно было доказано: и в телескопы смотрели, и спутники туда летали.
   - Точно, был там у нас один спутник, - рыжий вновь оживился и, подобострастно поглядывая в сторону Шнайдера, обратился к тому: - ты не помнишь, что потом с ним стало?
   - Конечно, помню, - черноусый кивнул головой, - как не помнить, он же разворотил полдома губернатора.
   - Ха, - не выдержав, закатился смехом Золотовский, - так, стало быть, там у вас и города есть?
   - И что здесь смешного? - стирая с лица остатки растительного масла со своих толстых щек, обиженно сказал "немец".
   - А то, что никто не видел никогда никаких городов на Марсе, так как это невозможно, так же, как невозможна жизнь без воздуха! - Михаила явно забавляло всё происходящее, и он по-мальчишески горячился и веселился одновременно.
   - Нет, эти Земляне, все, какие-то ненормальные, - выговаривал рыжеволосый "марсианин", пока другой о чём-то задумался, - им говоришь, вот, мы есть, мы дышим так же, как и вы, значит, у нас есть всё, как у вас. Нет, говорят они....
   - Постой-ка, - вдруг прервал усатый тираду Жанн Жуана, - мы правда здесь, так сказать, не официально как это положено, без верительных грамот, даже можно сказать инкогнито, - он помялся немного, внутренне оценивая какое-то предложение, и неожиданно продолжил, обращаясь к Золотовскому, - а может ты того, слетаешь с нами, там и посмотришь: есть там, что или нет?.
   - Куда это? На Марс что ли! Ў Мишке было так весело, что из глаз навернулись слёзы, он быстро смёл их рукой и попробовал успокоиться.
   - Ага, - оба "марсианина" замерли, испытующе уставясь на Михаила.
   Запахло приключением, хмель будоражил кровь и толкал на авантюру, но храбрости не придавал. Михаил посмотрел на часы и, ссылаясь на позднее время, сказал:
   - Мы ж за пару часов не успеем? Ў при этом его глаза по-прежнему смеялись.
   - Почему же? - сказал усатый, а рыжий добавил: - Что сдрейфил?
   - Кто, я?! - даже оскорбился Золотовский, очевидно в нём взыграла кровь яицких казаков, и он презрительно бросил "французу", - Ну, что, полетели на ваш чёртов Марс, если ты не имеешь в виду ещё какую-нибудь забегаловку, - он, даже, мысленно расправил плечи, вообразив на миг себя героем, - Давай, пошли. Где вы прячете свою ракету?
   "Марсиане" переглянулись и прыснули смехом.
   - Конечно, как они могут что-то увидеть на Марсе, если они всё ещё пользуются летательными снарядами, - многозначительно произнёс Шнайдер и добавил, - наша ракета всегда с нами!
  Не успел Михаил понять, что имел тот в виду, как Шнайдер извлёк из-под стола небольшой предмет овальной формы, имевший на своей поверхности впадины по форме кистей рук. Без долгих объяснений "марсиане" взяли Михаила за руки, каждый со своей стороны так, что оставшиеся свободными кисти они вложили в овальный предмет. Золотовский ничего не почувствовал, он даже не успел испугаться, увидев, как бы со стороны, своё растворившееся в воздухе тело, дубовые столы, колготившийся вокруг народ и чувствуя, спёртый дымом сигарет, воздух.
  
  
  
  III. В-третьих, и так далее.
  
   Всё длилось одно мгновенье, так что Золотовский не успел даже икнуть, извергая запах коньяка и морщась.
   - Ну, вот мы и дома, - услышал Золотовский, спустя мгновение.
   "Наверное, я сплю!" - подумал он, пытаясь при этом сообразить, открыты ли у него глаза. То, что он различал вокруг, вполне могло сойти за земной пейзаж, если б не огромное светило, величиной с десяток солнц, ярко оранжевого цвета, при взгляде на которое не слезились глаза, что напоминало огромную лампу. Он машинально похлопал себя по карманам, вдруг заподозрив нечистое, но задний карман брюк по-прежнему теснился под напором кожаного кошелька, набитого "медью".
   - Ну, как тебе нравится Марсианское солнце? - спросил Шнайдер, он уже был в каких-то своих “домашних” одеждах, в нечто похожем на длиннополый, расшитый восточными узорами, халат.
   "Когда он успел переодеться?" - подумал Золотовский и вдруг услышал:
   - Это не сложно было сделать в пути!
   Михаил недоумённо посмотрел на Шнайдера; тот стоял молча, то есть с закрытым ртом, слегка улыбаясь кончиками губ, Жан Жуана же не было видно вообще, он куда-то исчез.
   - Добро пожаловать на Марс, планету Красного света, - услышал опять голос Золотовский, хотя "немец" в общепринятом смысле ничего не говорил. - Тебе многое здесь сперва будет непривычным: во-первых, здесь принято разговаривать, телепатируя мысли.
   - Странно, - подумал Михаил, - а на Земле тоже так можно? - и к своему изумлению услышал ответ. - Нет, на Земле это не возможно. Если ты заметил, - Марс отличается от Земли. И не только своей гравитацией, ведь то, что у Земли снаружи, у Марса - внутри. Поэтому всё, что на Земле стремится вовнутрь, на Марсе стремится наружу!
   - Да, интересно, - пробормотал Михаил, ничего не понимая и по-прежнему недоверчиво оглядываясь кругом, - где это мы? - Ты всё ещё не веришь, что попал на Марс? - вопросом на вопрос ответил Шнайдер.
   - Ну, хорошо, хоть это всё, скорее всего кошмарный сон, но не будем это уточнять. Давай, вези меня обратно!
   - Что так? - удивился Авер.
   - Всё это чушь собачья! Вы, наверно, подсыпали мне в коньяк чего-то, пока зубы заговаривали.
   - Да когда же?
   - А, не знаю! - отмахнулся Михаил, пытаясь средь незнакомой ему местности найти хоть какую-нибудь подсказку о месте нахождения.
   - Так ты по-прежнему не хочешь верить, даже и своим глазам? - разочарованно спросил Шнайдер.
   - Да, какая тебе разница: верю я или нет! - Михаил начал нервничать, они стояли вдвоём на какой-то лужайке. Вокруг было полно всякой зелени, но Золотовский никогда не был силён в ботанике, поэтому не мог судить о месте пребывания по флоре. В него стал вселяться запоздалый страх, но он старался держать форс из последних сил, убывавших вместе с опьянением с невероятной скоростью; ему уже не хотелось приключений и он с необыкновенной ностальгией уже мечтал о доме, но, хорохорясь, сказал:
   - Посмотрели ваши фокусы и, будя, давай поехали обратно!
   - Ну, как же так, Михаил, - Авер Шнайдер поглядел на растерянного искателя приключений смеющимися глазами, лицо его вновь свободное от всякой растительности, за исключением пышных "немецких" усов, выражало удовольствие. - Как же так, Миша, ты уже хочешь покинуть нашу землю...
   - Так всё-таки это Земля! - с надеждой в голосе попытался "землянин" поймать "немца" на вранье.
   - Да, в отличие от воды - это земля! - вывернулся Шнайдер. - Но в отличие от Земли - это Марс! И ты, приятель, здесь, ты ж ведь сам хотел убедиться, не так ли?
   - Ну ладно, ладно, - теряя терпение и совершенно не понимая, что происходит, будто в бреду стал соглашаться Золотовский. - Но кому я про всё это расскажу? Кто мне в это поверит? Ты сюда хоть полшара, земного, перетаскай всё равно будут говорить, что это невозможно! Ты понимаешь это, лысая твоя башка, или нет? Так что давай, вези меня обратно!
   - К сожалению, в данную минуту это невозможно, - Шнайдер смотрел на Михаила абсолютно трезвыми глазами, более того: в них появился холодный блеск.
   - Что значит невозможно? Мы ж договорились, что слетаем по быстрому: туда и обратно! А? Мужик, - перешёл Золотовский на привычный для него звуковой разговор, - давай-ка доставай свою машинку быстренько и айда на Землю!
   - Это невозможно, - продолжил говорливую молчанку Шнайдер, - Нужен третий!
   - Что за чёрт! А этот где? Ну, твой напарник?
   - Он мне не напарник, как ты подумал, он преступник, вор и интриган. Он посягнул на моё незыблемое право, на мою собственность - он усы мои хотел украсть! - при этом у Шнайдера выдвинулась нижняя губа, - Поэтому то он гад, на подлёте, и смылся, но ничего я заявлю на него королю и его схватят.
   - Да, дались вам эти дурацкие усы!
   Шнайдер нахмурился и даже прихватил нижнюю губу зубами.
   - Твоё счастье Землянин, что ты с другой планеты!
   - Да, что тут такого. Я если месяц не побреюсь, так у меня такие усищи вырастут, не твоим клееным чета.
   - Вот то-то и оно, что вы ещё находитесь на примитивной ступеньке развития и поэтому бесконтрольно ещё пользуетесь этой рудиментарной растительностью.
   - Ну, раз это рудиментарная растительность, чего ж ты тогда носишься с этими усами, как с писаной торбой?
   - Этими усами! - раздражённо телепатировал Шнайдер, - Ты, даже, не отдаёшь себе отчёта в том, какую чушь ты несёшь! Ведь у нас наличие одного уса, а тем более двух, говорит об учёности и о высоком общественном положении, поэтому приходится так бдительно следить за сохранностью этих атрибутов. Не дай бог какой-то из этих предметов попадётся в непосвящённые руки, тогда беда: нарушится экогенезис, надёюсь, ты понимаешь, о чём идёт речь, в противном случае я зря теряю с тобой время?
   Золотовский считал себя образованным человеком: он имел инженерное, высшее образование, поэтому он стал хмурить свой лоб, напрягая весь свой мыслительный аппарат, но как ни старался, только и смог сказать:
   - Да, что-то знакомое....
   - Так я и знал, - перебил его Шнайдер, как бы разочаровываясь в некоем ожидании, - вы там, на Земле, ещё только подступили к понятию экология, но это совсем другое, так что не надсаживай свой скудный мозг, - толстяк с клееными усами вдруг не на шутку встревожился, это стало заметно по его округлённым глазам; о чём тот подумал, Михаил не успел уловить, так как тот быстро натянул на свой сияющий череп серебристого вида кольцо и связь прекратилась на полуслове: "Опасность".
   - Ты что-то хотел сказать, - спросил Михаил, по привычке воспользовавшись своим голосом.
   - Что? - откликнулся толстяк аналогичным образом, как бы не услышав.
   - Ну, ты сказал: "Опасность!" и после надел эту штуку, - Золотовский показал на голову усача, обрамлённую серебристым кольцом.
   - А, эту, - Шнайдер, слегка, коснулся рукой серебристого ободка, и землянин почувствовал в голове какой-то шум, отдалённо напомнивший ему звук церковного колокола на излёте порывов ветра, - это тоже знак принадлежности к моему сословию.
   "Так, кажется, у меня начались неприятности, - беспокойно заметались мысли в голове Золотовского, - говорила же мне в детстве мама: не в свои сани не садись! Интересно, какую опасность имел он в виду?".
   - А, опасность! Да, так, я наверно преувеличил, просто твоё возвращение немного откладывается, - произнёс марсианин, давая понять, что мысли собеседника для него по-прежнему слышны.
   - Это из-за Жан Жуана?
   - Да, только, здесь, на Марсе, его зовут Жаж, меня же, прошу заметить, особенно при посторонних, зови: господин Аш и ещё, мы отправимся сейчас в город, на поиски Жаж, но тебя следует побрить хорошенько наголо.
   - Что? Ну, вот, ещё! - по телу Золотовского пробежала горячая волна. “Что это вам медвытрезвитель!”
   - Это нужно для твоей же безопасности, - попытался проявить терпение господин Аш, как поступает родитель прежде перед своим капризным ребёнком, не прибегая к наказанию, - Дело в том, что тебя могут неправильно понять в городе, сочтя твою буйную растительность на голове за вызов обществу.
   - Вот ещё, что за ерунда..., я не согласен, да, что это такое, в самом деле, тут дел-то на пять минут: пойти в город и отловить этого придурка - и из-за этого брить голову, чтоб потом на меня все показывали пальцем дома. Нет, я так не согласен!
   - Ну, что ж, - промолвил Аш, - ты сам сделал свой выбор! - при этих словах он прихлопнул по серебристому кольцу на своей голове и Золотовский почувствовал такой грохот в своей, как будто внутри него взорвали ручную гранату, и он потерял сознание.
  
   IV. ...
  
   Когда он очнулся, то первое, что почувствовал, было: лёгкое головокружение и отсутствие волос на голове. Он огляделся вокруг и определил, что находится в каком-то помещении, по форме напоминавшей ячейку пчелиных сот. Помещение казалось пустым, но было освещено, пурпурно-оранжевым светом, изливавшимся со всех сторон. Он зажмурил глаза и вновь открыл, ему хотелось, чтоб всё исчезло, как исчезает бредовое виденье, созданное воображением под гнётом тяжёлой болезни, но видение осталось.
   " Господи! - пробилось его сознание мыслью о Боге. - Ну, если же ты есть, на самом деле, то дай мне знать, не сошёл ли я с ума? А если так, то не дай пропасть во цвете лет!"
   Неожиданно, он не услышал, а как бы почувствовал шелестящий звук, будто кто-то отдёрнул клеёнчатую шторку и в одной из стен образовался проход. В комнату вошёл человек, облачённый в длинную рубаху с узорами. В руках у него был предмет похожий на поднос, посредине которого стоял дымящийся сосуд. Человек убрал руки от предмета, и тот повис в воздухе, словно поставленный на невидимый стол. Только после этого, Михаил обратил внимание на то, что сам он всё это время тоже находился в подвешенном состоянии, будто под ним была прозрачная лежанка. Он дёрнулся, желая, встать на ноги, но, без опоры, лишь задрыгал ногами, как младенец среди воздушных покрывал.
   - Не надо вставать, Ў прозвучало у него в мозгу, - господин Аш прописал вам покой.
   - Чёрт, чёрт, чёрт! - завопил Золотовский. - Опять! Значит это не сон, - он обхватил руками свой стриженый череп и по его впавшим щекам пробежали, словно прячась от чужих глаз, две непрошеные слёзинки.
   Человек поклонился и, сложив руки на грудь, стал удаляться, ретируясь задом.
   - Постой...те! - вскричал Золотовский, пытаясь остановить удалявшегося. - Постой же, где Шнайдер? или, тьфу, дьявол, как его тут у вас - Аш.
   - Господин Аш, - прозвучал голос, как удар гонга, - прислал тебе харч!
   - Да, постой же, я хочу видеть Аша! - Михаил продолжал барахтаться, не в силах даже приподняться.
   - Господина Аша! - монотонно произнёс человек с узорами. - Он придёт, когда ты будешь готов, Ў невидимая штора произвела вновь шуршащий звук и проход закрылся, как только тот ушёл.
   - Проклятье! - Золотовский жалобно заскулил, он ещё пытался обмануться и с надеждой кусал себе руки, но от страха пред неизвестностью не чувствовал боли, в голове его звучали слова, наполняясь зловещим смыслом: "Господин Аш! Он прислал тебе харч! Он придёт, когда ты будешь готов!" - Сволочи! Заманили, фашисты проклятые! Ў не имея опоры, он был совершенно беззащитен и, прекрасно сознавая это, лишь яростней дёргал своими конечностями, пока вконец не обессилел.
  
  
  
  
   V. ...
  
  
   "Я умер?" - Он посмотрел на себя сверху вниз, со стороны. Да, да, именно так, он читал об этом, смотрит душа на покинутое тело. Как оно исхудало и осунулось, наверно оно, уже, не весит, свои, девяносто семь килограмм; интересно придёт ли кто поплакать над ним? Однако никто не торопится. Ну, ну, подождём ещё, надеюсь мне теперь торопиться некуда. А, ведь, должно быть прошло достаточно времени, где все? Где жена, дети, где тёща, чёрт возьми, со своим тестем. Ведь пока был жив так и бегали кругами: туда-сюда, туда-сюда, сделай то, сделай сё, так казалось, исчезни и все пропадут без меня. А, нет, теперь никому ничего от меня, то есть от него, не нужно и никто не беспокоит, даже вообще не подойдёт, не посмотрит на прощанье. Вон ведь я, какой лежу беленький, скоро начну чернеть, тьфу, терпеть не могу покойников. И как я только вмещался в это отвратительное, безобразное тело: ну что это такое, какое-то вытянутое, как оглобля - руки, как ноги, ноги, как грабли. Каким я там был ростом? Метр восемьдесят, кажется, вот, уже, и не помню, ну, на вид что-то около того, а, что толку: "Велика фигура, да дура!" Хоть бы спортом, каким занимался, что ли, баскетболом, к примеру, или борьбой какой-нибудь, чтоб мышцы были, а то, вон, лежит такой скукоженный, стыдно смотреть. Хотя, наверное, в нём что-то хорошее тоже было, ведь любили же его за что-то женщины, ну, хотя бы одна или две, ну, хотя бы жена, когда выходила замуж, ведь было ж у него какое-нибудь достоинство. Жаль не помню какое, погордился б хоть этим, ведь столько лет с ним жили душа в душу, всё ждали чего - то. Ну что, дождались? Я - то теперь свободен, не знаю, правда, хорошо ли это, а вот ты - то пойдёшь теперь червям на закуску. Что, и это вся твоя земная слава? Вот лежишь теперь тут один, даже не поймёшь где, хотя тебе теперь уж всё одно, и никому - то до тебя нет дела. Ну да ладно, во всяком случае, я теперь от тебя свободен и действительно, оказывается, бессмертен, а ты, приятель, просто неудачник, так что возле тебя и задерживаться не стоит, прощай!
   Ан, нет ещё, ага, вот, кто-то появился; симпатичная мордашка и халатик у неё, беленький, ничего и под халатиком, должно быть всё в порядке; ишь как засуетилась, его, что ли увидела мёртвенького? Убежала! Дура, испугалась что ли? Чего его теперь бояться мёртвого, он и живой-то не был буйным, тоже мне врачи. Может он ещё не совсем остыл, может как-то его можно оживить. Хотя нет, умер, так умер, хватит мне с ним мучиться: я столько ждал, так надеялся и говорил ему: "Вот помрёшь и никто о тебе, и знать не будет!" - так вот и случилось; вот теперь и лежи, как дурак, в одиночестве и никто к тебе и не подойдёт. Ну, куда ж она удрала? Могла бы попробовать оживить, ведь клятву давала, небось, Гиппократа, эх врачи. А нет, вернулась, совесть, что ли не прожила, ага, и ещё с ней кто - то, толстяк какой-то и ещё, и ещё, ну набежало народу, вон и чемоданчик какой-то принесли, трясут его, зачем-то, провода какие-то? А это что такое, нить какая-то, так это, что? Не может быть! Я с этим трупом ею связан? Э, куда меня потащили? Обратно? Я не хочу обратно, эй, вы ..."
  
  
  
  
  
  VI. ...
  
   Сон кончился, во всяком случае, ему так показалось и он в это поверил. Его веки вздёрнулись вверх, будто занавес, поднятый чьей-то рукой, и неистовый солнечный свет хлынул полной силой, возбуждая зрительный нерв. Машинально вскинулась рука, преграждая путь яростным лучам, но это было так беспомощно, что ему пришлось сощурить глаза, сводя морщинами высокий лоб.
   - Ну, слава богу, - прозвучал знакомый голос. Он напрягся, пытаясь настроить зрение, и почувствовал тупую боль в висках. - Кажется, кризис прошёл и теперь, главное не упустить его.
   Сквозь рассеивавшийся туман он, наконец, увидел говорившего. Перед ним стоял высокий мужчина плотного телосложения, увенчанный круглым черепом с единственной растительностью, в виде густющих, смолистых усов; на нём был белый халат с множеством карманов, из которых торчали всякие трубки и молоточки.
   - Миша, Мишенька, ты слышишь меня! - из-за спины мужчины, который казался великаном, выскользнула молодая женщина и припала у изголовья, она провела рукой по шершавой щеке давно не бритого лица и он услышал запах тела, когда-то возбуждавший его.
   - Где я? - спросил Михаил, облизнув кончиком языка пересохшие губы.
   - Всё хорошо, теперь всё хорошо, - торопливо заговорила женщина, - ты в больнице....
   - Не надо ему пока всё рассказывать, - остановил её усач, пытаясь поднять её за плечи, - и вообще: не стоит его волновать. Видите ж он уже приходит в себя и скоро совсем пойдёт на поправку, приходите завтра!
   - Нет, - запротестовала женщина, отстраняясь от рук врача, - я его жена и я имею право....
   "Право", - его голова наполнилась гулом вечевого колокола, и он опять погрузился во мрак.
  
  
   VII. ...
  
   - Эй, Землянин, ты здесь долго не стой, - он резко обернулся, от чего его шейные позвонки больно напряглись. Позади себя он увидел лопоухого человека, как и все люди, виденные им за последнее время, не имевшего волос. Человек был невысокого роста и, показавшись на короткое время, вновь исчез за какой-то зелёной растительностью.
   Золотовский покрутил головой по сторонам, повинуясь некоему инстинкту, и быстро сиганул под куст, где скрылся лопоухий.
   - Ты что же там стоишь посреди всего света? Иль тебя давно не муштровали! - человек говорил непонятными намеками, и Михаил не знал что ответить; голова гудела, но он попытался вспомнить, почему так быстро откликнулся на обращение...
  
   ... Вначале был мрак и мрак был повсюду, он видел это сам: мрак клубился и полнился, он прорывался и заполнял, он вычернял всё, даже то, что было чернее сажи; душа не могла больше сопротивляться. Счёт дням был потерян, и когда он вновь очнулся, то, пробуждаясь вначале слухом, не стал торопиться, открывая глаза.
  
   - Ну, хватит дурака валять, просыпайся, - голос показался знакомым и у Михаила появилось искушение посмотреть, но он усилием заставил себя не делать это, пытаясь растянуть время, - ну же, - побуждал его голос, - я ведь знаю, что ты не спишь!
   Посреди светлой комнаты сидел Авер Шнайдер.
   - Сволочь, - прошептал Золотовский, его тело напряглось готовое сорваться со своего горизонтального положения.
   - А это ты зря, - словно обижаясь, продолжил Шнайдер, ненароком проверяя сохранность своих усищ, - и не надо так напрягаться, - он сделал успокаивающий жест рукой, как бы укладывая больного в постель, Ў ты прошёл длительный курс бездействия и твои мышцы слегка атрофировались.
   Шнайдер встал и прошёл вперёд к лежанке Михаила, впрочем, её не было видно, как и то на чём тот сидел.
   - Где я нахожусь, - пробормотал Михаил.
   - А так ли теперь это важно для тебя?
   Михаил хотел сказать что-то злое, но всё его состояние было таково, что он чувствовал себя каким-то ватным. И злость, вместо того, чтоб опереться о внутренний стержень, только мягко пружинила и, тут же тая, куда-то стекала кисельной массой.
   - А впрочем, я, пожалуй, удовлетворю твоё любопытство. Все равно ты об этом не будешь помнить, - господин АШ откинулся назад и повис в воздухе, как если б это было кресло.
   - Так вот, если ты ещё не совсем утратил свою память, то должен помнить, что ты, во-первых, на благословенном Марсе. А ещё ты находишься в моей штаб-квартире, называемой МАРОСА.
   Золотовский казалось, не проявлял никакого интереса, но АШ, Авер Шнайдер, продолжал, как бы и, не заботясь об этом.
   - МАРОСА - это созданная мною патриотическая организация или, попросту, МАРсианская ОСвободительная Армия.
   Золотовский удивлённо посмотрел на усача.
   - Это так сказать своеобразная армия спасения, - Шнайдер постепенно стал увлекаться своим рассказом, от чего его лицо стало наливаться пунцовым цветом. Ў Моя цель навести бесповоротный порядок на Марсе. Что это значит? А это значит, прежде всего, возрождение наших старинных обычаев...
   Авер Шнайдер неожиданно посмотрел на Михаила, будто вспомнив о нём.
   - Да, впрочем, время идет, и ты мне нужен не для простой болтовни, - он ударил в ладоши и по этому сигналу стены комнаты растворились, образуя широкие проходы.
   Михаил приподнял голову, насколько это было возможно, и посмотрел на вновь открывшееся пространство, которое постепенно стало заполняться людьми.
   Входившие были похожи друг на друга, но вялая мысль, неторопливо проплывшая в опустошенной голове, остановилась на том, что это сходство заключалось лишь в их поголовной лысости. В остальном же, Михаил заметил немало отличительных черт. Так, у одних на лицах имелась растительность в виде бакенбард, у других Ў усов; а у одного даже была длинная борода. Все они были одеты в какие-то одежды, внешне напоминавшие пижамы и халаты. Движения их были степенны и размеренны, словно подчиненные неслышному ритму медленного танца.
   Впереди всех шёл человек с бородой; руки его были разведены, взгляд сосредоточен на кончике своего носа.
   "Какой-то дурдом!" - проскочила в мозгу, словно мышь, коротенькая мысль.
   - Молчать! - взревел тут же АШ, метнув в сторону Золотовского негодующий взгляд; входившие вздрогнули и застыли на месте. "Немец" волчком крутнулся на одной ноге и, слащаво улыбаясь, заговорил, обращаясь к бородачу и ко всем остальным:
   - Ваше Королевское Высочество! Господа! Я должен перед вами извиниться за распущенность этого..., - он сделал искусственную паузу, словно хотел подобрать подходящее слово, - Всё дело в том, что он ещё не достаточно адаптировался в нашем обществе и на нём ещё во многом проглядывается оттиск дикости.
   - Как это понимать? - голос прозвучал со стороны бородача. - Это что ваш сюрприз! - Бородач подошёл ещё ближе и пристально стал разглядывать Михаила, остальные, судя по всему являясь его окружением, сделали то же самое.
   - А что у него с головой? - спросил один из окружения бородача, приблизившись недопустимо близко, так что его глаза встретились с глазами Золотовского, - Посмотрите господа, он весь покрыт какими-то..., - и его рука дотронулась до лица Михаила, но тут же он отскочил с отвращением и страхом в лице, - ой, да он покрыт какими - то колючками.
   При этом все инстинктивно дернулись, будто укололись они.
   - Что это такое? - вновь заговорил бородач, а остальные возбуждённо зашумели.
   - Ваше Высочество, если вы мне позволите пояснить всё по порядку, то я это сделаю с нескрываемым удовольствием.
   - Ну же АШ не тяните, - горя нетерпением капризно заметил бородач и, откинувшись назад, как это делал и сам Шнайдер, повис в невидимом кресле, оголив коленку.
   Господин АШ обошёл вокруг прозрачной лежанки, на которой находился Золотовский и, встав по ту сторону, словно выступал с кафедры, стал говорить:
   - Ваше Величество! Господа! Я попросил вас посетить мой институт с одной важной для всех нас целью. Сейчас я поясню. Государыня! - АШ кивнул головой в сторону бородача, бородач ответил тем же. - Очень часто мне приходилось слышать от вас сетование по поводу того, что муж ваш, Ленан Первый, прозванный в народе Простодушным, стал не на шутку заговариваться о том, что хочет оставить престол и отдать бразды правления государством "нищим", считая, что это будет справедливо. А однажды вы прямо заявили господину Люмпинелю, что отравили бы его....
   - Что? - вскочила с места бородачка, как оказалось на самом деле.
   - Это инсинуация! - вперёди всех оказался молодой человек с тоненькой полосочкой рыжеватых усов, гнездившихся под вздёрнутым носом. - Государыня, я никогда не говорил об этом господину АШу. Это провокация, господа!
   Поднялся шум.
   - Эй, есть тут кто-нибудь из генералов, - обратилась бородатое Величество к остальным вельможам, - вы, что не видите, что мы оказались в центре государственного заговора! Арестовать их немедленно!
   За спиной Шнайдера, как грибы, выросли два пышноусых конвоира. Люмпинель же валялся у ног Высочества и, дёргая ту за полу расшитого халата, оправдывал себя:
   - Это всё он, он заставил меня...
   Последнее что успел заметить Золотовский, было то, что Шнайдер решительно напяливал на свой череп серебристое кольцо...
  
  
   - Послушай, а почему ты меня назвал Землянином? Ты что знаешь меня? Ў шум в голове потихоньку утих, и он смотрел на лопоухого с нескрываемым любопытством.
   - Странное, - сказал лопоухий, выдавливая себе на руку содержимое небольшого тюбика похожего на косметический крем, - странное дело эта человеческая натура. И кто, казалось бы, меня толкал высовываться, вот всегда так. Шёл же себе человек и шёл, ну какое моё дело, что шёл он в сторону дворца; ну схватили б его, ну там сделали с ним что-нибудь - ну, какое мне собственно до этого дело. Ан нет, вылез, блин, благодетель, Ў всё это он проговорил скороговоркой, как бы обращаясь к только что выдавленной зеленоватой массе, которая вдруг стала принимать форму остывшего гамбургера.
   - Тьфу ты дьявол, - стал ругаться лысый с ещё большим энтузиазмом, - чтоб ты сдох паскуда, у меня же от этих бутеров несварение в животе, ведь просил же Пентюхея дать мне куриного супчику, - он хотел, было бросить гамбургер в кусты, но, заметив напряжённый взгляд Михаила, спросил:
   - А у тебя случайно нет малюсенького тюбика супа?
   Михаил сглотнул, вдруг навеянный мыслью о еде, и мотнул головой.
   - Жаль, - сказал лопоухий и размахнулся, чтоб закинуть подальше не пришедшуюся по вкусу еду.
   - Постой, - встрепенулся Золотовский, устремляясь взглядом на желанную пищу, - дай лучше мне!
   - Да? - почему-то удивился тот и с сомнением посмотрел на содержимое руки. - Но у тебя же нет супа?
   - Нет, - кивнул Михаил.
   - А как же тогда я тебе дам бутер?
   - Но ты же его все равно выбросишь?
   - Да!
   - Так дай его мне.
   - Зачем?
   - Я его съем!
   - Да?
   - Да! Это уж точно и то наверно не наемся, жрать хочется!
   - Странно. Я думал ты Землянин, - лысый вытаращил глаза на Михаила.
   - А что, - Золотовский потрогал зачем-то свою голову, чувствуя под пальцами некую шероховатость, будто на голову
  посыпали песком, - не похож?
   - Да так-то вроде похож, - с сомнением сказал Марсианин, - но что-то не то.
   - Что не то?
   - Не знаю, но не то. А ты случаем не оттуда? - и лысый показал рукой куда-то вбок.
   - А там что?
   - Вода.
   - Ты думаешь, я приплыл по воде?
   - А ты как думаешь?
   - Бог его знает!
   - Подыми-ка руки.
   - Зачем?
   - Ну, подыми, подыми!
   - Что дальше?
   - Странно, жабр не видно. Так ты говоришь Землянин?
   - Допустим, а ты то сам кто?
   - Я тоже Землянин.
   В голове Золотовского опять что-то зарокотало, не то от голода, не то от надвигавшегося ощущения безумия, и он опять стал проваливаться в небытие..........
  ........
   - Теперь господа, когда мы, наконец, пришли к единодушному соглашению и вы, предоставили мне вести дальнейшее осуществление ваших дел, я хотел бы посвятить вас в некоторые детали нашего плана, - голос Шнайдера звучал спокойно и уверенно; сквозь щелочки глаз Золотовский видел, как тот прохаживался вокруг него, делая паузы в словах. Золотовский слегка приподнял голову и заметил вокруг себя несколько тел, по-видимому, наиболее важных особ, впрочем, как и он беспомощно барахтавшихся в подвешенном состоянии. Таким образом, казалось, что Шнайдер говорит как бы сам с собою. - Пред вами, господа, субъект которому придётся сыграть в нашем деле немаловажную роль. Надо ли вам напоминать, что отличительной особенностью всех правителей, когда- либо стоявших во главе наших земель, были выходцы из древнего рода Суверенов, сохранившие рудиментарное покрытие головы. Так вот господа, в лице этого субъекта вы видите небывалую прежде возможность, состоящую в замене первого лица не утрачивая необходимого признака рода Суверенов.
   - Каким образом? - послышался вопрос со стороны, которую Золотовский не мог охватить своим зрением, не выдавая своего интереса.
   - Вы все уже заметили, что этот субъект покрыт, как верно заметил господин Зухенб, колючками... - послышался одобрительный шум, - так вот, господа, это не что иное, как прорастающая рудиментарность. В отличие от неё, господа, наша частичная рудиментарность, которая является и атрибутом нашего сословия, дана нам однажды и зафиксирована в нас с детства лицензированным государственным куафером. Так вот господа, его растительность это все равно как трава на лужайке в вашем саду, и сколько б её не срезать она растёт вновь.
   - Так вы хотите сказать, - послышался чей-то голос, - что вы готовы сделать замену правителя на этот кактус.
   - Не надо иронизировать госпожа Минна, к тому времени, когда это должно будет произойти, он будет похож на правителя больше, чем тот сам. Потом заметьте их личное сходство.
   Раздалось шарканье множества ног и Михаил увидел множество склонённых лиц.
   - Да, - прозвучал общий выдох, - это удивительное сходство.
   - АШ, скажите, откуда он у вас, - к Шнайдеру прилепилось сразу несколько фигур с бакенбардами, это было похоже на женское кокетство.
   Изображение то возникало, то иссякало как пересохший источник; голоса звучали всё глуше и глуше....
  
  
  
   Когда Золотовский вновь овладел собою, то почувствовал, что лежит на земле, а над ним склонился незнакомый человек с оттопыренными в стороны ушами.
   - У тебя что падучая? - спросил тот.
   - Не знаю, - неуверенно ответил Михаил. - А где я, это Марс?
   - Ты что с Марса? - вместо ответа прозвучал вопрос.
   - Нет с Земли. А это Земля?
   - Земля, Земля!
   Михаил хотел приподняться, чтобы встать, но в это время кусты с шумом разомкнулись и в их проёме возникли две фигуры, облачённые в нечто похожее на средневековые доспехи.
   - Ты только погляди, - сказал один другому, - двое, и под самым носом, ну наглость.
   Они стали ловко орудовать своими короткими дубинками, толкая ими во все бока.
   - Ну, чего разлёгся тут. Давай подымайся.
   - А в чем, собственно говоря, дело! - попытался противиться насилию Михаил, но не сумел даже прикрыть лицо руками, когда один из “рыцарей” ударил его в скулу.
   Лопоухий же, наоборот, всем своим видом показывал полную покорность, повернувшись к тем спиною и сложив руки на затылке.
   - Что ты тут ещё сявкаешь? - заорал один из нападавших, - А ну встал и руки на затылок.
   Золотовский, как это было не трудно, превозмогая боль, понял, что лучше подчиниться. Он уже ничего не понимал; кто он, где и что вокруг происходит. Он встал, поднял руки и сдвинул их, крепко переплетая пальцы на шершавом, от смеси крови, песка и щетины, затылке.
   Их втолкнули в какую-то огромную капсулу, легко парившую у самой земли.
   - Послушай, - не выдержал Золотовский, когда те в доспехах исчезли, - а кто эти, в доспехах.
   Лопоухий грустно посмотрел на Михаила и, вздыхая, сказал:
   - А я ведь только-только выбрался на свободу... и надо было мне тебя окликать.
   Как ни странно это могло показаться, Михаил, после недавних побоев стал чувствовать себя немного бодрее, хотя к головной боли прибавились ещё и бока. Но в целом он испытывал такое состояние, как будто его "разбудили".
   - Послушай, - обратился он к своему товарищу по несчастью совсем другим тоном, чем минуту назад, - ты можешь мне ответить хоть на один мой вопрос?
   Тот посмотрел на Михаила, не понимая:
   - А почему я должен отвечать на твои вопросы?
   Золотовский задумался. Он ещё раз провёл рукой по голове, проверяя - не идёт ли кровь. Рука была сухой.
   - Послушай, - сделал Михаил ещё одну попытку, старясь прийти хоть к какой-то ясности, - ты ведь один раз хотел помочь мне, когда окликнул, как ты сказал, возле дворца. Ты ж не хотел, чтобы я попался этим в доспехах?
   - ...
   - Ты наверно добрый человек, раз рискнул так поступить...
   - Да отстань, - совсем не зло огрызался ушастый, - и так из-за тебя вляпался...
   - Послушай, я наверно долгое время сильно болел и ни черта не помню...
   - То-то я и гляжу, что ты странный какой!
   - Ты может мне поможешь вспомнить обо всём?
   - А чего тут вспоминать? Жизнь как жизнь, утром где-нибудь встал, вечером где-то лёг. Пожрать захотел, пошёл на мусорник. Там кто ещё не опустился до нашего состояния, выбрасывает негодные для себя тюбики с едой, Ў они ишь не едят холодного, им ишь подавай, чтоб дымилось как с печки. А ты, что совсем не помнишь, что было до твоей болезни.
   - Не помню. То есть иногда мне кажется, что помню, но потом думаю, что это мне померещилось, когда болел.
   - А, бывает. Я иногда найду сразу несколько тюбиков с водкой, так такое потом примерещится - страсть божья. А как зовут тебя, хоть помнишь?
   - Если не путаю, то, кажется Мойша Голд или Голден - помню.
   - Ладно, я буду звать тебя просто Мошга, ничего.
   - Валяй, а тебя как звать-то?
   - Меня-то, - лопоухий испытующе поглядел на Золотовского будто, проверяя, стоит ли тому доверять, - меня-то Миннаинахенбэнолуйя.
   Мишка попробовал мысленно повторить, но запомнилось только окончание: - А если я буду звать тебя Олуйя?
   На лице лопоухого возник испуг, и, тряся руками и прикладывая палец к губам, он зашикал:
   - Т-с-ш, никогда не произноси это имя вслух, - он осторожно покрутил головой по сторонам, проверяя, не слышал ли кто ещё, - ты, что не слышишь в нём имя бога?
   - А как же тогда, - проникаясь опасением своего товарища по плену, зашептал Михаил.
   - А что целиком тебе никак не запомнить, - тоже шепотом сказал Миннаинахенбэнолуйя.
   - Боюсь, что да, - признался Мишка - Голд.
   Лопоухий задумался, решая возникшую задачу, и, придя к неутешительному для себя варианту, со вздохом промолвил:
   - Ладно, зови меня, как и все “Эй ты”.
   - Нет, - возразил Михаил, - так тоже как-то не хорошо, - но предложить другое он не успел.
   Капсула, в которой они находились всё это время, вновь распахнулась, и в неё втолкнули ещё одного человека.
   - Ну, крохоборы, ну живоглоты, вы ещё узнаете Жажа, - человек с трудом стоял на ногах, от чего, его и без того длинные руки, едва не касались пола капсулы.
   При последних словах Михаил невольно вздрогнул.
  
   - Жаж? Где-то я уже слышал это имя, - сказал Михаил негромко, но длиннорукий сразу откликнулся.
   - Кто тут вспоминает Жажа, - он, щурясь, посмотрел "на голос", Ў ты кто?
   - А ты разве не узнаёшь?
   - Да кто ты? - нетерпеливо вскричал тот, подходя совсем близко.
   - Э, нет, - срываясь с места и хватая того за грудки, угрожающе сказал Михаил, - уж ты-то от меня не отделаешься!
   - Да тише ты, тише, - опешил Жаж от неожиданности и, пытаясь освободиться от захвата, - ну, узнал я тебя, узнал, - и когда Золотовский ослабил захват, добавил, - кажется, - Затем он обошёл землянина вокруг и вдруг закатился неудержимым смехом, ломаясь пополам и чуть не падая на пол. В перерывах он подымал голову на Золотовского, пытаясь, что-то сказать, но его хватало только на:
   - Так это ты? - и все повторялось снова. Глядя на всё это, Михаил подумал, что надо бы рассердиться и въехать тому, как следует по морде, но вместо этого он, вначале нервно всхлипывая, а затем все, более увлекаясь незаметно для себя, втянулся в это истерическое веселье.
   Не удержался от соблазна и третий, согласившийся на прозвище Эйты, он стоял чуть в стороне и не в такт подхихикивал, не вдаваясь в суть дела.
   Досмеяться им не пришлось. Капсула опять распахнулась, и в неё ворвалось сразу пять или шесть человек в доспехах. Они стали хватать по очереди, Эйты, потом Жажа и, наконец, Михаила и, заламывая назад руки, выталкивать наружу.
  
  
  
   VIII. ...
  
   То, что открылось глазам, представляло собой огромное помещение, где потолок и стены едва виднелись вдали, и возможно было б решить, что это открытое место, если б не ритмичный монотонный звук исходивший и отражавшийся отовсюду.
   - Ну, вот оно, здрасти вам! - произнёс загадочно Эйты. - Давно не виделись.
   Когда Михаил огляделся, то увидел, как по огромному пространству под аккомпанемент барабана марширует множество людей. Барабан бил односложную барабанную дробь, заставляя вибрировать в такт каждую клеточку живого организма.
   - Вот она муштра, вот она родимая, - только и успел сказать Эйты совсем уныло, как в следующее мгновение, и он и Золотовский, и даже Жаж, как бы тот не отбивался, были втиснуты, без лишних слов, в ряды марширующих.
   Вначале Михаил сбивался с шага, но, получив пару раз, по пяткам и ещё пару раз под зад, ему ничего не оставалось делать, как маршировать в ногу, причем вытягивая носок на нужную высоту.
   Как это уже случалось не раз за последнее время, Михаил опять утратил чувство реальности. Он не имел представления что, происходит, он только чувствовал, как от каждого удара его ноги все набухали больше и больше. Голова же казалось, сама звучала, как барабан, засыпанный на половину сухим горохом при каждом сотрясении от очередного шага.
   Примерно через двенадцать часов прозвучало нечто, похожее на одинокий пионерский горн и звук барабана стал затихать в иссякающем эхе. Ряды, утратив руководящий ритм барабанов, стали терять свой порядок, готовые распасться, но в это время прозвучал командный голос, усиленный многократной мощью:
   - МАРОСА, - ряды вновь всколыхнулись в едином порыве, и Михаил почувствовал, как его вновь сдавили с разных сторон. - Сегодня мы как никогда едины, - звучал голос, в котором Михаил сразу узнал господина АШ. Он громыхал откуда-то из-под потолка: - Наша воля, как никогда крепка. Ещё немного и мы общим усилием превозможем и преодолеем. Ещё чуть - чуть и мы добьёмся нашей цели. Оголтелые захватчики ещё поплатятся за вторжение на наши земли. Да, здравствует МАРОСА, спасительница и защитница земли марсианской! Ура!
   - Ура, ура, ура! - покатилось в ответ многоголосое эхо.
   - Господа, - под потолком зазвучал новый, похожий на женский, голос, - делу время, на потеху час!
   Наконец ряды распались, превратившись в голосящую толпу. Михаил опустился на землю, где стоял, его тошнило, но было нечем.
   - О, Землянин, - услышал Золотовский рядом знакомый голос. Он приподнял голову и увидел, стоящего возле себя, Жажа. Он казался бодрым и даже улыбался, - а я ведь тебя совсем, было, потерял, - он присел рядом и сочувственно покачал головой. - Что тошнит без привычки? Ничего надо поесть чего-нибудь.
   Михаил недобро посмотрел на Жажа, и в его взгляде было сказано всё.
   - А, так ты наверно голодный, - будто прочёл это во взгляде, догадался длиннорукий. Он поднялся во весь рост и, обращаясь к кому-то из толпы, сказал:
   - Эй, ты, дай-ка человеку чего-нибудь перекусить, - но все шли в свои стороны, не реагируя никак на его слова, но буквально через минуту, расталкивая всех, выскочил Миннаинахенбэнолуйя, неся в охапке кучу съестных тюбиков.
  - Мошга, ты чего меня зовёшь? - закричал он с ходу.
   - Да, то не он, а я зову..., - Жаж бесцеремонно вытащил из охапки пару, понравившихся ему упаковок и сунул себе в карман. - Видишь, человек помирает, есть хочет! - при этих словах он выхватил ещё пару тюбиков, один из которых сунул Золотовскому в руки.
   - На, вот, - сказал он великодушно, - потом сочтёмся. Эйты встал, растерянно хлопая глазами.
   - А чего это ты хватаешь мою еду? - спросил он, наконец, обращаясь к Жажу.
   - Да ладно, - Жаж пренебрежительно махнул рукой, - чего тебе пары бутеров жаль...
   - Да, - вдруг плаксиво загундосил Эйты, - бутеры..., - казалось он готов заплакать от обиды.
   Михаил даже хотел, было вернуть тому свой тюбик. Но, вспомнив, как тот пожадничал ему прежде своим бутербродом, решил не играть благородной роли. А решительным движением, как делали это другие, выдавил содержимое на левую ладонь и, не дожидаясь пока пластичная масса сформируется в жаренную куриную ножку с гарниром из овощей или с черносливом и грибами, стал поглощать всё это, слизывая прямо с руки.
   - Что вы делаете! - закричал кто-то из толпы, но уже было поздно: Михаил аккуратно долизывал остатки подливы. Из толпы вышел бритый, как и все человек, в пёстрой пижаме и квадратных очках на мясистом носу. - Что же вы наделали? - повторил он своё предостережение, - ведь с вами же сейчас сделается вздутие!
   - Пусть сделается, - безразлично заявил Михаил, - оно так давно уже не делалось, что пусть, - но закончить он не успел, так как почувствовал, что в его желудке что-то зашевелилось.
   - Ну что уже началось? - человек из толпы покачал головой. - Нужно срочно рвотное! Хотя ...
   - Пусть попробует сунуть два пальца в рот, - посоветовал кто- то ещё.
   - Вот ведь до чего жадность доводит! - стали принимать участие и другие люди.
   Михаилу же становилось всё хуже. Казалось, что в него засунули воздушный шар и после этого стали его надувать. У него уже стало перехватывать дыхание и в глазах поплыли цветастые круги.
   - Всё, кончается, - опять заметил кто-то из толпы, - вон уже, синеет.
   - Ну-ка, - вскрикнул человек в очках, - держите его кто-нибудь за ноги и за руки, - он уже закатывал рукава своей пижамы и сливал на руки какую-то жидкость из тюбика, распространявшую запах спирта. Затем он привычным движением, пока Эйты и Жаж держали Михаила, запрокинул тому голову, выпрямляя пищевод, и быстро сунул туда руку уточкой. Все замерли, словно в цирке во время смертельного номера, ещё мгновение и очкарик встал чуть в стороне, цепко держа одними пальцами здоровенный куриный окорок. Михаила перевернули и он, давясь и кашляя, стал освобождаться от гарнира, грибов и чернослива.
   Представление окончилось также быстро, как и началось, поэтому все разошлись по своим делам, будто ничего не произошло.
   - Спасибо, - наконец выдавил из себя Михаил первое слово, - кажется, вы дали мне возможность пожить здесь ещё, - сказал он, обращаясь к своему спасителю.
   - Не стоит благодарности, - ответил тот, приводя себя в прежний вид, - к сожалению, ничего лучшего со своей стороны вам предложить не могу - профессиональный рефлекс. А вообще-то я давно не видел, чтоб кто-то давился этими тюбиками. Даже, извиняюсь, малые дети такого не допускают. Хотя, - незнакомец поправил очки и отёр салфеткой, выдернутой из рукава, вспотевшую лысину, - я, быть может, помешал вам? - Он посмотрел изучающе на Золотовского, пытаясь увериться в неожиданном предположении.
   - Мойша Голден, - представился Михаил вместо ответа.
   - Да, - неопределённо произнёс незнакомец, - и зачем это вам?
   - Что? - не понял Золотовский.
   - Да это всё - ваша индивидуальность. И зваться вы хотите персонально и поступок ...
   - Я не понимаю, - совсем растерялся Золотовский.
   - А что тут понятного, - сунулся в разговор Жаж со свойственной ему непринуждённостью, - ты, что не видишь, что они все тут как стадо баранов. На кой им отдельные имена. Сейчас немного отдышатся и снова пойдут маршировать. Что там ваши Земные дискотеки.
   Михаил окончательно перестал понимать что-либо, ему просто хотелось проснуться, очнуться или сделать ещё бог знает что, но выйти из этого состояния.
   - Жаж, - скорее попросил он, чем обратился с твёрдым намерением, - Жаж, помоги мне выбраться отсюда. Мне уже все равно: Земля это или что. Отправь меня домой! - казалось ещё мгновение и у него начнётся истерика.
   - А нервишки у вашего товарища ни к черту, - весомо заметил очкарик, - это всё от индивидуальности, я давно об этом говорил. Это всегда так происходит стоит человеку что-нибудь про себя крепко задумать и всё - обязательно сдвинется. Я и сам также чуть не свихнулся: заговариваться стал, изобретать всякое, даже хотел библию создать, чтоб всем показать, как следует жить, но хорошо меня вовремя остановили. Теперь, слава Богу, живу без переживаний, а всё благодаря муштре и единой цели. Конечно до “осуществления” в этот раз я не успею дожить; очередь моя на трансмутуацию подходит, но в следующей реинкарнации, зато буду жить по-другому.
   - Да, трансмутуация святое дело, - подтвердил подключившийся к разговору Эйты, - я вот тоже теперь уж здесь останусь, тоже буду ждать: и время быстрей пробежит, и кормят всё же.
   - То ваше дело. Я так не хочу, это не по мне. И вообще у меня другие планы, - при этих словах Жаж поднялся с пола и огляделся поверх голов одноликой массы. Присев опять, он толкнул в плечо Михаила и сказал:
   - Так ты здесь остаёшься иль как?
   Золотовский с надеждой посмотрел на длиннорукого, будто бездомный пёс на место у очага, и чуть слышно спросил:
   - Ты мне поможешь попасть домой? - он уже не делал различия между его трёхкомнатной квартиркой, еле вмещавшей всех его домочадцев, и остальной планетой. Ему уже не было так скучно жить как прежде, и он мечтал о простых совершенно вещах: утром пойти на работу, дождаться обеда и хорошо пообедать, не жмотясь на "киевскую" котлету; вечером прийти и ...
   - Ну, ладно ты что-то совсем раскис, - Жаж хлопнул по плечу ещё раз, - а говорил, что кто-то там у тебя из яицких казаков.
   - Послушайте, - придвинувшись к Михаилу, сказал очкарик, - ну куда вы теперь побежите? А если ещё подумать так и стоит ли оно того! Здесь вы вместе со всеми, не надо вам убегать никуда, не скрываться ни от кого...
   Михаил нервно хмыкнул и слегка отодвинулся назад.
   - Со всеми, с какими всеми? Да вы хоть представляете кто я такой?
   - Кто? - послышалось сразу несколько голосов. Казалось, у людей непроизвольно шевельнулись уши.
   - Да слушайте его больше, - вдруг забеспокоился и Жаж, - вы, что не видите у него припадок, - но того, будто никто и не замечал; глаза окружавших сфокусировались на Золотовском. Жаж бросился на Михаила, не то, защищая его от других, не то, прикрывая других, и припав к уху, зашептал:
   - Идиот, если ты хоть слово скажешь, что ты чужак..., - но договорить он не успел, вокруг повскакивали на ноги и, стащив длиннорукого Жажа с Золотовского, гудели как потревоженные пчёлы.
   - Ты кто?
   Возникла напряженная пауза. Михаил, отряхиваясь, поднялся. Он впервые отчётливо понял, где у него душа, во всяком случае, он был уверен, что она свернулась клубочком и скатилась в самые пятки, причём его даже не смутило то, что в обе сразу. Он понял, что настал самый ответственный час в его будущей судьбе. Перед его глазами на огромной скорости понеслись картинки из его жизни, словно вагончики набирающей скорость электрички. Глаза его бегали вслед пробегавшим воспоминаниям, стараясь ухватить из них что-нибудь важное, пусть даже вранье, как и вся его жизнь, но похожее на правду. Даже ещё не зная, что на самом-то деле вокруг происходит, он вдруг отчётливо понял, что это единственный его шанс. Он напрягся, как сжатая пружина и вдруг, будто решаясь, выпрямился, выкатив грудь колесом и сложив на ней руки:
   - Вы что, до сих пор не узнали меня? - он сказал это немного театрально, так, как видел это в театре, когда актёры изображали какого-то вельможу. И когда вокруг поднялось смятение, сопровождавшееся выкриками: "Нет, не может быть!" - Продолжил: - Да, это я ваш король!
   - Ленан, Ленан Простодушный! - зашуршала толпа почтительно и недоумённо, окружая "Высокую персону". - Только без хвоста! Только без хвоста!
   У многих в руках появились небольшие портреты королевской особы и недоверчивые могли тут же сравнить.
   - Мой Господин! - вывернулся вперёд всех Жаж, - Ну зачем же вы открылись! - теперь он стоял, расставив руки, как бы стараясь оградить его от нападения врага.
   Вокруг же бушевало, уже черт знает что. Масса лысых голов, до того безразлично занимавшее всё обозримое пространство, загомонила, будто стая встревоженных птиц, и устремилась, оказывая сопротивление самой себе к новому центру волнения.
   - Наш король среди своих подданных, как простой человек, - кричали одни.
   - Пусть трепещут чужаки, король лично поведёт на них войной! - перекрикивали другие.
   - Да здравствует король Ленан I! - подхватывали все.
   - Ну, ты дал, - извернувшись невероятным образом, почти на ухо зашептал Жаж; его глаза лукаво щурились; было видно, что ему нравилось новое развитие событий. Однако ему не удалось закончить своего восхищения, так как задние ряды, стремясь приблизиться к "высокой персоне", настолько усилили свой напор, что тем, кто оказался в центре только и пришлось хорообразно "ойкнуть".
   Золотовский готов был опять впасть в уныние, сетуя на нерадивость Божью, но тот видимо уже имел свой умысел на его счёт. Очкарик, всё это время находившийся рядом, и Эйты, вдруг как по команде, будто пробку из бутыли стали выталкивать Михаила вверх. Наконец и тот, сообразив, что надо делать, неожиданно легко оперся на чьи-то подвернувшиеся головы, и быстро выскочил на почти ровную поверхность.
   - Ваше величество, а я? - услышал Михаил голос Жажа из подножного слоя.
   Золотовский же, поискав глазами, ухватил другую руку, тянувшуюся вверх, и, натужившись, стал тянуть. Через минуту на поверхность выбрался Эйты, затем они вытащили очкарика и вцепившегося в того, как клещ, Жажа.
   - Ну, вот мы снова на вершине, - первым делом сказал Жаж, оглядывая низкорослый лес тянущихся рук.
   Тем временем очкарик приблизился к Золотовскому и сказал с укоризной в голосе:
   - Вы ведь не король!
   - Вы думаете? - неопределённо ответил "самозванец".
   - Но-но, - угрожающе придвинулся Жаж к очкарику, балансируя на чьей-то голове, - на что ты намекаешь гад!
   - Господа, - примиряюще заговорил Эйты, - сейчас не время выяснять, посмотрите, что творится кругом. Надо что-то делать!
   - Величество, скажи речь, - обратился к Золотовскому Жаж, - видишь, народ просит!
   - Да что ты, - растерялся Золотовский как обычно, когда дело касалось решительных шагов, - я не умею и не знаю о чём.
   - Хорошо, - беря инициативу в свои руки, сказал Жаж, - раз пошла такая пьянка, то я буду канцлером...
   - С какой это стати, - попробовал ограничить активность Жажа Золотовский, ещё не представляющий сам плана дальнейших действий, - может я его предложу вот ему, - и он указал на очкарика, по-прежнему не зная как к тому обратиться.
   - Мне? - удивился тот, - Но ведь вы самозванец...
   - Да заткнёшься ты, - Жаж рукой накрыл тому рот, чтоб не дать говорить, - слышь величество, он не хочет быть твоим канцлером. И вообще на кой ты его тащил сюда наверх. Пусть бы себе давился там внизу, - и, наконец, обращаясь ко всем вздёрнутым вверх лицам, стал произносить экспромтную речь:
   - Господа, мы собрались сегодня здесь, чтобы приветствовать нашего любимейшего короля Ленана I. Все прежние годы он с любовью и нежностью правил всеми нами. Вспомните, был ли хоть один из вас обделён его вниманием: все его законы это бальзам на наши истерпевшиеся души, касалось ли то общей крыши над головами или отдельного тюбика на обед.
   Сплочённая масса удовлетворительно загудела.
   - А теперь наступили нелёгкие времена, Ў продолжал новоиспечённый "канцлер", - враги государя нашего подлостью и обманом опоили и надиздивались над ним. И вот теперь он как простой человек среди нас...
   - Смерть врагам! Смерть! - понеслись надрывные крики. - Покажи нам их добрый король!
   - Бред какой-то, - пробормотал чуть слышно Золотовский, взирая сверху вниз на закипающую гневом лысоголовую толпу.
   - Ваше величество, - пал на колени Эйты, Ў неужели это действительно так, - он подобострастно схватился за руку, и хотел, уже было приложиться к ней, но Михаил брезгливо её отдёрнул.
   - Ты что, - сказал он, ещё более озадачиваясь своим неожиданным положением, - они ж грязные!
   - Ваше величество, - вновь пытался ухватиться Эйты за ускользающие руки, - да разве ж я знал, что дарует мне судьба такое высокое знакомство...
   - Эй, эй ты куда подбираешься! - заорал Жаж, прерывая своё страстное выступление, видя, как тот энергично атакует "королевскую особу". - Король, чур, я канцлер, я!
   Толпа же уже скандировала, вовсю жаждая быстрой расправы:
  - Король веди на своих врагов!
   - А можно и я кем-нибудь буду? - обхватив ногу "высочества", чтоб не сбежал, молил Эйты, пытаясь последовать примеру Жажа.
   - Ты будешь начальником полиции, - утвердил в должности "канцлер" просящего, наблюдая за состоянием "самозваного высочества" похожего на столбняк.
   - А что я буду делать? - преобразился полицмейстер, желая получить инструкции.
   - А ты что стоишь-молчишь, как рыба об лёд? - обратился длиннорукий "канцлер" к очкарику. - Иль что задумал против государя!
   - Да нет, что вы, - стушевался тот, - я как все, как народ!
   - То-то же интеллигенция мне тут. Раз ты уже лечил короля, то будешь королевским доктором, - продолжал распоряжаться "глава королевской канцелярии", - понял?
   - Но, - хотел возразить назначенец.
   - Что "но", что "но"! - не дал закончить "канцлер", - Будешь вякать - объявлю "Врагом Отечества".
   В ажиотаже все совсем позабыли, что находятся в замкнутом пространстве, поэтому голос, раздавшийся под невидимым, высоким потолком, прозвучал отрезвляющим душем:
   - Господа! Не пора ли немного размяться?
   И как будто груда камней, обрушенная с вершины чьей-то неосторожной ногой на подножье горы, ударила прежняя барабанная дробь.
   Крики приутихли, будто по знакомой команде и масса шевельнулась, формируя ряды.
   - Бежим отсюда скорее, а то пропадём! - прокричал Жаж на ухо "высочеству" и для надёжности дергая того за рукав.
   Ситуация менялась мгновенно. Михаил отметил это по выражению глаз: лица людей, будто застыли и они, старательно топоча, по миллиметру, стали занимать свои места, в общем, строю. Золотовский скосил глаза на Жажа, потом на "полицмейстера" и очкарика. Первый стоял точно на старте, в ожидании сигнала. Второй явно мучился сомненьем, то, прислушиваясь к ритму барабана и начиная маршировать на чьей-то голове, то, косясь на "канцлера" и "государя" делал выпад, готовясь к бегу. "Доктор" же, вытаращив, как и прочие свои глаза, уже шагал строевым шагом в неизвестном направлении, пока не рухнул вниз в образовавшийся пролёт.
   - Ну, всё теперь затопчут! - констатировал Жаж и, дёрнув, как следует "короля" за рукав, чуть не силой потащил проч.
   Медлить далее было нельзя и они, втроём, рванули по "полю", ощущая его каждым шагом и балансируя, словно лесосплавщики на вёртких брёвнах. "Поле" кончилось гораздо быстрей, чем ожидал Михаил, хотя им пришлось соскочить на землю и преодолевать сопротивление крайних, нескольких марширующих рядов.
   - Фу, - выдохнули бегуны одновременно, наткнувшись на высокую стену.
   - Ну, пока можно передохнуть, - прокричал Жаж, стараясь перекрыть звук барабана.
   - Жаль "доктора", - сказал Золотовский, глубоко вздыхая, - мне показалось, что он приличный человек!
   - Кто, он? - усомнился Жаж и сделал своё суждение. - Типичный идиот! Да они здесь все такие - им барабанные палочки ближе мамы родной, совсем отупели.
   Придвинувшись ближе, чтоб не рвать слишком связки, Эйты прокричал почти в ухо "канцлеру":
   - Эй, канцлер, а что, он точно король?
   - А чёрт его знает! - отмахнулся тот от "полицмейстера" и, обращаясь к Михаилу, прокричал:
   - Эй, "яичный" казак, скажи, а кто тебя надоумил прикинуться королём, ты, что его видел?
   - Нет, - признался Михаил, - но я знаю, что похож на него.
   - Откуда?
   - От одного человека.
   - От Шнайдера?
   - Не скажу.
   - От него, от него конечно ж. От кого ж ещё! Толстый боров! Он что - то задумал, но что? Может ты знаешь? Хотя, что ж я спрашиваю: конечно, знаешь!
   - Так он король или не король? - пристал опять Эйты.
   - Ага, как я папа Римский, - удостоил ответом Жаж.
   - А кто это?
   - Отстань, потом расскажу. Слышь, Мишка, а ты не боялся, что твой обман раскроется.
   - А что я, собственно говоря, терял. Я и так не знаю что где, а тут ещё эта толпа..., да и сейчас, правда, положение не лучше. Что дальше-то?
   - Так значит ты не король! - не мог успокоиться "экс-полицмейстер". - А я то уж обрадовался.
   - Эх, знать бы, что там задумал Шнайдер!
   - Ну и что тогда?
   - А кто такой Шнайдер?
   - Тогда? Тогда бы было видно, что тогда!
   - А мне-то, какая польза с твоего знания? Ў полюбопытствовал Золотовский.
   - Польза! И не малая, и даже две!
   - Какие две?
   - Ну, во-первых, выбраться отсюда живым...
   - А вторая?
   - А вторая - это выбраться отсюда!
   - Да чего отсюда выбираться? - "экс-полицмейстер" даже улыбнулся. - Через часик полицаи заснут, их всегда через час барабанная дробь замаривает, а там, по верёвочной лестнице и наверх, - при этом он махнул рукой в сторону, где должна быть та самая лестница.
   - Что ж подождём, - сказал Михаил, присаживаясь на корточки и опираясь спиной о стену.
   - Ты только сам не засни, - предостерёг Эйты, шлёпаясь рядом.
   - Разве тут можно спать при таком шуме? - удивился Золотовский.
   - Ещё как... Это только спервоначала непривычно, а потом даже не замечаешь. Даже, кажется, будто кто убаюкивает специально, как колыбельная: все мысли улетучиваются и так хорошо, - "экс-полицмейстер" сладостно зевнул и стал моститься.
   - Эй, - подскочил Жаж и стал толкать того в бок, Ў ты, что никак спать задумал, а кто к лестнице поведёт?
   - Да я на секундочку... - стал отбиваться "экс".
   - Бред какой-то! - морща лоб, в очередной раз, пробормотал Михаил.
   - Ну, для кого бред, а для кого обычное дело! - парировал Жаж, пытаясь оторвать от пола соню. - Да ну его, - наконец прекратил свои попытки "канцлер", - пусть дрыхнет!
   Действительно через некоторое время барабанная дробь стала понемногу стихать, превращаясь в монотонную песню тёплого летнего дождя. Мысли замедлили свой ход и стали лениво раскачиваться бумажными кораблями на запрудных волнах в такт ударов дождинок о водную гладь. Веки упали сами, смежив глаза, как тяжёлый театральный занавес на законченное представление.
   "Странно, - подумал Золотовский, увидав себя со стороны, - ведь мне уже тридцать два, а я совсем не вырос. В каких-то семейных трусах и с удочкой. Странно, я ж никогда не умел ловить рыбу. Дождь. Как здорово он стучит по воде. Какие фонтанчики. Странно, а я почему-то сухой. Какой-то странный дождь?"
   - Эй, Землянин ты-то хоть не спи! - грубый толчок в плечо опрокинул наваждение. - Мне что, ексель-моксель больше всех надо? - перед Золотовским стоял, подрагивая на нетвёрдых ногах, Жан Жуан, точно такой, каким его запомнил Михаил в первый раз; не доставало только рыжих волос.
   - Ты что уже в бар сбегал? - удивился перемене Землянин.
   - Угу, - кивнул тот, демонстрируя пустой тюбик.
   - Всё своё ношу с собой? - пошутил Михаил, внутренне передёргиваясь от воспоминания о тюбичной еде.
   Барабан старательно наяривал свою дробь и, марширующие в такт ему так же аккуратно и твёрдо ставили ноги.
   Золотовский поднялся, чувствуя, что всякая другая поза, не смотря на адский грохот, располагает ко сну. Он поймал Жажа за рукав и притянул к себе:
   - Слушай сюда, - "француз" повернулся ухом вперёд, - я наверно сошёл с ума?
   - С чего ты взял? - ответил тот вопросом.
   - Ну, всё это, - Золотовский циркулем повернулся на одной ножке, вычерчивая невидимый круг вскинутой рукой. - Если б я спал, то я должен был давно проснуться, но в любом случае, - он схватил Жажа за грудки, - я не могу спать и видеть, как мне снится сон. Потом этот Марс, - Михаил оттолкнул марсианина, и тот ударился спиной о стену. - Потом этот Марс, чёрт те что и с боку бантик. Я ничего, ничего не понимаю, - он схватился руками за голову, но словно обжегшись, резко опустил их вниз. - Но я всё же разберусь со всем этим, понял, и ты мне поможешь.
   - Да ладно, - отвечал бывший "француз", - но учти сразу, если что я ото всего отопрусь и скажу ... В общем, ты меня понял.
   - Да понял, понял...
   - Ну и что ты хочешь знать?
   - Я хочу знать всё по порядку: как ты был со Шнайдером, зачем меня с собой притащили, и вообще что здесь происходит?
   - Да если б кто услышал твои вопросы из моих и Шнайдера знакомых. Слушай, на кой тебе эти подробности. Ты что действительно хочешь найти во всём этом смысл?
   - Да и это для меня очень важно..., - Золотовский сложил руки за спину и прошёлся взад-вперёд, - вот тебе сколько лет?
   Вопрос оказался неожиданным; у "француза" даже покраснели уши.
   - Ну, знаешь ли, - смущаясь, начал тот, - это достаточно личный вопрос..., - но Золотовский, думая о своём, никак не отреагировал, а просто стал говорить сам.
   - Понимаешь мне уже тридцать два года, а я ещё ничего не успел в этой жизни...
   - Да-да, вот и я тоже говорил этому жлобу: дай усы поносить, а он: нет, не тронь, мне они, говорит, больших денег стали...
   - ... вот, и теперь в довершение ко всему оказаться шут его знает где, а время идёт.
   - ... мы ж с ним с детства; в одном питомнике росли - и такая падла получилась. Вот если б не мой тщедушный организм, - Жаж продемонстрировал себя и Михаил, обратив на это внимание, стал прислушиваться дальше, - ещё б не известно кому б те усы достались.
   - А действительно, откуда у него накладные усы? - неожиданно поддержал тему Золотовский.
   - Да усы-то у него свои. Во всяком случае, он так мне всегда говорил.
   - Но почему тогда они клеенные у него, а не такие же, как у меня? - Михаил стал цеплять вопросы один за другим.
   - Ты что, Землянин головой повредился? Ты ж не путай нас с собою. Ты ж там, я видел такие, ходил же, ну как их на голове ещё у вас таскают, когда вода сверху сыпется, ну чтоб ещё голова не мокла. У нас-то таких конечно нет, потому что вода только на земле лежит, а у вас почему-то ещё и наверху есть, ну да ладно. Так как эти штуки называются, ты понял, о чём говорю, ну такие, из материи...
   - Шапки что ли?
   - Во-во, шляпки, так что они у вас, не съемные что ли?
   - Ха, - хотел рассмеяться Михаил, но смеха не получилось.
   - Что, ха! Не так что ли? Так почему же у него не могут быть усы клееные. Мы быть можем тем и отличаемся от вас...
   - Хорошо, хорошо отличаетесь; и отличайтесь на здоровье..., я ж тебе хотел посочувствовать, а ты вон какой патриот, - он помолчал немного, ещё раз мысленно дивясь всему идиотизму, создавшейся ситуации, и добавил, искрясь глазами:
   - Да ладно тебе переживать за усы - они тебе все равно не идут!
   - Идут, не идут! Чего ты понимаешь, а? Чего ты понимаешь? Ты что ещё не понял, что усы здесь не украшение, а положение в обществе.
   - Хорошо, хорошо, не сердись.
   - Чего ты меня допекаешь, - марсианин даже покраснел, - это у Землян растёт на роже что, не попадя, а у нас, уж если не сбылось, так уж не сбылось.
   - Прям мечта идиота, - пошутил Золотовский, - да хочешь я отращу себе усы, а потом срежу и тебе отдам.
   - Конечно, хочу, - тут же согласился Жаж, - только ты меня надуешь.
   - Почему?
   - Я знаю?
   - Ну почему же...
   - Да пожалеешь, поди.
   - Чего их жалеть, - Михаил провёл рукой по шершавой, не бритой щеке, - вот только ждать придётся недели две...
   - Так я и говорю, что недели через две-три ты сам их захочешь носить.
   - Да не захочу ты чёрт ...
   - Что вот так срежешь и мне отдашь? - Золотовский уже пожалел, что сделал такое предложение, предчувствуя нутром долгую разлуку с домом. Впрочем, он давно перестал ощущать время и поэтому ностальгия, возникавшая в нём давила его ещё не так сильно.
   - Вообще-то, чтоб ты знал, когда срезают или сбривают волосы с лица иль с головы, то они представляют собой такую горку волосков. И чтоб из них сделать накладные усы, на сколько мне известно, с ними надо ещё повозиться.
   - Как? - не понял марсианин. - А на чём же у тебя-то они держатся.
   - На коже.
   - Ага, у тебя на коже, а мне ты их отдельно предлагаешь. Так я и знал.
   - Но послушай: они ж у меня живые, а не клееные.
   - Ну, это отговорки, у Авера ж они клееные и на коже, а мне ты хочешь кучку шерсти подарить, тоже мне друг называется!
   - Ну, знаешь, - рассердился и Золотовский, - мало того, что я чёрте где оказался, голодный, холодный, обритый, как уголовник, так ещё какой-то..., - он презрительно смерил "француза" с ног до его лысой головы и смачно сплёвывая на пол, как делал это в детстве перед неизбежной потасовкой, закончил накатившее возмущение чувств, - хрен лысый в друзья затесался. Да я, таких как ты друзей и через увеличительное стекло не различаю! - он ещё раз сплюнул под ноги Жажа и подумал успокоительно: "Да что я, в самом деле, сдрейфил. Если это сон, так пока всё не взаправду, надо подурачиться в удовольствие. Если я умер, так всё страшное позади. И чего я тут перед ними лебежу?"
   Михаил посмотрел вокруг себя как будто только что, пробудившись ото сна. Под куполом огромного зала всё ещё копошились барабанные палочки, но их звук ему уже не казался таким грозным и воинственным, как в первое мгновение. Метаморфозы происходили быстро, тут же на глазах и количество маршировавших, теперь не казалось таким огромным, а вполне могло быть исчислимо: в две-три сотни человек. Он проследил глазами вдоль высившихся стен в одну и в другую сторону, и решил, что пора искать выход. Внизу возле ног, свернувшись калачиком, спал Эйты, сопя и вздрагивая при сильных долях барабанного боя. Сбоку притаился Жаж, с интересом поглядывая на поведение Золотовского.
   - Ну что ж, - сказал, наконец, Михаил, приходя к окончательному решению, - как говорится в одном старом анекдоте: чего думать - трясти надо!
   - Ваше величество, - раздался голос Жажа, - а может быть...
   - Отстань недоумок, - бросил Золотовский излишне высокомерно, входя в величественную роль. Он сделал шаг, стараясь перешагнуть спавшего, но не удержал равновесие и, спотыкаясь о распростёртое тело, чуть не угодил под ноги маршировавших. Его поймали крепкие руки.
   - Осторожно ваше превосходительство! Здесь под ногами валяется всякое... - голос показался, до неприятного, знакомым, впрочем, так только показалось в первый момент, ведь он выражал почтительность и стремление угодить. "Превосходительство" приподняло сурово свою бровь и, сверля взглядом говорившего, одетого в шикарный и расшитый узорами халат, спросило:
   - А ты кто?
   - Ваше величество, неужели вы меня не припоминаете? Хотя, конечно, после такого потрясения, - он сокрушённо уронил огромный лысый череп, отороченный пышными усами под самым картофелеобразным носом, на мясистую ладонь, мигом, увлажнившуюся горестной слезой и, смазав, затем, остатки влаги по всему лицу рукавом, продолжил, - эти мятежники. Они хотели разорвать вас на части. Погибла вся ваша доблестная гвардия...
   - Да? - Золотовский нахмурил лоб, тужась вспомнить.
   - Да и вас тоже почти убили, лишив вас вот этого, - толстяк потряс перед носом плетёной косой, - венценосного хвоста. Хорошо, что мы, ваши вассалы, оказались вовремя предупреждены об измене и поспешили к вам на выручку...
   - Да? - Золотовский готов был признать в говорившем господина Аша, но какой-то клин, вставленный среди его извилин, не позволял ему сделать этого логического хода, и он только поддакивал всякий раз, как попугай.
   - К сожалению, среди ваших вассалов остался в живых тоже только я, - усач встал на одно колено, как древний рыцарь и склонил голову, - мой король, князь Рюриков.
   Затем он поднялся на ноги и, обращаясь ко всем, отчего-то переставшим маршировать, объявил:
   - Земляне, сегодня случилось великое несчастье и огромная радость!
   Вокруг всё замерло, выражая внимание полуоткрытым ртом. Барабанная "рапсодия" наконец-то замолкла, погромыхав напоследок отдалённым эхом. Оттесняя толпу, вперёд выдвинулась "бронированная" полиция.
   - Сегодня, в час по термоядерному полудню, была совершена попытка дворцового переворота с целью захвата, - князь Рюриков сделал продолжительную паузу. И пристально посмотрел на Михаила, пытаясь прочитать в нём какие-нибудь эмоции, но не найдя никаких перемен меж хмуро собранных бровей, облегчённо вздохнув продолжил, - и уничижения чести и достоинства, а так и самой жизни нашего драгоценнейшего и самодержжавеннейшего суверена Ленана Наипервейшего.
   - Ура, - не выдержал кто-то из первого ряда от избытка восхищения.
   - Что за "ура"? - резко оборвал Рюриков, набиравшую силы, радость. - Суверена чуть не кокнули, а вы..., что и здесь измена?
   Толпа, погасив радость, двинулась назад, выделив из себя человека в очках. Очкарик растерянно озирался по сторонам и будто червь, выдавленный из земли, извиваясь всем телом, стремился слиться с остальной массой. Но масса его не впускала: "Нужна жертва, - будто кто-то нашёптывал на ухо. - И немедленно!" Его подхватили за руки сразу несколько человек и, приблизив к князю Рюрикову, бросили тому под ноги. Толпа облегченно выдохнула - пронесло!
   - Казнить изменщика немедля! - скомандовал Рюриков и тому сразу же накинули эластичную петельку. Всё опять замерло в неприятном ожидании.
   - Нет! - очень твёрдо сказал Михаил. - Я дарую ему жизнь!
   - А! - сделала облегченный выдох людская масса и у некоторых заблестели глаза и покраснели носы.
   - Нет? - удивился "князь" настороженно разглядывая "суверена". Но, вдруг, что-то сообразив, стал кланяться и, извиняясь говорить: - Ваше величество изволит даровать жизнь этому невежеству ...
   - Да, изволю, - сообщил Золотовский, входя окончательно в роль.
   - ... которое даже не знает разницы между радостью и печалью...
   - Ну, всё довольно, - с неожиданной для себя капризностью оборвал самозванный король, - всё, всё, - и он даже замахал ручкой, в какой-то особой королевской манере, - и вообще, пока вы там где-то прохлаждались...
   Но докончить он не сумел. Сверху спустилась капсула и вобрала в себя Золотовского и Аша, без всякого усилия с их стороны.
   - Послушай-ка малый, - сказал АШ, обращаясь совсем не по-королевски, когда капсула легко и плавно взмыла ввысь, оставляя внизу восхищённые взгляды и патриотические выкрики, - ты, что же мой золотой от программы-то отклоняешься, иль тебе что самому захотелось повластвовать, нет, друг ситный врёшь! Без меня ты кто - дырка от нолика, тебя здесь и нет как будто.
   - Твоя правда, - устало, повисая в пространстве, пробормотал псевдокороль, - я теперь и сам не знаю: есть я или нет. А вот скажи мне. Если я правильно тебя понял, то у тебя там всё крутится и вертится, как задумано, так? И судя по тому, что ты меня рассекретил..., постой-ка, а как ты меня нашёл... А, впрочем, - он безразлично махнул рукой, - какая разница, ты теперь меня никуда не отпустишь. Я тебе теперь нужен как ширма ...
   - Ну почему же, вот только сейчас пройдут праздники по случаю твоего избавления от внутренних врагов, потом ты объявишь войну, потом ...
   - Какую ещё войну, с кем?
   - Да как же, Ў удивился АШ, - ты столько времени пробыл в моей армии и не понял против кого ведётся война...
   - Да не понял, я ж не учился в ваших школах, - откуда мне знать про ваши дела.
   - Ба-ба-ба, - задумавшись, похлопал толстяк по своим губам, - теперь я понимаю, почему ты так легко попал в наши сети: ты удивительно не любопытен, тебя как бы не интересует, что происходит вокруг, ты весь в себе. Это надо ж пробыть в помещении, где только и говорят о внешнем враге, вбивая эту мысль в голову под барабанную дробь, а он сама невинность - я не учился в ваших школах. Да для того, чтоб усвоить такую простую мысль, как “враг должен быть разбит” вообще не надо нигде учиться. Кто враг и где его искать? На то есть верховные руководители - они знают: кто, где и почему. Ваше ж дело величество - прокукарекать, а там рассветать или нет, не ваше дело. На этот случай я есть, ваш наипервейший советник.
   - Ну, хорошо, хорошо, чёрт с вами воюйте с кем хотите..., а со мной-то что?
   - А с тобой величество..., если будешь хорошо себя вести, откажешься от престола в мою пользу, зачинателя нового царского рода князя Рюрикова.
   - А я то что?
   - Ты - то..., ну сядешь на свою ракету и полетишь домой.
   - Ты что издеваешься, - вид у Михаила был совершенно жалкий, но ему ничего не оставалось делать, как принимать всё как есть, разыгрывая возмущение, - откуда у меня ракета?
   Но ответа не последовало, вместо этого будто чья-то неведомая рука выключила свет и убрала звук, Золотовский почувствовал, что проваливается в чёрную дыру...
  
  
   IX. ...
  
   Первым чувствительность обрёл нос; он втянул в себя запах пыли; Золотовский чихнул и сразу обрёл зрение и слух, в виде концентрических кругов и звона в ушах. Когда всё прошло, Михаил пошевелился и затем лишь увидел себя в каком-то помещении, лежащим на широкой кровати времён Людовика XII со всеми полагающимися к ней: балдахином и прочими занавесками. Он сполз с кровати и почувствовал под ногами длинный ворс, а, опустив взгляд, увидел под ногами шкуру какого-то животного.
   “Должно быть медведь, "- подумал он. Всё это ему живо напомнило что-то музейное: то же, и ночной столик с какими-то коробочками и огромное зеркало, венецианского стекла. Золотовский выпрямился, почувствовав как ноги его напряглись, и неслышными шагами направился к окну. Оно было закрыто чем-то снаружи так, что не пропускало и лучика света. Тогда он двинулся к двери и слегка тронул, отлитую из бронзы, ручку; та даже не шевельнулась.
  - От чёрт, - сказал он негромко, - Где это я опять, - Со стороны стола послышался слабый шум, похожий на чей-то приглушенный смех. Золотовский пошёл на звук, надеясь узнать что там происходит, но, приблизившись к зеркалу, застыл в изумлении. На него сквозь холодное стекло смотрело что-то живое, похожее на человека, во всём образе и подобии каким должно быть его создал Господь. Золотовскому напряг зрение и ему показалось, что он узнал его, несмотря на наготу, в которой тот пребывал. Более того, он готов был признать в том отражение самого себя, если б сам он не был одет в пышный средневековый камзол, принадлежавший, по всей видимости, какому-нибудь вельможе.
  - Ты кто? - произнёс Михаил непроизвольно, подумав при этом, что ответа не последует. Но тот, в зеркале, произвольно прикрывая нижнюю часть тела, нервно дернул плечами и ответил:
  - Я! - потом поправился, неловко улыбаясь, - Твоё, внутреннее, Я, - и вздохнув, дополнил, - голое, как, правда!
  Ноги как-то сами обмякли, и Золотовский опустился прямо на пуф, стоявший возле столика. В горле образовался комок, который никак не глотался, поэтому Золотовский лишь открывал рот не в силах что-либо произнести. Наконец он сказал:
  - Так что..., - его правая рука ткнулась в сторону отражения, - ты - душа? - левой он потянул ворот своей рубахи, будто ослабляя петлю. - Ты есть?
  - Да, представь себе. Какая неожиданность, не правда ли?
  - Значит что, я умер? И меня закопали... На этом ..., на старом кладбище..., с покосившимися крестами... и ... - Золотовский схватился за голову с ужасом, знакомым ему с детства, представляя то, о чём шептали его губы.
  - Ну, уж, к чему столько скорби! Да и какая в принципе тебе разница, допустим, просто ты нечаянно заглянул внутрь себя. Так бывает иногда с людьми. Но, уж не обессудь за мой внешний вид, каков есть, - зазеркальное существо развело руки, продемонстрировав свою тщедушную форму, которая почему-то словно встревоженная морская гладь пошла лёгкой рябью.
  - Да, да, конечно, - поспешно согласился Михаил, - конечно, иначе бы был бы один кто-то.... Впрочем, я не верю, в загробную жизнь и, скорее всего уже не было б никого....
  - А как же Я?
  - Ты?
  - Я!
  - Ты просто наваждение, ты мне мерещишься...
  - Или ты мне... - отражение скривилось в гримасу.
  - Нет, - отупевая, возражал Золотовский, - я твоё тело, я тебя создал!
  - Ха - ха - ха, - "отражение" вызывающе хохотнул из зеркальной глубины, - не смеши. Ещё следует разобраться кто здесь что, ишь вырядился, впрямь королевская особа.
  - Что, - опешил Золотовский от выпада своего визави, - это! - он провёл руками по расшитому золотом камзолу и, растеряно глядя то на своё одеяние, то на голое отражение, сказал негодуя: - Да я..., да мне, да мне приказали..., - он стал хватать воздух, словно рыба, выброшенная на лёд, - да меня хотели убить..., если б я это не сделал...! - при этом он бил себя в грудь, всем видом и жестами, стараясь показать, как он сопротивлялся и как противно ему всё это.
  - Враньё! - последовало от стеклянной глади. - Ты эту лабуду девочкам рассказывай, уж я - то тебя знаю...
  - Что ты имеешь в виду? Ты хочешь сказать, что я это всё выдумал? - Золотовский привстал, и это выглядело как бы угрожающе.
  - Да, сиди ты. Я ведь тебя знаю как облупленного: во-первых, это не ты придумал, а Я. Впрочем, кто теперь что различит: где ты, где Я? - отражение ещё раз “взволновалось” и вытянулось в полный рост. - А, хочешь я тебе расскажу о тебе?
  - Ну!
  - Ты помнишь себя малышом?
  - Ну, примерно?
  - Примерно? Да, конечно же, помнишь. Эдакий мальчишь-кибальчишь: рубашечка с коротким рукавом, шортики с лямкой через плечо; или нет, тогда ещё не было такого слова, значит штанишки с лямкой. Через левое плечо, не так ли?
  - Да какая разница?
  - Э, нет, разница есть, правда чисто техническая, чтоб правая рука чувствовала себя свободней...
  - Послушай, это так важно?
  - Нет, просто воспоминания. Один помнит одно, другой другое...
  - Ладно, допустим, я вспоминаю эти, как ты говоришь, штанишки...
  - Нет, дело не в штанишках, конечно...
  - Ну, слава Богу!
  - Да форма здесь не так важна, хотя как взглянуть на это...
  - Ну-ну.
  - ... в то время очень была популярна тема “красных командиров”, помнишь? Ремень через всё пузо, портупея, кстати тоже ...
  - Да понял, понял - через левое плечо, ну и что?
  - Ты самое главное пойми, что я - это ты!
  - Слушай, я за последнее время столько ерунды насмотрелся, что ты меня ничем не удивишь!
  - Ну, хорошо! Посмотри на меня ещё раз, и я исчезну... - в зеркальной глади, как на экране кино поплыли кадры, вернее они выстреливались в виде слайдов: раз один, раз другой - вот два парнишки в зелёного цвета костюмчиках в полоску, как близнецы; вот опять двое, но один одет празднично, по богатому, другой же почти не одет. Затем, тот другой, вдруг приблизил своё лицо, будто хотел подглядеть сквозь замочную скважину, отчего стал видимым лишь огромный его зрачок....
  
  - Так, так батенька мой, типичный синдром Кандинского-Клерамбо, вот до чего дошло... - лицо отодвинулось, и Золотовский различил человека в белом халате. Михаил напряг зрение и увидел огромные чёрные усы, гнездившиеся под мясистым носом.
  - Шнайдер, зараза...! - прохрипел он и двинулся, чтоб накинуться на говорившего, но тугие ремни, опоясывавшие его в доль и поперек, крепко держали его на массивном стуле.
  - Ну, что я говорил вам, доктор Авершин, что как только мы прекратим давать ему нейролептики, он обязательно покажет своё недовольство, - из-за спины толстяка выглянул ещё один человек, тоже в белом халате, с рыжей копной волос на голове.
  - И ты гад здесь! - ярился Михаил, тщетно пытаясь ослабить путы.
  - Да, у этого типа накопилось столько агрессии, что его следует держать на запоре, ваша правда Жорж Александрович.
  Возникла пауза, оба, в халатах, отодвинулись на безопасное расстояние и молча взирали на безуспешные попытки пациента. Комната была узка, но с высоким потолком, какие бывают в домах очень старых построек. На одном торце её была узкая, массивная дверь, чуть приоткрытая; на другом - узкое готическое окно, зарешеченное изнутри и закрытое ставнями снаружи. В комнате было полутемно, несмотря на белые стены и включенный свет, который лился из засиженной мухами лампы, висевшей где-то сверху, над головами. Было душно и на круглом лбу толстяка проступили крупные капли, он отер их рукавом и, по-детски, шмыгнул носом.
  - Ну, что Жорж Александрович, ставим окончательный диагноз...
  - Да, Борис Аркадьевич, налицо острое психотическое состояние, исчерпывающееся люцидной кататонией на уровне ступора и субступора...
  - Точно, хотя могут наблюдаться и отдельные бредовые и галлюцинаторные проявления. Короче говоря, дорогой, Жорж Александрович, мы имеем честь наблюдать картину типичной шизофрении в ядерной фазе.
  - Ну, что ж, тогда так и запишем в истории болезни, - при этих словах рыжий, присев на край подоконника, стал быстро записывать что-то в большую серую тетрадь. Михаил только отупело таращился по сторонам, не пытаясь освободиться.
  - Посмотрите-ка, Жорж Александрович, - сказал усач, приближаясь опять к Михаилу, - а наш больной успокоился ... и зрачки опять сузились.
  - Вы думаете, он что-то понимает? - спросил рыжий, оторвавшись на секунду от своего занятия.
  - А мы сейчас проверим: Золотовский вы меня слышите?
  Михаил почувствовал, что что-то произошло, это пришло к нему внезапно, как озарение, во всяком случае, он понял самое важное, что произошло что-то с пространством и временем; и эти люди и эта комната не могли появиться просто так, если они реальны.
  - Где я? - все, более озаряясь сознанием, сказал он.
  - Так-так, - почему-то обрадовался усач, - не плохо! А скажите-ка милейший, как вас зовут?
  - Миша..., то есть Михаил... - ответил Золотовский как-то машинально.
  - Прекрасно. Вы слышали, Жорж Александрович? Он назвал своё имя. И это через столько лет беспамятства..., поразительно. В каком году он поступил к нам, Жорж Александрович? - рыжеволосый сполз с подоконника и стал листать свою объёмистую тетрадь.
  - Так, ага, - подал он голос, - это было в ноябре девяносто первого. Его подобрали на улице в бесчувственном состоянии...
  В это время через приоткрытую дверь просунулась женская голова в белой косынке и залепетала по-бабьи:
  - Борис Аркадьевич, Жорж Александрович, да, что же вы не идёте ужинать, всё простывает...
  - Щас-щас, - замахал руками доктор Авершин, Ў щас, голубушка, Настасья Филипповна, у нас пациент...
  - Так, оставьте его, Борис Аркадьевич, покушайте, а потом снова придёте, - в узкую дверь протиснулась, бочком, основательная женская фигура и, взмахивая полными руками, стала причитать: - Да, ей богу, вы ж как малые дети с этим больным возитесь, а он же семь лет ни гу-гу, ни ку-ку!
  - Нет, Настасья Филипповна, вы ошибаетесь, - вступил в разговор рыжеволосый ассистент, - он сегодня назвал своё имя...
  - Ну и хорошо, ну и, слава Богу, я ему тоже сейчас кушать принесу, или нет, там его жена пришла, вот пусть она его и покормит...
  - А он не разволнуется? - сказал доктор, поглядывая в сторону Золотовского, - Может ему вколоть пару кубиков...чего там ему мы кололи? - он вопросительно повернулся к ассистенту, но тот удивлённо только уставился на патрона.
  - Так ведь нечего вкалывать-то, Борис Аркадьевич, - подсказала словоохотливая женщина, - уж дня два как последнее вкололи.
  - Что, вообще ничего нет? - доктор повернулся к Настасье Филипповне и его челюсть напряглась. - Ведь у нас тринадцать буйных... Господи, что же будет?
  - Но пока всё тихо! - полушёпотом произнёс Жорж Александрович, - Ничего, обойдёмся...
  - Обойдёмся? - вскрикнул Борис Аркадьевич, - А как не обойдёмся, тогда что? Вы представляете что, будет? - он нервно отстранил рыжеволосого, так как тот почему-то оказался на пути к выходу, - А ну, пойдёмте, посмотрим, что там у нас твориться? - и, подталкивая друг друга, все трое выскочили в коридор.
  Михаил покрутил головою; это единственное, что ему удалось осуществить в данной ситуации. Оглядывая комнату, он ещё раз подивился тому положению, в котором он себя застал. Поморщив лоб, он попытался сосредоточиться и вспомнить. Хоть что-нибудь. Но все его усилия свелись лишь к двум простым мыслям: сколько сейчас времени? И какой сегодня день? Он относил себя к “совам”, и потому что спать не хотелось, Михаил решил, что должно быть вечер, но более никакого суждения он вынести не смог. Между тем в дверях послышался какой-то лёгкий шорох, и Золотовский обернулся на звук. В комнату, привалившись на дверной косяк, заглядывало миловидное женское лицо.
  - Можно? - прозвучал мелодичный голос, и сердце Золотовского ёкнуло: “Маша”, - возникло имя жены в его сознании. Он напряг зрение, так как из-за отсутствия очков, которые он носил последнее время, видел не отчётливо:
  - Маша? - спросил он вслух.
  - Я, - прозвучало эхом и сразу он ощутил, как что-то родное, близкое и любящее охватило его разом со всех сторон...
  
  
  
  
   X. И наконец.
  
  Прошло время, но его так и не выписали из психиатрической клиники. После небольшого просветления сознания, которое, как говорили, произошло на седьмом году его лечения, он снова ушёл в себя, хотя в тот период он проявлял, казалось бы, ясность ума и трезвость мысли, так что даже его наблюдающие врачи готовы были поверить в полное выздоровление. Но по прошествии недели или двух, когда его поместили в палату для выздоравливающих, он опять стал загадочно поглядывать то на дневное, то на вечернее небо. И если первое время он радовался посещениям жены и детей, то, после, стал опять погружаться в себя, и больше уже не реагировал на их появление. Жена же его только тихо плакала, и молча прижималась к его небритому лицу, а он отстранял её и говорил:
  - Осторожно, не помни мне причёску! За этот шиньон Жаж обещал мне много денег, тогда я куплю себе дом губернатора.... А когда у меня будет свой дом, то мы ещё посмотрим кто самый главный на Марсе. Народ меня любит! Я же знаю; мне же говорили всегда; вот оно так и получается! - при этих словах он выпячивал грудь и делал какой-то замысловатый жест руками.
  
  Светило ласковое майское солнышко. Земля, согретая добрым теплом, размякла зеленью трав и туманом листвы. Было жарко, но с моря тянул лёгкий бриз и должно быть, поэтому, дышалось как никогда легко и свободно. Казалось, вся природа справляла праздник своего воскресения, будто возрождаясь после множества дней небытия.
  В этот день его не стало, вернее не стало окончательно. Всю ночь он не спал, ворочаясь с бока на бок, то рыча как дикий зверь, то крича как раненая птица. Под утро он вскочил и начал биться в запертую дверь. Когда же прибежали санитары он совсем обмяк, но что-то ещё продолжал бормотать. Его положили на кровать, но когда попытались пристегнуть ремнями, он осторожно коснулся кого-то рукою и, проваливаясь куда-то внутрь себя, произнёс:
  - А всё же я их остановил: войны не будет! - он улыбнулся свободно и открыто, как не делал, может быть прежде никогда, затем рука скользнула вдоль туловища, зависая в свободном положении; его тело передёрнулось несколько раз, словно в него стреляли, и замерло навсегда.
  Его схоронили на третий день на загородном кладбище, недавно открытом, где только этой весной проводились работы по осушению почвы, но уже достаточно “населённом” и “обжитом”. На похоронах были лишь родственники, да парочка знакомых, которых попросили потаскать гроб. Сыроватая, глинистая земля, немного побарабанив по крышке, как бы в последний раз давая пробудиться покойному, наконец, стала ложиться всё мягче и мягче, и после пятиминутной работы уже громоздилась грязно-коричневой кучей.
  - Ну, вот, - сказал один из могильщиков, обращаясь не то к вдове, не то ко всем остальным, - к осени земелька просядет, надо будет подправить могилку...
  - Хорошо-хорошо, - согласился быстро тесть, - осенью и подправим...
  - Да, нет, - возразил ещё кто-то, не то вдова, не то тёща, - ещё раньше придём...
  - Ну, так, - деловито продолжил тот же могильных дел мастер, - памятник уже есть или крест пока поставите, у нас есть...
  - Да, мы как-то не успели, - замялся тесть.
  - Понятное дело, - с видимым сочувствием отозвался разговорчивый кладбищенский рабочий, - Сейчас организуем...
  Ночью выпала роса, поэтому свежевкопанный крест взыграл тысячью бриллиантов в холодном свете круглолицей луны. Это был обычный деревянный крест, с одной стороны которого была приколота старенькое фото с нехитрой надписью фломастером: Золотовский М. М., род. 7.09. 54г., ум. 9.05. 97г. С другой же шла надпись, сделанная чьей-то искусной рукой и философским содержанием: SIC TRANSIT GLORIA MUNDI.
  Больше не было ничего.
  
   1987г./2002г.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"