Ворвавшись на вокзал небольшого городка за минуту до отправления её поезда в родную столицу, Марина поняла, что стоять в кассе за билетом уже некогда. Она метнулась к выходу на перрон. В распахнутые широкие двери вокзала был виден нужный ей поезд, что подтверждала аккуратная табличка на ближайшем вагоне.
- Возьмите! Нет времени в кассу! - запыхавшись, быстро выпалила она проводнице.
- Начальник поезда в 3-м вагоне, - махнула та рукой куда-то вправо.
Побежала дальше. Хорошо, что командировка была недолгой, всего два дня, и в её небольшой сумке только самое необходимое. Седьмой, шестой, пятый, четвёртый... Проводники поднимаются в вагоны, поглядывают вдоль поезда.
Третий! Фух. Открывает рот, набирает воздуха...
- Та сидайтэ вжэ, там розкажэтэ! И так бачу, шо я ваш последний шанс! - подаёт ей руку добродушного вида мужичок в полном расцвете сил, как Карлсон, но без пропеллера.
- У меня билета нет.
- А грОши е?
- Е! На билет хватит.
- Так я вам тут продам, залазьтэ вжэ, бачытэ - рушаем!
Отдышавшись в коридоре, Марина подождала, когда проводник закроет дверь вагона и пройдёт к себе.
- Сколько с меня до столицы?
- Идить у другэ купе. Выбирайтэ вэрхню полку. Гроши - за всэ разом оддастэ: постель, чай, коньяк, массаж...
- Ага, сауну и бассейн не забудьте в счёт внести! - сказала, хохотнув, Марина и пошла искать своё место.
Здорово, всё же, что успела! Сердце, правда, так и колотится. Но не успела бы - сиди тогда ещё часов восемь на вокзале или шатайся по этому неприглядному городку, а в полночь - на пассажирский, который так медленно тащится, что следующий день можно было бы вычеркнуть из жизни. Нет, повезло ей однозначно. Только вот поесть не успела купить. Да ладно, по дороге, хотя, и есть-то не хочется, упасть бы и заснуть. И здорово, что полка верхняя, не надо ждать, как на нижней, пока соседи насидятся и соизволят уползти наверх. Всё складывается очень даже...
- Здравствуйте! Моя одна из верхних. Пожелания-предложения будут? - обратилась она к попутчикам, сидевшим внизу.
Слева копалась в своей сумочке кудрявая девушка лет двадцати трёх со строгим, каким-то надменным выражением лица, справа сидел симпатичный, 'накачанный' блондин лет до 30 и вытирал лоб платком. Девушка поздоровалась в ответ и продолжала что-то искать в своём бардачке. Молодой человек отреагировал:
- Могу уступить Вам нижнюю полку.
- Да нет, мерси. Я как раз мечтала упасть и заснуть, чтобы никому не мешать. Но, раз Вы такой отзывчивый, снимите, пожалуйста, матрац с третьего яруса, а то это не самое любимое из моих занятий.
- Минутку! - ответил 'качок' и с лёгкостью разобрался со всеми матрацами.
- 'Хто постельку не возьмёт, глазки ночью не сомкнёт!' - пропел из коридора проводник и протянул стоящей в дверях Марине три комплекта постели, аккуратно запечатанные в пластиковые пакеты с указанием свежести продукта на вложенных этикетках.
- Сколько?
- Я ж сказав - всьо потом! Бэрить, а то куды я вам кофе подавать буду?
- Мерси, ответила Марина и заторопилась застилать своё новое лежбище с одной мыслью - скорее бы упасть и уснуть!
Ну их, с их ночными разговорами! Два дня командировки, между ними одна ночь, а базаров-то, базаров - до полуночи и далеко заполночь! И всё вокруг да около, всё не по теме контракта, был бы хоть толк для фирмы, а то - вода одна. Хитрый на хитром сидит и хитрецом погоняет. Ну, раз взялась представлять СП да ещё и переводить трёп компаньонов на русский - нечего жаловаться. Работа есть работа. За это заплатят. Ночь в поезде, потом ночь 'базаров', два дня беготни... В такую жару... Спать, спать, спать!
Не заплатив пока ни копейки за все удовольствия, она переоделась, когда 'качок' выходил покурить, потом забралась наверх, сунула сумку на третью полку, кошелек и папку с документами - под подушку и заснула, как будто провалилась в полуявь-полусон. Её полка - уютнейшее место в мире! Вот по дороге сюда была полка - жуть кошмарная после домашнего дивана, и поезд стучал по мозгам, а сейчас - красота! И проводник - душка, и попутчики без пива и таранки, вполне милые люди... Странно только, что такие молодые оба, а молчат всё время. Кудрявая - читает что-то медицинское, 'качок' просто молчит, в окно смотрит...
Как там дети дома без неё справились? Даст Бог, нормально, не маленькие уже, обойдутся. Немного воли им даже по вкусу, прибавит ответственности. Холодильник полный оставила, указаний надавала...
Надо бы собаку сводить к ветеринару, кажется, грыжа у неё... На даче что-то надо было сделать срочно, что-то надо, что?... Позвонить куда-то... Ох, достали компаньоны... Хитрые все... Еще и мобильник отключили за неуплату...
...Что-то колёса уже не стучат... Кофе пахнет...
- Мадамочка!!! Кофе в постель чи в чашечку, як вашим сусидям?!
- В чашечку, а потом в постель подайте, будьтэ ласкАви! Не дадите и поспать, старательный Вы мой!
- Така наша служба! А спать на заходи сонця - голова болитымэ!
- А вдруг у меня денег не хватит за ваш сервис заплатить и я тихо сбегу?
- Од нас нэ збигають! У нас в кажному купэ по секьюрите сыдыть! - сказал он и подмигнул глазом в сторону соседа внизу.
- Я не ваше секьюрите, - ответил тот сдержанно, но дружелюбно, - У вас денег не хватит меня оплачивать. Дай женщине кофе, что ты голову морочишь - остывает же!
- У горячих проводников холодного кофе нэ бувае! Я ж його в руках дэржу! Та нате, шо ж я - садист якый? - наигранно обижается 'Карлсон'.
- Спасибо, дорогой, не обижайтесь. Мы Вас уже любим! Куда ж мы без Вас до завтра? - миролюбиво сказала совсем проснувшаяся Марина и отхлебнула 'Нескафе'.
Проводник сделал вид, что не совсем ещё утешен сказанным и удалился.
- Хотите бутерброд? - спросил снизу парень, - что Вы один кофе?
- Как Вас зовут? - спросила Марина вместо ответа, обращаясь сверху сразу к обоим, - А то как-то неудобно, ещё ехать и ехать. Меня - Марина.
- Меня - Антон. Слезайте, перекусим, - не сбился с начатой темы попутчик.
- А меня - Дина, - представилсаь девушка, откладывая толстую книжку в сторону.
На обложке мелькнула надпись: 'Детские инфекционные болезни'. Ясно - доктор. Похожа. Строгая такая. Потому что молодая. Хочет казаться старше и солидней. Смешные они, молодые.
Марина подала Антону свою чашку, чтобы поставил на стол, уперлась двумя руками в обе верхние полки и спустилась вниз.
- Ужасно неловко, но я так спешила на поезд, что не было ни минуты заскочить за продуктами на дорогу. У меня только полпачки печенья, - виновато сказала она.
- А я на ночь вообще не ем, мне тренер по боди-билдингу не рекомендует! - сказала Дина и стала пить голый кофе.
Антон молча разрезал свой приличных размеров бутерброд с колбасой на три части и разложил всем по куску на салфетки с видом, не терпящим возражений. Никто и не возражал.
- Помидор, простите, один. Зато большой, - и он привычно ловко разделил его ножом на три равные части по 120 градусов, чем немало удивил Марину. У неё тоже это получалось автоматически легко и просто, по привычке делить всё на троих - себя и детей. Так уж повелось. Раньше малышам доставались лучшие кусочки, но потом, когда они стали подрастать и заметили это, запротестовали - всё поровну! Пришлось сдаться - двое против одного. Так и привыкли уже.
2.
Пока ели и перекидывались репликами ни о чём, поезд опять тронулся. Цветное кино, мелькавшее за окном, превращалось в чёрно-серое с редкими точками огней. Дина опять улеглась и, сказав, что едет сдавать какой-то судьбоносный экзамен, принялась за книжку с упорством патологоанатома судебно-медицинской экспертизы. Весь её вид говорил о том, что окружающим не мешало бы создать ей условия для успешной учёбы.
Марина подумала, что 'доктор', очевидно, единственный ребёнок у пожилых родителей, привыкший делать погоду в доме. Бывает. А может, вся эта поза от несоответствия возраста и хрупкого сложения имиджу, с которым 'доктор' хочет слиться? Да Бог с ней!... Пусть читает.
Кофе прогнал сон, просветлил мозги и, несмотря на поздний час, спать Марине уже не хотелось. Сидели тихо, как и положено в библиотеке. Она - ближе к двери купе, думая о всяком своём и глядя в 'завагонье' между раздвинутыми белыми занавесками. Антон - у окна, читая какой-то журнал, из тех, которые не купил бы никогда, если бы не перспектива вынужденного безделья в поезде.
Дневная жара сменилась прохладой остывающего в ночном беге поезда. Опять станция. Проводник с кем-то весело спорит на перроне на своём колоритном суржике. Содержание разговора приблизительно угадывается только по мелодике реплик. Интересно, когда он всё-таки предъявит счёт? Странный какой-то, смешной, но видно, что добрый и не обозлённый на жизнь вообще и на свою колёсную в частности.
- Надо выйти подышать. Следующая станция часа через три, не раньше, - тихо, чтобы, не дай Бог, не спугнуть 'Детские инфекции', сказал Антон то ли Марине, то ли просто так, рассуждая вслух.
- Да, от этих купе и до клаустрофобии недалеко, - тихо ответила она.
Он достал сигареты из кармана висящего на плечиках пиджака и вопросительно взглянул на Марину. Она кивнула и достала из сумки свои. Спустились на перрон. Маленькая станция, здание вокзала где-то далеко, напротив середины поезда, посадочная суета тоже где-то там. Тихо. С детства знакомый запах шпал. Сверчки в придорожной траве трудолюбиво сверлят тишину...
Закурили. Каждый свои. Глядя куда-то в никуда. Молча. Хотя естественней было бы поговорить после купейного молчания. Но о чём? Привычный трёп о жизни и всяких её проблемах? Зачем? Лучше уж помолчать. Марина всегда носила с собой сигареты. Но курила очень редко. Никогда от безделья, никогда за компанию. Только когда нервы в напряге. Сама с собой, чтобы подумать. Зачем поддалась сейчас? Ведь явная комбинация 'от безделья'+'за компанию'... Размышления её прервал радостный вопль проводника, идущего от соседнего вагона:
- Агааааааааа! Мадамочка! Вы тут, моя радость? Утикты хотилы? Од нас нэ втичэш! Молодэць, сэкюрите! Нэ одпускай цю пассажирку! Вона моя заложныця!
- Идите в баню! - шутливо ответила ему Марина.
- Мадаааааааааамочка! Отэто прогрес в наших отношениях! А вы жару хорошо переносите?
- Я железная леди! - сказала Марина, - а к горячему железу лучше не прикасаться! Понимающие люди даже банные березовые веники, связанные проволокой, не покупают из осторожности! - театрально задрав нос, отпарировала Марина.
- Ух! - сказал многозначительно проводник, открыл рот и задумался, как бы продолжить пикировку, но тут вмешался Антон:
- Не напрягайся. Тебе ещё ночь работать.
- Пойняв! - подмигнул 'Карлсон' и опять пошёл поболтать с проводницами-соседками.
Молчание было нарушено.
- Смешной он, не зловредный. Артист по натуре, - сказала Марина, глядя на удаляющегося любителя заложниц.
- Да, хороший мужик, я его знаю, не первый раз вместе едем, - подтвердил Антон.
- Часто ездите? Я вот редко. Я человек домашний. Дом, работа, дети.
- Приходится последнее время, с тех пор, как машину продал. Я в посольство езжу. Оформляю выезд на ПМЖ. У меня тоже дети. Два пацана. Три и девять лет.
- Да?! Большие! Я бы не подумала. Молодой ещё.
- Тридцать уже, - сказал Антон и закурил вторую сигарету.
Дёрнулся и заскрипел металлом сцепок состав. Проводник, подбегая к открытой двери своего вагона, заторопил:
- Заложница с сопровождением! Прошу подняться до вагону! Поезд рушае!
Марина поднялась, Антон легко заскочил за ней с недокуренной второй сигаретой в руке. Проводник закрыл вагонную дверь и направился в своё купе.
- Може, вам ще кофе? - спросил, оглянувшись на них.
- Чаю, - сказала неожиданно для себя Марина.
- И мне, - затянувшись, согласился Антон.
- Пиво, водка, коньяк?
- Ча-ю! - недвусмысленно повторила Марина.
- Ясно-ясно! Нэ мишаю! - торопливо ответил 'Карлсон' и закрыл за собой дверцу в вагон.
Опять тишина. Он курил. Она смотрела куда-то за окно над его головой, как будто можно было что-то видеть в уже чёрной ночи, и точно знала, что уходить не надо. Чувствовала - крутится что-то непростое внутри у этого молодого, с виду вполне удачливого парня, отца уже большого семейства. Из-за отъезда с родины? Непростое решение. Но ведь не он первый. Что-то здесь другое. Было ясно - он хочет говорить, но пока не знает, как. И говорить именно с ней, а не, например, с Диной, чтобы убить дорожное время. Почему? Она старше. Может, он хочет что-то спросить? Или просто выговориться? Это так часто бывает в поездах, когда в дороге ночь и часть дня... Интересно, а в тех составах, что тащатся по неделе, тоже бывает такое? Там феномен бесследного исчезновения увлажнённой 'жилетки' несколько растянут.
Её не тяготили чужие откровения, хотя случались нередко. Это прибавляло ей понимания жизни, было почвой для долгих размышлений и собственных выводов. Но давать советы она всегда остерегалась, даже если их просили. То ли не считала себя в праве, то ли не хотела быть виноватой.
Что у него может быть не так? Вид - на пять с плюсом. Внешность - одно слово 'качок': осанка, мускулы, стрижка 'ёжик'. Дорогой спортивный костюм, в купе на плечиках - приличный деловой костюм, на столе - кожаная барсетка, в ней мобилка новой модели (не то, что её мыльница), вот ещё семья, дети... Всё по схеме вполне укладывается в стабильность и достаток. Но что-то, какая-то мелкая деталь, замеченная Мариной, выпадала из логичного портрета. Какая же? На 'кота' точно не похож, хотя мог бы... Значит, всё в семье хорошо, ничего не ищет на стороне. Что же? Глаза умные такие, вдумчивые, но грустноваты... А может, устал человек? У самой-то какие глаза после всей беготни?!
Открылась дверь. Недремлющий 'Карлсон' сказал:
- Ваша дивчына ужэ спыть. А в тамбури чай пыть - цэ извращение! Идить до мэнэ в купэ проводников. Я вам там поставыв. А я пиду вздримну у пэршэ, за стенкою. Там уже никого нэма. Тико бутылки з алкоголем, шо у мэнэ пид полкою, пощитани, мадамочка!
- Ну, не задушить вас, чтобы Вы умерли красиво в объятиях женщины?! - спросила в прежней манере Марина, - Яки бутылки? Я ж за рулём! А за предложение - спасибо. Мы чаю всё-таки выпьем. И спать пойдём.
3.
Впервые в жизни Марина сидела у окошка в купе проводников. Антон устроился рядом. На столике - два стакана чая в подстаканниках, в каждом по пакетику с заваркой, две ниточки с опознавательными бирками свисают наружу. Нелепая маленькая каморка с одной спальной полкой, подвесным шкафчиком для посуды, какими-то коробками под ногами. Удивительно попасть внутрь того, что видел раньше только снаружи. А ведь это чья-то жизнь? Странное сочетание слов - 'попасть внутрь'...
На столике стоял маленький пластмассовый будильник. Стрелки дружно смотрели в потолок, прижавшись друг к другу.
- Мои уже спят, наверное, - сказала Марина, - хотела позвонить с дороги, так отключили мобилку, не успела оплатить перед отъездом, замоталась.
- Я могу принести свою, попробуем, если хотите, - сказал Антон.
- Да нет, что их пугать, если спят уже? Завтра наобнимаемся. Два дня не видела, уже соскучилась. Привыкли мы всегда вместе. Не часто уезжаю, каждый раз волнуюсь.
- А я стараюсь не волноваться, убеждаю себя, что всё будет там хорошо. Ведь от моих волнений всё равно ничего не изменится.
- Ну, мужчины устроены немного иначе, - улыбнулась Марина, - И потом - у них есть 'тылы', которые в ответе за внутреннюю стабильность.
Марина придвинула стакан, высыпала туда пакетик с сахаром, тихонько помешала ложечкой. Антон не ответил, сидел, задумчиво глядя на стрелки. Потом протянул руку и взял будильник. Было пять минут первого. Он перевёл часы на десять минут назад и поставил на место. Марина заметила у него на внутренней стороне левой руки выше кисти длинный продольный шрам, не свежий, но и не слишком давний.
- У меня год назад умерла жена, - сказал он хрипловато.
Марину как будто что-то перевернуло на карусели вверх ногами и поставило опять на землю. Нарисованная гармоничная картина об этом парне вдруг поплыла и размазалась. Она промолчала.
- Я решил уехать в Америку. У меня там двоюродный брат с семьёй. Все формальности уже пройдены. Это последняя поездка в посольство. Решу попутно с билетами и всё. Через две недели буду уже там. С детьми.
Он, как будто, и не ждал ответных реплик. Просто такой переломный момент в жизни, и нужно подводить итоги. И быть честным с собой. Но глупо рассказывать о себе - себе же. А так легче.
Марина молча смотрела на Антона, слегка наклонив голову на бок. Между её бровями появилась обычно удручавшая её вертикальная морщинка. Так смотрят люди, когда понимают, что им говорят что-то важное, но то ли не знают языка собеседника, то ли ещё не очень чётко воспринимают особенности его речи, поэтому пытаются получить из ситуации как можно больше несловесной информации.
- Она два года болела. С тех пор, как родила младшего. Мы даже не сразу поняли, что произошло. А сейчас я и не знаю, что было страшнее - два года борьбы с ней за неё или этот последний год пустоты и борьбы за нас...
- Можете курить, - сказала Марина, увидев, что Антон крутит в руках пачку сигарет.
- Знаете, я раньше не курил. Даже когда служил в спецназе. И потом, когда служил во Французском Иностранном Легионе, где приходилось и воевать. Я рано женился, сразу после армии. Мы учились в одной школе. А как вернулся, увидел, какой она стала, ничего не мог с собой поделать. И затащил её в ЗАГС, чтобы никто не умыкнул.
Он закурил, опять взял будильник. Пять минут первого. Снова перевёл на десять минут назад и стал смотреть на секундную стрелку. Когда та сделала круг, поставил будильник на место и продолжил:
- Жили мы здорово. Все завидовали. Когда родился старший, я работал сутки через двое в охране одной крутой фирмы, но поступил заочно в институт - сам хотел, и родители так нацеливали - оба преподаватели. Не думал я всю жизнь чужое добро охранять. Но своего пока было слишком мало. А вечно копейки считать не хотел, насмотрелся я этого. И тут появилась возможность правдой-неправдой завербоваться в этот Иностранный Легион. Обещали приличные деньги, плюс - ещё раз проверить, чего ты стоишь, да мир поглядеть... Это был шанс. Шанс не затеряться в провинции, сделать первый шаг. Правда, и риск был большой. Жена отговаривала, боялась за меня, но я так решил. Родители поахали, но тоже смирились и обещали помочь семье, пока меня не будет. Всё равно меня не переспорить - решил и сделал. Что было там - отдельная история. Видел всякое... Я вернулся через два года. Только дослужился до капрала, как был ранен и стал перед выбором. Думал сначала даже о возможном французском гражданстве для себя и семьи после необходимой выслуги, но решил вернуться. Скучал очень. Приехал живой, с кое-какими деньгами на счету. Чего ещё? Боже, как мы были счастливы тогда втроём! Раскрутил понемногу свой бизнес, купил машину, квартиру... Город наш, конечно, не столица, но люди с головой и здесь могут чего-то достичь. Правда, институт так и не закончил, не до того уже было. Сын подрастал, жена хорошела. Была для нас феей домашнего очага. Только хотела ещё дочку, для себя, как она говорила.
- Да, дочки это хорошо, - сказала Марина, чтобы заполнить паузу.
- Когда старшему было почти шесть, у нас родился второй сын. Хорошенький, здоровый ребёнок, на неё похож. Мальчик, так мальчик! - решили мы все. Может, когда-нибудь ещё и девочкой обзаведемся. И жена, вроде, не расстроилась совсем, хвасталась в окошко ещё в роддоме, записки писала замечательные. Но когда вернулась домой, начались странные вещи. Она перестала признавать старшего сына. Это было ужасно. Сначала мне казалось, что это затянувшаяся неудачная шутка. Но время показало явное отклонение. Он её очень раздражал не только своими вопросами, но и самим присутствием. Жена относилась к родному сыну, как к чужому, лишнему, более того - опасному для малыша. Ребёнок был в шоке. Я тоже. Странно, что в присутствии чужих людей, которые приходили поздравить с новорожденным, она вела себя вполне нормально, на старшего просто не обращала внимания, но без посторонних глаз становилась опять агрессивной. На мои вопросы отвечала так: 'У меня не было раньше детей. Я не знаю, откуда ты привёз этого дармоеда! Пусть и близко не подходит к моему сыночку! Хватит и того, что живёт с нами в одном доме!'
- Боже! - прошептала Марина, - Я слышала, у женщин бывает послеродовой стресс, они даже иногда отказываются кормить новорожденных, нервничают, плачут... Но чтобы так...
- Её состояние то улучшалось, то ухудшалось. Особенно изматывали нас полнолуния. Врачи сказали, что это шизофрения. Не самая тяжёлая из форм. Агрессивность на словах - это же не физическая... Бабки шептали и выкатывали яйцом, колдовали, как могли, но ничего не менялось. Порой по ней трудно было заметить какие-то отклонения. Я всё думал, что это потихоньку пройдёт, врачи назначали какие-то легкие транквилизаторы... Иногда мы даже ходили в гости. При посторонних она вела себя нормально, её редкие странные фразы принимались друзьями за экстравагантный юмор...
Марина слушала в оцепенении и уже не пыталась разбавлять своими репликами его монолог.
- Моё сердце разрывалось за старшего сына. Отдал его в спортивную школу восточных единоборств, где когда-то тренировался сам. Он был загружен школой, тренировками, спортивными сборами, я часто брал его с собой на работу, в недалёкие командировки, мы много говорили, и оба верили, что ЭТО у неё пройдёт, как затянувшаяся болезнь. Мы убеждали себя, что все болезни рано или поздно проходят.
Антон погасил сигарету о спичечный коробок, лежавший на столике. Марина знала, что он сейчас сделает - на будильнике было пять минут первого. И время опять послушно вернулось назад в его сильных руках.
- После того, как она кинулась на меня с ножом, - сказал он и взглянул на свой шрам, - я нанял домработницу - боялся оставлять её одну. А однажды вошёл в спальню и увидел направленный на меня пистолет. Спасла выработанная в армии реакция - я кинулся на пол и пуля выбила витражное стекло в двери за моей спиной. Тогда я сказал, что придётся лечить её в стационаре. Соседи, услышав выстрел, вызвали милицию. Я долго извинялся и объяснял, что сам случайно не поставил на предохранитель и т.д... Предъявил всех членов семьи живыми, написал объяснительную - хорошо, что разрешение на оружие у меня было. Жена вела себя спокойно и подтверждала милиции всё, что я говорил. А на следующий день мне в офис позвонила домработница и, рыдая, сказала, что, когда она с младшим сыном пошла на рынок, а старший был в школе, жена закрылась на кухне и включила газ... Её не спасли.
Он замолчал, уставившись сухими глазами на окурок. Марина подумала, что лучше бы он выплакался... Антон взял стакан с холодным несладким чаем и залпом выпил, как пьют водку. Замер, потом выдохнул.
- Кто сейчас с Вашими детьми? - спросила Марина.
- Они сами. Не удивляйтесь. Конечно, младший ещё маленький, чтобы оставаться один, зато старший очень ответственный. И на крайний случай, он знает, к кому обратиться. Нам никто не нужен. По дороге в школу он заведёт брата в садик. Вечером заберет. Еды на два дня я им оставил в холодильнике. Младший уже почти не вспоминает о маме. Старший говорит о ней редко. Но как-то на кладбище сказал, что простил её. Потому что в неё тогда вселился бес, и она ни в чём не виновата. В церкви отпевать её отказались. Я не мог настаивать. Я тогда ничего не мог. Я винил во всём себя.
Он потянулся за будильником. Марина положила свою руку сверху на его и медленно прижала её к столу. Её рука была почти вдвое меньше, но сопротивления не последовало.
- Всё прошло, - сказала она тихо, - что прошло, то не меняется, как ни крути.
Он опустил голову и замер. В полумраке этой каморки ей показалось, что в самом уголке его глаза, ближе к переносице, блеснула слеза. А может, это просто был блик от промелькнувшего на полустанке фонаря... Так они просидели какое-то время. Её рука становилась всё теплее, а его пульс, который сначала трепетал под её большим пальцем, стал медленным и ровным, как у хорошо тренированного спортсмена.
Она отпустила его руку, сама взяла будильник и выставила на нём час ночи.
- Ты левша, - то ли спросил, то ли констатировал он.
- Ты тоже, - ответила она почти беззвучно.
- Я должен поднять пацанов. Это главная моя цель. Мне для себя жить нельзя. У них больше никого нет. И нам никто не нужен. Мы и так прорвёмся.
- Я понимаю. Но ты неправ. Вернее, не совсем прав. Дети вырастут. Это случается так быстро, когда смотришь назад, поверь мне. И нельзя ставить на себе крест, посвятив себя только им. Во-первых, сознавать эту жертву - слишком тяжёлая ноша для детей. Во-вторых, однажды они скажут тебе, что от тебя этого не требовали, и что это было твоё личное решение. Потом 'сделают ручкой' и уйдут в свою взрослую жизнь, оставив тебя одного. А в третьих, почему ты думаешь, что им нужна именно такая, строго мужская семья? Из какого опыта они смогут потом построить свои семьи?
- Я стараюсь давать им всё. Мой бизнес понемногу крутится, деньги капают, я теперь много бываю дома, мы разговариваем, читаем книжки, даже ездим на рыбалку. Я лечу собой их раны, а ими - свои. Нам хорошо вместе. Нам никто не нужен. Никто. Знаешь, как меня теперь называют в городе? 'Мужчина-шанс'! Всем хорош, вот только один маленький минус - двое детей. Да ещё и с плохой наследственностью по линии психиатрии... Ты думаешь, что не было за этот год 'подкатов' ко мне? Особенно когда узнали, что я собираюсь выезжать? Я им не верю. Не верю, что этим барышням нужны мои дети! Деньги, машина, крыша, виза - да, это запросто. Но нам-то это зачем? Я решил рубить канаты и ехать в Америку. Там всё начнём с нуля. Я работы не боюсь. В крайнем случае - пойду в армию. Мне не привыкать.
- А я разве говорю, что тебе надо сейчас же, немедленно жениться на первой встречной? Я что - не понимаю, насколько это трудно и какая на тебя ляжет ответственность за этот выбор? Но нельзя ставить на себе крест. В той же Америке народ к тридцати только начинает оформлять официально свои отношения и заводить детей...
- Знаешь, я почти каждый вечер, когда пацаны засыпали, ходил в тренажёрный зал. Я бы, наверное, сошёл с ума, если бы не сгонял там с себя сто потов. Мне это помогало лучше думать. Или вообще не думать, а просто приходить потом домой и падать замертво. Но вот уже месяц, как отказался и от этого. Меня стали там сватать. Навязчиво до противного. Скажи честно - 'Мне тут невыносимо, а тебе всё равно ехать, давай решим по-дружески, и ты меня вытянешь отсюда!' Я же нормальный человек, могу и помочь, если надо. Фиктивный брак или как там... Но зачем разыгрывать при этом чувства?! Не верю, никому не верю!
- Прости их всех, Антоша. И себя прости за всё, в чём виноват и в чём нет. Так надо. Сделай это, и тебе станет легче. Только искренне, от души. Закрой глаза и скажи - 'Я прощаю всех вас! Простите и вы меня! Я прощаю себя! Я люблю себя!'
- А детей?!
- И детей люблю, скажи. Можешь это и не произносить вслух.
Он посмотрел на неё недоверчиво, потом закрыл ладонями лицо и замолчал. Марина чувствовала, как он борется с собой и со своим прошлым...
В приоткрытой двери купе появилось заспанное лицо проводника. Как только он открыл рот, Марина показала ему кулак. Антон продолжал сидеть, уткнувшись лицом в свои ладони, как будто так и заснул. Проводник поднял глаза к небу, пожал плечами и исчез в тамбуре. За окном чаще замелькали фонари - скоро станция.
- Антоша, скоро остановка, пойдём отсюда! - шёпотом сказала она и потянула его ладони вниз. Он смотрел на неё долго, как будто видел впервые.
- Заговорил я тебя, прости. Пей чай, да пойдём подышим воздухом.
- Я не хочу больше чаю. А тебе лучше лечь и поспать, ещё набегаешься завтра.
Он ещё раз как-то удивлённо посмотрел на неё, молча вышел и повернул в их купе. Будильник показывал почти два часа ночи. Всего два часа, и целая чужая жизнь пронеслась...
4.
Поезд остановился. Марина вышла на перрон. Ночь, тихо. 'Карлсон' смотрит на неё, молчит. Она достала сигарету, он протянул свою зажигалку.
- Вы здоровы, дорогой? - спросила она негромко.
- Та здоровый, здоровый! Уже нэ знаю, як з вамы и балакать... От дамочка попалась - железного мужчыну доконала, а з выду така соби мелкая...
- Чего это я его доконала?! - спросила строго.
- Та я ж його зэмляк. Я-то птица нэвэлычка, а про нього в городи багато хто знае. И про горэ його, и про прочие детали. И до мэнэ вин уже нэ раз попадае у вагон. Нэ говорыть вин з женщинамы! Николы нэ говорыть! 'Да-нет', 'спасиба-пожалуста' - и всэ. Аж жалко дывыться на хлопця! И як вы його розколдувалы?! Я аж обрадувався, хату вам свою уступыв, може, думаю, поладыте...
- Нет, я Вас всё-таки задушу, прошипела Марина, отбросив сигарету на шпалы и приближаясь к 'Карлсону' впритык, - Вот и свидетелей как раз нет, ночь... Шо Вы мелете такое?! Я его почти на десять лет старше! У меня дочки - барышни! Взрослый дядя, такой симпатичный, а такой испорченный! Фу!
- Мадамочка, я нэ пэршый год проводником! Я всякэ бачыв. Я бувалый! От тилькы мэнэ щэ нихто нэ душыв... Було - обикралы, було - по морди надавалы, а от шоб задушыть в объятиях - не, нэ було! Душить, я согласный!
- Нет, раз 'согласный' - не буду. Так не интересно. Да и поезд трогается, уже не успею. Пойду я спать, наверное. Стаканы помою утром, бутылки можете пересчитать! Спокойной ночи!
Поднялась в вагон, зашла в своё купе. Антон спал наверху на её полке. Внизу было постелено. Не шелохнулся, когда прокатилась тяжёлая дверь. Марина пожала плечами, поправила одеяло на 'докторе', легла напротив. Под подушкой нащупала свой кошелёк и папку с документами, улыбнулась и мгновенно уснула.
5.
Когда утром они втроём с Антоном и Диной пили чай с остатками Марининого печенья, пришёл 'Карлсон' и вежливейшим тоном напомнил, что пора сдавать постели, скоро прибываем.
- Сколько с нас за чай и прочее? - спросил Антон, доставая кошелёк.
- Да! И с меня за билет, кстати, а то я и забыла уже, - встрепенулась Марина.
- Мадамочка, Вы подарили мне жизнь этой ночью, когда передумали меня удушать! Какие могут быть между нами счёты?! - великодушно продекламировал 'Карлсон'.
- Вы в своём уме?! - растерялась Марина и протянула ему одну большую купюру, в которую предполагала уложиться со всеми дорожными расходами. Захочет - даст немного сдачи. Нет - так и будет. Всё равно остальные деньги у неё только зеленые, и тех немного.
- Ну-ка, дай, гляну! - протянул руку к купюре Антон, - Да она у тебя фальшивая!
У Марины перехватило дыхание. 'Спокойно, только спокойно! Возьмёт и зеленые, куда он денется! И где же это мне её подсунули?' - пронеслось у неё в голове.
Проводник замер в дверях, 'доктор' нахмурила брови, наклонила голову на бок и наблюдала развитие сценария. Антон достал из барсетки ручку.
- Ты уверен, что фальшивая? - огорошенно спросила Марина.
- А мы сейчас проверим. Я же коммерсант! У меня ручка специальная есть, из Германии привёз! Тестовая.
Он взял купюру, что-то на ней написал по диагонали и протянул Марине.
'Ты вернула мне жизнь!' - прочла она надпись ровным уверенным почерком. Медленно подняла глаза на Антона - он улыбался. Улыбался светло и безмятежно, как большой ребенок. Она тоже улыбнулась и опять пожала плечами. Проводника в дверях уже не было.
- Оставь себе на память. Я заплачу за твой билет, для меня это копейки. Разреши мне такую мелочь?
- А за мой чай - тоже заплатишь? - хитро спросила удивлённая непонятным ходом событий Дина.
- Пошарю по карманам, должно хватить, - улыбнулся Антон.
6.
Когда Марина добралась домой, дочки кинулись обниматься и наперебой рассказывать свои новости за время её командировки. Раздала сувениры, извинилась что мало, некогда было по магазинам. Умылась с дороги. Сели пить чай. Кроме печенья и сыра на тарелке лежало ещё большое яблоко, красиво разрезанное на три равные части, по 120 градусов каждая... На краю стола Марина заметила список тех, кто звонил в её отсутствие. Так у них было заведено - чтобы не забывали говорить о звонках, сразу записывали дату, время, кто, зачем. Пробежала его глазами. Последним был 'Странный дядя'. Звонил почти час назад. Больше никакой информации.
- Кто такой 'Странный дядя'? - спросила она удивлённо.
- А, этот?! Да перед твоим приходом звонил, молол какую-то ерунду. Мы даже подумали, что не туда попал. Но просил Марину. Без отчества, - отчиталась младшая.
- А что говорил хоть? - ещё больше удивилась она.
- Сказал что деньги правильные, или нормальные, не помню - защебетала младшая, - а чернила шуточные. Кажется так.
Марина так и замерла с чашкой в руках. Потом поставила её на стол, быстро встала, нашла в сумке кошелёк, вынула ту злосчастную купюру. Чистая! Покрутила с обеих сторон - абсолютно чистая! Никаких надписей. Даже жалко стало. Какой был сувенир!
- Ничего себе! - тихо проговорила она.
- Мам, ты чё? - удивилась старшая.
Марина сидела молча, опустив руки на колени, разглядывала деньги и улыбалась.
- Да! Мам, он ещё спросил, какие у меня оценки по английскому! Тоже мне... Можно подумать! А я тут ему и говорю - сейчас вообще в моде японский! А он засмеялся, велел чмокнуть маму и повесил трубку. Ну, я так и написала - 'Странный'. Мам, а кто это был?
- 'Мужчина-шанс'. Только не наш, - улыбнувшись, ответила Марина.
- Мам, пей чай, а то уже холодный! - сказала старшая, подозрительно поглядывая на мать.
- Спасибо, зайка, я и холодный люблю, уже привыкла!
Они посмотрели друг на друга и, не сговариваясь, обнялись все втроём...