...Каждую ночь я подходил к своему любимому окну - в дальнем конце комнаты, у камина - и всматривался в черное небо пытаясь разглядеть в нем звезды... Много звезд. Много красивых и ясных звезд. Иногда мне везло, и я стоял в их загадочном, призрачном свете.
В детстве мне казалось, что если стоять так слишком долго - до самого рассвета, то можно взлететь... Но к рассвету я всегда засыпал, а звездный свет бледнел и меркнул.
Иногда мне везло еще больше, и я замечал среди прочих звезд свою, ту, единственную, которая была со мной всегда, даже тогда, когда я о ней ничего не знал, и будет после меня. В особенно звездные, зимние ночи мне казалось, что моя Звезда просит прощенье за что-то, и тогда я тоже просил прощенья... Хоть я и не Звезда.
На утро после подобных ночей первое, что я видел открыв глаза, был Сумрак изумрудных дней - именно сумрак, а не полумрак, и именно изумрудных, а не, скажем, расписных, и именно дней, а не утр. Помню, мне было очень радостно в эти минуты.
А потом, когда, окончательно проснувшись, я подходил к тому же окну в дальнем конце комнаты у камина, то видел только серый утренний туман. И иногда дождь. И это было уже совсем не то любимое мной ночью окно - сейчас оно было холодным и отталкивающим.
После - наступал период молчаливой тишины. Ожидания. Я знал, что мне придется выйти на улицу и куда-то идти, и следы мои будет пропадать в сыром утреннем тумане, как и следы тех людей, что будут вынуждены идти рядом со мной, да и сам я очень скоро стану частью этого противного тумана, впрочем, как и люди рядом со мной...
И вот теперь начнется самое главное - Игра. Вернее, множество игр, множество странных игр без цели и выйгрыша. Они бы прекратились, если бы нашелся победитель, или, хотя бы проигравший, но ни того, ни другого не было - и игры продолжались. Никто толком не знал, играет он или нет. Но играли все. Абсолютно. Не сговариваясь, по каким-общим правилам, которые были как знамение свыше, поскольку никто их даже и не читал...
Однажды, Человек дающий музыку, что стоит на углу моего дома - все знает, и поэтому обо всем молчит - случайно обронил мне, что это - Игры праздного народца, которые прекратятся, когда у него закончится музыка...
Надеюсь, я не увижу этого дня.
***
***
Каждый день он ходил по старой, грязной дороге пачкая новые, еще толком не изношенные ботинки. И ходил он, как правило, в не совсем трезвом виде. Не то что бы он был пьян - нет, он не любил пить, просто это было его обычное состояние, к которому он давным-давно привык - так было легче воспринимать окружающую действительность: ненужные, пошлые детали растворялись в тумане полузакрытых глаз, а взамен оставались только ясные лирические нити мироздания, тем не менее, сплетающиеся иногда в причудливую паутину противоречий. Роковых противоречий. Поэтому он и был нетрезв - чтобы не замечать их.
Неподалеку пролегала свежая, недавно асфальтированная дорога, но он не любил ее - по ней ходило слишком много людей. А людей он не любил еще больше - в большом скоплении они превращались в пестроглазую, никогда не умолкающую толпу, которая, как саранча, поглощала все на своем пути, убивая собой всякую исключительность.
К тому же эта дорога, хоть и новая, но, как и все дороги вела в никуда. На ней ни свершали чудес, ни хватали звезд, ни шли к заветной цели, ничего не ждали, и не было там ни судьбы, ни надежды, ни веры, ни, тем более, любви.
В конце ее находился только Край, после которого не было вообще ничего. Даже пустоты. Было только большое, серое Здание, куда попадали все те, кто куда-нибудь шел, торопился, спешил, проклинал себя, думая, что опаздывает...А выходили наружу они уже совсем, совсем другими - серыми и усталыми, как само это Здание - потом их трудно было узнать даже близким друзьям и родственникам...
Он знал все это и поэтому ничего не любил. Даже себя. И никогда не доходил конца дороги, до Края, туда, где находится все вышеперечисленное, а всегда поворачивал назад, следуя какому-то внутреннему наитию, или, может быть, просто страху. Он всегда возвращался домой, зная, что завтра повторится все тоже самое... Но и завтра он точно так же повернет назад и будет уверен, что никогда ни увидит ни этого серого Здания, ни Пустоты, ни конца, ни края... И будет счастлив.