Анисимов Иван Владимирович : другие произведения.

Ода соловью

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Эксклюзивное расследование Следопыта

ОДА СОЛОВЬЮ

Эксклюзивное расследование Следопыта

"Как молоды мы были - стишки переводили."

Ю.В.К.

Содержание.

  • ЧАСТЬ I. Лирическая.
  • ЧАСТЬ II. Риторическая.
  • Соловей

    ЧАСТЬ I. Лирическая.

    - А ведь и правда, - подумал Иван, ещё раз взглянув на Юлину реплику, - Ну кто же нынче, в наше непростое время бесконечных кризисов и катаклизмов в трезвом уме и здравой памяти будет заниматься таким ненужным никому делом, как перевод замшелых стихов мало кому известных когда-то классиков, когда ...
    Иван с грустью обратился к своим былым опусам, которые некогда так ценил. Он вспомнил о своей безумной попытке перевести "Сказание Старого Рыболова" на английский язык. Нет, не ради выпендрёжа. Его англоязычные френды, вполне добропорядочные люди, имели один недостаток, (о котором, впрочем, ни разу не сожалели) - ни бельмеса не понимали по-русски.
    Иван попытался устранить это препятствие к взаимопониманию и, засучив рукава, взялся за перевод.
    В рекордные сроки задача была выполнена. Иван почивал на лаврах, пока недавно не открыл свой перевод...
    - Легким движением мышки ровно через секунду английский перевод превращается, превращается перевод...в обратный русский перевод, но уже без всяких грамматик и рифм.
    - Однако далеко распростерлись старания псевдопатриотов! - воскликнул Первый внутренний голос, - Так ить ни одной латинской буквы не останется не переведено!
    - Но обратите внимание, - возразил Второй внутренний голос, - слова-то остались почти те же, что в оригинале, только порядок несколько перепутался.
    Иван попытался исправить положение. В левый синий столбик поместил текст русского оригинала, а в правый зелёный - английский перевод.
    Результат тот же, он наглядно подтверждал замечание Второго голоса.
    - Кто нам мешает, тот нам и поможет! - вспомнил Иван крылатое выражение из "Кавказской пленницы".
    Он моментально отыскал ради примера стих Кольриджа "Соловей" и выложил, как есть, в "Самиздате".
    - Легким движением мышки ровно через секунду английский перевод превращается, превращается перевод...
    Но лучше один раз увидеть!

    СОЛОВЕЙ

    Самуэль Тейлор Кольридж
    Поэма в форме беседы. Апрель 1798.
    Результат автоматичкского перевода

    Ни облачка, ни relique затонувшего день
    Отличает Запад, ни длинных тонких скольжения
    Хмурого света, не непонятную дрожь оттенков.
    Приходите, мы будем отдыхать на этот старый мшистый мостик!
    Вы видите мерцание ручья внизу,
    Но слышу ропот : она течет тихо,
    О"ЕР своей мягкой подстилке из зелени. Все по-прежнему,
    Теплым вечером! и хотя звезды будут тусклыми,
    Но давайте задумаемся на весеннее душевые
    Такие, чтобы радовали зеленой земле, и мы должны найти
    Приятно в полумраке звезд.
    И-Чу! Соловей начинает свою песню,
    "Самый музыкальный, самый печальный" птица![1]
    Меланхолия птица! Ой! простоя думал!
    В природе нет ничего меланхолии.
    Но некоторые ночи-странствующий человек, чье сердце пронзили
    С воспоминанием мучительным неправильно,
    Или медленно чумки, или пренебрегают любовью,
    (И так, беднягу! заполнил все собой,
    И сделал все нежные звуки скажите спина сказка
    Его собственное горе) он и такие как он,
    Первый назвал эти ноты меланхолия, процедить.
    И многих других поэтов перекликается самомнения;
    Поэт, который исходит из рук построения рифмы
    Когда у него были более далеко простирал свои конечности
    У ручья в мшистый лес-Делл,
    От солнца или лунного света, с наплывами
    Форм и звуков и смещение элементов
    Отдавшись весь его дух, его песни
    И своей славы забывчивый! так его славы
    Должны брать на себя часть природы, и бессмертие,
    - Почтенная вещь! и поэтому его песни
    Должны сделать все природа красивее, и сама
    Быть любимым люблю природу! Но "саржа быть не так;
    И отроков и девиц самых поэтических,
    Кто теряет углубление сумерки весны
    В мяч-номера и горячие театров, они все еще
    Полна кроткого сочувствия должны бросать их вздохи
    О"скорой " Филомела"жаль-с мольбой штаммов.
    Мой друг, и ты, наша сестра! мы научились
    Другой ЛОР : мы не может так бесчестить
    Природа"ы сладкими голосами, всегда полная любви
    И восторг! "ТиС" веселый Соловей
    Что толпы, и спешит, и выпадает в осадок
    С быстрой толщиной трель его изысканные нотки,
    Как он боялся, что апрельской ночью
    Будет слишком коротким для его произносить далее
    Его любовь-воспевать, и disburthen его полная душа
    Всех своей музыкой!
    И я знаю роща В значительной степе
    ни, тяжело замок огромный,
    Что великий Господь не обитает; и так
    Эта роща-дикий спутывание андервуд,
    И обрезать ходит распадаются, и травы,
    Тонкой травой и царь-кубки растут в пути.
    Но не везде в одном месте я знал
    Так много Соловьев; и далеко и рядом,
    В дерево и заросли, над широкой роще,
    Они ответ и провоцировать друг друга"песня,
    С перестрелка и капризная passagings,
    И бормочет музыкальные и Свифт кувшин кувшин,
    И один низкий звук труб более сладкий, чем все-
    Перемешивание воздуха с такой гармонией,
    Что должны вы закрываете глаза, вы, возможно, почти
    Забыл, что это не день! На лунном свете кусты,
    Чьи росистой листочки, но половина раскрыта,
    Вы, может быть, вот их на веточках,
    Их яркие, светлые глаза, их глаза как яркий и полный,
    Блестящей, хотя многие у светлячка в тени
    Горит ее любовь-факел.
    Самый нежный уборка,
    Кто обитает в ее гостеприимный дом
    Жесткий замок, и в последний канун
    (Даже, как Леди и поклялся посвятить
    Нечто большее, чем природа в роще)
    Скользит по пути; она знает все свои заметки,
    Что нежная Дева! и часто в момент"ы пространства,
    В какое время луна была потеряна за облако,
    Слыхал ли паузы молчания; до Луны
    Вытекая, имеет пробуждается земля и небо
    С одной сенсацией, и тех бессонных птиц
    Все вырвалось наружу в хоровой minstrelsy,
    Словно какая-то внезапная Гейл прокатилась сразу
    Сто просторных харпс! И она спасла смотрел
    Многие Соловей окунь головокружительно
    На цветущая веточка все еще качаясь от легкого ветерка,
    И настроиться, что движения его бессмысленное песня
    Как подвыпивший радость, что барабаны с вскинув голову.
    Прощай! О'Славка! до завтра, Ева,
    И вы, мои друзья! прощай, короткое прощание!
    Мы были слонялся долго и приятно,
    И сейчас для наших дорогих домов.-Это напряжение снова!
    Полный фаин она будет задерживать меня! Моя дорогая детка,
    Кто, способных сформулировать ни звука,
    Марс все вещи с его подражательной лисп,
    Как он приближал свою руку рядом с его ухом,
    Его маленькие руки, маленький указательный палец вверх,
    И повелел нам слушать! И я считаю это мудрым
    Чтобы сделать его природы"ы играть-мате. Он знает хорошо
    Вечер-звезды; и однажды, когда он проснулся
    В большинстве многострадальной настроение
    (некоторым душевным страданиям
    Выдумал, что странно, младенец"мечта.-)
    Я поспешил с ним к наш сад-участок,
    И он увидел луну, и, замял сразу,
    Приостанавливает его рыдает, и смеется чаще молча,
    В то время как его светлые глаза, которые плавали с undropped слезы,
    Сделал блеск в желтых Луны-луч! Хорошо!-
    Это отец"s сказка: но если, что небеса
    Должны дать мне жизнь, его детство должно вырасти
    Знакомы с этими песнями, что с ночи
    Он может связать радости.-Еще раз, прощай,
    Сладкий Соловей! еще раз, друзья мои! прощай.


    Неисповедимы пути переводов.

    Как известно они разделяются на три типа:
    1. Если переводчик лучше знаком с языком, с которого он переводит, нежели чем с родным, то получается подстрочный перевод.
    2. Если он лучше знает родной язык, то, в конце концов, выходит вольный перевод.
    3. Если он владеет и тем и другим в равной степени, то тут речь уже может идти о художественном переводе.

    Иван взглянул на зелёный столбец:
    - Да, нынешний уровень автоматического перевода оставляет желать лучшего. Много слов остались нераспознанными, а ещё больше определены неправильно. Так что даже до подстрочного далеко не дотягивает. Это при том, что у Кольриджа эталонный английский язык, без всяких диалектных словечек.
    Ивану предстояло пройти по тонкой грани, разделяющей подстрочный перевод и эталонный перевод предшественника.
    С одой стороны - "Ближе к телу!", как сказал бы Мопассан, то бишь, ближе к банальному подстрочнику.
    С другой стороны - постараться не заползать на территорию лексики, использованной гениальным переводчиком первой половины прошлого века.
    И это второе условие весьма непростое, ибо именитый предшественник прошел по оптимальному, иной раз по единственному пути перевода.
    Но наш Следопыт не привык расшаркиваться перед авторитетами, он всегда находил новую, нехоженную тропу, несмотря на многочисленных конкистадоров зарубежной поэзии.
    Он вспомнил ешё одну пословицу: не зная броду - не суйся в воду. И поэтому решил разведать окружающую обстановку.
    Иван выяснил, что стихотворение "Соловей" было написано в апреле 1798, через месяц после окончания "Сказания Старого Морехода". В то же время Кольридж накропал стих "Страх одиночества".
    Но пока он слушал соловьёв и опасплся одиночества, Наполеон стал угрожать вторжением в Британию. Многие британцы были убеждены, что Франция вторгнется в ирландском королевстве, где в то время происходили восстания. Британцы начали вооружаться. А Колридж в апреле отправился в дом своего детства в Оттери, а затем поехал навестить своего друга Уильяма Вордсворта и его сестру Дороти.
    И ещё: за пару лет до этого в Шотландии почил Бёрнс, а всего через год после - в России родится Пушкин.
    Вот такая была диспозиция в апреле 1798 года.

    Соловей

    Глядя на густо ниспадающие хлопья снега Иван поначалу усомнился: а не рано ли соловьям петь в апреле?
    Если верить поэтам, соловей поет только по ночам почти в любое время года. Но это не так. Соловей относится к перелетным птицам, и в Англии, например, его пение можно слышать только с середины апреля до середины июня. Соловей не летает в Ирландию, Уэльс или Шотландию. В континентальной Европе соловьев особенно много на юге, и они добираются до Ирана, Саудовской Аравии, Эфиопии, Алжира и Ганы в западной Африке. Петь соловьи начинают через 3-5 дней после прилета, когда покроются листвой деревья и кустарники.
    Поет соловей всю ночь от вечерней до утренней зари, а в первые 2 недели после начала пения и в светлое время суток, умолкая ненадолго только в середине дня. Пение обыкновенного соловья очень характерное, богатое свистовыми, щелкающими и рокочущими звуками. С удивительной прелестью нежные звуки песни сменяются громкими, радостные - печальными. Строфа песни плавно замирает, но неожиданно за небольшой паузой следует новая - отрывистая и громкая... А неторопливый темп ее лишь подчеркивает неповторимую красоту соловьиной песни. И слыша пение соловья, всегда приходится изумляться разнообразию, полноте и силе звуков, и кажется чудом, что такая маленькая и невзрачная птичка так прекрасно поет, ну что твой Басков. Поет соловей, сидя на какой-нибудь веточке невысоко от земли, несколько сгорбившись и опустив крылья.

    Соловей

    Поют только соловьи-самцы. Его песня - это выражение ухаживания за своей подругой, которая сидит, не подавая голоса, на кусте или на дереве где-нибудь неподалеку. Пение соловья можно услышать и днем, и ночью, но днем его не очень слышно из-за голосов других птиц. Соловей поет до того момента, пока самка не высидит птенцов. Тогда он умолкает, чтобы не привлекать к гнезду недругов. Он всегда настороже и издает короткие возгласы, которые говорят его подруге о том, что все хорошо, или предупреждают об опасности.
    Вообще соловей - очень скрытно держащаяся и осторожная птица, которую даже заметить очень трудно; во время же интенсивного пения он забывает об опасности и поет так самозабвенно, что к нему можно подойти почти вплотную. Соловьи склонны к подражанию. Молодые певцы учатся искусству у старых, подражая им, а потому там, где появляется один хороший певец, вскоре улучшается пение и других птиц. Там же, где птицеловы выловят хороших певцов, новое поколение птиц поет хуже. Вот почему одно время своим искусством славились курские соловьи, потом киевские и т. д. У очень хороших певцов в песне бывает до 40 колен, тогда как в песне, например, подмосковных всего около десятка.
    До первых трелей соловья еще не менее двух месяцев, но вы можете послушать их здесь.

    Вот такая орнитологическая справка.

    - Соловья баснями не кормят! - прервет его экскурс в птичьи истории утомленный читатель, - А где же обещанный перевод?
    - Не обещанный, а гарантированный, - отвечает Иван, - Каждый терпеливый почитатель получит гарантированную порцию свежего перевода.
    - "Тарапиться не надо!" - Иван снова вспомнил незабываемую фразу товарища Саахова из "Кавказской пленницы", - Нужно вернуть обществу полноценный, нормальный перевод.

    ЧАСТЬ II. Риторическая.

    Долго ли, коротко ли переводил Иван, однако в один прекрасный весенний день его старания приблизились к завершению.
    Для сравнения он привел перевод М. Л. Лозинского:
    Иван взглянул на правый коричневый столбец:
    перевод М. Л. Лозинского
    "В трудном и благородном искусстве перевода Лозинский был для ХХ века тем же, чем был Жуковский для века ХIХ", - сказала на его похоронах Анна Ахматова.
    Что тут можно ещё добавить?
    Иван давно подметил, если оригинальный стих довольно почтенного возраста, то к нынешнему времени его не переводил только ленивый.
    Так было и c "Охотой на Снарка" и со "Сказанием Старого Морехода" - десятки переводчиков различных времен выстраивались в бесконечную очередь.
    И только "Соловей" был только в переводе Михаила Леонидовича Лозинского.
    - В чём здесь причина? - озадачился Иван, не подозревая здесь никаких подводных камней.
    Однако такой удар со стороны классика! Это был нерифмованный стих - стихотворение в форме беседы. Пятистопный ямб.
    Надобно сказать, что Иван никогда в жизни не переводил нерифмованные вирши. Он считал это ниже своего достоинства. Тем не менее, когда-то всё приходится делать впервые. А взялся за гуж - не говори, что недюж!

    Условные обозначения:
    Зелёный фрагмент - текст подстрочника совпал с переводом Ивана.
    Коричневый фрагмент - перевод Ивана не смог обойти вариант, представленный Лозинским.
    Розовый фрагмент - тут Иван оторвался на полную катушку.

    СОЛОВЕЙ


    Самуэль Тейлор Кольридж
    Поэма в форме беседы
    Перевод Ивана Анисимова
    2 марта 2016

    The Nightingale


    Samuel Taylor Coleridge
    A Conversation Poem,
    April, 1798
    Ни облачка, ни отсветов дневных
    На западе, ни бледной полосы,
    Ни сполохов трепещущих оттенков.
    Вот старый мшистый мостик на пути!
    Под ним мерцает призрачный ручей,
    Он не журчит: безмолвно он течет
    По мягкой зелени. Вокруг покой,
    Как ароматна ночь! Тускнеют звезды.
    Давайте вспомним о весенних ливнях,
    Что радость ниспошлют земле зеленой,
    А нам блаженство в полумраке звезд.
    Но - чу! Заводит песню соловей,
    "Так музыкален, так меланхоличен"!
    Что сверх меланхоличен - это вздор!
    В природе места нет для меланхолии.
    Ночного странника, чье сердце омрачили
    Воспоминанья о глубоком горе,
    О старых ранах, о любви ушедшей,
    (Он, бедолага, с жалостью к себе
    Всем нежным звукам вздумал приписать
    Свою печаль), подобные ему
    Печальными назвали эти трели.
    Поэты эхом подхватили чушь.
    И нежели им рифмы городить,
    Уж лучше прилегли бы где-нибудь
    У ручейка на мшистую поляну,
    Под ясным солнцем или в лунном свете
    С потоком звуков, образов, стихий
    Душою слившись, и песнь свою и славу
    Не помня! Так могла бы эта слава
    В бессмертии Природы раствориться,
    - Весьма почтенно! Так могла бы песня
    Природе всей добавить красоты
    И быть любимой, как Природа! Но, увы!
    Девицы, отроки поэзии полны,
    Легко транжирят сумерки весны
    И в бальных залах, в душных театрах
    Им суждено сочувственно вздыхать
    Над Филомелы жалостным напевом.

    Мой друг, и ты, сестрица! мы постигли
    Иную суть: что голоса Природы
    Всегда любви и радости полны!
    Вот так и сладкозвучный соловей
    Взахлёб щебечет, торопясь излить
    Поспешной трелью свой напев чудесный,
    И опасаясь, как бы ночь апреля
    Была не слишком коротка для песни,
    И с сердца полного низвергнуть бремя
    Всей музыки любви!

    И знаю рощу я,
    Что тесно окружила громаду замка,
    Где прежний лорд давно не обитает.
    В переплетеньи спутанных кустов
    Исчезли прежде строгие аллеи,
    На тропках - царство лютиков и трав.
    Но столько соловьёв не видел я
    Нигде: ни близко и ни далеко,
    Ни в чаще, ни в лесу, ни в вольной роще,
    Они друг дружке вторят и взывают,
    Перелетая в шустрой перепалке,
    То мелодичный щебет, то щелчки,
    То нежный звук свирели сладкозвучный -
    Такой усладой воздух наполняют,
    Что вы, закрыв глаза, едва ль поймёте:
    Вокруг не день! И роща в лунном свете,
    Листва полураскрытая в росе,
    Вы можете на веточках заметить
    Их яркие, сверкающие глазки
    Сияют; в это время светлячок
    В тени зажёг любовный огонёк.

    Прекраснейшая дева,
    Что обитает в милом домике
    У замка, поздним вечером она
    (Подобно леди, поклялась тому,
    Что больше, нежели природа в роще)
    Скользит по тропам, зная все изгибы,
    О, дева нежная! И в этот миг,
    Когда луна за тучкой притаилась,
    Безмолвие услышит; и луна,
    Возникнув, пробуждает землю с небом
    Единым чувством, а бессонным птицам
    Даст знак воспрянуть хором менестрелей,
    Как будто вихрь внезапный растревожил
    Сто арф весёлых! Видела она
    Как много соловьёв, усевшись в вышине
    На веточках цветущих, качались на ветру,
    Под этот ритм настроив песнь свою,
    Как пьяный в такт кивая головой.

    Прощай, певец! До ближнего заката!
    И вы, мои друзья! Пока прощайте!
    Мы с вами так приятно побродили,
    Теперь пора домой. - Вновь эта трель!
    Я рад бы задержатся! - Мой малыш
    Не может четко вымолвить ни слова,
    И лепетом он речи подражает,
    Ручонку маленькую протянул,
    Он пальчик крохотный приблизил к уху,
    И повелел нам слушать! Полагаю,
    Он с малых лет подружится с Природой.
    И знает он вечернюю звезду.
    Однажды пробудился он не в духе,
    (Нарушило расстройство детский сон).
    Я поспешил с ним в наш фруктовый сад.
    Он, увидав луну, утих мгновенно,
    Рыданья прекратил и улыбнулся,
    На глазках милых слёзки, не скатившись,
    Блестели в свете лунного луча!
    Послушай же отца: но если небо
    Продлит мне жизнь, то будут ему с детства
    Знакомы эти песни, что в ночи
    Лишь радостью звучат. - Опять прощай,
    О, сладкий Соловей! Друзья, прощайте!



    No cloud, no relique of the sunken day
    Distinguishes the West, no long thin slip
    Of sullen light, no obscure trembling hues.
    Come, we will rest on this old mossy bridge!
    You see the glimmer of the stream beneath,
    But hear no murmuring: it flows silently.
    O'er its soft bed of verdure. All is still.
    A balmy night! and though the stars be dim,
    Yet let us think upon the vernal showers
    That gladden the green earth, and we shall find
    A pleasure in the dimness of the stars.
    And hark! the Nightingale begins its song,
    'Most musical, most melancholy' bird!
    A melancholy bird? Oh! idle thought!
    In Nature there is nothing melancholy.
    But some night-wandering man whose heart was pierced
    With the remembrance of a grievous wrong,
    Or slow distemper, or neglected love,
    (And so, poor wretch! filled all things with himself,
    And made all gentle sounds tell back the tale
    Of his own sorrow) he, and such as he,
    First named these notes a melancholy strain.
    And many a poet echoes the conceit;
    Poet who hath been building up the rhyme
    When he had better far have stretched his limbs
    Beside a brook in mossy forest-dell,
    By sun or moon-light, to the influxes
    Of shapes and sounds and shifting elements
    Surrendering his whole spirit, of his song
    And of his fame forgetful! so his fame
    Should share in Nature's immortality,
    A venerable thing! and so his song
    Should make all Nature lovelier, and itself
    Be loved like Nature! But 'twill not be so;
    And youths and maidens most poetical,
    Who lose the deepening twilights of the spring
    In ball-rooms and hot theatres, they still
    Full of meek sympathy must heave their sighs
    O'er Philomela's pity-pleading strains.

    My Friend, and thou, our Sister! we have learnt
    A different lore: we may not thus profane
    Nature's sweet voices, always full of love
    And joyance! 'Tis the merry Nightingale
    That crowds and hurries, and precipitates
    With fast thick warble his delicious notes,
    As he were fearful that an April night
    Would be too short for him to utter forth
    His love-chant, and disburthen his full soul
    Of all its music!

    And I know a grove
    Of large extent, hard by a castle huge,
    Which the great lord inhabits not; and so
    This grove is wild with tangling underwood,
    And the trim walks are broken up, and grass,
    Thin grass and king-cups grow within the paths.
    But never elsewhere in one place I knew
    So many nightingales; and far and near,
    In wood and thicket, over the wide grove,
    They answer and provoke each other's song,
    With skirmish and capricious passagings,
    And murmurs musical and swift jug jug,
    And one low piping sound more sweet than all
    Stirring the air with such a harmony,
    That should you close your eyes, you might almost
    Forget it was not day! On moonlight bushes,
    Whose dewy leaflets are but half-disclosed,
    You may perchance behold them on the twigs,
    Their bright, bright eyes, their eyes both bright and full,
    Glistening, while many a glow-worm in the shade
    Lights up her love-torch.

    A most gentle Maid,
    Who dwelleth in her hospitable home
    Hard by the castle, and at latest eve
    (Even like a Lady vowed and dedicate
    To something more than Nature in the grove)
    Glides through the pathways; she knows all their notes,
    That gentle Maid! and oft, a moment's space,
    What time the moon was lost behind a cloud,
    Hath heard a pause of silence; till the moon
    Emerging, a hath awakened earth and sky
    With one sensation, and those wakeful birds
    Have all burst forth in choral minstrelsy,
    As if some sudden gale had swept at once
    A hundred airy harps! And she hath watched
    Many a nightingale perch giddily
    On blossomy twig still swinging from the breeze,
    And to that motion tune his wanton song
    Like tipsy Joy that reels with tossing head.

    Farewell! O Warbler! till tomorrow eve,
    And you, my friends! farewell, a short farewell!
    We have been loitering long and pleasantly,
    And now for our dear homes.That strain again!
    Full fain it would delay me! My dear babe,
    Who, capable of no articulate sound,
    Mars all things with his imitative lisp,
    How he would place his hand beside his ear,
    His little hand, the small forefinger up,
    And bid us listen! And I deem it wise
    To make him Nature's play-mate. He knows well
    The evening-star; and once, when he awoke
    In most distressful mood (some inward pain
    Had made up that strange thing, an infant's dream)
    I hurried with him to our orchard-plot,
    And he beheld the moon, and, hushed at once,
    Suspends his sobs, and laughs most silently,
    While his fair eyes, that swam with undropped tears,
    Did glitter in the yellow moon-beam! Well!
    It is a father's tale: But if that Heaven
    Should give me life, his childhood shall grow up
    Familiar with these songs, that with the night
    He may associate joy. Once more, farewell,
    Sweet Nightingale! once more, my friends! farewell.

    СОЛОВЕЙ

    Самюэль Тейлор Кольридж
    (1798)
    Перевод: М. Л. Лозинского

    День отошедший не оставил в небе
    Ни облака, ни узкой полосы
    Угрюмого огня, ни смутных красок.
    Взойдем сюда, на этот старый мост.
    Отсюда видно, как блестит поток,
    Но струй не слышно; он течет бесшумно
    По мягкому ковру травы. Все тихо,
    Ночь так спокойна! И хоть звезды тусклы,
    Подумаем о шумных вешних ливнях,
    Что радуют зеленый мир, и мы
    Найдем отраду в тусклом свете звезд.
    Но слушайте! Вот соловей запел.
    "Звучнейшая, печальнейшая" птица!
    Печальнейшая птица? Нет, неправда!
    Нет ничего печального в Природе.
    То, верно, был ночной скиталец, с сердцем,
    Пронзенным памятью о злой обиде,
    Недуге давнем иль любви несчастной
    (Собой, бедняга, наполнявший все
    И слышавший в нежнейших звуках повесть
    Своей же скорби), иль ему подобный,
    Кто первый назвал эту песнь печальной.
    И этой басне вторили поэты,
    Которым, чем за рифмами гоняться,
    Гораздо лучше было бы прилечь
    На мху лесной лощины, у ручья,
    При солнце или месяце, внушеньям
    Живых стихий, и образов, и звуков
    Всю душу отдавая, позабыв
    И песнь свою, и славу! Эта слава
    Тонула бы в бессмертии Природы, -
    Удел достойнейший! - и эта песнь
    С Природой бы слилась, и как Природу
    Ее любили бы. Но так не будет;
    И поэтичнейшая молодежь,
    Что коротает сумерки весны
    В театрах душных, в бальных залах, сможет
    По-прежнему сочувственно вздыхать
    Над жалобною песнью Филомелы.

    Мой друг, и ты, сестра! Открыта нам
    Другая мудрость: в голосах Природы
    Для нас всегда звучит одна любовь
    И радость! Вот веселый соловей
    Стремит, торопит сладостный поток
    Своих густых, живых и частых трелей,
    Как бы боясь, что тьмы апрельской ночи
    Ему не хватит, чтобы песнь любви
    Спеть до конца и с сердца сбросить груз
    Всей этой музыки!

    Я знаю рощу,
    Дремучую, у стен высоких замка,
    Где не живут уже давно. Она
    Вся заросла густым хворостником,
    Запущены широкие аллеи,
    По ним трава и лютики растут.
    Но я нигде на свете не встречал
    Так много соловьев; вдали, вблизи,
    В деревьях и кустах обширной рощи,
    Они друг друга окликают пеньем, -
    Где и задор, и прихотливость лада,
    Напевный рокот и проворный свист,
    и низкий звук, что всех других отрадней, -
    Такой гармонией волнуя воздух,
    Что вы, закрыв глаза, забыть готовы,
    Что это ночь! Меж лунными кустами
    С полураскрытой влажною листвой
    Вы по ветвям увидите сверканье
    Их ярких, ярких глаз, больших и ярких,
    Когда лампаду страстную затеплит
    Светляк во мраке.

    Молодая дева,
    Живущая в своем радушном доме
    Поблизости от замка, в поздний час,
    (Как бы служа чему-то в этой роще,
    Что величавей, чем сама Природа)
    Скользит по тропам; ей давно знакомы
    Все звуки их и тот летучий миг,
    Когда луна за облако зайдет
    И смолкнет все кругом; пока луна,
    Вновь выплывая, не пробудит властно
    И дол, и твердь, и бдительные птицы
    Не грянут разом в дружном песнопенье,
    Как если бы нежданный ветер тронул
    Сто небывалых арф! Она видала
    Порой, как соловей сидит, вертясь,
    На ветке, раскачавшейся от ветра,
    И в лад движенью свищет, ошалев,
    Шатаемый, как пьяное Веселье.

    С тобой, певец, до завтра я прощаюсь,
    Пора и по домам. - Вновь эта песнь!
    Я был бы рад остаться! Мой малютка,
    Который слов не знает, но всему
    Забавным подражает лепетаньем,
    Как бы сейчас он к уху приложил
    Свою ручонку, оттопырив палец,
    Веля нам слушать! Пусть Природа будет
    Ему подругой юности. Он знает
    Вечернюю звезду; раз он проснулся
    В большой тревоге (как ни странно это,
    Ему наверно что-нибудь приснилось);
    Я взял его и вышел с ним -в наш сад;
    Он увидал луну и вдруг умолк,
    Забыв про плач и тихо засмеялся,
    А глазки, где еще дрожали слезы,
    Блестели в желтом лунном свете! Полно!
    Отцам дай говорить! Но если Небо
    Продлит мне жизнь, он будет с детских лет
    Свыкаться с этой песнью, чтобы ночь
    Воспринимать, как радость. - Соловей,
    Прощай, и вы, мои друзья, прощайте!

    Коментарии к переводу:

    "Сверх музыкален, сверх меланхоличен" - цитата из поэмы Мильтона (1608-1674)
    "Il Penseroso" (задумчивый -итал.) Написано между 1631 и 1633 гг.

    Филомела - афинская царевна, которую боги, согласно древнегреческим легендам,
    превратили в соловья. Здесь также метафорически - соловей.

    Мой друг, и ты, сестрица - Уильям Вордсворт и его сестра Дороти.

    Мой малыш - старший сын поэта Хартли, которому ко времени создания стихотворения было 2 года.

    Иван с гордостью оглянулся на творение пальцев своих. Сумел ли он пройти по тонкой грани, разделяющей смешное и великое?
    И что же он видит?
    Вначале широкий розовый шлях вольного перевода ближе к середине стал всё чаще перемежаться с зелёными тропками подстрочника. Коричневые заплатки маститого переводчика прошлого века лишь изредка темнели на общем фоне.

    Как метко подметил Вальтер: - "Слева кудри токаря, справа - кузнеца".
    По заверинию Самюэля Тейлора Кольриджа читателей можно разделить на 4 класса:
    1. Морские губки - которые впитывают всё, что читают, и возвращают почти в том же виде, только лишь слегка замутненным.
    2. Песочные часы - которые не помнят ничего, и единственная цель которых при одолении содержимого книги - убить время.
    3. Решето - которые удерживают лишь крохи того, что прочитали.
    4. Монгольские бриллианты - столь же редкие, и столь же бесценные, которые получают пользу от того, что прочитали и побуждают других следовать своему примеру.
    Как утверждают комментаторы, Кольридж заимствовал это деление читателей на четыре класса из Мишны, являющейся частью Талмуда.

    Некоторые более современные исследователи всех читателей делят на 4 группы:
    По-читатели - ну, этот термин понятен, это то, что по-русски называется "фан". Восторги по-читателей не знают границ, а критика отсутствует, как класс. Приятно, хоть и бесполезно.
    Пере-читатели - это те, кому книжка понравилась до такой степени, что они ее перечитывают. Здесь восторг более сдержанный, а критика конструктивна. Самая полезная с точки зрения автора группа.
    Про-читатели - эти после прочтения сразу (или постепенно) забывают о прочитанном. Ни критики, ни восторга. Фиолетово. Прочищатели - люди, которые читают книжку исключительно, чтобы "пропесочить" автора. На такую критику не стОит обращать внимания, т.к. она проводится не с целью получить ответ на вопрос, а именно с целью обратить на себя внимание. Не дождутся.

    - Что побуждает человека увлекаться таким неблагодарным занятием, как перевод классиков? - размышлял Иван, - Некоторые предпочитают разгадывать кроссворды, иные вышивать крестиком, другие на машинке штопать. Ради чего? Ради одобрения благосклонных почитателей?
    - Неужели только ради этих капризных классов, групп и типов?

    - Вам когда-нибудь доводилось в весеннем лесу перегораживать бегущий с холма ручей? Нет? Ну и правильно, ибо это бесперспективное занятие. Вода дырку найдет, и ручей потечет именно по одному, только ему ведомому руслу.
    - Все реки текут в море, - утверждал Экклезиаст.
    Иван полностью был несогласен с этим, ставшим крылатым, выражением мудрейшего в мире человека. Сколько ручьев, потоков и маленьких речек впадали в глухие болота или безвестные озерца...
    Дабы не томиться ожиданием ответа, Иван озадачился:
    - А есть ли подобные оды у других поэтов?
    Ну, конечно же - "Ода к соловью" Джона Китса в переводе Евгения Витковского.
    - Вот где привелось встретиться, - подумал Иван, - Неисповедимы пути переводчиков!
    Но это. как говорится, уже совсем иная история...

    Внимательные почитатели, вероятно, поинтересуются:
    - А как же разрешился злополучный конфликт с автоматическим переводом?
    - Элементарно! - ответил Иван, замутивший бурю в стакане воды среди всемирных русскоязычных френдов.
    А ларчик просто открывался. Он спросил у Яндекса:
    - Как в Яндексе отменить автоматический перевод?
    И тот с превеликой радостью и пошаговыми иллюстрациями показал, где убрать в настройках две злополучные галочки. После чего Иван ещё больше зауважал этот старый, добрый браузер и не променял бы его ни на какие другие.
    На что его пен-френды по электронной почте облегченно вздохнули и снова занялись своими очень неотложными делами. Ибо опусы надоедливого графомана уже сидели у них в печёнках.
    В то время как англоязычные френды находились в безмятежном неведении о коварных планах Ивана, который собирался осчастливить их своими творениями...


     Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта.

    Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
    О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

    Как попасть в этoт список